Другая ветвь

— Вероятно, мне следовало бы вас поздравить с этой локальной победой... устав мне этого не запрещает... но не могу. Нет, не потому, о чем вы подумали. Уверяю вас, поздравить с победой не зазорно и врага, а вы мне не враг. Только это не та победа, которую стоит праздновать. Вы ведь уничтожили флагман противника, верно?

В глазах мистера Ларсена промелькнула гордость.

— Это решило исход сражения, — сказал он.

— Несомненно... Вы понимаете, что это значит?

— Да, — пожал плечами Ларсен. — Мы отомстили мерзавцу за бомбардировку Картахены.

Адмирал кивнул.

— Вы убили имперского адмирала. Сейчас сюда подойдет флот губернатора Ройенталя... о, а вот и он, появился на радарах... у нас немного времени на разговоры, мистер Ларсен, а у вас немного времени на раздумья. Насколько мне известно, губернатор — разумный человек, и способен разобраться, кто был более виновен в конфликте. Но он не может спустить вам гибель своего адмирала просто так — даже если тот кругом виноват.

Складка между бровями мятежника углубилась.

— Я предлагаю вам выход, возможно, не самый лучший, но это хотя бы шанс сохранить жизни ваших людей... короче, что вам известно о культе Земли, мистер Ларсен?

Человек на экране неподдельно изумился.

— При чем тут...

— Я не зря просил о конфиденциальности. О вас мне известно наверняка, что вы не имеете к культу никакого отношения. — Багдаш, стоявший у плеча адмирала, кивнул. — Но среди командиров вашего флота таких, как вы, — о ком я это знаю точно, — раз, два, и обчелся. А рисковать нельзя. Эти ребята слишком на многое способны, почуяв, что их раскрыли.

Ларсен хотел что-то сказать и даже открыл рот, но передумал.

— Я размышлял некоторое время о вашем восстании. Кое-какие цифры показались мне странными. Например, скорость распространения недовольства по мирам, втянутым в мятеж. И то, как быстро от ворчания и лозунгов перешли к стрельбе. И еще кое-что... я перешлю вам данные, ознакомьтесь. Они не полны, и все же... Понимаете, мистер Ларсен, если ваш конфликт с правительством подогревается терраистами, это плохо для правительства — но еще хуже для вас. Одно дело — народное движение. И совсем другое — заговор экстремистской секты, даже если вы участвуете в нем вслепую.

— Я понял, — сказал Ларсен. — Пожалуйста, перешлите документы.

— Сейчас... коммодор Багдаш, прошу...

Багдаш кивнул и направился к связисту.

— До подхода флота губернатора пять часов, — сообщили от радара.

— И еще, мистер Ларсен... могу предоставить вам специалиста по культу, если пожелаете. Он поможет вам составить послание для губернатора.

— Был бы благодарен, — склонил голову мятежник.

— Хорошо... Юлиан!

Фредерика тихо ахнула. Адмирал бросил на нее быстрый взгляд через плечо, но ничего не сказал.

— Я готов, сэр! — глаза Юлиана сияли.

Не военным консультантом... так даже лучше.

-0-

Безвременье. Ночь

За окном совсем черно — но звезд не видно. Пасмурно.

Она стоит и смотрит, как о стекло медленно, одна за другой, разбиваются первые капли дождя.

Это хорошо, саду нужна вода — неделю было сухо. Клумбы она поливала, и розу — и все равно, дополнительная влага и им не повредит, а деревьям так и вовсе просто необходима.

Зеленый лес шуршит за окном, вздрагивая молодой листвой, и уже слышен перезвон на все лады — это поет дождь.

Он всегда поет, и каждый раз — иначе.

В детстве она любила слушать дождь. Потом — долго, долго — его не было слышно. Вряд ли он умолкал — просто она была к нему глуха...

Незадолго до Липпштадтской войны она выехала из дворца — чтобы быть как можно дальше от всех Гольденбаумов на свете, вместе взятых. Ее кайзер умер, ей больше нечего было там делать. А к новому кайзеру она не имела ни малейшего отношения — зато имел ее брат. Именно его флот незримо висел за плечами маленького Эрвина Йозефа. Было бы просто неудобно, если бы она задержалась чуть дольше.

Розовый куст она забрала с собой. Пересаженный в кадку, он осторожно переехал во внутренний дворик съемного дома. Она еще не решила, надолго ли там останется, но бросить осиротевшую розу не могла.

И в этом доме вдвоем с розой она отдыхала, медленно привыкая заново быть хозяйкой своей жизни... себя самой... быть.

Не сразу — но она снова научилась слушать дождь.

Вот только довольно долго ей не хватало пересудов за спиной.

-36-

Райнхард фон Лоэнграмм шел по коридору стремительно и сердито. Его ждали бумаги, много бумаг, и все важные, и все надо внимательно читать... а по некоторым уже вызваны люди, и их придется спрашивать, и выслушивать, и, может быть, возражать... а на кого-то и рявкнуть по-монаршьи... и суставы сегодня ноют, как невовремя. Давно не ныли, и вот пожалуйста.

Так и сорвешься на кого. Даже если и по делу — все равно нехорошо. Император должен быть сдержан, проницателен и терпелив. Тогда гнев действует сильнее... нельзя срываться по мелочам, как бы ни отдавалось каждое движение в коленях и пальцах, даже если на душе тяжело и муторно, даже если тебе не хватает... Встряхнул кудрями, зашагал еще быстрее.

Распахнул дверь кабинета, вошел.

И встал как вкопанный.

Из-за секретарского стола, пустовавшего уже... сентябрь, октябрь, ноябрь... без малого три месяца пустовавшего! — поднялась фройляйн Мариендорф, слегка поклонилась. Как всегда, аккуратна и деловита. Волосы отросли немного. И лицо бледновато.

Как ни в чем не бывало, вернулась на работу.

— Фройляйн, — сказал Райнхард. Голос дрогнул.

"Я скучал"? или "наконец-то!"? или "я счастлив видеть вас"? Нет, нет... вот:

— Здравствуйте, фройляйн Мариендорф.

В ответ — совершенно обыденное:

— Здравствуйте, ваше величество.

Кивнул, прошел мимо нее к своему столу, изо всех сил не обращая на нее внимания — и ощущая ее присутствие всем телом. Даже в ушах зашумело. Остановился. Обернулся.

Она стоит и ждет позволения сесть. И бумаги перед ней на столе — уже работала, разбиралась, что к чему...

"Я так давно не видел вас..."

— Вас не было, это дурно отразилось на делах.

Подняла взгляд, губы дрогнули — слабая улыбка обозначилась и исчезла.

— Вы развели ужасный беспорядок, ваше величество.

Шагнул назад, к ней.

— Я старался не развести... но это трудно, знаете ли.

Еще шаг.

Взяла из стопки верхний документ.

— Вот, смотрите. Это же по ведомству Бракке... а вы пишете — Кесслеру... при чем тут военная полиция?

И еще шаг — вплотную, взять у нее бумагу... она протянула ее встречным движением, хотел ухватить лист — коснулся кожи. Отдернул руку, остановился. Звон в ушах все громче. Взглянул ей в лицо, увидел — ресницы опустились, и выражение... будто ей внезапно стало холодно. Накрыл ладонью ее пальцы, уже нарочно. Вздрагивают, и тонкие, и ладошка маленькая... и не отодвинулась. Замер на мгновение, не думал ни о чем, только промелькнуло — "ну и пусть". Сжал слегка эти вздрагивающие горячие пальцы, вытянул из них проклятую бумажку другой рукой — Хель с ним, с ведомством... с ними обоими. Документ еще планировал мимо стола, на пол, а Райнхард уже держал своего начальника штаба за руку — не только правой, но и левой, и начальник штаба слабым жестом — то ли оттолкнуть, то ли погладить — задел его рукав, вздохнул прерывисто и выбрал второе. Погладить.

— Фройляйн... — пробормотал его величество, запинаясь.

— Ваше...— тихо сказала она.

— Я скучал, — сказал он. — Наконец-то.

Она закусила губу, отвела взгляд — что-то мешало ей, беспокоило, заставляло отгородиться... по крайней мере попытаться. Ну уж нет, — подумал он, — не в этот раз. Нужно что-то еще... ах да.

— Я так счастлив видеть вас, фройляйн.

Заморгала, и щеки порозовели.

Переплел ее пальцы со своими, чтобы крепче держать, а левой потянулся к ее волосам... рука дрожит, что ж это! — коснулся.

Густые. Мягкие. Короткие. Тонкие... Ладонь как-то удивительно естественно легла на затылок, не давая девушке вывернуться. Наклонился, щекой ко лбу. Прижал. И в глазах потемнело, потому что она повернулась, оказавшись одним движением еще ближе — и обняла его за шею. Правой рукой. Той, которую он не контролировал.

— Фройляйн, — пробормотал он.

Не выпуская ее, прислонился к краю стола, что-то упало и покатилось, ручки, наверное.

Уже скользя губами по ее лицу, внезапно подумал: а не болят пальцы. Держать ее вот так — не болят... тут нашлись ее губы, и мысли кончились.

Неизвестно через сколько посторонний звук задел слух — и реальность начала медленно проявляться, сгущаясь, но пока еще качалась, расплываясь на расстоянии вытянутой руки... двух метров... по углам... Понял, что это было — дверь. Кто-то сунулся, увидел их, подавился и выскочил. Интересно, кто. Штрайт?.. или Кисслинг?

— Деликатные у меня подданные, — сказал он с тихим смешком.

И тут она уперлась руками ему в грудь и попыталась отодвинуться. Не удалось, конечно — он не отпустил. Но все-таки.

— Ваше величество, — и краснеет. Целовались — не краснела, только вздыхала. И отвечала, между прочим, с энтузиазмом. — Я должна вам сказать... я обязана...

Опять глаза прячет. И говорит:

— Да что ж это такое. Опять выходит неправильно. Я... ваше величество... Честно говоря, я заготовила речь...

Ему стало смешно.

— Из пяти пунктов?

— Из двух, — вздохнула она. — Первый — тогда... в сентябре... — сглотнула, и решительно: — я хотела этого, потому что вы... вы мне нравитесь, очень. Я... давно, ваше величество.

Дыхание перехватило, и голова кругом, и крылья за спиной так и плещут, и пол уплывает из-под ног, и пусть...

Шепотом:

— А второй?

— А второй... — нервный смешок. — Мы с вами... у меня будет ребенок.

Сердце подпрыгнуло и остановилось. Кабинет тоже подпрыгнул, но останавливаться и не подумал.

— Фройляйн!..

Ему как-то и в голову не приходило. Но если так...

Если так — он тоже должен и обязан.

— Фройляйн, пожалуйста... может быть, вы все-таки выйдете за меня замуж? — и уже набрал в грудь воздуха, чтобы продолжить — о долге, о чести и о порядках новой династии.

Не успел.

Поднимает глаза и отвечает:

— Если вы все еще этого хотите... я согласна, ваше величество.

Хочет ли он!

Артур фон Штрайт рискнул сунуться в кабинет его величества только через час. Зрелище оказалось настолько обычным, что он решил — раньше, вот тогда, ему померещилось. Эти двое обсуждали законопроект, предложенный Бракке, из уст фройляйн Мариендорф непринужденно сыпались юридические термины, его величество возражал, фройляйн качала головой...

Подумал бы, что часом раньше у него случилась галлюцинация, если бы не... Они говорили о делах, серьезные, сосредоточенные на работе, и при этом оба так светились изнутри, что в глазах рябило.

-0-

Безвременье. Ночь

Уже поздно, надо бы спать — но она не может. Она потянула эту нить — и нить продолжает разматываться сама, и не остановишь, ее же не ухватить руками. Была бы обычная, шерстяная — ничего не стоило бы остановить катящийся клубок. Или хлопковая, с катушки... а воспоминания не на катушку накручены, что сделаешь с ними?

Какое там спать, если следом за одним страшным всплывает другое... всплыло.

Вся Империя видела, видела и она. Всего через несколько часов после того, как это случилось. По государственному каналу, в новостях — показали и повторили несколько раз, чтоб никто не пропустил. Ей и одного раза было больше чем достаточно. Живая планета, сгорающая в термоядерном пламени. Вот — синие пятна воды, зеленые пятна лесов, желтые пятна степей... взрывы, пламя — и пепел. Только пепел. Картина мира, сожженного дотла, осталась за веками, и стоило закрыть глаза...

Говорили: это чудовищное преступление совершил герцог Брауншвайг. Но еще говорили: флот мог успеть и предотвратить, но не успел. И еще: не успел, потому что не хотел.

Ее брат допустил это.

Когда она вспоминает... вспоминает и холод изнутри. Сперва игла кольнула сердце, потом — шире, шире, через все легкие, пока не заледенела совсем. Боялась понимать, не хотела, запрещала себе понимать — и понимала все равно: он способен на это.

Он мог.

Ее любимый младший брат, ее светлый мальчик... он мог.

Хорошо, что его не было рядом — в те дни она боялась увидеть его глаза.

-37-

Генерал-губернатор Новых земель Оскар фон Ройенталь отошел вглубь вверенных ему территорий только во второй половине января. Беспорядки к тому времени уже прекратились. Внезапно всплывший терраистский вопрос примирил стороны. Губернатор официально простил бунтовщикам гибель Грильпарцера (неофициально заметив Бергенгрюну: "Спасибо этим парням, мне не пришлось расстреливать паршивца самому"). Бунтовщики сочли эту гибель достаточным удовлетворением за причиненные им флотом Грильпарцера бедствия. Вечный неразрешимый вопрос "кто первым начал" оставили за скобками, впрочем, внятно заявив, что муссирование именно этой темы категорически не одобряется не только властями Новых земель, но и новой местной администрацией вовлеченных в дело планет. Губернатору пришлось согласиться на радикальные замены в местных управляющих органах — и некоторые руководители мятежа, популярные среди своего населения, оказались имперскими чиновниками. С любезным пожеланием лично от господина Ройенталя — "приложить все усилия к тому, чтобы улучшить положение вверенного вам народа, вы же именно этого и хотели, выступая против Империи, не правда ли, господа?" Разумеется, пришлось пообещать населению первоочередную социальную помощь и разработку долговременных социальных программ, и в качестве первого шага — выплату небольших, но регулярных пособий наиболее нуждающимся. Империя могла себе это позволить — по крайней мере пока, тем более что часть финансовых источников удалось разыскать на местах. Убедившись очередной раз в эффективности союзной военной техники, его превосходительство губернатор выразил намерение продолжать выпуск по крайней мере части прежней продукции — для нужд армии нового единого государства. Но главным достижением — хотя и намеренно тихим — было заключение официального договора о сотрудничестве в вопросах правоохраны (забавное слово для ужесточения полицейских мер, — хмыкнул про себя Ройенталь, но вслух этого, конечно, не произнес). Создавалось специальное подразделение полиции Новых земель с головным управлением на Урваши и с филиалами на бывших мятежных планетах. Оговорен был крайне жесткий отбор служащих. Основным направлением объявлялась вовсе не борьба с терроризмом или, не к ночи будь сказано, с тоталитарной религиозной сектой, известной как "культ Земли". Ничего подобного. Это была служба по борьбе с наркотиками.

Придя всей мощью флота в окрестности Альмансора, его превосходительство очень надеялся обойтись без генеральных сражений и вовсе не хотел стрелять немедленно, хотя и был готов при необходимости разнести мятежников в пух и прах. Поэтому он приятно был удивлен, получив сообщение от противоположной стороны с просьбой об аудиенции. Слова послания были вежливы и совершенно не отдавали бунтом. Но отнюдь не следовало немедленно принимать этих сомнительных людей с распростертыми объятиями — и Оскар фон Ройенталь потребовал для начала изложить вкратце суть дела, о коем намерены разговаривать мятежники.