Чаганов: Война

Для осуществления своего плана, заговорщикам как воздух была нужна опора в армии: сорок дивизий ОКДВА были главной силой, способной решить исход восстания, поэтому лучшим вариантом для путчистов было участие в нём Блюхера, но вот с этим возникли основные проблемы. Строптивый маршал долгое время не соглашался на уговоры Гамарника, который на протяжении десяти лет сам был связан по работе с Дальним Востоком, ежегодно совершал туда инспекторские поездки, где непременно встречался с Блюхером, но тот тянул время, не мешая, но и не принимая активного участия в подготовке заговора. Мои магнитофонные плёнки дали в руки правительства неопровержимые доказательства против путчистов, вдребезги разбили их планы, но оставили не прояснённым 'план Гамарника' и роль, которую он играл в заговоре. Впоследствии арестованные военные, не назвали имени Блюхера на суде, видимо до последнего надеясь на снисхождение от него (маршал входил в состав трибунала).

— Ты действительно веришь во всё это, видела какие-нибудь документы?— спросил я Олю тогда.

— Раньше не верила, думала байки, пока не нашла показания Оскара Тарханова, здесь в Хабаровске в материалах Особого отдела. Он служил в разведывательном отделе ОКДВА, был одним из связников Гамарника, всё подробно рассказал на допросе, вот только почему-то эти признания не вызвали интереса у следователей, я нашла протоколе резолюцию Горбача: 'В архив'.

— А почему в архив? Не проще ли было его уничтожить?

— Не проще,— отвечала подруга,— уничтожить единицу хранения трудно, надо вносить изменения в реестры, а так— документ навсегда оседает на полке, доступ к нему никто не имеет... ну за исключением неожиданного и очень усердного ревизора из центра, да и то имеющего поддержку наркома.

'Всё подозрительно,... медсестра Вера, сидящая слева от меня то и дело, как бы невзначай, прижимается ко мне бедром, мрачный сержант справа, время от времени поправляющий кобуру... или у меня паранойя'?

— Приехали,— облегчённо выдыхает майор, 'эмка', не останавливаясь, ныряет под заранее поднятый шлагбаум.

'Санаторий 'Океанский',— успеваю прочесть я,— красиво... пальмы и сосны рядом растут'.

Водитель глушит мотор и из-за открытой двери машины доносится рокот невидимого океана, а к резкому запаху табака в салоне примешивается аромат цветов. Перед небольшим одноэтажным срубом раскинулась круглая клумба с экзотическими цветами, за ним поднимается сосновый бор.

'Лепота,— полной грудью вдыхаю просоленный воздух,— мнительный ты стал, Сидор'...

Владивосток, ул. Суханова д.8,

УНКВД по Приморской области.

11 августа 1938 года, 14:00.

— Та-ак... не желаешь, значит, правду говорить,— Родос встаёт из-за стола, подходит к окну, за которым открывается великолепный вид на бухту 'Золотой рог', и открывает форточку. В тишину кабинета тут же проникают портовые шумы, звук пароходного гудка и шорох морского прибоя.

— Мне нечего добавить к тому, что я уже сказала, товарищ старший лейтенант госбезопасности,-...

— Тамбовский волк тебе товарищ!— кричит следователь, брызжа слюной вокруг.

— ... чашка Петри с штаммами бактерий, что я передала доктору медицинских наук Ермольевой, взята мной из лаборатории НИИ-48 по указанию товарища Чаганова, ,— устало повторяет Оля, не обращая внимания на крики,— они предназначалась для проведения опытов по тематике Всесоюзного Института Экспериментальной Медицины... Я что арестована? Почему у меня изъяли орден, знаки различия и ремень?

— Нет, про 'арестована' и дальше не надо...— Родос бегом возвращается к столу и заглядывает из-за спины стенографистки в протокол.

Его взгляд на секунду тонет в вырезе её летнего платья, вольнонаёмная сотрудница поощряющее расправляет плечи.

— Кхм, о чём это я? Ах да,— спохватывается следователь,— на этой чашке английское клеймо и надпись: 'лаборатория доктора Флеминга'. Кто такой этот доктор Флеминг?

— Не было там никакой надписи...— отвечает Оля, не поднимая головы.

— Вот на таких мелочах шпионы обычно и засыпаются, это тоже не пиши, Катенька,— молодая симпатичная девушка зарделась,— а наши специалисты не поленились, внимательно под микроскопом изучили чашку и надпись нашли...

Закончив фразу, стенографистка поднимает голову.

— ... Итак, гражданка Мальцева,— продолжает красоваться перед ней Родос,— вы продолжаете утверждать, что, передавая эту чашку Петри в ВИЭМ гражданке Ермольевой, вы выполняли задание своего начальника Чаганова?... Что молчите? Да или нет?... Не хотите отвечать... Хорошо, давайте узнаем, что по этому поводу показывает ваш начальник.

— Начиная со 'что молчите?' писать не надо, правильно, Борис Вениаминович? Наградив подчинённую поощрительным кивком, следователь величественно движется к телефону.

— Соедините меня с санаторием 'Океанский',— грозно произносит он в трубку,— пусть пригласят к аппарату майора госбезопасности Горбача.

— Горбач тоже в 'Океанском'?— захрипела Оля,— можно воды, пожалуйста?

— Что, нет на месте?— следователь кивает и указывает стенографисте на графин с водой,— разыщите, передайте что его вызывает следователь по особо важным делам Родос из Москвы. Это срочно!

— Вы отпустили заговорщика,— желваки заиграли на скулах девушки,— Чаганов в опасности.

— Прекратите нести бред,— взрывается он, бросая трубку на рычаг,— мы ничего не нашли на Горбача! Он— чист!

— Горбач— заговорщик!— поднимается со стула Оля.

— Молчать!— загораются чёрные глаза Родоса, а его рука тянется к кнопке вызова охранника.

Маленький девичий кулачок снизу вверх подбрасывает тяжёлый подбородок мужчины, открывая гладко выбритую скулу, в которую тут же пикой впивается её острый локоток. Следователь ойкает, его грузное тело валится назад и начинает безвольно оседать на пол, скребя ремнями портупеи по тумбе письменного стола и царапая паркет каблуками сапог. Оля бросается к стенографистке, стоящей к ним спиной и наливающей воду в стакан.

— Только пикни,— у носа Кати появляется остро заточенный карандаш,— и не будет глаза. Тихонько опускаешь стакан... молодец, будешь слушаться и тогда всё у тебя будет хорошо, пойдём...

Оля, приобняв за талию, ведёт стенографистку к стулу, та замечает лежащего на полу Родоса, её глаза широко раскрываются...

— А-а-а!— Пронзительный девичий крик прерывается мозолистой ладонью.

— Я всё расскажу, гражданин начальник,— без паузы вступает Оля, взяв Катю за горло,— только не бейте! (и шёпотом) Знаешь вохровца, что сидит за дверью? (та отрицательно машет головой) Платье снимай. (глаза стенографистки снова округляются) Давай, быстро.

Девушка дрожащими руками хватается за подол и, путаясь, тянет платье через голову, Оля тем временем достаёт из верхнего ящика письменного стола своё удостоверение, орден и наган.

— А как же я буду?— глотает слёзы Катя, видя, как быстро скинув гимнастёрку и юбку, похитительница облачается в её платье.

— Я верну, обещаю... туфельки тоже давай... и это, надень пока моё. Катя, а тебе форма идёт... Ну-ну, не плачь... садись вот так... хорошо, смотри мне в глаза... (Оля нащупывает две точки на затылке девушки и слегка придавливает их)... дыши глубже... вот так... поспи.

Обмякшее тело стенографистки, поддержанное крепкой рукой, сползает на пол рядом с начавшим шевелиться и мычать Родосом. Оля рывком обрывает телефонный провод, сгребает свои вещи в Катину матерчатую сумку, суёт листки протокола допроса в папку, лежащую на столе и, прижав их к груди по дороге к двери слегка задевает ногой приподнявшуюся голову Родоса.

— Хорошо, Борис Вениаминович,— 'стенографистка' на секунду замирает в двери,— одна нога здесь другая там.

Поднявшийся со стула вохровец так и замирает, не спуская глаз со стройных ног девушки, летящей по коридору к боковой лестнице.

'Нечего даже пытаться выйти отсюда через проходную по Катиному удостоверению,— девушка в нерешительности останавливается на лестничной клетке,— спиной к вохровцу не повернёшься, будут сличать лица внимательно... Здание Управления стоит на крутом обрыве, спускающемся к заливу, потому все машины подъезжают к центральному входу. На нижних этажах окна забраны решёткой, на верхних, кажется, нет и есть ещё крыша. Тогда быстрее наверх, молодые девушки на Дальнем Востоке— предмет пристального внимания'...

Два молодых водителя, больше часа 'загоравших' в ожидании начальства на небольшом 'пятачке' сбоку от Управления, застывают с открытыми ртами при виде представления, разыгрывающегося перед их взорами: молодая девушка, не обращая внимания на всплывающий пузырями подол голубого шёлкового платья, начинает спускаться по водосточной трубе с крыши. Её голые ноги в туфельках под цвет платья сами находят опору, ступая на чугунные ухваты, вбитые в каменную стену, а мускулистые руки уверенно перебирают по жестяной трубе.

— Ах...— синхронно выдыхают парни, когда кусок штукатурки из-под ноги отважной скалолазки летит вниз к их ногам.

Третий этаж... второй... первый... Последний раз сверкнув белыми бёдрами и обеими руками обуздав взлетевший к поясу подол, Оля оборачивается к застывшим водителям.

— Поспорила с девчонками из вохра,— девушка снимает с шеи болтающуюся сумку, достаёт красное удостоверение и трясёт им перед оловянными глазами парней,— мальчики, будете моими свидетелями...

— ...ой, лиф у платья немного порвался,— Оля прикрывает руками грудь,— кто из вас свободен? Тут недалеко, я покажу...

* * *

— Как я люблю это место,— маршал облегчённо откидывается на спинку бамбукового кресла и любуется открывшимся видом на Амурский залив с террасы трёхэтажного особняка белого камня, который в санатории называют 'домиком Блюхера',— тишина, спокойствие...

— Да, красота,— в один голос поддакнули расположившийся рядом Горбач и стоящий рядом адъютант маршала.

Последний даёт знак двум девушкам, закончившим сервировать стол, чтобы уходили.

— Ты тоже садись, Михаил,— кивает ему Блюхер,— выпьем вместе в первый и, может быть, в последний раз, как пить дать, погонит меня со службы Сталин. — Не говорите так, товарищ маршал...— деланно пугается адъютант, споро наполняя рюмки и подкладывая на тарелку шефа вяленого лосося и красной икры.

— Вы видели, как сегодня на переговорах,— перебивает его Блюхер и залпом, как воду, выпивает рюмку водки,— товарищ Апанасенко— то, товарищ Апанасенко— сё. Тут рядом стоит командующий фронтом, маршал, но его никто не замечает, как нету его... никому не интересно его мнение... ни Сталину, ни Будённому, никому...

Блюхер вновь резко наклоняется к столу и выпивает рюмку адъютанта.

— Думаете, что всё так серьёзно, товарищ маршал?— Горбач поспешно берёт свою в руки.

— Звоню Поскрёбышеву, он отвечает— у Сталина совещание. Понятно, что занят, только раньше находилась у него минутка поговорить с товарищем Блюхером, откладывал все дела, а сейчас— короткий разговор. И трубку бросает... холуи хорошо чуют, настроения хозяина.

— Так, может быть, с другой стороны зайти?— старший майор греет в руках рюмку.

— С какой такой другой?— Блюхер наливает себе из запотевшего графинчика.

— Помните, товарищ маршал, майора госбезопасности Чаганова? Того, что товарища Кирова спас? Так он сейчас в этом санатории долечивается, здесь неподалёку, в одном из охотничьих домиков. Пригласите его к себе, скажем, на морскую прогулку, и поговорите с ним в непринуждённой обстановке. Не откажется майор личное письмо передать...

— А что, дело говоришь, майор,— Блюхер прикрывает глаза, прислушиваясь к внутренним ощущениям после третьей выпитой, и медленно выдыхает,— организуй это дело...

— Товарищ Горбач,— на террасе появляется порученец маршала,— вас к телефону.

— ... это ты отлично придумал!— счастливо улыбается маршал,— рано ещё списывать Блюхера со счетов.

— Разрешите ответить на звонок, товарищ маршал?— поднимается со стула старший майор.

— Давай быстро,— большая голова Блюхера утвердительно мотнулась.

Адъютант начинает потчевать шефа закусками, Горбач спешит на выход и, проходя мимо порученца, шепчет: 'Останься, послушай тут'.

— Как в больнице?! Как это произошло? А Мальцева в сознании? Стенографистка исчезла...— костяшки пальцев старшего майора, сжимающие трубку, побелели,— Цикановскому уже доложили? Он выезжает? Хорошо, держите меня в курсе.

* * *

— Ну ещё, Верочка, один кружок,— поднимаю голову и искоса смотрю на сержанта НКВД, неотступно следовавшего за нами во время прогулки по аллеям парка, а теперь присевшего на скамейку, откуда виден весь наш маршрут,— и на сегодня хватит.

— Ой, товарищ Чаганов,— защебетала медсестра,— будет мне на гоняй за это от Анны Алексеевны: только первый день как кризис миновал, а вы от каталки отказались и уже такую нагрузку себе даёте...

— ... 'и звала его не по имени и даже не имени отчеству, а по фамилии: товарищ Бендер'. Кстати, Вера, а почему вы Аню по имени отчеству называете, а она вас просто по имени? Вы же почти ровесники.

— Потому, товарищ Чаганов,— охотно отвечает она,— что в больнице по имени-отчеству называют только врачей, а медсёстры до пенсии остаются Надями и Верами.

'Куда Оля запропастилась, четыре часа уже прошло'?

— А где и когда ты Анну Алексеевну в последний раз видела?— мелкая гравийная крошка скрипит под нашими ногами.

— Так перед самым отъездом в коридоре, она с какими-то военными уходила. Крикнула мне, что сама приедет в санаторий через час из кого-то БэДэ...

'Большой Дом? В НКВД'?

— В каком звании были те военные?— спрашиваю я безразличным голосом.

— В сапогах, двое молодых, а один такой солидный...— закусила губу девушка,— фуражка с синим верхом и красным кантиком. А ещё смешной такой случай со мной случился: я тут в санатории перед уколом в главный корпус бегала шприцы стерилизовать и там встретила товарища Горбача, а с ним рядом— ну вылитый вы, товарищ Чаганов. Фигура, рост, цвет волос, глаз... причёска— не отличишь... даже отметина на голове. Я опешила, стою смотрю на него, глазами хлопаю, а он внимание на меня не обращает, нос задрал, привык, видно, что его с вами путают.

— Горбач видел тебя тогда?

— Нет, он спиной ко мне стоял,— насторожилась Вера, заметив моё озабоченность,— сказал тому, похожему, что б был готов к шести, встречаемся, мол, на причале и так, не оборачиваясь, пошёл по коридору...

— Во что был одет тот похожий?

— В форму военную... сапоги, фуражка...

'Мой двойник из 'НИИ-ЧаВо'? Если да, то что он здесь делает с Горбачом'?

— Сколько времени?— мои швейцарские часы растворились в тумане войны.

— Около шести, я думаю...

'Надо делать ноги, но как оторваться от соглядатая'?

Из боковой аллеи появляется женская фигура в белом халате, подходит к нашему сержанту, развалившемуся на скамейке, и склоняется над ним.

— Чаганов, Вера, помогите!— раздаётся до боли знакомый командный голос.

— Анна Алексеевна, ну наконец-то!— радостно взвизгивает медсестра,— пациент меня совсем не слушается! А что с товарищем случилось?

* * *

Медсестра круглыми глазами смотрит на разгром, учинённый в доме в наше отсутствие: сломанный стул, перевёрнутый стол, разбитый графин и стаканы. На полу лежит связанный полотенцами Горбач с кляпом во рту и что-то мычит, Оля привычными движениями на автомате вяжет руки и ноги сержанту, выпрямляется и смотрит на часы.