Чаганов: Война

Чаганов: Война.

Часть первая.

Глава 1.

Дальний Восток, район Хабаровска.

Курьерский поезд ?2.

22 июля 1938 года, 19:00.

— Чаганов, закрой окно дышать нечем,— вопит Оля, стараясь перекричать мерный стук железных колёс и шёлковый шорох трепещущей на ветру занавески.— заснул?

'Хотелось бы, но не дано'...

Подскакиваю к окну и с силой хлопаю фрамугой: поезд по широкой дуге, так что стали хорошо видны хвостовые вагоны, делает плавный поворот, следуя за извивом Амура, серебристая гладь которого время от времени возникает впереди на горизонте. Изменившийся встречный поток воздуха прижимает чёрный дым паровоза к окнам вагонов, в мгновение ока превратив светлый вечер в непроглядную ночь. Из соседних купе тоже послышались хлопки, крики и чихания. Подруга кошачьим прыжком с мягкого места достигает двери купе и дёргает ручку. На ширкающий звук открывшейся двери сразу же поворачиваются несколько голов курильщиков, из коридора к нам тут же вплывает облако едкого табачного дыма.

'Как мёдом им здесь намазано, как будто нельзя покурить в другом месте, в тамбуре например'.

— Добрый вечер, мальчики,— беззаботно улыбается Оля, глядя на остановившиеся взгляды соседей по вагону.— откройте пожалуйста окошко... нет-нет, здесь в коридоре, накурили— хоть топор вешай.

Один 'мальчик' лет пятидесяти в гимнастёрке с тремя шпалами в петлицах, галифе и войлочных тапочках бросается выполнять её просьбу, остальные не могут оторваться от точёной фигурки девушки: штаны её спортивного костюма плотно облегают крутые бёдра, не скрывая почти ничего из того, что стремится увидеть всякий мужской взгляд, но почему-то все они как один сфокусированы на слегка разошедшейся шнуровке олиной волейбольной майки с буквой 'Д' на груди.

'Я их не понимаю, лично мне претит концентрация на отдельных, пусть и выдающихся частях тела... это с их молчаливого согласия... б-р-р, вспомнил силиконовые сиськи и губы тех далёких 'красавиц'... слава богу всё это в прошлом, в смысле будущем, в общем так... пока я— депутат или нарком, неважно... буду калёным железом'...

Расфокусировав взгляд, с любовью слежу как подруга решительно раздает приказы размякшим курильщикам с затуманенным взором, безропотно побежали выносить чугунную, наполненную окурками плевательницу (а чем ещё? жевательного табака уже и в помине нет), доставшуюся нам от царского режима. Излишне говорить, что Оля— единственная женщина в нашем вагоне, да как бы и ни в целом поезде. Дальний Восток— мужское царство. Государственная программа по вербовке незамужних женщин идёт со скрипом: призыв депутата Верховного Совета Валентины Хетагуровой услышан сознательными комсомолками, но предложение всё ещё слишком мало, чтобы удовлетворить ажиотажный спрос.

Наш вагон— спальный, самый лучший в поезде: наряду с несколькими четырёхместными имеются два двухместных купе, в одном из них едут с инспекцией в штаб, месяц назад созданного, Краснознамённого Дальневосточного фронта начальник Главного Политического Управления Красной Армии Лев Мехлис и комкор Иосиф Апанасенко, а во втором— мы с Олей на срочный запуск в эксплуатацию (так мы думали) в Хабаровском филиале НИИ-48 вычислительной машины , способной ломать японские шифры. Обстановка на Дальнем Востоке за последние недели резко обострилась, но буквально взорвалась она 15 июля, в день нашего отъезда из Москвы, когда на границе с Маньчжурией у озера Хасан на нашей стороне советским пограничником был убит японский жандарм. Японская сторона утверждала другое— пограничник убит на территории Маньчжоу-Го и обвинило нас в военной провокации.

Узнали мы об этом на следующее утро уже в Свердловске, когда курьерский поезд (неслыханное дело) был задержан на тридцать минут пока Мехлис и Апанасенко со Сталиным и мы с Олей (раздельно!) с Берией говорили по ВЧ в кабинете начальника станции. Не знаю уж о чём шла речь у них со Сталиным, (Оля считает, что о смещёнии Блюхера и назначении Апанасенко командующим фронта), но по итогам нашего с Берией— мы получили новое задание (плакал наш 'медовый месяц')— теперь в дополнение ко всему будем ещё инспектировать Управление НКВД по Хабаровскому краю и его начальника Григория Горбача: я— официально и чисто формально, Оля— неофициально и глубоко. Похоже, Берия хочет подстраховаться и на всякий случай вывести из игры 'ежовского кадра', спешно поставленного на место предателя Курского, которого органы не смогли арестовать год назад на границе и он ушёл к японцам.

— Сергеич, распишем пулю?— В открытую дверь проникает майор Пётр Григоренко, слушатель Академии Генерального Штаба, на время каникулярного отпуска прикомандированный к инспекции комкора Апанасенко.

'Мутная личность. Я понимаю, что уже на второй день восьмидневного путешествия все в вагоне прекращают чиниться, отсюда эти 'Сергеич', 'мальчики' и тому подобное, но предлагать мне опять сыграть в преферанс может только законченный мазохист'.

В первой же игре в 'Ленинград' я, чтобы избавиться от новых подобных предложений, включив все свои способности, на первой раздаче запоминаю особенности рубашек не новой колоды и со второй— начинаю методично раздевать 'зубров' (наверняка заранее сговорились между собой обчистить меня, большинство пассажиров вагона знакомы, не в первый раз едут вместе в 'СВ'): каперанг, пожилой финансист и военюрист после расчёта пули остались должны мне триста рублей. Шепотом наотрез отказываюсь от денег: 'Вы что, Мехлис узнает— нам всем конец. Советую играть с закрытыми дверьми и с проверенными людьми'. Лица 'Зубров' светлеют, они крепко жмут мне руку и тихо исчезают за дверью, но слухи об их фиаско, моей феноменальной памяти и сверхъестественном чутье на 'фишку' быстро распростанились в замкнутом пространстве. Больше мне никто за всю дорогу играть не предлагал.

'Подлизаться хочет'.

В эту минуту из коридора доносится скрипучий голос проводника.

— Через полчаса Хабаровск, стоянка поезда тридцать пять минут.— Последнее слово тонет в металлическом скрежете, поезд тормозит, останавливается и тяжело дыша медленно вползает на Амурский мост.

* * *

Хмурые Мехлис и Апанасенко, сопровождаемые своими порученцами, неслышно ступают по ковровой дорожке вагона, пассажиры дисциплинированно остаются в купе, пропуская начальство вперёд к выходу. Поворачивают головы назад, не задержался ли кто и привычно уже замирают с расширенными глазами и отвисшими челюстями. На красной дорожке появляется Оля в форме лейтенанта госбезопасности: краповые петлицы, эмалевая шпала, зелёная гимнастёрка, синяя юбка до колен.

'В первый раз увидели в форме, а всё продожают смотреть на её грудь... на сверкающий орден Ленина'.

— До свидание, товарищи,— серьезно, без тени улыбки кивает она головой безмолвным попутчикам.— спасибо за компанию.

В тамбуре подруга останавливается, поджидая меня с двумя чемоданами.

— Здравия желаю, товарищ Мехлис,— доносится снизу приятный моложавый голос.— как доехали? Я— член военного совета, дивизионный комиссар Мазепов.

— Здравствуйте, товарищ член военного совета,— голова начальника ГПУ Красной Армии едва заметно дёрнулась.— а где командующий фронтом?

— Мне полчаса назад позвонил адъютант маршала и попросил вас встретить,— виновато наклоняет голову Мазепов.

— Здравия желаю, товарищи,— из толпы пассажиров поезда, идущих по перрону выныривает плотная фигура военного.— начштаба фронта комкор Штерн.

— Понятно,— заключает Мехлис голосом, не предвещающим ничего хорошего.— тоже, значит поручил... ну ведите нас тогда с Иосифом Родионовичем куда поручено.

С верхней площадки кручу головой в поисках нашего встречающего.

— Товарищ Чаганов,— машет мне рукой из-за фонарного столба Ким.— я здесь.

— Анна Мальцева, Роман Ким...— Передаю ему Олин чемодан.— вас случайно не Горбач прислал?

— Нет я сам по себе,— рассекает толпу мой подчинённый.— как пришла от вас шифровка, так я и стал готовиться. Остановитесь у меня, я живу один в трёхкомнатной квартире при 'институте'... места всем хватит.

— Кто не успел, тот опоздал... — в последний раз оглядываюсь по сторонам.

'Вот не поверю, чтобы из секретариата Берии не прислали уведомления о нашем прибытии, что расстание от Москвы с людьми делает'...

Коротким путём, минуя зал ожидания красивого железнодорожного вокзала, Ким выводит нас на большую привокзальную площадь, заполненную машинами и конными повозками, направлется к одной из них— видавшей виды пролётке со сложенным гармошкой верхом. Предлагает нам с Олей садиться, сам укладывает сзади чемоданы и, наконец, усаживается впереди рядом с кучером.

— Хабаровск— наименее интересное место на Дальнем Востоке,...— начинает Роман тоном экскурсовода, когда повозка трогается.

'На Олю хочет впечатление произвести... они тут все озабоченные'.

— ... в городе три горы, три улицы и тридцать тысяч портфелей...

Подруга улыбается, 'водитель кобыл' неопределённо хмыкает.

— ... нет, в Хабаровске, конечно больше улиц, но городских только три...

Подковы ритмично стучат по булыжнику, подрессоренная пролётка мягко покачивается.

— ... остальные деревенские. После дождя на них отчаянейшая грязь, которую можно преодолеть разве что на танке...

— Эт-да-а...— подтверждает кучер.

— ... Главная из городских— улица Карла Маркса, на которую мы сейчас и выезжаем. Это широкая улица сплошь состоит из новых домов, архитектура которых представляет собою, как любят выражаться местные искусствоведы,— ценный памятник времён борьбы голого формализма с голым классицизмом. К сожалению, преобладают образцы 'раннего' формализма...

Оля заливисто хохочет, показывая ровные белые зубы.

'И что ему не нравится? Строгие геометрические формы, новые трёх-четырёх-пятиэтажные кирпичные! здания, всяко лучше старорежимных облезлых особнячков с греческими колоннами и облупившейся штукатуркой'.

Дорога плавно катиться под гору, незаметно приближаясь к реке.

— ... портфеленосцы составляют значительную часть населения Хабаровска...— заливается соловьём Ким, развернувшись к нам всем корпусом и с непроницаемым лицом жадно ловит взглядом Олину реакцию.— они никогда не выпускают портфель из рук, даже танцуют с ним: в правой руке дама, в левой— портфель...

'Разошёлся ни на шутку. ..Что это впереди? Туман на Амуре'?

Белое покрывало над рекой в постоянном движении и кое-где светится жёлтым светом: мириады мотыльков носятся над водой, скрывая от взгляда, но не от слуха бульканья и шлепки по воде, вышедшей на охоту рыбы.

— Где-то я такое уже слышала,— морщит лобик подруга.— ах да, Женя Петров мне рассказывал об их с Ильфом поездке на Дальний Восток, слово в слово...

— Тпру-у, окаянная!— Кучер натягивает вожжи, Ким едва не слетает с козел.

* * *

— Скажите, Роман Николаевич, куда это мы идём?— Напрягаю зрение чтобы разглядеть его идущего впереди в кромешной темноте.

— Тут недалеко, на соседней улице... не хочу раскрывать посторонним местоположение секретного объекта... мы же в форме...

'Разумно. Бли-ин, так и есть— типичный представитель голой классики. Надеюсь без клопов'.

Охранник у ворот, разглядев начальство, без вопросов открывает перед нами калитку, под ногами зашуршал гравий садовой дорожки, ведущей к двухэтажному особняку.

— ...Правда мне с моей физиономией без формы ещё хуже...— сквозь смех слышится тяжёлое дыхание Кима.— милиционеры документы проверяют на каждом шагу, а от пацанов так вообще спасенья нет... хуже филёров из охранки.

'Может действительно лучше было разместить Центр Дешифровки в Владивостоке или, в крайнем случае, в Ворошилове (Уссурийске)'?

* * *

— Все наши в сборе, товарищ Чаганов.— В свой кабинет, в котором временно расположился я, заглядывает Ким.

— Чуть позже. Заходите, Роман Николаевич, в общем я переговорил сейчас с товарищем Берией, ситуация на данный момент такова: японцы потребовали отвода наших войск от сопки Заозёрная. Их посол заявил дословно, что 'у Японии имеются права и обязанности перед Маньчжоу-Го, по которым она может прибегнуть к силе и заставить советские войска эвакуироваться с незаконно занятой ими территории'.

— Звучит как ультиматум.

— Точно,— киваю я головой.— час назад НКИД передал японцам ответную ноту, в которой отклонил все их требования. От нас руководство требует ускорить работу по дешифровке радиограмм. С этого момента работы будут вестись круглосуточно, в три смены. Всех радиограмм,... не только японского Мида. В районе Владивостока сейчас завершает подготовку к работе отдельная рота радиоразведки, у которой имеются большие возможности по радиопрехвату, скоро японские шифровки пойдут сплошным потоком. Второй этаж у вас свободен? Хорошо... думаю, что надо перевести наших сотрудников на казарменное положение, до особого распоряжения. 'Фиолетовую' ещё не распаковывали? Ей я сам займусь.

Хабаровск, штаб Краснознамённого

Дальневосточного Фронта,

Улица Шевченко, дом 20.

23 июля 1938 года, 10:00.

— Нет, товарищ маршал, нельзя...— адъютант решительно машет головой головой в ответ на просительный взгляд командующего.— через полчаса прибудут инспектора.

Блюхер раздражённо хекает, тянется через стол к гафину, разливая воду наполняет стакан и жадно пьёт, его дряблая шея и обвислые щёки колышатся в такт глоткам.

— Кх-кхм...— прочищает горло и поднимает страдальческий взгляд на неумолимое лицо дородного полковника с прямым пробором в редеющих волосах и зло продолжает.— Что слышно от Горбача?

— Сегодня с рассветом Григорий Фёдорович с начальником погранотряда выехали на место гибели японца,— облегчённо выдыхает адъютант, радуясь смене темы.— к вечеру, если не будет дождя, должны быть во Владивостоке.

— Куда Мехлиса поместил?— Блюхер, тяжело ступая по 'версальскому' паркету бывшего кабинета управляющего банком, возвращается к письменному столу.

— Всё чин чином, в коммунальной гостинице ?2 в люксе...

— Майор этот с ними?— Маршал тяжело плюхается в кресло.

— Какой майор? Чаганов?— Забеспокоился полковник.— Так его из управления НКВД должны были встретить...

— Встретили или нет?— Начинает распаляться Блюхер, повышая голос.— Где этот Чаганов сейчас?

— Сейчас уточню...— срывается с места адъютант.

* * *

— Ну как ночь провела?— Откидываюсь на спинку стула, привычно расфокусирую взгляд и сразу замечаю у подруги несколько свежих комариных укусов на ногах, руках и шее.

— Ты представляешь,— жизнерадостно улыбается она.— вышла в сад поискать полыни, так ты не поверишь не узнала её: стебель в руку толщиной, высотой в человеческий рост! В пору топором рубить...

Вчера решили с Олей не идти в квартиру Кима, а остановиться здесь в небольшом флигельке, надёжно укрытом от посторонних глаз, как я подумал в темноте, высоким кустарником.

Перехватив мой взгляд на покосившееся 'удобство на улице', подруга безапеляционно отрезала: '... начинай привыкать 'к тяготам и лишениям военной службы''.

'Ну такими 'лишениями' меня не запугать, 'все удобства' постоянно вошли в мою жизнь в уже зрелом возрасте, а насчёт искупаться— Амур в двухстах шагах. Курорт'!

— ... Полынь— первейшее средство против блох, тараканов и моли!

'Значит ещё и блохи с тараканами,... надеюсь хоть они не 'высотой в человеческий рост''...

Подруга с удовольствием следит за изменениями на моём лице.

— Пойдём пройдёмся.— Разговаривать в помещение на серьёзные темы мы отвыкли давно.

Выходим в заброшенный, заросший буйной растительностью сад неспеша идём по дорожке, иногда спотыкаясь о корни деревьев и перепыгивая через неширокие промоины, оставленные недавно прошедшим дождём.

— Выкладывай, что тебе известно по событиям на озере Хасан...— Останавливаемся у старой скамейки, в самой гуще парка, но сесть на неё не решаемся.

Через пятнадцать минут замечаем сквозь деревья замечаем худую фигуру Кима, он, как Дерсу Узала идёт по нашему следу низко склонив голову к земле.

— Товарищ Чаганов, вас срочно вызывают в штаб фронта!— Кричит он издалека, почуяв наши с Олей взгляды.

* * *

— Разрешите, товарищ маршал?— В глаза бросается обилие антикварной мебели изящной отделки: инкрустации, бронза, хрусталь светильников.

'Откуда у бывшего деревенского паренька такая тяга к роскошной жизни? Во истину— покажи свой кабинет— скажу кто ты'.

— Заходите,— грубый голос, одутловатое лицо и мутные глаза Блюхера ничего не выражают.— я тут сейчас вместе с Военным Советом и товарищами из Москвы имел разговор по Бодо с маршалом Будённым... так что там у вас за новые данные за такие появились?

Уже под утро, перебробовав с десяток вариантов ключей из шифровального блокнота Идзуми удалось подобрать нужные установки 'Фиолетовой'. Сведения, содержащиеся в трёх последних по времени радиограммах, перехваченных радиоразведкой Разведупра, дислоцированной во Владивостоке, были настолько важными, что я немедля по БеБо передал их Берии, а прямо перед отъездом сюда получил от него разрешение ознакомить членов Военного Совета КДФ с этой информацией без раскрытия источника.

Пять пар глаз испытующе смотрят на меня: Штерн и Мазепов копируют своего начальника, на их лицах— непроницаемая важность и значительность, а Мехлис и Апанасенко похоже удивлены, что все они, люди в немалых чинах, вынуждены получать секретные сведения от какого-то майора, пусть и госбезопасности.

'А чему удивляться-то? По-моему всё логично, дешифровка уже в Хабаровске, зачем её гонять по каналам связи взад-вперёд... да и сам факт, что тогда в Свердловске меня вызвали из вагона на преговоры с Москвой вместе с ними о многом говорит. Так, приглашения присесть я видно не дождусь, ну не очень-то и хотелось'....

— По нашим разведданным,...— беру на вооружение 'покерфейс' по-дальневосточному.— на участке Посьетского погранотряда нам противостоит 19-ая пехотная дивизия Корейской армии... На лицах местных товарищей заиграла снисходительная усмешка.

— ... завтра ночью со стороны Харбина на станцию Мудандзянь...

Под трёхметровым потолком кабинета раздался громкий хохот четырёх лужёных глоток, Мехлис слегка улыбнулся.

— Как-как... говоришь,... Мудо-что?— Ловит синеватыми губами воздух Блюхер, вытирая слёзы.

— Дзинь...— Посказывает Мазепов.

— ... и станцию Нансевосандоо...— невозмутимо продолжаю я, выждав небольшую паузу.— начнут прибывать эшелоны с частями 15-ой и 20-ой пехотных дивизий, механизированной бригады, гаубичного и кавалерийского полка...

По мере перечисления всё новых частей и подразделений весёлые улыбки начали постепенно сползать с лиц собравшихся.

— ... всего японский Генеральный штаб планирует создать на участке ответственности Посьетского погранотряда группировку численностью до тридцати восьми тысяч штыков. Кроме того, к устью реки Туманной для возможной огневой поддержки сухопутных войск направляется отряд японских кораблей в составе одного крейсера, 14 миноносцев и 15 военных катеров. Группировку в воздухе будет поддерживать авиация: до семидесяти самолётов, в основном— истребители. Дата готовности к боевым действиям— 29 июля.

— Откуда это всё?— Лицо маршала побагровело.

'Из дешифровки, конечно. Оля кроме начала и окончания боевых действий больше ничего полезного вспомнить не смогла'.

— Прошу прощения, товарищ маршал, не в праве этого раскрывать.

Блюхер раздражённо хватает лежащую под рукой картонную папку, пытается развязать тесёмки, не получается и он отрывает ону из них.

— Вот! Почитайте, майор, что пишет Гребенник...— комфронта, помахав в воздухе каким-то документом, вернул его в папку.

'Поковник Гребенник— начальник Посьетского погранотряда'.

— ... 'ввиду того, что японское командование в Хуньчуне (пограничный город в Маньчжоу-Го) открыто заявляет о намерении взять боем Заозёрную, прошу из состава роты поддержки один взвод выбросить на усилиние гарнизона высоты'. Один взвод! Считает что сил у него для обороны достаточно. А вы тут о трёх дивизиях речь завели. У вас что в наркомате правая рука не ведает что творит левая? Хотите чтобы на меня пальцем показывали когда я против 'почтальонов' войска двину.

''Японцы-почтальоны'— безоружные местные жители, среди которых наверняка были и шпионы— нарушители границы, которые имели при себе лишь письмо с требованием 'очистить' маньчжурскую территорию. В последнее время буквально наводнили штаб отряда. Рота... взвод. Через неделю тут бои начнутся. Он что действительно не знаком с обстановкой'?

— Считаю, что данным, о которых я вам сообщил, товарищ маршал, можно доверять.— Делаю морду кирпичом.

— Может быть усилить авиаразведку, товарищ командующий?— Подаёт голос Штерн. Щёки Блюхера побагровели.

— Спасибо, товарищ Чаганов,— он справляется с раздражением и говорит почти спокойно.— можете быть свободны.

Останавливаюсь у стола секретаря комфронта, чтобы спросить о машине, но тот, прижимая телефонную трубку к уху, делает знак подождать.

— Есть вызвать, товарища Смушкевича...

'Не знал что Смушкевич уже вернулся из Испании... судя по всему теперь он— командующий ВВС фронта... значит авиаразведку, всё-таки, усилят'.

* * *

Вечером уже в сумерках решили с Олей выйти, пройтись по парку (местный охраник на воротах очень рекомендовал), который находится совсем неподалёку под 'высоким берегом Амура'. По случаю субботнего вечера, совпавшего с пятым днём шестидневки на улице довольно многолюдно. Значительную часть прохожих, ничуть не уступающую 'портфеленосцам', составляют моряки Амурской флотилии: у всех как у одного бескозырки низко надвинуты на лоб, клеши отутюжены, походка боцманская. Мы с подругой в гражданке, чтобы не привлекать внимания, но похоже её совершенная фигура, облитая белым шёлком от 'графини Орловой' привлекает местных даже больше, чем орден Ленина соседей по вагону.

— Ну как прошёл твой день, дорогая?— На всякий случай крепко прижимаю её локоток к себе.— Не обижали?

— Обижать? Меня?— Фыркает Оля.— Нет, но поначалу пытались заболтать... налетели 'один-два крупных, три-четыре мелких' и жужжат... пришлось звонить Меркулову чтоб получить доступ к личным делам. Горбача нет на месте, уехал с инспекцией на границу... Красиво ка-ак! Останавливаемся у деревянной ограды, отделяющей тротуар от обрыва и смотрим вдаль: противоположный берег широкой реки теряется в дымке. Сзади, над главными аллеями и уютными местечками парка зажигаются огни и откуда-то из его глубины доносятся первые нестройные звуки бостона.

— А мы с тобой никогда не танцевали,— неожиданно всхлипывает Оля.— никогда... вечно когда заиграет музыка вокруг тебя столпотворение из каких-то крашеных блондинок с трясущимися телесами.

'Да-а, было дело... неужели с трясущимися? Не замечал'.

— Так в чём проблема? Исправим это дело...— Увлекаю подругу за собой в тёмную аллею.

Огромная площадка под открытым небом сплошь занята танцующими, вокруг неё на скамейках сидят в основном зрительницы лет двенадцати-тринадцати и широко раскрытыми глазами наблюдают за движениями пар. Духовой оркестр в форме пожарных старательно выводит мелодию 'В парке Чаир'...

— Ой, а я не умею танцевать фокстрот...— тормозит Оля в двух шагах от дощатого настила.

— Поздно,— подхватываю её за талию и выношу на помост.— на вальс похоже, только без вращений и музыка другая. Та-ак на четыре такта, медленно... танцуем слоуфокс... повторяй за мной...

— Ну-у во-от,— подбадриваю подругу шёпотом.— ра-аз-два-три-и... четыре. Назад с левой. Всё отлично, с твоей физической подготовкой— это пара пустяков.

Олина скованость куда-то улетучилась, глаза затуманились, эйфория... на нас с завистью начинают поглядывать соседние пары.

'Неужели японцы мне дезу скормили?... Если погонят отовсюду, пойду работать учителем танцев'.

Хабаровск, штаб Краснознамённого

Дальневосточного Фронта,

Улица Шевченко, дом 20.

24 июля 1938 года, 10:00.

'Как на работу сюда хожу'...

В голове продолжает крутиться вчерашняя мелодия: '... так значит завтра, на том же месте, в тот же час'.

Поднимаюсь по отделанной мрамором лестнице на второй этаж, на полпути меня встречает, спускающаяся сверху вчерашняя компания, с примкнувшим к ней незнакомым старшим майором госбезопасности, во главе с улыбающимся маршалом Блюхером.

— Опять, кажется, твоя бандура не фурычит!— Радостно сообщает он.— Идём, будем с Москвой по Бодо говорить.

'Они что 'Айфон' специально из строя выводят? Луддиты хреновы'...

В комнате спецсвязи на первом этаже знакомый по моему первому приезду капитан-секретчик расстроенно разводит руками... нет связи.

— Сначала начались замирания,— докладывает он, а потом вообще связь прервалась.

— Частоты меняли?

— Да что мы только не делали...

— Я ж говорил...— потирает руки Блюхер.— негодная техника. Давай нашу старую Бодягу разворачивай.

В этот момент телетайп начал печатать.

— Будённый: Сеанс связи начнётся через полчаса,— читает с ленты оператор.— ожидаем товарища Сталина.

— Так, пошли все во двор,— даёт команду маршал.— перекур тридцать минут.

— У вас есть свободная линия ВЧ?— Пытаю капитана, когда военные выходят из комнаты.

— Сейчас нет, но могу организовать.— Вопросительно смотрит он на меня.— а зачем вам, товарищ майор госбезопасности?

— Подключим 'Айфон' к ВЧ.— Подхожу к шкафам установки.

— А так можно?— Удивляется дежурный.

— Имеется такая недокументированная возможность, да вы не беспокойтесь, товарищ капитан, всю ответственность беру на себя. Итак отключаем радиостанцию...

Дозваниваюсь до узла связи наркомата обороны и договариваюсь о переходе на проводную связь. Дело в том, что комплект поставки 'Айфона' включает все необходимые адаптеры для связи по ВЧ, но на время опытно-войсковой эксплуатации мы хотим лучше обкатать беспроводную связь, как наиболее технически трудную.

... у вас тут должен быть специальный переходник, он находится там же, где набор запасных ламп.

* * *

— Товарищи,— обвожу взглядом собравшихся.— связь с наркоматом обороны по прибору 'Айфон' установлена. Некоторые из вас уже имеют опыт работы с ним, для остальных повторюсь: звук из Москвы выведен в громкоговоритель трубки телефонного аппарата, что стоит перед каждым из вас...

'Хватило на всех в обрез'.

— ... в трубке имеется микрофон, в него вы будете говорить когда загорится лампочка напротив вас. То есть, чтобы поддерживать порядок в эфире, когда кто-нибудь захочет что-то сказать, то он поднимает руку, я включаю ему микрофон, подтверждая это светом лампочки.

— Детский сад...— Ворчит маршал.

— Поскольку звук вашего голоса будет искажён в канале связи, то перед тем как что-нибудь сказать называйте своё имя. Вопросы? Нет тогда берём трубки. Москва, мы готовы.

— Здесь Будённый,— послышался чистый и громкий голос наркома.— товарищ Блюхер доложите обстановку.

— Нормальная обстановка, спокойная...— Комфронта, забыв поднять руку и представиться, начинает шепелявить в трубку.— несмотря на панические сообщения некоторых прикомандированных товарищей. Сегодня с сопки Заозёрной вернулись адъютант командующего Первой армией, начальник погранотряда и начальник Управления НКВД по Приморскому краю. Они расследовали обстоятельства пограничного ин-цин-дента, что случился 15 июля. Комиссия, значит, дала своё заключение, что наши окопы и заграждения из колючки на сопке находятся на сопредельной стороне. На три метра залезли к ним. Ошиблись, бывает... надо садить наших и ихних нкидовцев за стол и пусть договариваются. Я кончил.

— Сталин здесь. Вы что же, товарищ Блюхер, подвергаете сомнению законность действий наших пограничников?...

— Комиссия установила...— бубнит комфронта в выключенный микрофон, я с запозданием щёлкаю тумблером.— Горбач, Гребенник и этот, как его? Забыл...

— Эти люди что сами по себе собрались в комиссию и поехали на границу?— Несмотря на искажения, сталинские интонации вполне можно распознать.

— Нет не сами, я их попросил...— оставляю микрофон комфронта включённым.

— Вы что, товарищ Блюхер, адвокатом к японцам записались?...— Чеканит слова вождь, по щеке Горбача скользнула вниз капелька пота.

— Нет, я хотел...

— Вы дослушайте меня, потом будете возражать. Вы— командующий фронтом, вам вверенными войсками надо управлять, а для того чтобы переговоры вести с японцами у нас другие люди есть...

Лицо маршала исказилось от злости, но он сдержался, промолчал.

— ... Продолжайте, товарищ Будённый.— В трубке послышался треск.

'Надеюсь не разбил её'.

— Будённый говорит. Сейчас будете отвечать начальнику Генерального штаба.

— Шапошников на проводе. Сегодня курьерским из Москвы в Хабаровск выезжает группа 'операторов' под командованием полковника Василевского. Прошу встретить и оказать им всяческое содействие.

— С какой целью?— Морщится Блюхер.

— Для проверки и оценки действий штабов всех уровней вверенного вам фронта. — Даже синтезатор речи не смог скрыть холодности тона начальника Генштаба.

— Не доверяете нам...

'Блин, что он несёт? Совсем берега потерял'.

— Вопрос к начштафронта Штерну,— Шапошников игнорирует замечание Блюхера.— что у вас происходит со связью с 1-й Армией? Наш оперативный отдел в течении ночи не может связаться с командующим Подласом и его штабом.

— Штерн у аппарата, повреждение на линии ВЧ между Хабаровском и Ворошиловым,— заметно волнуется начальник штаба.— делаем всё возможное для восстановления связи: повреждённый участок обнаружен, туда направлены ремонтные бригады, обещаю...

Краем глаза замечаю как в переговорную быстро входит взволнованный капитан-секретчик с листом бумаги в руках и идёт к маршалу.

— Что ещё?— Раздражённо бурчит Блюхер, выхватывая у того бланк телефонограммы, по мере чтения его лицо всё более мрачнеет.

— По обычному телефону...— Шепчет капитан.

— Он сам это говорил?

— Точно так, голос комдива Подласа я знаю.

— Ступай.— Маршал с минуту отрешённо смотрит прямо перед собой, затем заметив мой внимательный взгляд тянет руку вверх.

— Здесь Блюхер, — щёлкаю тумблером, прерывая Штерна на полуслове.— только что получено собщение от Подласа. Сегодня ночью, около двух часов, японцы силами до двух пехотных полков после артиллерийской подготовки начала штурм пограничных сопок Заозёрная, Безымянная и рядом стоящих высот и к семи утра захватили их...

'Вот тебе и тридцатое июля... всю нашу с Олей память пора выбрасывать на свалку'. В эфире возникла полная тишина, затем через десяток секунд, как бы издалека, послышался чей-то властный голос: 'Перерыв пятнадцать минут'.

— Товарищ маршал,— обращаюсь к Блюхеру, поднявшемуся с места.— можно мне на минуту телефонограмму? Хочу отправить её в Москву по фототелеграфу.

'Ничего не понял? Ну понятно, не 'царское' это дело в детали вникать, а мне пора уже опробовать в деле шифрофотототелеграф завода 'Темп' (обычный фототелеграф плюс блок шифрования от 'Бебо')'...

— А чего уж там...— Комфронта сокрушённо машет рукой, оставляя бланк на месте, и тяжёлой походкой идёт к двери, где его перехватывает Мехлис.

* * *

— Будённый на проводе. Слушайте приказ Народного Комиссара Обороны Союза ССР ?29 от 24 июля 1938 года. Город Москва. Приказываю: в целях усиления мероприятий по оборонной подготовке Дальневосточного театра и улучшения управляемости войсками КДФ утвердить комкора Апанасенко заместителем командующего Краснознамённым Дальневосточным Фронтом, командующим Группой Войск в Приморье и подчинить ему в оперативном отношении 1-ю армию, Тихоокеанский флот и части Пограничные войск. Управление ГВП дислоцировать— г. Ворошилов, в состав включить Уссурийскую область, части Хабаровской и Приморской областей, разграничительная линия со 2-й армией по реке Бикин. Народный комиссар обороны СССР маршал С.Будённый. Начальник Генеральеого штаба РККА командарм 1-го ранга Б. Шапошников.

Блюхер под жёстким взглядом Мехлиса опускает голову.

— Данный приказ уже передаётся по фототелеграфу.

'Слово 'фототелеграф' уже вошло в состав 'героических'— выделено Семёном Михайловичем громкостью. Надеюсь и качество документа 'героическое' устройство обеспечит'.

— Товарищ Будённый, Чаганов на проводе,— пользуюсь моментом, что все собравшиеся, кроме Блюхера, отходят к аппарату и наблюдают как на их глазах рождается документ.— вы помните, я послал вам записку о приборе оптической разведки 'Алмаз'?

— Помню,— быстро отвечает он.— это которая на бомбовозе...

'Хорошая память, о таких системах ему наверное много довелось бумаг прочесть... Выделяет он меня, хотя с другой стороны и прибор прорывной— тепловизор на самолёте в хорошем разрешении пишет тепловой профиль местности, над которой он пролетает на обычную киноплёнку'.

— ...Так точно. Через месяц у нас намечены полигонные испытания 'Алмаза' на Софринском полигоне. Самолёт ДБ-3 и прибор уже готовы и находятся у меня в Подлипках. Прошу дать распоряжение совместить эти испытания с войсковыми и провести их здесь в Приморье в боевой обстановке.

— Как же ты, Алексей, собираешься перегнать бомбовоз на Дальний Восток? Ты хоть знаешь сколько времени готовил Коккинаки свою 'Москву' для перелёта?

— Товарищ маршал, я не предлагаю беспосадочный перелёт, пусть будет обычный с посадками по маршруту 'Аэрофлота' дня за три-четыре.

— Не могу тебе ответить сейчас, мне надо с Головановым посоветоваться, но предложение хорошее. Молодец.

— И ещё, я знаю, что здесь в Приморье где-то находится один из 'Подсолнухов'. Неплохо было бы его тоже проверить в боевой обстановке. Хотел бы с вашего позволения поучаствовать в этом.

— Я тебе, Алексей, не командир, у своего начальства отпрашивайся, а со своей стороны дам распоряжение чтоб не препятствовали.

Уссурийская область, г. Ворошилов.

Штаб 1-й Армии, улица Чичерина 54.

28 июля 1938 года, 12:00.

'Новая метла', комкор Иосиф Апанасенко, отрывается от карты, проводит рукой по гладко выбритой голове и суровым взглядом обводит собравшихся, высших военных руководителей Приморья: дюжина комкоров, комдивов и флагманов (я со своим ромбом картины не портил) напряглась.

— Нет узкоколейки на юг в сторону границы?— Карие глаза замкомфронта буравят фигуру немолодого комдива, мгновенно взмокшего от этих слов.— Как же вы собирались границу прикрывать?

— От нас и от Владивостока к границе ведут две грунтовки...— Выдавливает из себя Кузьма Подлас, недавно назначенный командующим 1-й армии, и замолкает.

— Разрешите мне?— Подаёт голос Яков Смушкевич, комкор, поправляя орден Ленина на груди и дождавшись кивка Апанасенко продолжает.— Я получил приказ передислоцировать авиацию фронта поближе к театру боевых действий, было намечено несколько несколько передовых заранее выбранных площадок для штурмовиков и истребителей: в Новокиевке и заимке Филипповского. Самолёты на месте, но снабжение организовать не удаётся. Из-за дождей дороги раскисли, также с площадками отсутствует телефонная связь.

У Апанасенко над воротником гимнастёрки появилась красная полоса, которая, расширяясь, быстро поползла вверх окрашивая щёки, нос и лоб.

— Дальний Восток-крепость?! Граница на замке?!— Глаза командующего ГВП налились кровью а губы беззвучно зашевелились.— От кого? От нас с вами?

Собравшиеся втянули шею в плечи.

— Товарищ Молев,— краска начала сходить с лица Апанасенко, с места поднялся высокий худощавый комбриг лет пятидесяти, военный инженер из Ленинграда, с которым мы ехали в одном вагоне на Дальний Восток.— делай что хочешь, но чтобы вот эта дорога до Краскино через три дня была в порядке, понял нет? А чтоб твои подчинённые не заскучали, проложишь рядом с грунтовкой узкоколейку, понял да? Короче, неделю на подготовку, месяц— на строительство...

Молев, закусив губу, встревоженно смотрит на карту-километровку, что-то прикидывая в голове.

— ... а ты,— командующий поворачивается к что-то записывающему Григоренко, сидящему не за столом для совещаний, а за приставным столиком.— первого сентября садишься на паровоз и дуешь в Краскино, оттуда мне звонишь. Еслм он не доедет, Молев, я не завидую твоей судьбе... Комдив хотел что-то возразить, но быстро передумал.

— ... а список тех, кто виновен, что дорога не построена, имей в кармане.— Апанасенко делает эффектную паузу, вновь обводит нас взглядом.— Это твою судьбу не облегчит, но не так скучно будет там, куда я тебя загоню.

— Но я смотрю человек ты сурьёзный,— продолжает заботливым тоном комкор.— поэтому вот тебе мой совет: всем кто участвует в строительстве нарежь участки и установи сроки. Что нужно для стройки, составь заявку и веди строгий контроль. У меня на столе каждый день должна быть сводка выполнения плана и отдельно— список не выполнивших план.

— ... Теперь с лётчиками,— Апанасенко встаёт напротив Смушкевича, покачиваясь с каблука на носок и обратно.— у вас, товарищ комкор, Новокиевка кажется на берегу в бухте Экспедиции находится, да-нет? Я б на твоём месте не ждал пока Молев дорогу починит, а договорился бы с моряками. Подсобишь, товарищ Кузнецов, своему товарищу, да-нет?

— Обязательно поможем, товарищ командующий,— с места встаёт Николай Кузнецов, флагман второго ранга, высокий статный красавец, недавно назначенный на Тихоокеанский флот.— тем более что одно наше судно уже готово туда к отплытию с грузом Чаганова.

'Опоздал, Иосиф Родионович, я первый догадался попросить своего знакомого по Испании Кузнецова перебросить 'Подсолнух' в Краскино по морю'.

— Вот видишь, товарищ Смушкевич, какая молодёжь у нас шустрая,— подмигнул мне Апанасенко правым, подвижным глазом, левый же продолжал смотреть в сторону.— и ты тоже не зевай, попороси у Чаганова радиостанций, вот и выйдешь из положения со связью, понял нет?

— Сам хотел предложить, товарищ командующий,— подскакиваю со стула.— только вы меня опередили.

'Не слишком по лизоблюдски прозвучало? Я правда хотел'.

— ...Предлагаю разместить по одному взводу радиоразведки на площадках, про которые товарищ Смушкевич говорил. В отдельной роте их четыре штуки: один взвод оставить здесь в Ворошилове, а три где более всего нужны. Вот и товарищ комкор получит надёжную шифрованную радиосвязь с ародромами.

— Одобряю, действуйте... сам лично проверь связь.— Апанасенко оборачивается снова к Подласу.— А мы вернёмся к нашим баранам...

'Не похоже, что командующий цитирует средневековый французский фарс, скорее понимает фразу буквально'...

Глава 2.

Приморье, район аэродрома 'Новокиевский'.

30 июля 1938 года, 11:00.

— Снижаюсь, не видно ни хрена...— в переговорной трубке раздаётся грубый голос майора Рычагова, командира истребительного авиаполка, сидящего за штурвалом У-2.

— В Краскино? Доставлю в лучшем виде,— Говорил он мне час назад на аэродроме близ Ворошилова, насмешливо улыбаясь и поглаживая орден Красного Знамени на своей груди.— мне самому туда с проверкой лететь. За час домчу.

'Домчит,... типа сто километров по прямой, да за час... Это ж какая средняя скорость выходит? А-а, понятно, летим на У-2'.

Легко, как акробат, едва коснувшись фюзеляжа лётчик взлетает в кабину, одним движением застёгивает молнию кожаной куртки, явно привезённой из Испании, живо поворячивается назад с лукавым выражением на лице. Техник поправляет на мне лямки парашюта, помогает разместить в ногах радиостанцию 'Северок', спрятанную в двух холщовых сумках (на стержневых лампах с фиксированными частотами, не тяжёлая, с батареей не больше шести кило), проводит краткий инструктаж по технике безопасности, мол вы, товарищ майор госбезопасности, крепче держитесь за сиденье и, довольный собой, спрыгнул с крыла.

— Выключено?— Хором спрашивают у Рычагова техник и моторист, подходя к винту.

— Выключено.— Отвечает он мгновенно посерьёзнев, те, упираясь, вместе начинают проворачивать лопасти по ходу. Послышались чавкающие звуки заливного насоса.

— Винт на компрессию, поздний угол опережения, от винта!— Полетели команды. Мотор заработал сразу, лётчик убрал газ, техники прыснули в стороны. Самолёт плавно стронулся и, покачиваясь на кочках, резво побежал по полю. Через пару минут он остановился, мотор заработал на полных оборотах и пошёл на взлёт.

Первая половина пути прошла довольно гладко: облачность высокая, под крылом неторопливо плывущего на высоте тысячи метров самолёта вьётся грунтовка, слева вдали— свинцовые воды Тихого океана.

'Хорошо, душа поёт'.

Но потом что-то пошло не так. За пять минут с моря на сушу вылез мохнатый туман, видимость упала до ста метров. Лётчик невозмутимо, твёрдой рукой продолжает вести воздушный корабль к цели.

'Что это я забеспокоился, впереди за штурвалом сидит сам Рычагов— лётчик от бога. Мотор гудит ровно, запас высоты есть... но дай-ка включу рацию, прогрею на всякий случай'... Подключаю батарею, выпускаю потихоньку длинную проволочную антенну с тяжёлым наболдашником на конце и щёлкаю тумблером радиостанции, с которой не расстаюсь ни на минуту. Только с этим условием я был отпущен в Приморье— всегла быть на связи и... заранее предупреждать о всех своих перемещениях.

'Вот с этим хуже, о своём полёте в Краскино я Кима не предупредил. Время для его ежедневного отчёта Москве ещё есть, было... Подумал что свяжусь с аэродрома по прилёте'. Застёгиваю шинель на все пуговицы, затягиваю ремешки лётных очков— стёкла быстро покрываются мелкой водяной пылью. На часах полдень— должны быть уже в районе аэродрома.

— Антошка вызывает Подсолнух, Антошка вызывает Подсолнух. Приём.— В наушниках слышится громкий шум и треск.

Каждую минуту вызываю РЛС, которая по идее уже должна была начать свою работу на Новокиевском аэродроме, что под Краскино. Краем глаза, привалившись к стенке кабины, смотрю вниз— не появится ли разрыв в сплошной облачности, окутавшей землю и самолёт.

'Тишина... Точнее, сплошной шум'.

Скручиваю потихоньку антенну, вставляю другой кварц и перехожу на запасную частоту на коротких волнах: шум в наушниках немного поутих, но РЛС попрежнему молчит.

''Северок'— не самолётная рация,... те, что скоро мы начнём выпускать по американской лицензии на радиозаводе Орджоникидзе, будут с частотной модуляцией в КВ и УКВ диапазонах. Там, конечно, уровень помех, создаваемых двигателем, будет намного ниже... Но всё равно, надо поговорить с мотористами, что могут сделать они со своей стороны'...

Рычагов начинает делать плавные развороты 'блинчиком', плавно снижаясь, тоже видно понял, что мы где-то рядом с целью. Туман по мере снижения реже на становится, сдвигаю с уха один наушник и наклоняюсь к переговорной трубе..

— Опущусь метров до ста,— разговаривает как бы сам с собой ас.— если видимости не будет то летим обратно.

— Подсолнух ответьте Антошке, Подсолнух ответьте Антошке. Приём.

— Я— Подсолнух, я— Подсолнух,— вдруг минут через пятнадцать сквозь завывания и карканье в эфире прорывается чей-то голос.— слышу вас, Антошка. Приём.

— Нахожусь в воздухе где-то над вашим районом, как поняли меня? Приём.

— Вас понял, вы в нашем районе, приём.

— Сплошная облачность... если вы видите нас, то сориентируйте по месту. Как поняли? Приём.

— Вас понял,...— в наушниках громко и отчетливо зазвучал голос майора Сергеева начальника РЛС.— переключаюсь на круговой обзор. Приём.

И тут я понимаю, что последняя фраза майора прозвучала чисто, без помех. Мы проваливаемся вниз, сердце йокает. Лихорадочно срываю наушники и сквозь свист ветра слышу окончание фразы Рычагова, сказанной невозмутимым голосом: '... отрезало. Падаем'. Но ещё до того момента, как я понял смысл этих слов, самолёт вырывается из молочного марева на свет и в десятке метров под нами блеснула зеленоватая водная гладь и поросшие лесом сопки.

'Рация'!

Щёлкаю выключателем, не отделяя анодную батарею сую 'Северок' в сумку, второй— пустой накрываю радиостанцию сверху.

— Держись!— Кричит Рычагов.

Ещё успеваю ногами прижать сумку к спинке сидения лётчика, согнуться вперёд, насколько позволила шинель и ремни парашюта, и упереться руками во что-то впереди. Сильный сдвоенный удар самолёта о воду подбрасывает меня вверх, дальше— непередаваемое ощущение свободного полёта, земля и небо во время него несколько раз меняются местами, и неожиданно мягкое приземление на спину, которое всё же выбивает из груди весь воздух.

На мгновение тёплая мутная, пахнущая болотом вода заливает глаза и рот, но тут же сильные руки поднимают меня наверх, а сила инерции всё тащит вперёд, но и она пасует перед сплошной стеной озёрного камыша. Ошупываю себя: руки-ноги целы, позвоночник гнётся, голова? Что с ней сделается— наверное уже привыкла к своему беспокойному хозяину...

Освобождаюсь от парашюта, удобно устроившегося в подколенных ямках, и по дорожке, проложенной моим телом, заправив полы щинели за ремень, быстро, как мне кажется, двигаюсь к самолёту. Шаг, другой, третий... ноги вязнут в белесых вывороченных корнях камыша, руки обжигают колючие верхушки осоки. Двигатель самолёта наполовину зарылся в бурую тину, на винт намоталась зелёная борода, хвост— слегка приподнят.

В кабине лётчика какое-то шевеление, хватаюсь за край кабины и на руках с усилием, едва не потеряв сапоги, с трудом вырываюсь из объятий трясины: она нехотя, с громким чавканьем, отпускает меня.

— Паша, ты как?— Вглядываюсь в его мутные глаза. Лётные очки на шее, его глаза заливает кровь, струящаяся из под кожаного шлема, и он непослушными руками никак не может расстегнуть ремни парашюта.

— Я— в порядке...— Хрипит он.

— Хорошо, хорошо,— с моей помощью Рычагов оказывается на притопленном крыле, стоит держась руками за фюзеляж и мотает головой.— ты погоди минуту, я за рацией. Перевешиваюсь через стенку пассажирской кабины, руками нащупываю сумку, выпрямляюсь и вешаю её на плечо.

— Аптечка, носимый аварийный запас есть?— Подхватаю за плечи, чуть не упавшего лётчика.

— Нет... ракетница там. 'Я бы не вспомнил'.

Едва успели отойти от самолёта на пять метров, как откуда-то сверху со стороны берега по самолёту ударил пулемёт, поначалу забурлила вода, затем полетели срезанные свинцом стебли и, наконец разлохматился перкаль, приподнятого хвостового оперения.

'Подальше отсюда,... хрен нас кто здесь в этих зарослях найдёт... до берега метров пятьдесят, сплошь камыш и осока на многие километры... прорвёмся'.

Заметно, что каждый шаг даётся лётчику с трудом, но он, тяжело дыша и сжав зубы, продолжает, держась за мой ремень, упорно переставлять ноги. Пулемётчик, расстреляв ленту, делает паузу и начинает обрабатывать окрестности нашего приземления, но мы уже в сотне шагов оттуда. Удовлетворённый видом размочаленного хвоста самолёта, японский пулемётчик прекращает огонь, останавиваемся и мы. Паша стаскивает с головы, тыльной стороно кисти проводит по лбу, размазывая кровь.

— Погоди, дай посмотрю,— вешаю на шею сумку с рацией, споласкиваю руки в коричневой от взбаламученной нами грязи воде и отвожу наверх слипшиеся от крови волосы лётчика.— просто ссадина, ещё что-то болит?

— Бок... ударился об ручку управления.— С трудом выдавливает из себя Рычагов, держась за левый бок.

'Надеюсь ребро, а не разрыв селезёнки, в любом случае долго стоять он не сможет'.

Стаскиваю шлем с головы и тут же надеваю его обратно: комары, мошки и слепни с высоким мерзким жужжанием бросаются в атаку.

— Как думаешь, Паша, где мы? Я пока мы падали по сторонам не успел посмотреть...

— Озеро Хасан,... западный берег...— шепчет лётчик, чувствуется, что каждое слово доставляет ему боль.— сели... у сопки Заозёрной.

'Как же нас сюда занесло? Хотя от Краскино до сюда по прямой всего лишь пятнадцать километров'.

Вытягиваю шею, силясь за зелёной стеной разглядеть сопку.

— Не туда, Лёш, смотришь... у тебя за спиной,... а до другого берега Хасана отсюда километра два.

Сегодня утром японцы крупными силами вновь захватили сопки Безымянная и Заозёрная, откуда пять дней назад были выбиты нашими. В направлении границы который день по раскисшим дорогам идут войска, по моим сведениям настуаление планируется начать через два дня.

'Сумеем ли продержаться эти два дня? Будь я один, то утопив бы секретную рацию, тяжелючую генеральскую шинель и сапоги, в темноте белым лебедем переплыл бы эту мелководную лужу, говорят, что максимальная глубина здесь восемь метров. У берега совсем не глубоко, мне по... в общем, Паше по пояс будет. Но в сложившейся обстановке другого выхода, похоже, нет: придётся остановиться тут, принимать грязевые ванны, сдавать кровь летающим и плавающим кровососущим и загорать стоя, застегнувшись на все пуговицы и с гирей на шее'...

Рычагов начинает потихоньку заваливаться назад.

* * *

— Доложите обстановку, товарищ Мошляк.

Немолодой лейтенант-пограничник в забрызганной бурой грязью гимнастёрке и галифе, но на удивление чистых сапогах, попытался вскочить на ноги, но я его удержал. Через ча после нашей вынужденной посадки два рослых бойца, посланных Мошляком, отыскали нас с Рычаговым в камышёвых джунглях. Взвалив на спину лётчика и забрав у меня рацию в сумке, чьи ручки успели оставить на моей шее 'странгуляционную' борозду, пограничники по камышам, обходя открытый всем взорам участок песчаного с галькой пляжа, быстро вывели нас на небольшую сухую полянку, сплошь поросшую высокой в человеческий рост травой.

В центре поляны на очищееном от растительности пятачке расположились трое бойцов во главе с лейтенантом, стены убежища переплетены травой наподобии плетня, сверху на срезанных прутках дубняка, который покрывает окрестные сопки, растянуты две плащ-палатки.

'Хорошо устроились, в десяти метров мимо пройдёшь не заметишь'.

Рычагова напоили водой и уложили на подстилку.

— Обстановка такая, товарищ майор государственной безопасности,— суровеет его лицо.— сегодня ночью крупный отряд японских самураев вновь захватил сопки Безымянную, Заозёрную и высоту 62 и 8. Наши части героически сражались, но из-за того, что японцев было много больше вынуждены были отступить.

— Так вы не с Заозёрной? Как здесь оказались?

— Вчера ночью был послан командиром 118 стрелкового полка мойором Солёновым и комиссаром товарищем Бондаренко в разведку,— обстоятельно начал лейтенант.— во главе взвода разведки. Вы, говорят, товарищ Мошляк, местность хорошо знаете... А как не знать с 1934 года здесь на Хасане служу, каждый кустик знаю... Возьмите подразделение и отправляйтесь на правый фланг. Надо разведать дорогу, огневые точки противника. Под моим началом двадцать бойцов, есть два станковых пулемёта, гранаты...

'А жизнь-то, налаживается'.

— ... остальные в секретах,— поясняет Мошляк и неспеша продолжает.— ночь светлая была, лунная. По открытому месту идти нельзя— увидят. Мы свернули к озеру и зашагали прямо по воде, по прибрежным трясинам. Я хоть сапоги скинул, а в темноте не доглядел, как многие в сапогах по колено в грязи брели. Хорошо, тихо прошли самое узкое место— там до японских позиций не больше сотни метров. Помогло ещё. Что грохот боя стоял всю ночь. Утром послал дозоры: японцы начали укрепляться на вершинах сопок, вниз к озеру пока не идут: проволочные заграждения ставят, окопы роют, пулемётные точки всюду понатыкали. Вы разрешите, товарищ майор госбезопасности, отлучится? Секреты надо проверить, а то люди больше суток без сна, как бы как в фильме 'Чапаев' не вышло.

— Ступайте, товарищ лейтенант.

'Мне тоже есть чем заняться. Надеюсь, что радиостанция выдержала жёсткую посадку'.

И тут до меня доходит, что продолжаю стоять в шинели, с которой крупными каплями стекает грязная вода. Снимаю её вместе с 'разгрузкой Вассермана', брезентовой жилеткой с множеством карманчиков разной величины, застегнутых на маленькие металлические пуговки. Пожилой лет тридцати старшина, хлопотавший возле Рычагова, увидев разгрузку одобрительно крякнул.

'Чёрт'!

Тяжёлый кирпич совмещённой анодно-накальной батареи оторвался от корпуса радиостанции, оставив на месте преступления несколько изломанных проводов, торчащих из нитяной оплётки, и сам получил приличную вмятину на боковой грани.

Старшина так и замер, неотрывно следя за тем как из жилетки наружу стали появляться разные чудесные вещи: пузатый швейцарский складной нож с белым крестом на чёрной пластмассовой ручке, целлофановые пакетики с таблетками сухого спирта тоже, к сожалению, иностранного производства...

'А почему? Уротропин Бутлеров получил ещё в прошлом веке, добавь немного парафина, вот тебе и сухой спирт— компактный мощный источник тепла. Не заинтересовало никого, чай не в пустыне живём, вокруг у нас всегда много дров'...

Чиркаю зажигалкой 'Zippo' и ставлю паяльник на нагрев. Паяльником выступает медный цилиндр в форме крупнокалиберной пули с закруглённым концом. Лезвием с тупым концом отворачиваю винты, осторожно вытаскиваю из корпуса рации стальное шасси с лампами и прикрепленной к нему лицевой панелью. Мой намётанный и 'усиленный' взгляд сразу отмечает что механических повреждений электронных компонентов нет. Осторожно возвращаю шасси обратно в корпус.

'Чтобы я делал в случае если хоть одна лампа разбилась? Рация совершенно не приспособлена для ремонта в полевых условиях'.

— Фу-у-х...— облегченно выдыхаю и подношу к лицу обрывки проводов от клемм накала.

Язык почувствовал неприятное пощипывание— с накалом тоже всё в порядке. Быстро прикасаюсь руками к анодным клеммам.

'Напряжение имеется, но какое? Батарея 90-вольтовая, шестьдесят сухих элементов типа Лекланше, соединённых последовательно, но по крайней мере один из них поврежден— сквозь лопнувший цинковый корпус, как зубная паста из тюбика выступает серая деполяризационная масса вперемешку с зеленоватым желеобразным электролитом'.

После получаса напряжённой работы: пайки лужёных медных проводов (перемычек на повреждённые сухие элементы анодной батареи), восстановления антенны, частью утерянной при пасадке, картина прояснилась: батарея сможет выдать напряжение не более шестидесяти вольт.

'Стержневые лампы, конечно работают при пониженном напряжении, но не все и не всегда'.

— Ну как, товарищ майор госбезопасности, будет связь?— Напряжённо смотрит на меня лейтенант Мошляк, вернувшийся в штабной шалаш.— Возвратились дозоры с севера и юга, японцы вышли там к самому берегу.

— Будем пробовать!— Решительно поднимаюсь я с колен.— Товарищ лейтенант, нужна ваша помощь. Где тут поблизости самое высокое дерево? Надо антенну закрепить.

* * *

'В эфире на средних и коротких волнах работающих станций немного (в основном радиовещательные): инерция сознания, только вчера был отменён приказ прежнего руководства о запрете пользования радиостанциями из соображений секретности. Что удивляет, так это полная тишина на 'моих' частотах. Ни я, ни меня никто не слышит. Неужели до сих пор не хватились? Быть того не может, уже прошло часа три с момента последнего выхода на связь'.

Напрягаю свой слух, но могу уловить лишь неразборчивый шорох на границе слышимости.

'Упала чувствительность приёмника и выходная мощность передатчика? Без всякого сомнения, что-то предпринять'?

'Сколько километров до Новокиевского? 12— 15'...

Высота нашей и их атенны метров по пять... это даёт дальность около 18 километров по прямой. В режиме отражении от ионосферы, даже без учёта потерь на это— минимум 120 километров. Таким образом, не зная реальной выходной мощности передатчика и чувствительности приёмника, предпочтительнее иметь связь на прямой видимости. Но тут другая проблема— при прохождении радиоволны вдоль поверхности земли она испытывает дополнительное поглощение. Уже на расстоянии пяти километров между станциями надо учитывать кривизну земли, а учитывая длину волны моей станции (18 метров) и другие препятствия типа холмов и высоких деревьев.

'Первое, что приходит на ум— это поднять высоту антенны над землёй'.

— Товарищ лейтенант, не добивает сигнал,— щёлкаю тумблером 'Северка'.— надо бы забраться повыше по склону, хотя бы метров на двадцать, попробовать там.

— Бобарыко,— лишь на секунду задумался Мошляк.— пулей к первому секрету, передай мой приказ сержанту Лукашенко: пройти вверх по тропе на сорок метров. Поможешь бойцам перенести пулемёт и сразу обратно. Выполнять. Васильев, на дерево сматывай антенну.

* * *

— Антошка, Антошка, ответьте Подсолнуху, приём.— Явственно, но очень тихо прозвучали в эфире долгожданные слова.

— Я— Антошка.— Закричал я в микрофон, краем глаза вижу как лейтенант хватается за голову.— Как слышите меня, Подсолнух. Приём.

Тридцать секунд проходят в томительном ожидании.

— Антошка, Антошка, ответьте Подсолнуху, приём.— Продолжает монотонно бубнить мой корреспондент.

'Не слышит меня'...

Отключаю микрофон и хватаюсь за телеграфный ключ и передаю вызов открытым текстом.

Почти сразу в наушниках зазвучала хорошо различимая морзянка— подтверждение приёма.

Кратко сообщаю, что мы с Рычаговым соверили вынужденную посадку у сопки Заозёрная, находимся в расположении взвода разведки под командованием лейтенанта Мошляка...

'А что скрывать, кто перехватит это сообщение, если даже на дальности, которая едва достигает 15 километров по прямой приходится работать на ключе'?

Напоследок передаю координаты некоторых огневых, обнаруженных разведгруппой, ставлю подпись и переключаюсь на приём.

'Опять молчание... Не факт, что радист с 'Подсолнуха' всё принял... Повторить'?

Тут откуда-то сверху послышались громкие крики, затем винтовочный выстрел и, наконец, очередью ударил 'Максим'.

— Васильев, спускайтесь с майором в лагерь,— в руках Мошляка тускло сверкнула воронёная сталь нагана.— ждёте меня там. Выполнять.

Где-то совсем рядом, зацокали пули и нам на головы посыпались срезанные ветки дубняка. Выдёргиваю из разъёма антенну, отбрасываю провод в сторону поднимаю к груди рацию и кручу головой в поисках сумки. В этот момент сильный удар вырывает железный ящик из рук, который на излёте пребольно токает меня в живот. Не шевелясь, потрясённо гляжу под ноги: пуля пробила одну тонкую стальную стенку корпуса радиостанции, оставив на второй внушительную вмятину.

— Тащ майор, бежим...— дёргает меня за плечо боец.— бросайте её!

'Как же, бросай... за утерю техники особой секретности по головке... хм... не погладят'!

Оторванная батарея летит под откос, железный ящик— в сумку, едва различимая козья тропа извивается по склону, ветки хлещут по лицу, мелкая каменная крошка плывёт по каблуками сапог. Вниз— не вверх, через три минуты мы с Васильевым врываемся в высокие заросли осоки, волнующейся под внезапно поднявшимся ветерком, и останавливаемся только в штабном шалаше, нас встречают стоящие старшина и Рычагов. Трое бойцов продолжают спать на песке, подлжив вещмешки под головы.

— Подвинь накидку,— командует лётчик, не обращая на нас внимания, морщась и держась за бок.— мои подходят...

Старшина убирает одну плащ-палатку с кольев, открывается небольшое участок синего неба... без единой тучки.

'Повезло нам с туманом'...

— ... вот-вот, слышишь? И15-бис, мои сорок восьмой ипэ и ещё, кажись, штурмовики. Вместе со свежим воздухом и шумом камыша и звуком недалёкого боя в штаб проникло явственное гудение авиационных моторов.

— Ну сейчас мои ребята покажут япошкам!...— Совсем повеселел Рычагов. На небе появились чёрные точки самолётов, разделённые на две группы машин по двадцать в каждой: первая шла выше и южнее, вторая со снижением— прямо на нас.

Через пару минут шум двигателей полностью заглушил все остальные звуки и невооружённым взглядом можно было легко разглядеть первую девятку атакующих бипланов с прямыми без 'чайки' верхними крыльями. Ещё через короткое время от самолёта ведущей тройки отлелились десяток маленьких точек, быстро устремившихся к земле. Повторяя действия командира бомбы сбросила вся девятка.

— АО— десятые пошли... — Тоном комментатора начал Рычагов и вдруг заорал, неловко оседая на пол.— ложись!

Через секунду по всей округе загрохотали небольшие взрывы, поднимая в воздух заряды воды и песка. Мириады смертоносных осколков и гальки принялись косить осоку и камыш, пронзительно засвистели над нашими головами. Один из бойцов, отдыхавших после дежурства, спросонья пытается вскочить на ноги, но сильная рука старшины удерживает его внизу. Сверху на нас проливается грязный ливень из бурой тины, белых кореньев и жёлтого песка, забивающий глаза, уши, нос. Во вдруг возникшей тишине с трудом разлепляю глаза и прямо перед собой вижу крупного чебака, бьющего хвостом по земле.

— Никто не ранен?— Стою на четвереньках и трясу головой из стороны в сторону, как собака.

— Нет, нет, в руку...— как глухие, громко отвечают бойцы, старшина бросается к последнему.

Пошатываясь, поднимаюсь на ноги и поднимаю голову: истребители, выстроившись в большую карусель над плоской вершиной Заозёрный, по очереди срываются вниз в пикирование и поливают огнём своих пулемётов что-то внизу. Послышались хлопки японских зениток, но клубки разрывов видны значительно выше и в стороне. Бомбовый удар второй девятки И-15 пришёлся по склону сопки, метрах в сорока над нами, в сплошном зелёном лесном покрывале образовалась внушительная проплешина.

— Товарищ старшина, вы тут заканчивайте,— тот умело и споро бинтует руку раненому.— и на второй секрет, а мы с Васильевым на первый... Им может быть помощь нужна, последние бомбы куда-то туда упали.

* * *

Как выяснилось, одна из бомб упала на тропу, разделявшую наш секрет и позицию, где залегла цепь японских солдат, прочёсывавшая склоны Заозёрной и напоровшаяся на наш огонь. Этот взрыв прекратил атаку японцев, убив и ранив нескольких нападавших, не причинил никакого вреда нам, но к тому моменту в строю осталось лишь двое красноармейцев из пяти: был убит Бобарыко и тяжело ранен сержант и легко— ещё один боец. Лейтенант Мошляк встал за пулемёт и короткими точными очередями сбил на время боевой пыл самураев, но те перегруппировались и, подбадривая себя криками 'банзай', бросились вниз на наши позиции.

— Одного прямо... в десяти шагах снял,— тяжело дышит лейтенант, сам легко раненый в плечо, шагая рядом с плащ-палаткой, на которой мы с Васильевым несём потерявшего сознание Лукашенко.— он скатился по склону... мне прямо под ноги,... а у него на поясе фляжка на тонком ремешке... лёгкая из белого железа... в брезентовом чехле... дай, думаю, воды испью,... я, значит, колпачок отвернул, пробку вынул,... а она в нос шибает... водка там была ихняя, саки называется... Васильев вдруг заходится в нервном смехе и роняет свой конец плащ-палатки. Мошляк, деловито снимает фляжку, наливает в колпачок мутноватую жидкость и заставляет моего напарника сделать глоток.

— ... такой вот значит он есть, этот 'самурайский дух',— вновь пускаемся в путь.— пьяные они в атаку идут... потому так громко кричат... храбрости им сс... водка добавляет. Уже почти в самом низу, на выходе из дубняка, оставив двоих бойцов с 'Максимом' на тропе делаем привал. Выглядываю из травы и смотрю на небо: не послышалось, горизонт чернеет от множества едва различимых на глаз точек.

'Сколько же там самолётов? Сто... двести'? Через несколько минут, когда воздушная армада занимает половину небосклона и становятся видны очертания самолётов, картина проясняется: в первой и второй волнах— до сотни серебристых СБ, сверху и снизу их прикрывают десятки юрких истребителей, а замыкают строй полсотни огромных угловатых архаичных ТБ-3, призванных видимо, как слоны Ганнибала, сокрушить любую оборону противника.

'Приплыли... сам видел сегодня на аэродроме в Ворошилове как оружейники при помощи лебёдок подвешивали к подкрыльевым бомбодержателям этих слонов трёхметровые сигары ФАБ-1000'...

— П

* * *

ц.— Вторит моим мыслям кто-то сзади.

'Как же так... ну, положим, И-15-ые были уже в воздухе, когда я передавал радиограмму, наверняка, все они были без раций, но на то, чтобы бомберам сообщить, времени же было предостаточно. Что с ними не так'?

— Разговорчики!— Прикрикнул Мошляк.— Отдаю боевой приказ: всему личному составу укрыться в русле того ручья...

Лейтенант неосторожно дёргает раненой рукой в направлении небольшой заросшей расщелины, сбегающей вниз с вершины сопки, лицо его мертвецки бледнеет.

— Чаганов, на вас бойцы из лагеря, Васильев— первый секрет,...— полетели команды Мошляка.

— А что, может и получиться... русло глубокое и узкое,... вьётся вниз по склону и впадает в Хасан неподалёку от нашего убежища,... воды по щиколотку, — стучат мысли по темечку в такт буханью моих сапог по каменистой тропинке.

Не таясь, пролетаю с десяток метров по открытому месту до зарослей камыша и врываюсь в 'штаб' сквозь 'стену'.

— Подъём! Все за мной! Старшина, поможешь майору! С собой взять только оружие и боеприпасы!— Противореча своему приказу, левой рукой хватаю 'разгрузку Вассермана', а правой продолжаю прижимать к груди искорёженную рацию.— Не отставать!

* * *

— Лейтенант госбезопасности Мальцева на проводе,— тонкие пальцы девушки, крепко сжимающие деревянную ручку телефонной трубки, белеют.— соедините с комкором Смушкевичем.

— Товарищ Смушкевич в кабинете у командующего,— укоризненно отвечает его секретарь.— позвоните часа так через два, сейчас я могу только принять телефонограмму...

— Послушай меня, капитан,— зашипела Оля, как змея.— я звоню по поручению Генерального комиссара госбезопасности товарища Берия. Если ты прямо сейчас не позовёшь комкора к аппарату, я тебя в лагерную пыль сотру...

Стоящий рядом Ким невольно вздрогнул от разительной перемены, которая произошла за секунду в облике милой девушки.

— Одну секундочку...— в голосе секретаря одновременно послышались раздражение и испуг.

— Ну что?— Оля прикрывает трубку ладошкой, поворачивается к Киму, склонившемуся над 'Бебо'.

— Товарищ Меркулов уже едет в Управление, будет на связи минут через десять.

— Комкор Смушкевич на проводе...

— Здравия желаю, товарищ Смушкевич,— глаза Кима лезут на лоб: это уже третья интонация и громкость, которыми окрашивается голос девушки за последнюю минуту, теперь это— голос коллеги, знающего себе цену.

— ... Мальцева здесь. Мне из особого отдела доложили, что майор госбезопасности Чаганов вылетел с майором Рычаговым на самолёте У-2 с аэродрома Воздвиженка вылетел в Новокиевку, где должен был приземлиться в полдень. Что вам известно об этом? Где Чаганов, Рычагов, самолёт?

— Ничего неизвестно,— замялся комкор.— да, я распорядился помочь, но...

— Нашей службой около 13:00 перехвачена японская радиограмма,— в последних словах Оли зазвучали металлические нотки.— что советский двухместный самолёт с бортовым номером 29 был сбит зенитчиками, его обломки упали в озеро Хасан у подножия высоты 150. Это сопка Заозёрная, так?

— Я сейчас уточню,— в трубке послышалось шуршание и едва различимые слова.— почему сразу не доложили?...

— Вы что-то скрываете от органов, комкор?— Голос Оли снова вернулся к первой интонации.— Не советую, происшествие находятся на личном контроле товарища Берии.

— Нет-нет, я ничего не скрываю, товарищ Мальцева,— голос Смушкевича дрогнул.— вот, в 12:30 Чаганов вышел на связь, доложил, что самолёт попал в туман и просил начальника ВНОС сориентировать их по месту, но связь быстро прервалась. Затем... в 13:40 получена радиограмма от Чаганова, что они с Рычаговым живы и находятся районе сопки Заозёрная, в подразделении лейтенанта Мошляка. Врут японцы, живы они! Правда в данный момент с трёх сторон охвачены вражескими войсками.

— Немедленно вышлите туда самолёт— разведчик, гидросамолёт, истребители. Необходимо срочно эвакуировать товарища Чаганова!

— Кхм, тут такое дело...— виновато добавляет комкор.— В 14:05, как только позволила погода, согласно приказа командующего начались бомбовые и артиллерийские удары по японским войскам...

— И по Заозёрной тоже?— Повысила голос девушка.

— Да, тоже.

— Почему же вы не отменили удар?— Почти кричит она.

— Мне не доложили... я был на совещании в кабинете у товарища Апанасенко...

— Отменяйте сейчас, у вас же есть связь!

— Хорошо, я только доложу командующему. Начальника шифровального отдела ко мне...— вторая часть фразы командующего авиацией прозвучала совсем тихо.

— Зачем шифровка, просто открытым текстом отмените операцию!— Взрывается девушка.

— Но я не в праве... это дело командующего Группой Войск... в открытую запрещено... и как я могу действовать через голову командиров авиаполков.

— Делайте что хотите, но, если в результате вашей бомбардировки пострадает товарищ Чаганов, вас ждёт трибунал. Мой вам совет, действуйте быстро и ничего не бойтесь, товарищ Берия в эту минуту уже звонит наркому обороны.— Оля расстроенно кладёт трубку.

— Товарищ Ким,— девушка уже на ногах.— доложите товарищу Меркулова, что я выезжаю на железнодорожный вокзал, надеюсь утром быть в Ворошилове.

* * *

— С-сука,— Смушкевич раздражённо бросает трубку ВЧ на рычаг.— советует она, знаешь куда засунь свои советы...

— Что же делать, товарищ командующий?— Подаёт голос капитан, заботливо подставляя стул начальству.

— Что делать, что делать? Выполнять указания... всяких б

* * *

ей...— Скрежещет зубами комкор.— Пиши приказ...

— Но бомбовозы уже в воздухе,— секретарь растерянно смотрит на часы.— а радиосвязи с ними всё равно нет.

— Дошло наконец,— криво усмехается Смушкевич.— передашь телефонограммы в Кневичи, Ново-Никольск и Шкотово. Всё чтоб было чин чином, время передачи, кто принял. Ой чует моё сердце, что эта мадам ещё много крови у нас выпьет, особенно если с её хахалем что-то случится...

— Так может вам лучше, товарищ командующий,— вкрадчивым голосом продолжает секретарь.— поручить это дело Сорокину? Это ж в основном его подчинённые из 1-й Армии будут наносить бомбовые удары. Он всё равно в Кневичах прохлаждается...

— Дело говоришь...— веселеет комкор.

— ... просто так кратко и передать приказание,— воодушевляется капитан.— 'приостановить бомбовые удары по району сопки Заозёрная до особого распоряжения. Ответственным за доведение и исполнение данного распоряжения назначить комдива Сорокина'.

* * *

Ударная волна от близкого взрыва огромной бомбы вначале оттолкнула меня от стенки нашего убежища, к которую мы вжались в ожидании конца света, а через мгновение дважды сильно сверху хлопнула по ушам. День за секунду превратился в ночь, каменная пыль абразивом прошлась по открытым глазам, обожгла глотку и забила ноздри. Недолгое затишье и вдруг в полной темноте подо мной задрожала земля, это сверху по ней забарабанили, поднятые взрывом в воздух камни. Накрываю 'хрустальный сосуд' руками, сворачиваюсь в позу сидячего эмбриона: ноги прикрывают причинное место, на плечах— разгрузка Вассермана. С каждой секундой сила ударов каменного дождя неуклонно ослабевает, в наше убежище начинает проникать свет.

— Кхм-кхм, есть кто живой?— Сбрасываю жилет и как собака отряхиваюсь.

Прямо передо мной, на том месте, где сидел Рычагов— земляной холмик, из которого торчит его грязная пятка. Берусь за неё двумя руками и изо всех сил тяну на себя.

'Застонал, дышит... значит, будет жить'.

Перехожу к соседнему холмику, кто-то начинает мне помогать... русло пересохшего ручья начинает оживать, послышались хриплые команды лейтенанта, которые почти никто не исполняет, думаю, по причине массовой контузии— не слышат просто. Через четверть 'реанимационных' мероприятий обнаружилось, что в строю осталось десять человек, четверо бойцов, включая Бобарыко, погибли, остальные— легко и тяжело ранены. За это время справа и слева от нас в отдалении раздалось ещё несколько подобных по мощности взрывов.

'Предположим, что скорость звука в скальных породах в десять раз выше, чем в воздухе, тогда выходит, что остальные 'царь-бомбы' взорвались примерно в километре от нас на севере и юге, то есть в районе 'бутылочных горлышек', где граница проходит буквально в сотне метров от берега озера'.

— Товарищ Чаганов,— уставший лейтенант приваливается к отвесной земляной стенке, рядом с ним присаживается на корточки старшина.— пошептаться надо.

'Пошептаться... как же, кричит как иерихонская труба'.

Мошляк левой здоровой рукой лезет в сапог и достаёт аккуратно сложенную карту, старшина помогает ему её развернуть. Сажусь сам рядом и с удовольствием вытягиваю ноги.

— Значица так,— указательный палец лейтенанта с чёрным ногтем заскользил бумаге.— мы сейчас находимся здесь. Основной задачей вверенного мне головного отряда первого батальона 118 стрелкового полка было скрытно пройти узкий участок границы, разведать обстановку и выслать проводников для обеспечения прохода усиленной роты нашего полка. Задумка была такая, чтоб в случае обострения обстановки усилить гарнизон на отбитой нами сопке Заозёрная. Но японские милитаристы опередили нас: под покровом ночи вновь захватили сопку и отрезали наш отряд от основных сил полка...

— Товарищ майор, как же так?— Неподалёку от нас трое бойцов окружили Рычагова.— Почему ваши продолжают бить по своим? Вам же послали радио... Что теперь их родным мы скажем? Все обернулись на четыре трупа, лежащих в стороне.

— Молчать!— В лесу загремел голос Мошляка.— Видите, ранетый он. Вам троим, я смотрю, больше всего повезло... Берите оружие и давайте наверх, шагов на двадцать разойдётесь... охранение организуйте. Японцы тоже могут скоро в себя прийти...

Бойцы без пререканий сразу подхватили винтовки и, цепляясь за корни деревьев, стали карабкаться наверх по крутому склону. Из уголка глаза лётчика скользнула вниз по щеке коричневая слеза.

— ... Короче,— грустно выдохнул лейтенант.— на текущий момент во вверенном мне подразделении половина бойцов неходячие, бросить их и прорываться к своим мы не можем...

— Так и оставаться нам здеся нельзя,— покусывает ус старшина.— сами же говорите, очухаются японцы и снова полезут.

— Это я так просто сказал...— морщится от боли Мошляк.— не до нас им скоро будет. Наступление скоро наше начнётся, аккурат после того, как бомбовозы назад к себе повернут...

И действительно, в этот момент вновь раздалось гудение авиационных двигателей, сквозь рассеявшийся дым проклюнулось голубое небо и в нём несколько серебристых СБ, плывущих на восток.

— ..., но, конечно, начеку нам всем быть нужно.

'Я бы на этот счёт не был так уверен. Не дай бог прознают японцы, кто здесь и тогда точно не пожалеют сил и средств чтоб захватить меня в плен'.

— Товарищ лейтенант, не мешало бы нам запасной план составить,...— лейтенант со старшиной удивлённо повернулись ко мне.

— Что за план?

— А такой, я— довольно хороший пловец-разрядник,— гордо расправляю плечи.— минут за тридцать это озерцо свободно переплыву, помощь вызову.

— Заливаешь...— читаю по глазам у своих собеседников.

— Я серьёзно,— хмурю брови.— в 25 метровом бассейне кролем 400 метров за четыре с половиной минут проплывал...

'Стоп, что я несу? Это в семидесятых— норматив перворазрядника, а сейчас, по-моему,— как бы не мировой рекорд... Хотя мои слова протеста у слушателей не вызывают... не в теме они'.

— Как бы, товарищ Чаганов, не вышло с вами как с Чапаем,— качает головой Мошляк.— японцы с вершины из пулемёта всё вокруг пристреляли... Видели что с вашим самолётом сделали?

— Решето,— согласно кивает старшина.— а что, если, товарищ лейтенант, поплыть ночью? Хотя без напарника всё равно опасно... помочь-то случись что, некому. Мы тут все в нашем полку— степняки из Туркестана, плавать толком не могём... один Лукашенко из Белоруссии, сказывает у них там на море крабы да ботаны (креветки)... во-о, почище местных Дальневосточных... да только вот ноги ему перебило— не пловец он.

— Поставят нас со старшиной к стенке если не убережём вас, товарищ Чаганов,— тяжело вздыхает лейтенант.— и правильно сделают...

'Вполне вероятно'.

— В общем так,— с трудом поднимается на ноги командир.— отряду подъём, перекатами по десять шагов по руслу выступаем к камышовому лагерю. Старшина, командуешь арьергардом. Мне выпала задача переносить неходячих раненых и их оружие, медленно со всеми предосторожностями минут за двадцать спустились к заросшему камышом устью ручья, где чуть не напоролись на японских солдат, вдруг загомонивших неподалёку. Сквозь жиденькую зелёную завесу с высоты своего роста я смог видеть двух вражеских пехотинцев: оба в тонкой серой обтягивающей форме, рыжих ботинках и касках в чехле. В одной руке они держали длинные с примкнутым штыком винтовки, а другой— растягивали мою шинель, изрешечённую осколками и политую кровью Рычагова.

Глава 3.

Район озера Хасан,

Штаб 118-го стрелкового полка.

31 июля 1938 года, 01:00.

— Доложите обстановку, товарищ Базаров.— Апанасенко опирается на край стола, всю поверхность которого занимает большая карта, столешница заскрипела и накренилась.

Сгрудившиеся вокруг карты командиры подхватили керосиновые лампы, стоящие по углам столешницы, по брезентовым сводам палатки заметались большеголовые тени. Командир 40-й стрелковой дивизий полковник лет сорока с орденом Красной Звезды подался вперёд и выдвинулся на свет из-за плеча Мехлиса, стоящего рядом командующим.

— Вверенная мне дивизия,— резво начал полковник.— силами 118-го полка при поддержке 40-го отдельного танкового батальона сегодня в 17:00 вступила в огневой бой с японцев милитаристами.

— Где 119-й и 120-й полки? Гаубичный полк?

— На марше,— из тени на помощь Базарову пришёл начштаба, майор.— прибытие ожидается сегодня, начиная с 16:00.

— ... Противник оказывает бешеное сопротивление...— продолжил командир дивизии.

— Собаки бешеные их что ли покусали?— Недовольно прерывает его Апанасенко.— Ты мне на карте покажи.

Базаров, начальник штаба дивизии, комполка и старший лейтенант танкист совместными усилиями, согнувшись над картой и забирая друг у друга резную деревянную указку, показывают армейскому начальству обстановку.

— Что вам известно о группе Мошляка?— Мехлис берёт за рукав комполка Солёнова и отводит его от стола.

— После того, как японцы отрезали его от основных сил полка ничего не известно. Состав группы: 20 штыков, два станковых пулемёта. Лейтенант Мошляк, опытный надёжный командир, коммунист.

— Та-а-к... понятно,— выпрямляется Апанасенко, грозно постукивая указкой по ладони.— давай я тебе, полковник, своими словами расскажу, что ты тут натворил. Ты без разведки противника, без артподготовки, на участке шириной в сто пятьдесят шагов бросил в атаку в лоб двадцать танков и две роты бойцов. Десять танков застряли в болоте и их сейчас добивают японцы, остальные— не смогли преодолеть противотанковых заграждений и отошли назад. У пехоты— двадцать пять убитых, сорок раненых. Тоже вернулись на исходные и ещё у тебя боеприпасы на исходе. Правильно я говорю? Да-нет?

Базаров молчит, опустив голову.

— Товарищ командующий, товарищ армейский комиссар 1-го ранга,— из тени появляются лысая голова и петлицы бригадного комиссара.— мы выправим положение. Мы вызвали на соревнование 32-ю дивизию полковника Берзарина, мы вам торжественно клянёмся, что первыми водрузим красный флаг на вершине сопки Заозёрной!

— Да итить... твою мать!— Апанасенко с силой стучит указкой по столу, пробивая дыру в карте, точно попав в злополучную вершину.

Тёмная полоса появилась над воротом гимнастёрки комкора и, расширяясь, быстро поползла наверх захватывая всё его лицо. Все, включая Мехлиса, с опаской вжимают голову в плечи и завороженно смотрят на остриё указки. В палатке становится так тихо, что снаружи проникает многоголосый комариный писк.

— Ну тогда слушай, чего я командовать буду...— с трудом справляется с гневом комкор.— война идёт, нет больше границы! Бить будешь вдоль берега реки Туманной, вот эту понтонную переправу разнесёшь на... понял нет? Ты сам ставишь задачи и даёшь цели своим пушкарям. Да пусть не скромничают, лупят на всю глубину докуда дотянуться смогут, хоть бы и на другой стороне реки, жэдэ станцию— в первую очередь. Чего сам не сможешь достать, обращайся к летунам, к Сорокину... я распорядился, чтоб твои заявки на бомбёжку исполнял вне очереди. Апанасенко переводит дух.

— А Берзарин будет бить тебе навстречу. Вот когда вы встретитесь вот здесь, окружите японцев, тогда вместе и пойдёте на штурм Заозёрной, если к тому времени они лапки вверх не подымут, понял да? Дальше, свяжись с моим начальником оперативного отдела, он тебе данные сообщит о выявленных огневых точках противника, что твой лейтенант по радио передал. Сам тоже на жопе не сиди: разведка— вот что для тебя главное. Ещё одно... ровно в два ноль-ноль организуй огневой налёт на своём фронте из всех стволов, самолёт разведчик будет сверху летать фотографировать всё, понял нет?

— Не было у Мошляка рации,— шепчет на ухо начштабу майор Солёнов.— да и не пойму я как разведчик будет ночью снимки делать? Темно ведь...

Тот недовольно шикает на комполка.

— Корпусное управление разворачивается в Краскино,— по тону Апанасенко стало понятно, что совещание заканчивается.— завтра в 16:00 жду вас там с предложениями по операции.

— Товарищ командующий,— адъютант поспешно прикрывает за собой полог палатки.— есть связь с Москвой!

У части собравшихся от удивления вытягиваются лица.

* * *

— Хорошо тут у тебя, капитан, прохладно,— Апанасенко с сожалением поднимается из удобного вращающегося кресла.— жалко, что твой ледник в дороге не работает, а то б нас с товарищем Мехлисом отсюда б пушкой не выбили, правильно я говорю? Благодарю за службу! Через полчаса выезжаем.

Вагонная дверь прицепа передвижного 'Айфона' мягко поехала в сторону и в лицо военным пахнул тёплый липкий воздух. От штабной палатки отделились две фигуры в морской форме и поспешили навстречу, но путь им преграждают рослые бойцы комендантской роты.

— Товарищ комкор, капитан 3-го ранга Горшков по-вашему приказанию прибыл ...— начал доклад высокий моряк, Апанасенко делает удивлённое лицо.

— Вы от Кузнецова?— Перебивает его Мехлис.— Пропустите, это по моей просьбе они здесь, Иосиф Родионович... пройдёмте в палатку. Так прошу всех покинуть помещение... Ваня, проследи чтобы нам никто не помешал.

В центре палатки у карты остаются четверо.

— Представьте вашего спутника, товарищ Горшков.— Мехлис берёт в руки указку.

— Старшина Пётр Бойченко, лучший пловец и вообще спортсмен в моей бригаде...

— Постойте-постойте,— Апанасенко хлопает себе по щеке, убивая комара.— это не тот ли Бойченко, который чемпион страны по плаванию?

— Это мой брат.— Расправляет плечи старшина.

— ... его команда каждый год побеждает гонки на шлюпках, ворошиловский стрелок, комсомолец, не женат,— продолжает доклад капитан 3-го ранга,— согласно распоряжения начальника Политуправления Тихоокеанского флота, мною также отобраны двадцать лучших матросов с кораблей 7-ой бригады. Также по его приказу отобрал две небольшие плоскодонки типа 'Кавасаки' и вооружил их пулемётом 'Максим' на носу.

Горшков замолкает, теперь уже все вопросительно смотрят на Мехлиса.

— О том, что вы сейчас услышите, никто кроме нас четырёх узнать не должен,— карикатурно большеносый деформированный профиль армейского комиссара на брезентовом куполе палатки заколыхался под ударами дождевых капель.— даже ваше начальство, эти сведения совершенно секретны. Вчера в полдень в районе сопки Заозёрная потерпел крушения наш самолёт У-2, на борту которого находился майор госбезопасности Чаганов. Пилот и пассажир выжили и попали в расположение разведгруппы лейтенанта Мошляка, Чаганов позднее выходил на связь по радио и сообщил об этом, но сеанс неожиданно прервался. Есть подозрение, что японцы начали охоту за ним с целью взять в плен. Чаганов является носителем высших государственных секретов, поэтому его попадание в руки врага необходимо не допустить в любом случае. Не жалея ни своей, ни чужой жизни, вы, старшина, обязаны спасти товарища Чаганова. Как заместитель наркома обороны, приказываю: группе старшины Бойченко на двух рыбачьих судах сегодня ночью пересечь озеро Хасан, высадиться на берегу в районе сопки Заозёрная, произвести поиск и найти Чаганова. Доставить его на борт судна и вывезти на нашу сторону. По возможности, организовать эвакуацию всей группы Мошляка в количестве 20-ти человек. Товарищ Горшков организует связь с группой и обеспечение её всем необходимым. Повторяю: без самого Чаганова или без... его тела вам, старшина, лучше не возвращаться. Товарищ Апанасенко, обеспечьте запрет на полёты авиации на этим районом.

* * *

'Что за чёрт? Скоро уже светать будет, а ДБ-3, звук двигателей которого третий час доносится с неба, как будто нарочно обходит наше новое убежище стороной'.

Вчера, счастливо избежав встречи с японским патрулём, мы, стараясь не шуметь, поднялись метров на двадцать метров вверх по склону по дну ручья и свернули в его старое русло, ещё больше заросшее травой и кустарником.

— Вмиг нас найдут,— перевёл дух Мошляк на развилке, глядя на глубокие следы на влажном песке, оставленные отрядом,— одна надежда на ливень...

И через час, как по заказу, разверзлись хляби небесные, едва мы успели разбить новый лагерь: неплохо расположились, на склоне, в углублении, образованном корнями упавшего под откос, дерева. Даже перекусить не успели, хотя в общем-то особо и нечем было... большая часть съестного осталась в вещмешках в старом лагере, где сейчас хозяйничают японцы. За какие-то минуты высохшее русло ручья превратилось в бурную горную реку, сметающую всё на своём пути, увлекающую за собой крупные камни и валуны.

Скрепя сердце, ввиду нехватки оставшихся в строю бойцов, Мошляк был вынужден поставить меня на 'собачью вахту' в нижний секрет вторым номером к пулемётчику Аниськину. Молодой обстоятельный боец грамотно выбрал позицию на пригорке: в сектор обстрела его 'Максима' попала большая часть, ставшего мне почти родным, галечного пляжа, сильно пострадавшего от мини-Хиросимы.

'Клюёт носом 'деревенский детектив'... Ничего, пусть подремлет немного, так даже лучше... его постоянное кряхтение и нервные почёсывания прекратились наконец и стали слышны далёкие звуки'.

Плоский фонарь идёт в карман галифе, инфракрасный фильтр от него заворачиваю в фетровый футляр и кладу в нагрудный карман— звук моторов бомбера, гулкие выстрелы и разрывы растаяли вдали.

'Не вышло подать знак... И что Мошляк упирается? Всё равно другого выхода из создавшейся ситуации, чем отправить меня вплавь за подмогой,— нет. Лукашенко совсем плох, а из лекарств в 'жилетке'— один аспирин... нет еды, мало боеприпасов. Ударить кулаком по столу? Не прокатит... устав бойцы знают на зубок'.

Со стороны воды слышится едва различимый стук мотора, но вскоре вновь наступает тишина.

'Интересно, Оля уже здесь? Вполне вероятно, что уже ставит на уши местное начальство. Провожая сюда, давала разные советы по выживанию, а под конец незаметно меня перекрестила... Ким, кажется, заметил, но виду не подал'.

С громким шипением в небо со стороны сопки взмывает осветительная ракета, освещая жёлтым светом всё вокруг, в том числе две деревянные посудины с пулемётами на носу метрах в трёхстах от берега. Они бесшумно по инерции, как "летучие голландцы", скользят к берегу. Толкаю в бок Аниськина и командую: 'Подъём'!

В то же мгновение с горы по воде ударил японский пулемёт.

— Вон он там, наверху!— Тычу рукой в сторону огневой точки врага, Аниськин крутит ствол, но он упирается в пригорок в трёх метрах от нас.

— Давай, разом взяли!— Вскакивает на ноги пулемётчик. Вместе с двух сторон берёмся за колёса, зарывшиеся в тяжёлый грунт, рывком поднимаем пулемёт и, скользя в грязи, тащим его наверх. Со стороны озера раздаются ответные очереди, ракета гаснет и наступает полная темнота.

— Где? Где? Не вижу...— крутит головой пулемётчик.

Глаза, привыкшие к темноте, снова слепит жёлтая ракета, взлетевшая с плоской вершины сопки.

'Сам не вижу...— замелькали в голове обрывки мыслей, разгоняемые адреналином,— как их разглядишь в этих зарослях,... а наши— как на ладони, не спрячешь большие лодки в камышах... Сколько от них до японцев? С полкилометра? Даже поменьше... Как нарочно поджидали. Ловушка?... Перебьют всех как в тире'...

Нос первой лодки утыкается в заросли камыша в десятке метров от остова У-2 к очередям пулемёта добавились винтовочные хлопки. Вода между лодками вспухает от десятков фонтанов, деревянная рубка брызнула битым стеклом и крупными щепками.

— Полундра!— Через низкий борт в воду посыпались люди в чёрных бушлатах, пулемёт на носу замолк.

Мотор, идущей следом лодки, громко затарахтел, она резко тормозит, останавливается в паре метров от зарослей и начинает медленно сдавать назад, при этом её пулемётчик продолжает палить в белый свет как в копеечку.

— Не вижу...— трясёт головой Аниськин.

— Какая разница, бей на звук, жги самураев!

Громкий глухой звук застучавшего 'Максима' закладывает уши ватой, брезентовая патронная лента рвётся из рук, огненная корона у дульного среза пулемёта подсвечивает дьявольским светом безумный профиль 'детектива' с вылезшими из орбит глазами и ощерившимся ртом. Двести пятьдесят патронов на ленте пропадают в ненасытном чреве пулемёта меньше, чем за минуту и вот я уже скольжу на заднице вниз по мокрой траве за вторым коробом.

'Последний, больше нет'.

У японцев, судя по звуку, недостатка в боеприпасах нет— к первому ручнику присоединяются ещё два с вершины сопки. Подхватываю свою длинную винтовку и— в обратный путь.

'Точно ждали их,... шинель!...— вдруг, как молния, пронизывает меня догадка,— сложили два и два... поняли что подстрелили крупную птицу... быть может даже фамилию мою сумели прочитать на подкладке... если так, то просчитали, что наши наверняка пошлют помощь... с другой стороны, должны были и на наш поиск выставить крупные силы... не успели до темноты, да и дождь мог помешать... тогда жди облавы с рассветом'...

— За смертью посылать...— бурчит себе под нос Аниськин.

'Да сколько меня не было то, минуту?... А как всё изменилось вокруг'. Предрассветная прохлада с гор достигла озера, сгущая невидимую дымку водяного пара, клубящегося над тёплой водой, в молоко непроницаемого для осветительной ракеты тумана.

'Как не повезло морякам! Всего бы десяток минут повременили и высадились бы по-тихому, а так постреляли всех как уток... понятно, что торопились, хотели успеть до рассвета'. Дальний берег озера окрашивается лёгким розовым цветом, как на акварели: чем ближе к зрителю, тем темнее тон. Японцы прекращают огонь, лишь изредка вновь возникшую тишину разрывает короткая беспокоящая очередь.

— Что тут у вас?— Близкий знакомый шёпот сзади застаёт нас с первым номером врасплох.

— Тут такое было, тащ старшина...— начинает многословно докладывать Аниськин. 'А может и не всех постреляли... остался кто-то в зарослях... в помощи нуждается'.

— Значица так,— после небольшого раздумья заключает старшина,— командир считает, что японцы утром начнут нас искать. Здесь на сопке мы долго не продержимся, поэтому пока есть время будем отступать в камыши. Думаю, если из морячков кто в живых остался, тоже там будет прятаться. Отсюда приказ— выдвигаемся в лагерь.

Напарник, ещё не отошедший от горячки боя, порывисто вскакивает на ноги, левой рукой хлопает по прицельной планке, правой— берётся за ленту... Неожиданно тёплая волна накрывает меня сверху, липкой пахучей гущей брызжет в лицо, растекается по груди, наваливается всей тяжестью, опрокидывает на спину и только после этого по ушам бьёт сухой треск пулемётной очереди.

— Майор, ты жив?— сильные руки тянут с меня тело Аниськина, голова которого безвольно мотнулась на шее, открывая обезображенное выходным отверстием пули лицо.

— Я в порядке...— и тут же острый желудочный спазм выворачивает меня на изнанку.

— Прямо в затылок, не почувствовал ничего...— шепчет старшина, а сам уже колдует над пулемётом и не глядя суёт мне свою фляжку.— ты на вот, выпей чуть.

Успеваю сделать два больших глотка прежде, чем спирт перехватывает дыхание и обжигает горло.

— Давай, берись за ноги, спрячем его в расщелине.

— Нет, старшина, погоди,— расстегнув пуговицы на вороте и манжетах гимнастёрки, стягиваю её с себя через голову.— снимай с него...

— Это правильно, товарищ Чаганов,— мгновенно схватывает мою мысль старшина,— это чтоб самураи подумали, что убили вас, хорошо придумали... и документы оставляете? Тоже верно, не узнать теперь Аниськина по фотографии.

'Кроме партбилета, у него нынче особая цена'.

* * *

— Лейтенант госбезопасности Мальцева,— кричит Оля, стараясь заглушить работающий неподалёку электрогенератор, быстро проводит перед глазами адъютанта заместителя наркома обороны своим служебным удостоверением и прячет его в нагрудный карман гимнастёрки,— товарищ Мехлис ждёт меня.

— Да-да, конечно,— кадык молодого полковника дёргается вверх, карие глаза мутнеют от гипнотического блеска ордена Ленина на груди девушки,— только там сейчас...

Оля решительно поднимает полог палатки и проскальзывает под ним внутрь, в нос ударяет сильный запах карболки. На хирургическом столе, ярко освещённом электрическим светом, лежит тело, укрытое с головой серой простынёй. Девушка, не обращая внимания ни на стоящего у стола человека в белом халате и маске, ни на группу военных, переступающих с ноги на ногу чуть поодаль, стремительным неслышным шагом приближается к телу и без колебаний откидывает простыню, все находящиеся в операционной, кроме неё и врача, дёргаются и отводят глаза в сторону.

— Это не Чаганов.— облегчённо выдыхает она.

— Как не Чаганов?— загремел на всю палатку голос Мехлиса.— А кто же тогда? Старшина!

Все поворачиваются к невысокому широкоплечему моряку, стоящему у выхода, человек в белом халате с тревогой вглядывается в бледное лицо девушки.

— Как же так,— растерянно разводит руками Бойченко,— а обмундирование,... а удостоверение, что было при нём? Мы же тело это у японцев отбили, тех, что несли его, значит, в ножи по-тихому взяли, остальные ничего и не заметили...

— Не он это, у Чаганова вот здесь над ухом след остался от пули, от которой он товарища Кирова заслонял...

— Выходит, старшина, провели вас японцы?...— чёрные брови Мехлиса встретились у переносицы, подбородок Бойченко падает вниз, упираясь в грудь.— Я сразу почуял неладное, мандат есть, а партбилета нет.

— Вполне может статься, что и не японцы,— приходит на помощь моряку Оля.— а сам Чаганов... да-да, хотел их с толку сбить... представить дело так, что убит он.

— Зачем это ему? Непонятно...— подаёт голос высокий капитан 3-го ранга, продолжая смотреть в сторону.

— Наши разведчики сумели подключиться к вражеской телефонной линии,— девушка быстрым движением накрывает труп простынёй.— и подслушали разговор, в котором командир полуроты Танака докладывает в штаб, что неподалёку от упавшего самолёта японцы нашли шинель 'русского генерала'. Сумели буквы разобрать на подкладке, но прочесть фамилию правильно не смогли: Чанг-Кан у них вышло.

— Считаете, товарищ лейтенант госбезопасности, ждали самураи нас? — старшина вопросительно смотрит на Олю.— Мне тоже так показалось.

— Может быть,— согласно кивает она,— но главное в том, что Чаганов— жив и нам надо поторопиться. Судя по всему, за группой Мошляка идёт охота, раз уж у них появились убитые.

— Да я хоть сейчас, был бы приказ...— Бойченко переводит взгляд с Горшкова на Мехлиса и обратно.

— Мне надо идти...— в голосе девушки появились металлические нотки.— никто не знает Чаганова лучше меня.

— Я— категорически против, товарищ армейский комиссар 1-го ранга,— взрывается от возмущения Горшков,— в подобной операции могут принимать участие только подготовленные краснофлотцы, владеющие рукопашным боем, отличные стрелки и пловцы! Я не сомневаюсь в личной смелости товарища лейтенанта госбезопасности, но её же придётся всё время охранять, а это— отвлечение от основной задачи.

— Действительно,— Мехлис с сомнением смерил Олю взглядом,— направлять вас во вражеский тыл, товарищ Мальцева, будет опрометчиво...

— Моя боевая подготовка, товарищ Горшков,— поджимает губы девушка,— ни в чём не уступает вашим морякам, желаете проверить?

— Можно и проверить,— зло сжимает кулаки Бойченко, рукава тёмно-синей фланелевки взбухают под напором напрягшихся бицепсов,— драться с девушками я, конечно, не буду, но своё мастерство в плавании и стрельбе вам предъявить придётся.

— Принимается,— глаза Оли сузились,— но уж раз вы, старшина, меня вызываете, то я выбираю оружие. Из нагана, с тридцати пяти шагов, стоя, грудная мишень, семь патронов, по секунде на выстрел, идёт?

— Идёт,— голос старшина теряет кураж,— тут на заставе стрельбище есть в лощине.

— А за ним озерцо небольшое,— подхватывает девушка,— до того берега и обратно метров триста, даже не устанем...

Голова доктора в марлевой маске, следящего за словесной дуэлью, мотается из стороны в сторону, как у зрителя на теннисном корте.

— Разрешите, товарищ армейский комиссар 1-го ранга?— Оля смиренно опускает глаза.

— А давайте, прямо сейчас, надо торопиться.

* * *

— Огонь!— Мехлис, стоящий за спиной соперников, зачем-то машет рукой. Бойченко, повернувшись правым боком к цели, первым хватает свой револьвер с подставки, привычным движением поднимает правую руку вверх, сгибает её в локте и начинает опускать её к точке прицела. Оля стоит к цели лицом, левая руку повисла вдоль тела, правая— с наганом, по кратчайшей прямой летит к линии прицеливания и, достигнув её, без паузы жмёт на спусковой крючок.

К моменту, когда все семь пуль, выпущенных из револьвера девушки, уже ушли в сторону мишени, раздался первый выстрел старшины. Все болельщики, откуда-то прознавшие о соревновании, в основном военнослужащие армейского госпиталя из Ворошилова и командированные доктора из Москвы, вне зависимости от половой принадлежности, восхищённо загудели. Бойченко, сжав зубы, в своём темпе заканчивает упражнение.

— Оружие к осмотру!— командует Горшков и через пару секунд,— Смена, к мишеням бегом марш!

По этой команде люди в белых халатах и без них, обгоняя соперников, ломанулись к мишеням.

— Динамо— 64, ЦДКА-62!— Послышался вскоре чей-то насмешливый девичий голос. Красный, как рак, Бойченко растерянно переводит взгляд со своей мишени на мишень соперницы, на Олиных плечах повисают медсёстры, поедая её восторженными глазами.

— Отличная стрельба! Товарищ Мальцева, нет слов, никогда такого не видел,— подошедший Мехлис с удивлением разглядывает семь отверстий от пуль (шесть— через равные промежутки по кругу девяти очковой зоны и одно в самом центре мишени),— так что, старшина, будем проверять как товарищ лейтенант плавает или на слово поверим?

— Да не знаю...— неуверенно начинает моряк.

— Дрейфишь!— хором закричала женская половина болельщиков.

— Кто-я?— Бойченко одним движением за длинный ворот срывает фланелевку, под тельняшкой заиграли его мощные грудные мышцы и насмешливо смотрит на девушек.— Не дождётесь!

— Загородите меня!— по Олиной команде за секунду её окружает импровизированный редут из плотно сомкнутых тел медицинских работниц.

Из-за крепостной стены слышится клацанье замков чемоданчика, мелькают снятая зелёная гимнастёрка, поднятые вверх белые девичьи руки. Мужские шеи по-гусиному вытягиваются, вызывая недовольный ропот женской половины.

— Готово!— Сквозь распавшийся строй вперёд выступает босая Оля, облитая тонким тёмно-синим спортивным трико с буквой 'Д' на груди.— Старшина, ты ботинки сними, неудобно плыть. В наступившей тишине, подсвеченная клонящимся к горизонту солнцем, девушка спускается с невысокого песчаного берега, подходит к деревянным мосткам, вступает на них и оборачивается к публике, ничуть не удивляясь изумлённым взглядам, в равной степени принадлежащим представителям обоих полов.

— Товарищ армейский комиссар 1-го ранга, командуйте старт.— хмурится она.

— Старт.— Послушно повторяет последнее слово Мехлис.

— Ну?— Оля поворачивается к Бойченко, застывшему на месте. Под её недовольным взглядом старшина срывается с места и, как танк, врезается в воду, скрываясь из виду в поднятой им туче брызг. Девушка незаметно толкается от помоста, на мгновение зависает в воздухе и почти без всплеска и шума скрывается в зеленоватой озёрной воде.

— Да где ж она?— Заволновались через полминуты медички, тревожно вглядываясь вдаль и закрываясь от солнца ладошкой.

На изумрудной глади, подкрашенной кое-где по берегам кувшинками и нависающими над ними розовыми цветами лотоса, видны лишь размашистые саженки старшины, успевшего проплыть уже четверть расстояния до противоположного берега.

— Вон она!— радостно кричит, начавший уже тревожиться, Горшков, его голос тонет в торжествующем рёве болельщиков,— что творит девка!...

Голова Оли неожиданно появляется на поверхности воды метрах в пяти впереди Бойченко и начинает энергично работать руками.

— ... Настоящая пловчиха... скользит на водой... смотри как поворот сделала... под водой!— бормочет себе под нос капитан 3-го ранга,— давай, давай, девочка... жми!

На последней стометровке девушка заметно сдаёт и Бойченко финиширует первым, обогнав соперницу на два корпуса. Тяжело дыша, он с трудом выходит на берег, прячась за ним из воды спиной вперёд появляется Оля— спортивный костюм облепил её тело, как на конкурсе 'мисс мокрая майка'... Ей на выручку бросаются счастливые медсёстры, срывая с себя на ходу белые халаты.

— Кх-кхм,— Мехлис смущённо отводит глаза,— приводите себя в порядок... через десять минут жду соперников в штабе, пойдёмте товарищ Горшков.

* * *

Из небольшой лощины в полусотне метров от нашей стоянки рощице вновь зазвучали громкие гортанные выкрики японских офицеров, собирающих солдат.

— Не отстанут они от нас,— бледный лейтенант привалился к скату небольшой воронки, вырытой взрывом 10-килограммовой авиабомбы во влажном грунте,— непременно живьём вас, товарищ Чаганов, хотят взять. Заметили, что в последнюю атаку японцы шли с лопатками в руках? Им стрелять запретили.

'Заметил... да и у нас уже патроны на исходе'.

Пулемётные ленты расстреляли ещё в полдень, пришлось оставить 'Максимы' в зарослях на берегу, выбросив затворы в воду, винтовочных патронов в россыпь— по десятку на каждую из двух оставшихся мосинок. За день наш отряд сократился до четырёх человек: двое Мошляк и Рычагов— ранены, но остаются в строю м мы со старшиной, основной ударной силой. Главные потери отряд понёс утром, когда японцы, забросав гранатами второй наш секрет внезапно ворвались в основной лагерь, взяв в плен наших раненых. Пятеро бойцов во главе с лейтенантом и Рычагов, пользуясь туманом, сумели прорваться через японский заслон к берегу озера. Там в камышах мы со старшиной с ними и встретились, отчаявшись найти кого-нибудь в живых из морского десанта.

Когда рассвело, японцы принялись обстреливать прибрежные заросли из пулемётов, забрасывать минами с вершины сопки. Командир, оценив создавшуюся обстановку, решил вести отряд на север, на соединение с нашими частями в районе сопки Безымянной, откуда доносилась громкая канонада. За четыре часа, преодолевая лесные завалы, глубокие лощины и обходя топкие заливчики, удалось пройти метров пятьсот, подняться на пригорок, где мы и были окружены с трёх сторон японской пехотой. Приняли бой, понесли потери и израсходовали почти все боеприпасы.

'Ну вот и всё...— ласково поглаживаю бакелитовые накладки рукояти нагана,— очередная жизнь подходит к концу... крайняя— была особенно яркой и цельной... много ещё чего полезного мог бы сделать Алексей Чаганов, если бы не... трагическая случайность?... Да-а, скорее всего так и есть. Была, конечно, возможность переплыть эту лужу в одиночку... бросив ребят... типа, мигом смотаюсь за помощью,... но как-то это сильно на бегство с поля боя смахивает... хотя, допускаю, что никто бы и слова не сказал... Не-ет, сам не смогу потом людям в глаза смотреть'.

— Старшина,— хрипит Рычагов, поглаживая бок,— дай гранату, я в плен не хочу.

— А вы, товарищ майор, умеете с ней обращаться?— проводит он рукой по мокрому лбу, размазывая грязь.

— Нет, ты мне расскажи.

Старшина подсаживается рядом с лётчиком и вытаскивает из подсумка зелёную гранату с ребристой рубашкой.

— РГД-33,— заученным тоном, как на занятиях, начинает он,— осколочная наступательно— оборонительная граната...

'... Знания из будущего— вещь безусловно полезная, но не абсолютная. Чтобы превратить их в новое оружие, боевую технику, боеприпасы и снаряжение, необходим труд сотен тысяч учёных, инженеров и рабочих. Один в поле не воин. К тому же ещё не факт, что моё вмешательство в ход истории пойдёт на пользу стране: а ну как в решающий момент не разоблачённые в 37-ом предатели ударят в спину? Или средств у страны (которые по моему требованию направлены на радиопромышленность) не хватит на производство пушек, патронов или взрывчатки, на обучение войск. Легко представить себе картину, когда полуграмотный командир запрещает включать рацию, чтобы не навести на штаб бомбардировщики врага. Да даже и представлять не надо: именно так поступали они здесь в Приморье, пока, вступивший в командование, Апанасенко ни издал приказ о борьбе с 'радиобоязнью'. А может случиться ещё более худшее: знания попадут к врагам, которые быстрее смогут пустить их в дело против нас... А что если смерть в грядущем бою— единственная для меня возможность сделать что-то действительно нужное и достойное'?

— Вот так поворачиваете чеку на рукоятке, товарищ майор, видите красненький значок появился на рукоятке? Всё, граната готова к бою: теперь, когда вы замахнётесь для броска, ударник, значит, накалывает капсюль запала и остаётся четыре секунды до взрыва...

'Две гранаты, две винтовки, два нагана... не рано ли я начал умирать? Ну хорошо, обложили они с фронта и тыла, отрезали от берега, но вверх-то по склону путь сто процентов свободен! Даром что, в конце его окопавшиеся на вершине самураи... Ничего, нам бы хоть ещё пару часов продержаться, а дальше уже начнёт смеркаться'.

— Ты давай покороче, времени мало...

— Эй, хлопцы,— вдруг в тишине раздался низкий зычный голос,— к вам обращается атаман Семёнов, слыхали о таком?

Рука лейтенанта тянется к кобуре.

— Тихо, все,— грозно шепчу зашевелившимся было соратникам и уже во всю глотку,— ну слыхали и чо?

'Атаман Семёнов,— в голове возникает ориентировка, которую дала мне прочесть Оля перед отъездом в Ворошилов,— что там было в конце? ... С 1932 года в Маньчжоу-Го, с 1934— в Бюро по делам российских эмигрантов в Маньчжурии (БРЭМ), по сути японском центре подготовки разведывательно-диверсионных групп из числа белоэмигрантов для заброски на территорию СССР. Встречался с главой японской мисси в Харбине генералом Андо'.

— А то,— срывается атаман на грозный тон, но тут же берёт себя в руки, продолжая вкрадчивым голосом,— что я от лица маньчжурского командования предлагаю вам сдаться. Хватит лить православную кровь. Гарантирую жизнь и свободу всем, кроме комиссаров...

— Значит так,— быстро перемещаюсь к Рычагову и призывно машу рукой Мошляку,— как старший по званию, временно принимаю командование на себя. Лейтенант и майор ползком вот по этой ложбинке скрытно поднимаются наверх с собой у вас только по пистолету, мы со старшиной остаёмся на месте. Я начинаю переговоры с Семёновым, чтобы дать вам время на подъём. Затем по моей команде мы бросаем по гранате и догоняем вас. Всё, выполнять.

Старшина вновь ставит гранату на предохранитель и протягивает её мне.

— А не врёшь?— перекладываю наган в карман и беру в руку гранату,— много чего про тебя рассказывали.

— Больше верь комиссарским байкам, атаман Семёнов простых подневольных солдат не трогает. Так есть среди вас комиссары, аль нет?

— А если правду баешь, атаман, то приведи кого-нить из наших, что в лагере захватил, пусть они подтвердят.

С минуту из лощины не было слышно ни звука.

— Послал за вашими... Слышь, солдат, ты зря время тянешь... не вырваться вам отсюда. Выдавай своих краснопузых и лети на свободу белым лебедем. Напрягаю зрение, чтобы разглядеть склон сопки в направлении, куда уползли Мошляк с Рычаговым, ни одна веточка не колышется.

— Старшина, давай потихоньку за нашими...— шепчу напарнику.

— А нету у нас здеся партийных...— я ложусь на землю делаю руки рупором, направляя голос в сторону озера,— вышли все, последний, лейтенант, в болоте утоп, я тут за старшего— красноармеец Аниськин.

— Брешешь, Аниськин,— голос Семёнова снова становится жёстким,— ещё двое должно остаться: лётчик-майор и комбриг, что на аэроплане летели.

'Не понял, они что труп не нашли'?

— Собака брешет...— добавляю драматизма в голос,— комбрига того нынче ночью убило, мы с ним в секрете были, так ему пуля всю черепушку разнесла, там его и оставил. А лётчик— ранетый, отстал от нас где-то уже поутру...

Старшина длинной винтовкой с примкнутым штыком цепляет ветки кустарника, оступается и сползает в соседнюю воронку. В это же мгновение снизу по зарослям орешника, где мы прятались, короткими очередями начинают бить два пулемёта, сверху на голову сыпятся срубленные свинцом ветки.

'К земле огнём прижать хотят... поближе подобраться под его прикрытием... выходит, это не я тут время тянул, а они ждали пока отставшие ручники подоспеют'.

Краем глаза, как при замедленной съёмке, вижу, как крепкая фигура старшины поднимается над землёй, рука с зажатой в ней гранатой идёт назад и тут же— резко летит вперёд. Взгляд напарника следующую секунду ещё провожает её, пущенную по дуге в сторону пулемётов, но вдруг какая-то невидимая сила бьёт бойца в грудь и, как сломанный манекен, отбрасывает его назад и вниз. Взрыв гранаты происходит в то же мгновение, как голова старшины скрывается из виду. Пулемёты сразу замолкают, я, пользуясь возникшей паузой, ныряю в воронку старшины, чтобы застать последний толчок его сердца, заливающего алой кровью продырявленную гимнастёрку, и последнее движение глаз с расширенными зрачками в мою сторону.

— Банзай!— Раздаётся совсем рядом.

Торопясь, кручу рукоятку и ставлю гранату на боевой взвод, резко отвожу руку в сторону, рука чувствует легкий щелчок ударной пружины...

Поднимаюсь на ватных ногах, вижу совсем рядом нескольких, поднявшихся на колени самураев, меня ведёт вперёд,... граната выскальзывает из мокрой ладони, шлёпается на землю и катится под откос в сторону японцев. Кто-то раскалённым прутом протыкает меня насквозь, падаю навзничь на старшину и до взрыва успеваю увидеть быстро падающее на меня черное небо.

* * *

— По сторонам гляди...— недовольно шипит Оля, глядя на тяжело дышащего ей в спину моряка.

Они только что проплыли полкилометра, в основном под водой, и пробежали метров триста в гору и, обшарив всё неподалёку, оказываются на небольшой полянке. Нагнувшись, девушка достаёт из сброшенного с плеча мешка спортивное трико и в два-три приёма быстрыми сильными скручивающими движениями досуха выжимает одежду, остро пахнущую болотом. Бойченко застывает, ослеплённый новым ракурсом прекрасного женского тела.

— Кому сказала...

Старшина, очнувшись, лезет в свой мешок, достаёт полотняные штаны не выжимая воды суёт ногу в широкую брючину, вторая нога скользит по камню, и он шлёпается на задницу. Через минуту, облачившись в форму и подняв глаза, он с сожалением видит уже одетую девушку, застёгивающую под коленом ремешок от ножен.

— Держи...— Оля поднимает с земли прорезиненный контейнер, расслабляет застёжки и достаёт оттуда два револьвера с длинными цилиндрическими насадками на стволе.

— Сухие...— удивлённо протягивает Бойченко, принимая один из них и две коробки с необычными остроносыми пулями.

— Заряжай, быстро...— из контейнера появляется небольшой чёрный фонарик с непрозрачным фильтром.

— Где наши?— девушка напрягает зрение чтобы разглядеть ещё тусклые в сумерках огоньки на противоположном берегу озера.

Где-то там сейчас расположился пост приёма инфракрасного излучения, срочно переброшенный из Краскино для испытания системы ик-связи в боевых условиях, состоящий из теплопеленгатора и фонарика с фильтром. При этом скрытной связь получается только в одном направлении: от фонарика к пеленгатору— создать портативный ик-приёмник пока не удалось.

— Вон видишь два красных?— рядом встаёт Бойченко,— они где-то посередине.

— Давай сам семафорь, ты привычный,— Оля садится на камень и тянется к своим тяжёлым ботинкам, лежащим на земле,— передавай: 'вышли на точку, происшествий нет, начинаем поиск'.

— И не торопись, одна буква в секунду,— девушка выливает воду из ботинок,— там детектор медленный, дождись подтверждения приёма кодом.

Через минуту между красными огоньками замигал ещё один— зелёный.

— Попрыгали...— выпрямляется Оля, спрятав фонарик в брезентовый подсумок на ремне.

Вечернюю тишину разрывают пулемётные очереди, многократно повторённые горным эхом, затем два глухих взрыва и снова всё замолкает.

— Ходу!— срывается с места девушка.

* * *

— Слышь, Петрович, а чего это мы по темну тащим этого бугая? Он же мёртвый, до утра что ль не мог подождать?— из темноты доносится молодой звонкий голос.

— Значит не мог,— сквозь зубы отвечает тот.

— А что ты вообще вызвался? Вон пусть корейцы бы и мудохались с ним? Я что обязан? Я вообще-то ординарец атаманов, да и ты тоже... Ну что молчишь, язык что ли проглотил? Хоть бы другого выбрал, тот помельче вроде был.

— Дурак ты, Васька,— отвечает пожилой прокуренный голос.— ты видал какие у нашего сапоги? Новые хромовые, кожа тонкая, генеральские... я на них сразу глаз положил, а у второго— яловые, сношенные.

— А чего ждём-то тогда,— не обиделся на 'дурака' молодой,— сымать надо, окоченеет бугай— голенище резать придётся.

— Фу-ух, и то дело,— выдыхает с присвистом 'пожилой',— посвети-ка мне, Василий.

— Чем я тебе посвечу? У меня коробок пустой.

— Не жмись, Васька, слыхал я, когда ты давеча шкондылял, какой он у тебя пустой.

— Ничего от тебя не скроешь, Петрович.— лезет в карман молодой.

— А сапоги-то, Василий, как на меня пошиты!— удовлетворённо хмыкает пожилой казак, прикладывая подошву снятого сапога к себе.

На землю с металлическим звуком шлепается что-то тяжёлое.

— Глянь-ка ножик!— вскрикнул молодой.

— Не ножик, а стилет! Ручка какая интересная, с кастетом и ножны кожаные с рисунком.

— Мой ножик!— Василий тянется к стилету, спичка гаснет.

— Да забери,— пожилой споро стягивает свои сапоги и надевает трофейные,— пособи-ка...

Быстро наощупь, сорвав портянки, напарники кое-как обувают труп.

— Поспешать надо, как бы не хватились нас.

* * *

— Здесь был бой,— шепчет Оля на ухо старшине, неожиданно появившись у того за спиной,— все трупы уже забрали, но судя по свежим следам крови, их не менее десяти должно быть. — Кровь-то ты как заметила? Не видно ж ни зги.

— Тихо,— девушка легонько стучит напарника по спине,— есть тут кто-то, слышишь стон. Прекрати сопеть, ртом дыши... остаёшься на месте, я мигом.

Моряк весь превращается в слух, вытягивает шею, поворачивает голову из стороны в сторону, но как ни стараетя, не может выделить в обычных лесных звуках ни одного постороннего.

— Давай за мной,— через десять минут томительного ожидания сзади снова раздаётся командный голос лейтенанта госбезопасности,— ближе держись.

Оля включает фонарик, тусклый красный свет которого едва достигает земли. Поднявшись метров на двадцать в гору по едва различимой тропинке, они выходят на заросшую кустарником ровную площадку, где моряк чуть не натыкается на одну из двух лежащих на земле фигур.

— Осторожно,— хватает она старшину за плечо,— товарищ Мошляк, докладывайте... с момента, когда встретили Чаганова.

— Товарищи, а водички у вас не найдётся?— хрипит лейтенант, приподнявшись на левом локте.

— Бойченко, майора напои...— девушка достаёт из заплечного мешка литровую баклажку и передаёт ее раненому.

Мошляк застучал зубами по металлу, а Оля, пощупав ему лоб и посчитав пульс переходит к Рычагову.

— Вы рассказывайте, рассказывайте я слушаю...

Минут через десятьт она снова оказывается за спиной у сторожащего тропинку старшины.

— Майору совсем плохо становится, берешь обоих, спускаешься вниз и вызываешь лодку...— девушка на секунду задумывается,— на ней пусть пришлют трёх бойцов из твоей команды, думаю хватит... жду тебя через час на этом месте, я покамест буду искать Чаганова... всё, держи фонарь.

* * *

— Господин Семёнов, ваши подчинённые совершенно не знают дисциплины,— ни один мускул на лице капитана Накамуры, куратора БРЭМа из разведывательного отдела Генштаба Сухопутных Войск Императорской армии Японии, не выдал его крайнего раздражения,— вот взгляните, что один из них только что пытался продать носильщику-корейцу. Японец аккуратно выложил перед собой на маленький раскладной походный столик нож в изящных кожаных ножнах.

— Похоже на М1918,— спокойно отвечает атаман,— армейский стилет, я видел такие в Америке.

— Я не об этом,— русский язык Накамуры хорош, говорит почти без акцента,— взгляните на надпись на ножнах.

Семёнов подносит нож поближе к свету керосиновой лампы и близоруко щурится. Брезентовые стены армейской палатки легонько колышутся под легким ветерком.

— 'На память товарищу Че от товарища Доницетти. 1936 год'...— атаман непонимающе поднимает голову на капитана.

— Доницетти— это псевдоним начальника Разведупра Берзина, под которым он находился в Испании, а Че— так называли там Чаганова. Вы осознаёте то, что ваши люди занимаются мародёрством и при этом скрывают важнейшие улики. Всё что касается Чаганова вызывает повышенный интерес в Токио и не только, сегодня ночью сюда прибывает порученец германского атташе.

— Господин Накамура,— залебезил Семёнов, подобострастно заглядывая в глаза японца,— дозвольте мне самому во всём разобраться... я клянусь, не подведу.

* * *

'Где я?— с трудом размыкаю слипшиеся веки и судорожно вдыхаю густой влажный воздух,— темно как у... нет, светлее,... как ночью в тёмном помещении... на трепещущемся потолке изредка возникают всполохи красного света... комната какая-то странная... пол и стены земляные... и смрад-то такой, невыносимый... ну зрение и обоняние в порядке— уже хорошо... что с руками и, самое главное, с ногами'?

Осторожно пробую пошевелить пальцами правой ноги: с каждой следующей попыткой и вдохом движения обретают новую силу, застучало сердце...

'Сколько времени я был без сознания? Чёрт знает, надеюсь не неделю как тогда в декабре 1934-го в Ленинграде'.

Доктор Дембо, ассистент профессора Ланга, рассказывал при выписке, что при поступлении в больницу у меня не было пульса и дыхания, однако симптом 'кошачьего глаза' отсутствовал. Медсестра Вера, держащая тогда мою холодную руку, вдруг ойкнула: 'Доктор, мне кажется у больного сердце сократилось'. Подставив зеркало к лицу, он выяснил, что и дыхание присутствует, только поверхностное и очень редкое: два-три вдоха в минуту.

— Понимаете, Алексей Сергеевич,— с жаром говорил доктор,— ваш организм по непонятной причине, вследствие развивающегося у вас болевого шока, перешёл на экономный режим работы: температура упала до 33-х градусов, понизилось давление, нервная система почти перестала реагировать на внешние раздражители, поэтому ослабла боль. Приехавший вскоре по вызову профессор Ланг, предложил воздержаться от реанимационных мероприятий на время, а пока просто наблюдать. На следующий день, ночь прошла без ухудшения состояния, врачи стали, используя искусственное дыхание, добавлять число сердечных сокращений и вдохов-выдохов так, что к концу недели все мои параметры пришли в норму. К этому же сроку вернулось и сознание.

— У-у-уй...— из моей груди вырывается сдавленный стон, попытка шевельнуть правой рукой заканчивается взрывом нестерпимой боли.

'История повторяется,— сдерживаю дыхание,— похоже, что механизм, зачем-то заложенный иновременцами (на мой взгляд коэффициент выживаемости у мошенников и так повышенный) в свою программу, снова спасает мне жизнь. Надолго ли'?

— Господин атаман, Григорий Михайлович,— неподалёку раздаётся хриплый истеричный возглас,— бес попутал, только вот эти сапоги взял, а Василий тот нож. Остальное всё отдали и евоный мандат, портупею и наган... ничего не утаил, Христом-богом клянусь.

— Сказывали, что нож из сапога выпал?— раздался знакомый грозный рык.

— Так точно, господин атаман,— вступает третий голос, более молодой,— а может из галифе, когда мы с господином вахмистром сапоги с покойника стаскивали.

— Вот что, казаки,— атаман Семёнов меняет тон на отеческий,— о трофеях своих забудьте пока, если всё обойдётся, то получите их обратно... Постой, Иван Петрович, а где ж твои сапоги?

— Эта, значица, на того мертвяка надел, господин атаман.

— А он был не против?— смеётся Семёнов,-...

— Никак нет, согласный.

— ... ладно, хлопцы, мертвяка вон в ту палатку на осмотр и во весь опор на то место, где сапоги с него сымали, землю носом рыть, всё там обыскать...

* * *

— Дурак ты, Василий,— громко, не таясь, выговаривает напарнику пожилой казак,— сам обмишулился и меня за собой потянул...

Молодой напарник обиженно сопит, быстро перебирая ногами по залитой лунным светом тропинке.

— ...Сколько хоть просил-то за стилет?

— Пятьдесят фыней...— неразборчиво бурчит Василий.

— Тьфу!— плюёт в сердцах старший и передразнивает младшего,— 'фыней'... Юань надо было просить, такой Сан-Франциско двадцать пять центов стоит.

— Так мы, чай, не в Америке...— огрызается Василий.

— Стой, пришли кажись. Что Григорий Михайлович сказал? 'Землю рыть'... Вот давай начинай, держи-ка...— вахмистр с наслаждением опирается о теплый валун, лезет в карман и достаёт оттуда маленький фонарик с ручкой,— жми шибче, ярче светить станет.

Под мерное жужжание фонаря и неразборчивое ворчание молодого напарника, начавшего обследование окрестностей, голова казака начинает клониться книзу.

— Нашёл!— кричит Василий, вахмистр дёргается назад и ударяется затылком о камень.

— Чего нашёл-то?— морщится он, потирая ушибленное место.

— Портянки нашёл... этого мертвяка,— Василий радостно спешит обратно к валуну, с тряпками в вытянутых вперёд руках.

— Да не тычь ты мне их в нос... ну-ка, разворачивай...— из портянок на землю им под ноги летит книжица.

— Читай у тебя глаза молодые.

— Всесоюзная Коммунистическая Партия Бэ,— бойко начинает читать молодой казак,— ...

— Чего бэ?

— ...написано тут скобках буква 'б', большевиков значит. Секция Коммунистического Интернационала.

— Ты фамилию читай, горе луковое...

— Чаганов Алексей Сергеевич,— разворачивает красную книжицу Василий.— фотография... слушай, Петрович, это ж тот, мертвяк, что мы с тобой тащили... а не тот ли это комбриг, которого всё начальство ищет?

— Я сразу заметил, что сапоги у него генеральские...

— Сапоги?!— взревел молодой жужжание фонаря на мгновение прекратилось,— Иван Петрович, да за него мы бы по сто японских йен получили, а не пять юаней, это ты дурак!

В образовавшейся темноте глаза казаков, ослеплённые электрическим светом, не заметили чёрную фигуру, внезапно возникшую рядом с ними и каждый пропустил по одному свистящему удару по темени, нанесённому умелой рукой.

* * *

— Это точно Чаганов,— щека Эрвина Штольце, помощника германского военного атташе в Японии, обезображенная длинным вертикальным шрамом, непроизвольно задёргалась, взгляд потемнел,— я видел его в Испании также близко как вас сейчас, господин капитан.

Карьера Штольце после провалов его агентуры в республиканском Генеральном штабе, неудачей с поимкой Чаганова и не вполне удавшегося штурма штаб-квартиры Советов в Валенсии покатилась под гору. Сам Канарис, проморгавший разгром 'Легиона Кондор', едва удержался в своём кресле и ничем не мог помочь своему подчиненному, когда гиммлеровские ставленники, назначенные к нему заместителями в Абвер, начали разрушение лучшей в мире разведки.

Штольце, разжалованный в лейтенанты, был послан в посольство в Токио порученцем в аппарат военного атташе, где в сферу его деятельности вошли частые командировки в Маньчжоу-Го для встреч с агентурой: немецкими коммерсантами и журналистами. В сорок семь лет быть на побегушках— это почти приговор, спасти его карьеру могло лишь чудо и оно произошло, меньше суток назад, когда на русско-японской границе потерпел крушение самолёт с Чагановым на борту. Об этом ему сообщил Накамура, с которым они познакомились и подружились в Саламанке в ставке покойного Франко.

Возникла реальная возможность отомстить виновнику всех его несчастий, отомстить и на коне вернуться в Берлин к настоящей работе в Абвер-2, которую он мог выполнить лучше, чем все эти эсэсовские тупицы... Надежда вспыхнула и тут же погасла: вместо пленного, имеющего доступ к высшим кремлёвским секретам, Чаганова, перед ним на походном столе лежит безмолвный труп.

'Удача поманила и вновь повернулась задом'...

— Вот видите этот след от пули,— по-русски говорит Штольце, Накамура и атаман Семёнов наклоняются над столом,— стоп, а почему нет трупного окоченения! А когда случился бой?...

— Уже часа четыре как...— неуверенно отвечает атаман, доставая часы из нагрудного кармана.

— ... давно должен был окоченеть.

— Действительно странно,— снимает очки японец,— мой доктор осмотрел тело два часа назад и дал заключение о смерти. Прошу меня извинить, господа, я вызову его снова.

— Зачем такие сложности?— плотоядно улыбается атаман, берясь за короткую рукоятку кубанской нагайки, висящую на поясном ремне,— если живой, подскочит как ошпаренный.

— Ни в коем случае, атаман,— хмурится Штольце,— вы можете добить Чаганова, а он нам нужен живой.

Снаружи послышались отрывистые команды Накамуры.

* * *

Сорвав со спины заплечный мешок, Оля бросает на землю два мешочка с песком на ремешках, доставая из него пучок верёвочных вязок. Затем разворачивает тела, лежащих поперёк тропы казаков, спиной друг другу и, начиная со старшего, отработанным до автоматизма движениями, намертво приматывает его правую кисть к левой и их вместе к щиколотке его левой ноги, хрустнувшей хрящами от выворачивания назад к ягодице. Ту же операцию, только с правой ногой, она проделывает над уже начинающим шевелиться Василием, встаёт на ноги, в её руке сверкает лунным золотом лезвие узкого финского ножа.

Девушка, задрав старшему казаку на спине гимнастёрку, суёт за оттянутый пояс финку и рывком к себе разрезает сзади его шаровары вдоль бедра до подколенной ямки. Затем, надавив за ушами, Оля разжимает казаку рот и сует в него мешочек, двойной ремешок которого обхватив голову уже затягивается на коротко стриженном затылке, превращаясь в импровизированный кляп. От треска разрезаемой на заду материи молодой окончательно приходит в себя.

— Ты чего это, девка, задумала?— с трудом выдавливает из себя слова Василий, выворачивая шею и ощущая ветерок на заголившимся заду,— не смей...

Нож, брошенный девушкой, оцарапав ему ухо, входит по рукоятку в податливую почву.

— Цыц,— поднятая финка замелькала перед глазами казака,— я здесь задаю вопросы. Где Чаганов?

— Какой Чаганов?

— Тот самый, чей партбилет ты только что нашёл!— Оля поднимает с земли красную книжицу и подносит её к глазам Василия.

— А, этот мертвяк,— зачастил он, проглатывая слова,— так мы его в лагере снесли, там он... ты не думай, это не мы его... он сам себя взорвал гранатой... многих он япошек положил вокруг... а мы уж потом подошли... люди подневольные, сказали тащить, мы тащим.

— Где лагерь?— остриё ножа замерло в сантиметре от его шеи.

— Здесь недалече, с полверсты будет...

— На сопке?— холодная сталь коснулась нежной кожи казака.

— ... нет, с той стороны в роще, озерцо тама небольшое у Богомольной горки... энта тропинка прямо к ему выведет...

— Сколько человек лагерь охраняет? Какое у них оружие?— вопросы девушки сыплются без перерыва, не давая Василию перевести дух.

— ...Взвод японский десять коней, тридцать штыков, три пулемёта,— с подобострастием начинает докладывать он,— наших четверо: атаман Семёнов, адъютант его Мищенко и мы с Петровичем,... дальше, начальник БРЭМа капитан Накамура,... ещё недавно прибыл какой-то немец и десять корейских носильщиков. Всё, кажись.

— Как звать-то тебя, казак?— Оля, приняв решение, переводит взгляд на фосфоресцирующие стрелки своих наручных часов.

— Василием кличут,... я много чего интересного об их рассказать могу... слышь, не губи, нет на мне вашей крови,...

— И мыслей таких не было, живи себе на здоровье,— девушка поднимает с земли кожаный мешочек,— лежи тут тихо с товарищем, придут за вами скоро. Спросят, скажешь, что пошла товарища Чаганова вызволять. Да, на всякий случай я гранату между вами привязала, будете дёргаться— на воздух взлетите. А теперь рот открой... Вот и умница!

Кляп плотно затыкает рот, ремешок растягивает щёки.

— Мищенко, говоришь? Не может быть...— Оля выпрямляется, суёт финку в ножны, в её правой руке тускло сверкает револьвер, и беззвучно исчезает в темноте.

* * *

'Тук-тук-тук,... застучало сердце... больно-то как... как будто кто-то раскалённым прутом ковыряется под ключицей'.

Открываю глаза, лежу на траве рядом с обломившейся вертикальной стойкой палатки, брезентовый полог, едва не касается моего лица. Земля сотрясается от далёких взрывов, с неба доносится непрерывный самолётный гул, а совсем рядом короткие пулемётные очереди перемежаются одиночными винтовочными хлопками.

— Что, очухался, краснопузый?— сильная рука отводит в сторону брезентовый занавес и на сцене на фоне утреннего неба появляется толстая усатая морда в папахе, шипящая голосом атамана Семёнова.— Живой он, господин капитан.

— Атаман, вы отвечаете за Чаганова,— командует невидимый с небольшим японским акцентом,— а вы, господин Штольце, тоже будьте рядом. Красные начали штурм наших позиций на севере и юге, рядом появились диверсанты, их снайперы обстреливают лагерь, так что будьте осторожны. Я получил приказ об эвакуации, вы, господа, не дожидаясь нас немедля на конях выступаете к переправе.

Скребя зубами и помогая левой рукой раненой правой, подношу их к голове: 'Надо скорее унять эту нестерпимую боль чтобы опять не потерять сознание'. В последний раз это случилось, когда два казака тащили меня из могилы, грубо схватив за руки.

— Не советую идти к переправе, господин Семёнов,— сбоку раздался, судя по сильному немецкому акценту, хриплый голос Штольце,— русские уже полчаса её бомбят, и вообще, шум боя быстро смещается в западном направлении, как бы вскоре мы не оказались в окружении. Поэтому я бы советовал выдвигаться к реке по кратчайшему пути и поторопиться.

'А ружейная стрельба усиливается, однако... сколько же здесь диверсантов собралось'?

— Господин атаман,— слышится низкий голос с южнорусским выговором,— уходить надо. Обходят нас...

— Погоди, Мищенко, капитан приказал этого с собой взять.— получаю от Семёнова сапогом по пятке.

— Постойте, господа!— пускает 'петуха' Штольце,— я— офицер германского генерального штаба и очень заинтересован в сведениях, которые может сообщить этот человек. Если вы поможете мне доставить живого Чаганова в Германию, то можете рассчитывать на высокооплачиваемую работу в Абвере. Адмирал Канарис— мой давний товарищ. Здесь неподалёку в приграничной полосе в Юки у меня есть конспиративная квартира, там доктор осмотрит пленного, подлечит если надо, там же в порту вас будет ждать голландское судно и через месяц— здравствуй Европа, прощай Азия! Решайтесь, господа, времени мало.

— В Юки у меня казачья школа,...— нерешительно произносит атаман.

— Пусть так, я найду вас там...— проглатывает слоги Штольце.

— Григорий Михайлович,— нетерпеливо перебивает его Мищенко,— мы ж сами хотели, столько раз обсуждали... когда ещё такой случай подвернётся? Скажем Накамуре, что мол утоп краснопузый при переправе... да даже ничего и говорить не надо, не найдёт он нас, погибли при бомбёжке, и семьи вывезем по-тихому...

— А-а-а, семь бед— один ответ,— вдруг облегчённо выдыхает Семёнов, принимая решение,— седлай коней!

'Твою же мать... слетал, называется, с инспекцией радиолокационной станции'. Начинаю незаметно напрягать и расслаблять затёкшие мышцы рук и ног. Кто-то очень сильный легко подхватывает меня за шкирку, перед глазами мелькает лошадиная голова, грива и седло. Напрягшийся пресс смягчает удар и тело само соскальзывает с передней луки к сиденью.

'Почти не больно'!

— Свяжи его на всякий случай,— звучит команда атамана, повисшие руки и ноги сковывает верёвка.

'Что делать'?

Пятки и ладони царапают жёсткие стебли осоки, понукаемая твёрдой рукой Мищенко, лошадь с трудом переставляет ноги, проваливаясь по брюхо прибрежном иле реки Туманной.

— Тут островок есть,— шепчет он, повернувшись назад к выбившемуся из сил Штольце, держащегося за гриву своей лошадки,— на него пешком выйдем, а там до другого берега метров сто всего.

Атамана мы потеряли когда почти у самого берега нас настигла погоня: из кустов наперерез выскочили трое матросов в тельняшках. Мищенко успел направить коня, которого он вёл под уздцы, в камыши, а Семёнов замешкался и упал. Последнее, что я успел заметить это— атаман, размахивающий шашкой и целящие в него из наганов, моряки.

'Что же делать? Нет ответа на извечный русский вопрос, одно хорошо— боль начисто прошла, хотя правый плечевой сустав работает плохо'...

Связанными руками безуспешно пытаюсь достать овода, впившегося в шею, моя лошадь справляется с подобной задачей не в пример лучше: её хвост то и дело гулко постукивает по крупу. Мищенко подхватывает левой рукой узду коня Штольце и, показалось, сам выталкивает его на песчаный берег длинной косы, намытый течением реки и, не переведя духа, продолжает гнать нас вперёд. Казак, ловко орудуя шашкой, прокладывает путь сквозь сплошные заросли низкорослого кустарника, и через десяток шагов ступаем на узкий жёлтый пляж, омываемый мутной водой.

— Руки ему развяжи,— кивает на меня немец, обессиленно опускаясь на песок,— смоет с седла...

— Подъём, не время отдыхать,— Мищенко одним движением сабли перерезает вязки на мои руках, кладёт её в ножны и , приложив ладонь ко лбу, смотрит на подёрнутую туманом противоположную сторону,— привал будет на том берегу. А ты, за стремя держись.

Лошади, фырча от удовольствия, послушно пошли за ним с каждым шагом быстро погружаясь в воду, оттолкнулись ото дна и поплыли. Я хватаюсь за верхнюю луку седла, набежавший поток прижимает к боку коня, Мищенко отпускает уздечку, хватается за стремя, натягивая путлище, Штольце с его конём сразу относит от нас метров на пять вниз по течению.

— Не стрелять!— с берега доносится легко узнаваемый женский голос. Оборачиваясь, вижу знакомый до боли силуэт с поднятым на уровень глаз револьвером и тут же ныряю в мутную воду. Волнообразно работая руками, телом и связанными ногами, подныриваю под брюхом лошади и в этот момент слышу несколько негромких хлопков, как от пробки, вылетающей из бутылки шампанского. Открываю глаза: на светло-зелёном фоне видны близкие две черные тени человека и лошади и, увеличивающееся в размерах, красное пятно между ними.

'Мищенко, говоришь? Ну сейчас посмотрим какой ты Мищенко'.

Вновь захлопали пробки из-под шампанского.

'По Штольце что ли лупят? Штольце— прежде всего, забудь о Мищенко'...

Но тело работает быстрее мыслей, подхватываю повод, тянущийся от морды тонущего коня, сворачиваю петлей и накидываю на ногу барахтающегося казака. Наши глаза на мгновение встречаются под водой на противоходе: он ещё пытается ухватить меня растопыренной пятернёй, но тщетно, я уворачиваюсь и тут— последние силы покидают меня.

С трудом выныриваю и, показывая на немца, шепчу плывущим ко мне морякам: 'Это Штольце, запомните— это Штольце'.

Глава 4.

Посьетский залив,

Тральщик 'Баклан'.

2 августа 1938 года, 23:00.

— Товарищ Юдин,— драматический шепоток подруги в коридоре возвращает меня в сознание,— неужели вы как доктор не понимаете, что пятичасовая погрузка и восьмичасовой переход от Посьета до Владивостока делают бессмысленной эвакуацию тяжелораненых морем в военно-морской госпиталь: если они не умрут в пути, то такая большая задержка самым серьёзным образом скажется на исходе лечения и сроках выздоровления. Хирургический стол не влезает в кают-компанию, носилки не проходят по узким трапам, ранбольные на палубе лежат под брезентовым навесом. Не лучше ли их было оставить на месте в медсанбатах?

— Не лучше, голубушка,— отвечает ей добродушный низкий голос,— нет никаких медико-санитарных батальонов, они ликвидированы согласно распоряжения Генерального штаба от 1936 года о реформе Санитарной службы РККА, последний, кстати, у нас на Дальнем Востоке расформирован в феврале этого года. Но это, увы, не самое страшное: хуже всего то, что санинструкторы выведены из штата стрелковых рот. Сейчас стрелковые дивизии, по сути, лишены всякого санитарного обеспечения: в результате раненые на месте ранения перевязываются в порядке само— или взаимопомощи, а то и остаются вообще без первой медицинской помощи. Флота, слава богу, эта реорганизация не коснулась, но мы оказались не готовы к последствиям таких масштабных боевых действий на суше: нет оборудованных судов для перевозки раненых, подготовленных медицинских бригад. И всё равно, эвакуация морем в наш морской госпиталь, который находится, по сути, у причала, это единственный выход, так как он здесь в Приморье самый быстрый.

— Призовите специалистов с гражданки...

— К сожалению, Санитарное управление медицинскими кадрами больше тоже не распоряжается, эти вопросы переданы в Управление кадров и Мобилизационное управление Красной Армии, мы подали заявки, но пока ответа нет.

— ... так что, ничего сделать нельзя?

— Ну почему же, я слышал, что нам выделяется пассажирский пароход 'Франц Меринг', там просторная кают-компания, широкие коридоры и проходы, каюты второго и третьего класса, так что мы за один рейс до трёхсот раненых сможем взять. Флотское командование дало распоряжение формировать из матросов бригады, которые будут нам помогать при загрузке и выгрузке раненых, в госпиталь идут добровольцы: жёны командиров, жители Владивостока. В помощниках у нас недостатка нет, чего не хватает, так это перекиси водорода, противогангренозной сыворотки, гигроскопической ваты, хирургических инструментов.

— Вы, Игорь Юрьевич,— снижает напор Оля,— напишите, что вам ещё требуется, я лично позвоню товарищу Мехлису.

'Дела... а тут я еще со своим 'сквозным ранением'... меня в Посьете заштопали, пуля прошла под ключицей, чуть задев лёгкое и вышла под лопаткой... от эвакуации самолётом я решительно отказался, так как в срочной помощи не нуждался... нормально я себя чувствовал... только уже во время погрузки на тральщик отметил, что поднимается жар и голова становится чугунной'...

* * *

Открываю глаза, передо мной— аккуратно побеленный потолок, подкрашенный розовым светом, проникшим сквозь приоткрытое окно, через пустой крюк на месте отсутствующей люстры перекинуты скрученные электрические провода с тусклой лампочкой на конце. Скашиваю взгляд в сторону— жёлтые стены, окно, отдёрнутые белые шторы, чуть приподнимаю голову— рядом со мной мирно сопит носиком симпатичная девушка лет восемнадцати, в небольшой пустоватой палате (кровать, стол и тумбочка с телефоном) мы с ней одни. Девушка в длинном белом халате с завязками на спине сидит на стуле, её руки мирно сложены на прикроватной тумбочке, на них покоится голова с закрытыми глазами, она улыбается во сне.

'Утро уже... я что спал'?

Стараясь не разбудить медсестру, тихо опускаю ноги на пол, отвожу в сторону простыню.

'Где моя одежда, где я'?

С трудом поднимаюсь на ноги, сжимая в кулаке концы импровизированной туники, и бочком ковыляю к подоконнику. Всё пространство немаленького парка, раскинувшегося позади трёхэтажного здания лечебного корпуса, занимают десятки палаток с красными крестами, а у приёмного отделения выстроилась очередь из нескольких санитарных машин, из которых дюжие мужики достают всё новые носилки с ранеными.

'Небось больные уже в коридорах лежат, а я тут в отдельном флигельке целую палату оккупировал'.

Сзади слышится шум открываемой двери, створка окна хлопает перед носом и в отражении я вижу перед собой бледное измождённое лицо незнакомого мне человека.

— Чаганов,— обеими руками Оля держится за дверной косяк и слёзы катятся по её щекам,— очнулся...

— Ой, товарищ Чаганов, вы зачем встали...— пищит испуганная медсестра.

'Двое из трёх меня узнали, и это уже не плохо, вон и на карточке, что висит в изголовье кровати, написано: Чаганов А.С., чуть ниже— табличка, в последней заполненной клетке которой выведено химическим карандашом: 11/8-38, 03:00, температура-41,3. Я что здесь уже больше недели? С температурой... комфорта змеи'?

* * *

— ... ну я тогда позвонила Ермольевой,— глотает слёзы подруга, поднимает одеяло, упавшее под колёса моего кресла-каталки,— спросила сколько у неё наработано вещества... она говорит двадцать пять грамм...

— Постой,— беру Олю за руку,— ты же говорила, что она только к концу года получит 'жёлтый, аморфный', смесь четырёх субстанций, из которых только один активен in vivo.

— Слава богу, память у тебя не пострадала... всё правильно, но речь шла о полупромышленной установке, а в лаборатории для исследований в пробирке по нескольку грамм она уже год как это вещество получает. Так вот, я без объяснений попросила подготовить всё что есть, а сама— звонить Берии, он сразу запретил, тогда я— Кирову, говорю, так мол и так, умирает Чаганов от воспаления лёгких, есть только одно лекарство, которое может его спасти, но его только на мышах ещё испытывали. Киров сразу всё понял и сам позвонил Чкалову, короче, вчера утром— ровно через сутки после моего звонка в Москву лекарство уже было здесь в госпитале. Местные врачи принялись меня отговаривать: мол, нельзя без испытаний лекарство использовать, к тому же, я сама понимаю, оно может вызывать повышение температуры, а ты и так уже весь горишь, к сорока градусам температура подбирается... Высказали они, значит, своё мнение и пропали, хотя как их можно осуждать— они и так с ног валятся, раненых— море, ну а я вижу, что тебе с каждым часом становится всё хуже и хуже, сама развела 'жёлтенького' дистиллированной водой, набрала в шприц, перекрестилась и на счёт раз-два-три вколола тебе...

— Что три раза уколола?

— Через каждые три часа...— не улыбается моей шутке подруга,— после первого укола температура у тебя подскочила аж до 41 градуса, мы тебя— в ванну с водой, Вера лёд ведром из ледника больничного носила... жар спадёт— тебя из ванны, растёт— обратно в неё, так до утра с ней и колотились, лишь под утро температура упала до 39-ти.

Шедший сзади сержант НКВД помогает Оле поднять кресло на пару ступенек и оставляет нас наедине в увитой плющом беседке.

— ... Тут ещё каждые пять минут телефон трезвонит: то из Москвы, то из Хабаровска, то из Ворошилова... в палату провели, чтобы значит информацию из первых рук получать... Звонит, значит, один адъютант и гнусавит, мол, оставайтесь у аппарата, с вами будет говорить товарищ Блюхер... а я тебя за руку держу, пульс сосчитать не могу, наверное к двумстам ударам в минуту подбирается... ну я и послала его на три последних буквы фамилии начальника. Мехлис, как услышал такое, передумал в палату заходить... ну и звонки как отрезало.

— А что на фронте, бои закончились?— пытаюсь перевести стрелки.

— Закончились,— как автомат кивает головой подруга,— ещё шестого числа,... тогда ещё надежда была, что ты сам выкарабкаешься,... вышли к берегу Туманной. В окружении оказались пять тысяч японцев, Заозёрную взять не удалось, но боевые действия прекратились. А когда я Кирову звонила, они уже запросили мира. Семёнов, Штольце и Накамура...

— Что за Накамура?— стараюсь говорить тише, беречь дыхание.

— ... он начальник разведывательного отдела, все у нас. В тот же день вывели в тыл, следом за нами, Безымянную-то наши сходу взяли уже к полудню, вот по этому проходу мы и вышли, ты в сознание уже в Посьете пришёл...

— А Мищенко, скажи, он тот самый?

— Не знаю, я считала, что Мищенко— собирательный образ... в общем, ушёл он, воспользовался суматохой и ушёл, я его уже на том берегу заметила, когда он из воды выходил.

— Как Рычагов с Мошляком, остальные из его группы?

— Нормально... лейтенант ранен не тяжело, а у майора перелом ребра, в общем, тоже терпимо. Оба здесь в госпитале. Переживают за тебя, говорят, что ты их спаситель, японцы-то тех ваших из группы, что раньше в плен взяли, успели тот берег переправить. Рычагова к особисту вызывали...

— Что-то серьёзное?

— ... не думаю, но помидорами точно не отделается, как пить дать разжалуют и в должности понизят. Слыхала, что и Смушкевича уже трясут, не взирая на прежние заслуги...

— Всё,— Оля решительно поднимается со скамейки,— пора на уколы!

— Погоди, как мы теперь будем появление пенициллин объяснять? Священной книгой из Тибета или дневниковыми записями из библиотеки Института Экспериментальной Медицины?

— Не знаю,— тяжело вздыхает подруга,— об этом я совсем не думала, когда звонила Ермольевой. Я просила её, конечно, помалкивать обо мне, но надежды на это, когда за неё возьмутся серьёзные следаки с Лубянки, нет никакой. Я б на их месте просто сказала, что ты умер и она бы сразу в подробностях всё выложила.

— Да-а, штамм пенициллина в чашке Петри, что ты передала Ермольевой объяснить трудно, это тебе не инструкция как синтезировать тубазид в домашних условиях, такое в книге не найдёшь... Мне показалось, что и в мой рассказ о чудесном нахождении лекарства от туберкулёза они поверили с трудом... да, нужно искать другое решение. А у меня ещё на подходе СВС процесс и многое другое. Итак, с этого момента наша легенда состоит в том, что ты только выполняешь мои указания, ты моя помощница и откуда берутся информация или там штаммы— не знаешь.

— Это правильно, обо всём заранее не условишься, по обстоятельствам будешь решать что да как...— послышался шум мотора подъехавшего автомобиля,— кажется по нашу душу. Краем глаза замечаю, что на дорожке, ведущей к нашей беседке, показалась процессия людей в военной форме и в белых халатах во главе с Мехлисом.

— Слушай, а чего они у тебя такие болючие...— делаю вид что не замечаю посетителей.

— А ты походи по базару,— подыгрывает мне Оля,— может быть найдёшь в виде порошка с сосновым экстрактом.

— Лучше уж мазь,— вхожу в образ и тянусь всем телом к подруге,— ну чтобы втирать в тело, после молодильных ванн. Кто у нас сегодня из медсестёр дежурит?

— Баба Нюра!— смеётся Оля, показывая ряд ровных белых зубов. — Не-ет, а как же Верочка?— шепчу я изо всех сил.

— О, я вижу дела у Чаганова пошли на поправку,— заскрипела деревянная ступенька беседки,— если медсёстрами начал интересоваться, молодец!

Мехлис легонько стучит газетой по моему плечу, сопровождающие дисциплинированно хохочут над шуткой начальства.

— Здравия желаю, товарищ Армейский комиссар 1-го ранга,— нестройно приветствуем Мехлиса, я— из кресла, подруга— подскочив с места.

— Очень рад что всё обошлось,— искренне улыбается он,— только что говорил по спецсвязи с наркомом он просил передавать вам, товарищ Чаганов, пожелания полного выздоровления, а с вами, товарищ Мальцева, у маршала будет особый разговор, ну вы, я думаю, догадываетесь о чём пойдёт речь.

'Реабилитируют, наконец, подготовку разведчиков-диверсантов в Красной Армии'.

В 1936-ом после ареста Якира и Уборевича, которые лично курировали отбор курсантов в элитные школы по подготовке диверсантов, они были расформированы: одна часть выпускников была уволена из армии, другая— направлена служить не в Разведупр, а в обычные строевые части. У руководства страны имелись серьёзные сомнения в их лояльности. Но, видимо, ситуация, когда выяснилось, что в армии просто не осталось подготовленных людей, которых можно послать за линию фронта в тыл врагу с любым заданием, заставила Будённого задуматься об этой проблеме.

— Вы меня извините, пожалуйста,— обращается Оля к обступившим нас посетителям в белых халатах,— никаких подробностей о лекарстве, которое было применено при лечении товарища Чаганова, я сообщить не могу... кроме того, что это наш отечественный препарат, который позволит нам успешно бороться с пневмониями. Препарат экспериментальный, на людях применён впервые, применён успешно, но на его появление в ближайшее время в аптеках рассчитывать нельзя. Снова прошу нас извинить, больному пора на процедуры.

— Слово врача в больнице— закон,— поднимает руки Мехлис,— я заехал перед разговором с товарищем Сталиным, чтобы самому, так сказать, убедиться... Ну выздоравливай, Алексей, вот тебе свежая 'Правда', почитай, сессия Верховного Совета открылась, ты же депутат... Да ещё , вот главврач предлагает тебя перевести в санаторий...

— 'Океанский',— вставляет, выглянувший из-за спины Мехлиса, доктор с двумя шпалами в петлицах,— это рядом, в десяти километрах на берегу океана...

'Рад, небось, от меня избавиться, да и то, сколько персонала я тут, похоже, отвлекаю'...

— ... через полчаса машина будет для вас готова,— главврач лезет в карман халата за платком и, сняв шапочку, вытирает мокрую от пота лысину.

* * *

— Кто вы? Где Чаганов? — Хмурится Оля, обводя взглядом больничную палату.

Со стула поднимается невысокий плотный мужчина с лысиной на полголовы, лет тридцати пяти в форме старшего лейтенанта госбезопасности, его масляные карие глаза, внимательно рассматривают на девушку, а пухлые губы растягиваются в снисходительную усмешку.

— Моя фамилия Родос,— неторопливо цедит слова он,— а Чаганова уже везут на карете скорой помощи в санаторий.

— Вы контрразведчик из Москвы, из группы Цикановского,— понимающе кивает Оля и протягивает руку старшему лейтенанту,— так я думала у вас в Хабаровске работы по горло по Горбачу, а-а поняла: вы следствие по делу атамана Семёнова здесь будете вести, в любом случае, приятно познакомиться.

В палату входят два вохровца с наганами в кабурах и встают за спиной у девушки.

— Ваши обвинения в отношении товарища Горбача не получили подтверждения,— Родос демонстративно прячет правую руку за спиной,— а вот относительно вас в Москве возникли серьёзные вопросы. Сдайте оружие, сейчас мы проедем в Управление НКВД, где я проведу официальный допрос.

* * *

— Вы не могли бы не курить в машине, товарищ Горбач...

Майор, молча сидящий на переднем сиденье 'эмки' недовольно кривится и выбрасывает папиросу в открытое окно.

'Что за ерунда? Откуда он вообще здесь взялся, помнится Оля перед моим отъездом в Приморье сказала, что у неё в отношении Горбача есть подозрение в его участии в 'заговоре Гамарника' и что группа Главного Управления Госбезопасности, которую она вызвала из Москвы должна была заняться им вплотную. А тут он на свободе и на территории соседнего Приморья... Подозрительно'.

Гамарник, бывший начальник Политуправления РККА, успевший застрелиться перед своим неминуемым арестом, унёс с собой в могилу имена многих людей, связанных с ним. Оля говорила, что настоящим мозговым центром заговорщиков был вовсе не Тухачевский, а Гамарник. По его замыслу, переворот должен был начаться с волнений на Дальнем Востоке, в самом отдалённом от Москвы регионе, охватить Восточную Сибирь и только затем должен был последовать 'дворцовый переворот', физическое устранение растерявшейся и дезориентированной к тому времени 'сталинской группы'. Тухачевский, поначалу предлагавший подождать для выступления начала войны на Западе, в итоге согласился с мнением более опытного в политических вопросах Гамарника, так как этот план позволял контролировать время начала и место переворота.

Для осуществления своего плана, заговорщикам как воздух была нужна опора в армии: сорок дивизий ОКДВА были главной силой, способной решить исход восстания, поэтому лучшим вариантом для путчистов было участие в нём Блюхера, но вот с этим возникли основные проблемы. Строптивый маршал долгое время не соглашался на уговоры Гамарника, который на протяжении десяти лет сам был связан по работе с Дальним Востоком, ежегодно совершал туда инспекторские поездки, где непременно встречался с Блюхером, но тот тянул время, не мешая, но и не принимая активного участия в подготовке заговора. Мои магнитофонные плёнки дали в руки правительства неопровержимые доказательства против путчистов, вдребезги разбили их планы, но оставили не прояснённым 'план Гамарника' и роль, которую он играл в заговоре. Впоследствии арестованные военные, не назвали имени Блюхера на суде, видимо до последнего надеясь на снисхождение от него (маршал входил в состав трибунала).

— Ты действительно веришь во всё это, видела какие-нибудь документы?— спросил я Олю тогда.

— Раньше не верила, думала байки, пока не нашла показания Оскара Тарханова, здесь в Хабаровске в материалах Особого отдела. Он служил в разведывательном отделе ОКДВА, был одним из связников Гамарника, всё подробно рассказал на допросе, вот только почему-то эти признания не вызвали интереса у следователей, я нашла протоколе резолюцию Горбача: 'В архив'.

— А почему в архив? Не проще ли было его уничтожить?

— Не проще,— отвечала подруга,— уничтожить единицу хранения трудно, надо вносить изменения в реестры, а так— документ навсегда оседает на полке, доступ к нему никто не имеет... ну за исключением неожиданного и очень усердного ревизора из центра, да и то имеющего поддержку наркома.

'Всё подозрительно,... медсестра Вера, сидящая слева от меня то и дело, как бы невзначай, прижимается ко мне бедром, мрачный сержант справа, время от времени поправляющий кобуру... или у меня паранойя'?

— Приехали,— облегчённо выдыхает майор, 'эмка', не останавливаясь, ныряет под заранее поднятый шлагбаум.

'Санаторий 'Океанский',— успеваю прочесть я,— красиво... пальмы и сосны рядом растут'.

Водитель глушит мотор и из-за открытой двери машины доносится рокот невидимого океана, а к резкому запаху табака в салоне примешивается аромат цветов. Перед небольшим одноэтажным срубом раскинулась круглая клумба с экзотическими цветами, за ним поднимается сосновый бор.

'Лепота,— полной грудью вдыхаю просоленный воздух,— мнительный ты стал, Сидор'...

Владивосток, ул. Суханова д.8,

УНКВД по Приморской области.

11 августа 1938 года, 14:00.

— Та-ак... не желаешь, значит, правду говорить,— Родос встаёт из-за стола, подходит к окну, за которым открывается великолепный вид на бухту 'Золотой рог', и открывает форточку. В тишину кабинета тут же проникают портовые шумы, звук пароходного гудка и шорох морского прибоя.

— Мне нечего добавить к тому, что я уже сказала, товарищ старший лейтенант госбезопасности,-...

— Тамбовский волк тебе товарищ!— кричит следователь, брызжа слюной вокруг.

— ... чашка Петри с штаммами бактерий, что я передала доктору медицинских наук Ермольевой, взята мной из лаборатории НИИ-48 по указанию товарища Чаганова, ,— устало повторяет Оля, не обращая внимания на крики,— они предназначалась для проведения опытов по тематике Всесоюзного Института Экспериментальной Медицины... Я что арестована? Почему у меня изъяли орден, знаки различия и ремень?

— Нет, про 'арестована' и дальше не надо...— Родос бегом возвращается к столу и заглядывает из-за спины стенографистки в протокол.

Его взгляд на секунду тонет в вырезе её летнего платья, вольнонаёмная сотрудница поощряющее расправляет плечи.

— Кхм, о чём это я? Ах да,— спохватывается следователь,— на этой чашке английское клеймо и надпись: 'лаборатория доктора Флеминга'. Кто такой этот доктор Флеминг?

— Не было там никакой надписи...— отвечает Оля, не поднимая головы.

— Вот на таких мелочах шпионы обычно и засыпаются, это тоже не пиши, Катенька,— молодая симпатичная девушка зарделась,— а наши специалисты не поленились, внимательно под микроскопом изучили чашку и надпись нашли...

Закончив фразу, стенографистка поднимает голову.

— ... Итак, гражданка Мальцева,— продолжает красоваться перед ней Родос,— вы продолжаете утверждать, что, передавая эту чашку Петри в ВИЭМ гражданке Ермольевой, вы выполняли задание своего начальника Чаганова?... Что молчите? Да или нет?... Не хотите отвечать... Хорошо, давайте узнаем, что по этому поводу показывает ваш начальник.

— Начиная со 'что молчите?' писать не надо, правильно, Борис Вениаминович? Наградив подчинённую поощрительным кивком, следователь величественно движется к телефону.

— Соедините меня с санаторием 'Океанский',— грозно произносит он в трубку,— пусть пригласят к аппарату майора госбезопасности Горбача.

— Горбач тоже в 'Океанском'?— захрипела Оля,— можно воды, пожалуйста?

— Что, нет на месте?— следователь кивает и указывает стенографисте на графин с водой,— разыщите, передайте что его вызывает следователь по особо важным делам Родос из Москвы. Это срочно!

— Вы отпустили заговорщика,— желваки заиграли на скулах девушки,— Чаганов в опасности.

— Прекратите нести бред,— взрывается он, бросая трубку на рычаг,— мы ничего не нашли на Горбача! Он— чист!

— Горбач— заговорщик!— поднимается со стула Оля.

— Молчать!— загораются чёрные глаза Родоса, а его рука тянется к кнопке вызова охранника.

Маленький девичий кулачок снизу вверх подбрасывает тяжёлый подбородок мужчины, открывая гладко выбритую скулу, в которую тут же пикой впивается её острый локоток. Следователь ойкает, его грузное тело валится назад и начинает безвольно оседать на пол, скребя ремнями портупеи по тумбе письменного стола и царапая паркет каблуками сапог. Оля бросается к стенографистке, стоящей к ним спиной и наливающей воду в стакан.

— Только пикни,— у носа Кати появляется остро заточенный карандаш,— и не будет глаза. Тихонько опускаешь стакан... молодец, будешь слушаться и тогда всё у тебя будет хорошо, пойдём...

Оля, приобняв за талию, ведёт стенографистку к стулу, та замечает лежащего на полу Родоса, её глаза широко раскрываются...

— А-а-а!— Пронзительный девичий крик прерывается мозолистой ладонью.

— Я всё расскажу, гражданин начальник,— без паузы вступает Оля, взяв Катю за горло,— только не бейте! (и шёпотом) Знаешь вохровца, что сидит за дверью? (та отрицательно машет головой) Платье снимай. (глаза стенографистки снова округляются) Давай, быстро.

Девушка дрожащими руками хватается за подол и, путаясь, тянет платье через голову, Оля тем временем достаёт из верхнего ящика письменного стола своё удостоверение, орден и наган.

— А как же я буду?— глотает слёзы Катя, видя, как быстро скинув гимнастёрку и юбку, похитительница облачается в её платье.

— Я верну, обещаю... туфельки тоже давай... и это, надень пока моё. Катя, а тебе форма идёт... Ну-ну, не плачь... садись вот так... хорошо, смотри мне в глаза... (Оля нащупывает две точки на затылке девушки и слегка придавливает их)... дыши глубже... вот так... поспи.

Обмякшее тело стенографистки, поддержанное крепкой рукой, сползает на пол рядом с начавшим шевелиться и мычать Родосом. Оля рывком обрывает телефонный провод, сгребает свои вещи в Катину матерчатую сумку, суёт листки протокола допроса в папку, лежащую на столе и, прижав их к груди по дороге к двери слегка задевает ногой приподнявшуюся голову Родоса.

— Хорошо, Борис Вениаминович,— 'стенографистка' на секунду замирает в двери,— одна нога здесь другая там.

Поднявшийся со стула вохровец так и замирает, не спуская глаз со стройных ног девушки, летящей по коридору к боковой лестнице.

'Нечего даже пытаться выйти отсюда через проходную по Катиному удостоверению,— девушка в нерешительности останавливается на лестничной клетке,— спиной к вохровцу не повернёшься, будут сличать лица внимательно... Здание Управления стоит на крутом обрыве, спускающемся к заливу, потому все машины подъезжают к центральному входу. На нижних этажах окна забраны решёткой, на верхних, кажется, нет и есть ещё крыша. Тогда быстрее наверх, молодые девушки на Дальнем Востоке— предмет пристального внимания'...

Два молодых водителя, больше часа 'загоравших' в ожидании начальства на небольшом 'пятачке' сбоку от Управления, застывают с открытыми ртами при виде представления, разыгрывающегося перед их взорами: молодая девушка, не обращая внимания на всплывающий пузырями подол голубого шёлкового платья, начинает спускаться по водосточной трубе с крыши. Её голые ноги в туфельках под цвет платья сами находят опору, ступая на чугунные ухваты, вбитые в каменную стену, а мускулистые руки уверенно перебирают по жестяной трубе.

— Ах...— синхронно выдыхают парни, когда кусок штукатурки из-под ноги отважной скалолазки летит вниз к их ногам.

Третий этаж... второй... первый... Последний раз сверкнув белыми бёдрами и обеими руками обуздав взлетевший к поясу подол, Оля оборачивается к застывшим водителям.

— Поспорила с девчонками из вохра,— девушка снимает с шеи болтающуюся сумку, достаёт красное удостоверение и трясёт им перед оловянными глазами парней,— мальчики, будете моими свидетелями...

— ...ой, лиф у платья немного порвался,— Оля прикрывает руками грудь,— кто из вас свободен? Тут недалеко, я покажу...

* * *

— Как я люблю это место,— маршал облегчённо откидывается на спинку бамбукового кресла и любуется открывшимся видом на Амурский залив с террасы трёхэтажного особняка белого камня, который в санатории называют 'домиком Блюхера',— тишина, спокойствие...

— Да, красота,— в один голос поддакнули расположившийся рядом Горбач и стоящий рядом адъютант маршала.

Последний даёт знак двум девушкам, закончившим сервировать стол, чтобы уходили.

— Ты тоже садись, Михаил,— кивает ему Блюхер,— выпьем вместе в первый и, может быть, в последний раз, как пить дать, погонит меня со службы Сталин. — Не говорите так, товарищ маршал...— деланно пугается адъютант, споро наполняя рюмки и подкладывая на тарелку шефа вяленого лосося и красной икры.

— Вы видели, как сегодня на переговорах,— перебивает его Блюхер и залпом, как воду, выпивает рюмку водки,— товарищ Апанасенко— то, товарищ Апанасенко— сё. Тут рядом стоит командующий фронтом, маршал, но его никто не замечает, как нету его... никому не интересно его мнение... ни Сталину, ни Будённому, никому...

Блюхер вновь резко наклоняется к столу и выпивает рюмку адъютанта.

— Думаете, что всё так серьёзно, товарищ маршал?— Горбач поспешно берёт свою в руки.

— Звоню Поскрёбышеву, он отвечает— у Сталина совещание. Понятно, что занят, только раньше находилась у него минутка поговорить с товарищем Блюхером, откладывал все дела, а сейчас— короткий разговор. И трубку бросает... холуи хорошо чуют, настроения хозяина.

— Так, может быть, с другой стороны зайти?— старший майор греет в руках рюмку.

— С какой такой другой?— Блюхер наливает себе из запотевшего графинчика.

— Помните, товарищ маршал, майора госбезопасности Чаганова? Того, что товарища Кирова спас? Так он сейчас в этом санатории долечивается, здесь неподалёку, в одном из охотничьих домиков. Пригласите его к себе, скажем, на морскую прогулку, и поговорите с ним в непринуждённой обстановке. Не откажется майор личное письмо передать...

— А что, дело говоришь, майор,— Блюхер прикрывает глаза, прислушиваясь к внутренним ощущениям после третьей выпитой, и медленно выдыхает,— организуй это дело...

— Товарищ Горбач,— на террасе появляется порученец маршала,— вас к телефону.

— ... это ты отлично придумал!— счастливо улыбается маршал,— рано ещё списывать Блюхера со счетов.

— Разрешите ответить на звонок, товарищ маршал?— поднимается со стула старший майор.

— Давай быстро,— большая голова Блюхера утвердительно мотнулась.

Адъютант начинает потчевать шефа закусками, Горбач спешит на выход и, проходя мимо порученца, шепчет: 'Останься, послушай тут'.

— Как в больнице?! Как это произошло? А Мальцева в сознании? Стенографистка исчезла...— костяшки пальцев старшего майора, сжимающие трубку, побелели,— Цикановскому уже доложили? Он выезжает? Хорошо, держите меня в курсе.

* * *

— Ну ещё, Верочка, один кружок,— поднимаю голову и искоса смотрю на сержанта НКВД, неотступно следовавшего за нами во время прогулки по аллеям парка, а теперь присевшего на скамейку, откуда виден весь наш маршрут,— и на сегодня хватит.

— Ой, товарищ Чаганов,— защебетала медсестра,— будет мне на гоняй за это от Анны Алексеевны: только первый день как кризис миновал, а вы от каталки отказались и уже такую нагрузку себе даёте...

— ... 'и звала его не по имени и даже не имени отчеству, а по фамилии: товарищ Бендер'. Кстати, Вера, а почему вы Аню по имени отчеству называете, а она вас просто по имени? Вы же почти ровесники.

— Потому, товарищ Чаганов,— охотно отвечает она,— что в больнице по имени-отчеству называют только врачей, а медсёстры до пенсии остаются Надями и Верами.

'Куда Оля запропастилась, четыре часа уже прошло'?

— А где и когда ты Анну Алексеевну в последний раз видела?— мелкая гравийная крошка скрипит под нашими ногами.

— Так перед самым отъездом в коридоре, она с какими-то военными уходила. Крикнула мне, что сама приедет в санаторий через час из кого-то БэДэ...

'Большой Дом? В НКВД'?

— В каком звании были те военные?— спрашиваю я безразличным голосом.

— В сапогах, двое молодых, а один такой солидный...— закусила губу девушка,— фуражка с синим верхом и красным кантиком. А ещё смешной такой случай со мной случился: я тут в санатории перед уколом в главный корпус бегала шприцы стерилизовать и там встретила товарища Горбача, а с ним рядом— ну вылитый вы, товарищ Чаганов. Фигура, рост, цвет волос, глаз... причёска— не отличишь... даже отметина на голове. Я опешила, стою смотрю на него, глазами хлопаю, а он внимание на меня не обращает, нос задрал, привык, видно, что его с вами путают.

— Горбач видел тебя тогда?

— Нет, он спиной ко мне стоял,— насторожилась Вера, заметив моё озабоченность,— сказал тому, похожему, что б был готов к шести, встречаемся, мол, на причале и так, не оборачиваясь, пошёл по коридору...

— Во что был одет тот похожий?

— В форму военную... сапоги, фуражка...

'Мой двойник из 'НИИ-ЧаВо'? Если да, то что он здесь делает с Горбачом'?

— Сколько времени?— мои швейцарские часы растворились в тумане войны.

— Около шести, я думаю...

'Надо делать ноги, но как оторваться от соглядатая'?

Из боковой аллеи появляется женская фигура в белом халате, подходит к нашему сержанту, развалившемуся на скамейке, и склоняется над ним.

— Чаганов, Вера, помогите!— раздаётся до боли знакомый командный голос.

— Анна Алексеевна, ну наконец-то!— радостно взвизгивает медсестра,— пациент меня совсем не слушается! А что с товарищем случилось?

* * *

Медсестра круглыми глазами смотрит на разгром, учинённый в доме в наше отсутствие: сломанный стул, перевёрнутый стол, разбитый графин и стаканы. На полу лежит связанный полотенцами Горбач с кляпом во рту и что-то мычит, Оля привычными движениями на автомате вяжет руки и ноги сержанту, выпрямляется и смотрит на часы.

— Шесть пятнадцать,— выдыхает она, перехватывает взгляд Веры и подмигивает ей,— так надо, это японские шпионы, а я— лейтенант госбезопасности. Чаганов подтверди. Вера начинает заваливаться назад, и я едва успеваю подхватить её.

Горбач начинает биться на полу и рычать, Оля вынимает кляп из его рта.

— Мальцева, ё* *ь, ты сорвала операцию, которую мы готовили полгода!

Москва, Кремль, кабинет Сталина. 11 августа 1938 года, 18:00.

— Проходите, товарищ Берия,— Сталин, вопреки обыкновению встречать гостей в центре кабинета и здороваться с ними за руку, остался сидеть за письменным столом,— докладывайте. Нарком, не глядя на собравшихся членов Политбюро, быстрым шагом проходит к столу для заседаний и встаёт у его дальнего от вождя торца.

— Как вы все, товарищи, уже наверно слышали,— хриплым голосом начал он,— три часа назад во Владивостоке застрелился маршал Блюхер...

— Это точно? Сам застрелился?— перебивает его Ворошилов в непривычном для него, но также тщательно отглаженном, как раньше военная форма, гражданском костюме,— или, может быть, помогли ему?

— Судмедэксперт ещё не дал своего заключения, но, как докладывает Цикановский, на первый взгляд— сам.

— Это который Минаев, что под началом Курского работал? Бывший эсэр...— подаёт голос Пятницкий.

— Рассказывайте всё с начала, товарищ Берия,— хмурится Сталин и поднимается со стула,— всю предысторию.

— Хорошо,— кивает нарком,— примерно полгода назад, пересматривая дела арестованных при товарище Ежове военных, вновь назначенный начальник Управления НКВД по Дальневосточному краю старший майор Горбач обнаружил протокол допроса расстрелянного полковника Разведупра Тарханова. В нём полковник показывает, что на Дальнем Востоке бывшим начальником Политуправления РККА Гамарником в армии, НКВД, партийных и советских органах была создана глубоко законспирированная подпольная организация,...

— Этот мог,— вздыхает Молотов,— царь и бог был на Дальнем Востоке. В одном лице совмещал и партийную, и советскую власть. Блюхер при нём на побегушках был.

— ... которая ставила целью захват власти в стране, путём вооружённого мятежа на Дальнем Востоке, в Сибири и подготовки условий для переворота в Москве. Организация, как я уже сказал, была разбита иерархические ячейки, где каждый её член знал...

— Нам не надо объяснять, товарищ Берия,— улыбается Киров,— тут все с младых ногтей в таких состояли.

В кабинете раздался весёлый смех, который подбодрил насупленного наркома.

— ... короче, после самоубийства Гамарника при товарище Ежове удалось выявить лишь несколько таких ячеек. Перед нами товарищем Сталиным была поставлена задача вскрыть эту организацию, не прибегая к арестам без разбора, как это планировалось при прежнем руководстве НКВД. Поэтому показания Тарханова были засекречены, тем более конкретных данных они содержали мало. Работа по проникновению в организацию продвигалась медленно, точнее, просто стояла на месте...

— Надо было тебе, Лаврентий, Блюхера арестовать,— почёсывает скулу, сидящий рядом Микоян,— и допросить его хорошенько...

— ... у нас не было уверенности, что Блюхер вообще состоит в организации,— нарком тянется за графином,— слишком явно он конфликтовал с Тухачевским... В общем решили мы 'в тёмную', не раскрывая целей операции, подключить еще одного нашего сотрудника, точнее, сотрудницу чтобы она могла свежим взглядом взглянуть на ситуацию... нет ли саботажа в Управлении Дальневосточного края.

— И она вмиг разоблачила Горбача, который скрыл важный документ, так?— из-за спины Берии раздался насмешливый голос Сталина.

— С Минаева надо было начинать,— ворчит Пятницкий, дождавшись когда стихнет смех,— он у вас, товарищ Берия, продолжает возглавлять контрразведку без утверждения в ЦК.

— Временно исполняющим обязанности,— жадно глотает воду вспотевший Берия,— не хватает опытных людей... Затем после отказа двигателя самолёт с Чагановым...

— Более чем странного отказа...

— Подождите, товарищ Пятницкий, не мешайте,— на выручку наркому приходит Ворошилов,— он и так сбивается всё время.

— ...Расследование этого авиапроисшествия продолжается,... кхм, в результате совместной с моряками операции Чаганов был освобождён и, кроме того, нами были захвачены в плен атаман Семёнов, японский офицер генштаба капитан Накамура и германский дипломат Штольце, сотрудник военной разведки...

— Хороший улов.— потирает руками Каганович, ловя взгляд вождя.

— ...но наиболее ценной добычей оказался шифроблокнот японца. Все радиограммы он успел уничтожить, однако в блокноте остались несколько неиспользованных листов. Самого капитана нам всё равно придётся отпустить, японская сторона согласилась выдать за него ближайших соратников атамана, на чьих руках кровь сотен советских людей, но пока он находится у нас, мы решили устроить радиоигру. Органам было известно, что с нашей территории время от времени, ведутся радиопередачи, причём корреспондентом является радиостанция на территории Маньчжоу-Го: удалось запеленговать место откуда приходит подтверждение приёма, так называемая 'квитанция', последняя такая— пришла из района озера Хасан. Считалось, что передачи ведут японские шпионы, поскольку основным местом выхода в эфир был район Владивостока, где проживает довольно большое число японцев. Поскольку Накамура давать показания отказался, то мы вплотную занялись его радистом, также попавшим в плен. И вот на допросе он показал, что все передачи велись на русском языке...

— Свои, значит...— загудели собравшиеся.

— ...да свои,— продолжил Берия, дождавшись тишины,— поэтому видимо нам и не удавалось расшифровать эти радиограммы. Японский радист не понимал, что передаёт и принимает, поэтому ничего больше полезного сообщить не смог, кроме частоты и времени следующего сеанса связи. И вот, наконец, два дня назад пришла шифровка, в которой некто Пансоф сообщает о предложениях Апанасенко в Москву по линии разграничения войск и по уточнённой линии границы, почти дословно цитирует.

— Тогда выходит, Коба, что хвалёный 'Айфон' постороннему прослушать можно?— привстаёт с места Молотов.

— Или, что вероятнее,— быстро отвечает Берия,— утечка произошла из штаба армии или фронта... А в конце радиограммы он просит срочно передать ему денег, пятьсот тысяч рублей на непредвиденные расходы...

— Ничего себе аппетиты,— присвистнул Каганович.

— ... мы за эту срочность сразу уцепились и предложили через три дня встретиться в море в нейтральных водах у одного из небольших островов. Ещё мы задали вопросы о здоровье Чаганова и его местоположении... Пообещали за его голову десять миллионов рублей.

— Вы что же это, сознательно натравливали их на Чаганова?— возмущённо кричит Киров.

— И в мыслях не было, мы планировали использовать в качестве приманки двойника Чаганова, нашего сотрудника. Понимаете, товарищи, мы хотели чтобы враги проявили свою суть, это называется у нас 'момент истины'...

— На живца решили ловить,— понимающе кивает Ворошилов,— и что дальше случилось?

— Случилось то, чего мы не ожидали,— опускает голову Берия,— поскольку Чаганов личность известная, а в госпитале могли быть глаза и уши заговорщиков, то решили на всякий случай его открыто перевезти из больницы в тот же санаторий, где планировалась операция, чтобы уже там произвести подмену. Мальцеву, которая тоже, как и Чаганов, была не в курсе нашей операции, пригласили в местное управление НКВД, для прояснения некоторых вопросов, возникших к ней. В ходе беседы, наш сотрудник, случайно упомянул, что Чаганова в санаторий 'Океанский' повёз старший майор Горбач. Мальцева, которая считала Горбача заговорщиком, возмутилась этим: между ней и следователем Родосом возник конфликт. Надо отметить, что Родос превысил свои полномочия, вёл себя с Мальцевой грубо и пытался арестовать её: в результате она нейтрализовала следователя и отправилась на помощь Чаганову...

— Постойте, постойте, как это 'нейтрализовала и отправилась'?— Пятницкий вытаращил глаза на наркома,— а где была охрана Управления? Как ваш следователь позволил ей себя 'нейтрализовать'?

Последнее слово секретаря ЦК было буквально пропитано ядом.

— Если вас интересуют детали, товарищ Пятницкий,— глаза Берии потемнели от злости,— то Мальцева отправила его ударом кулака в нокаут, затем заставила обменяться одеждой стенографистку, которая тоже находилась в кабинете, её она каким-то образом усыпила без рукоприкладства. Вышла из допросной, дежурный вохровец принял её за стенографистку, поднялась на крышу и спустилась по водосточной трубе. И всё это при свете дня...

— Не может быть... без посторонней помощи? — ... почему без помощи, с помощью,— в голосе Берии неожиданно послышались завистливые нотки,— спрыгнув на землю, Мальцева попросила водителя начальника городского Управления НКВД Гвишиани подвезти её в санаторий 'Океанский', что находится в 20 километрах от Владивостока, тот охотно согласился...

В кабинете послышали негромкие смешки.

— ... к тому времени пришла в себя стенографистка и сообщила, что Мальцева называла Горбача заговорщиком и намеревалась отправиться в 'Океанский' спасать Чаганова. Капитан госбезопасности Гвишиани дал приказ срочно выставить охрану на въезде в санаторий, у палаты Чаганова и на всякий случай у 'домика маршала'. Запретил без его разрешения впускать кого бы то ни было внутрь. Но Мальцевой на его автомобиле уже удалось проникнуть внутрь санатория...

— Почему Горбач и Гвишиани не поставили вас в известность о происходящем?— подал голос, молчавший до сих пор Жданов.

— Они пытались связаться с Цикановским, но он был недоступен, ехал на поезде из Хабаровска во Владивосток.

— А что дальше-то было? С водителем?— интересуется Каганович, оглядываясь по сторонам.

— Мальцева 'нейтрализовала' Горбача и освободила Чаганова,— зло усмехнулся Пятницкий,— а Блюхер со страху застрелился... или его застрелили чтоб не болтал. НКВД оказалось не на высоте.

— Да, здесь вы правы, товарищ Пятницкий,— сжимает кулаки Берия,— ответственность за провал операции лежит полностью на мне. Прошу Политбюро рассмотреть вопрос о моём снятии с работы.

На лицах собравшихся отражается весь спектр чувств: от злорадства до сожаления и от интереса до скуки.

— Спасибо, товарищ Берия,— Сталин подходит к наркому и жмёт ему руку,— ступайте и продолжайте работать, мы сообщим вам о нашем решении.

* * *

— Ну рассказывай, Лаврентий,— вождь открывает стеклянную дверцу посудного шкафа и достаёт хрустальный графин с рубиновой жидкостью,— какая муха тебя укусила сегодня на политбюро? Попробуй, какое вино из Гори мне на прошлой неделе прислали...

Невысокий резной столик в кабинете Кремлёвской квартиры уставлен вазами с южными фруктами, лёгкая штора слегка колышется под летним ветерком из открытой форточки.

— Товарищ Сталин,— нарком не замечает налитого бокала,— вы же сами обещали при моём назначении отпустить, если не будет получаться... отвык я от чекистской работы. Правильно товарищ Пятницкий говорит... я же строитель, а не...

— Пятница у нас, конечно, товарищ в этом деле авторитетный,— мягко перебивает его Сталин,— но в вопросах кто друг, а кто враг и сам не раз попадал впросак. Ты, Лаврентий, угощайся. Чует моё сердце дело не только в этом, так?

— Да вы правы, товарищ Сталин,— делает глоток из бокала Берия,— не только... Не чувствую я себе хозяином в наркомате. Некоторые сотрудники, чувствуя поддержку высоких покровителей, творят что хотят. Например, вот этот случай со следователем Родосом: согласен, что он превысил полномочия и перелом челюсти ещё долго ему будет об этом напоминать, но если бы это была не Мальцева, то его действия можно было бы рассматривать вполне законными.

— Что такое?— хмурится вождь.

— Дело в том, что когда эта девушка обратилась напрямую к товарищу Кирову по поводу 'панацеи' для Чаганова, я приказал провести проверку. Оказалось, что уже почти год, то есть с того момента как я вступил в должность, в микробиологической лаборатории Всесоюзного Института Экспериментальной Медицины ведутся работы по этой теме... по договору с ОКБ Чаганова. Полгода назад Мальцева принесла Ермольевой, заведующей этой лаборатории, принесла чашку Петри, такое плоское блюдце с крышкой, с образцом какой-то бактерии, которая очень помогла продвинутся в работе над лекарством. Наши люди отыскали эту чашку, Мальцева по какой-то причине, видимо в связи с отъездом, не успела забрать её обратно, изучили её и обнаружили на ней интересные надписи на английском языке...

Сталин берёт папиросу 'Герцеговина Флор' и чиркает спичкой.

— ... надписи были незаметны при обычном освещении, но при скользящем, то есть при угле падении луча близком к нулю, удалось их прочитать. Оказалось, что чашка эта из лаборатории доктора Флеминга, английского микробиолога из Лондона...

Вождь глубоко затягивается и медленно выпускает дым через нос.

— ... Вы понимаете, товарищ Сталин, сотрудники НКВД без ведома начальника вступают в контакт с представителями иностранного государства: пятьдесят восьмая статья. Допускаю, что они действуют в нашу пользу, но как я могу работать в таких условиях?

— Я вас понял, товарищ Берия,— тремя большими затяжками вождь заканчивает папиросу,— наверное действительно давно уже следовало забрать их от вас... Поступим, следующим образом: вы даёте им отпуск для поправки здоровья в сочинский санаторий, а я за это время подумаю куда перевести Чаганова с Мальцевой от вас. По рукам?

— По рукам, товарищ Сталин.— облегчённо улыбается нарком.

— Одну вещь я не понял из твоей записки, Лаврентий,— вождь поднимается со стула, давая понять что разговор окончен,— этот Флеминг тоже работает над 'панацеей'?

— Достоверно неизвестно,— тоже встаёт Берия,— после открытия им в 1928 году лекарственного вещества, пенициллина, публикации в научных журналах постепенно сошли на нет, но я дал задание нашей резидентуре в Лондоне проверить ситуацию, вполне может быть что секретятся англичане.

Глава 5.

Сочи, дача Сталина.

4 сентября 1938 года, 21:00.

Проливной дождь не успевает вымочить нас за те пару секунд, что мы с подругой бежали от машины вождя к крыльцу, под навесом которого нас встречает Власик.

— Исхудал то как,— попадаю в объятия располневшего начальника охраны, его взгляд при этом одобрительно скользит по Олиной фигурке,— кожа да кости... нет-нет, это я не про тебя, милая, у тебя то как раз всё при всём... это я к тому, что плохо кормишь... мужа?

— Не берёт меня замуж Чаганов,— в тон Власику отвечает подруга,— не нагулялся видно ещё... а зачем мне чужого мужика кормить...

За его спиной прыскает в передник Валентина Истомина, кухарка вождя, тоже немного располневшая с нашей прошлой встречи год назад.

— Ошибаетесь, товарищ Мальцева,— Власик широким движением приглашает нас внутрь,— путь к сердцу мужчины лежит...

— ... вот от этого Чаганов и худеет,— окончание Олиной фразы тонет в громком низком ржании начальника охраны и высоком тонком писке Валентины.

'Умеет находить общий язык с людьми, мне— учиться и учиться'.

— Добрый вечер, товарищ Сталин.

Из-за двери, улыбаясь, на нас внимательно глядит вождь.

* * *

После плотного ужина, названного хозяином дачи обедом, перемещаемся на застеклённую веранду, где уже сервирован столик с вином, минеральной водой и фруктами.

— Пригласил я вас сюда, молодёжь,— с удовольствием пыхнул ароматным дымом Сталин,— чтобы предложить перейти на другую работу...

'Права, значит, была Оля: гонит нас Берия из НКВД. И то сказать, какому начальнику нужны такие подчинённые, которые нарушают инструкции о запрете полётов для некоторых категорий должностных лиц, не ставят его в известность о своих действиях за границей, да и лояльность которых под вопросом? Берия— человек амбициозный, наверняка рассчитывает стать преемником Сталина (почему нет? Сталин же смог) или, по крайней мере, 'серым кардиналом', правящим из-за спины номинального главы. Зачем ему иметь у себя под боком людей Кирова, его возможного соперника в борьбе за власть'?

Мы с подругой вежливо молчим, ожидая продолжения.

— ... но прежде, чем говорить об этом,— голос вождя становится жёстче,— мне бы хотелось прояснить с вами некоторые вопросы. Второй раз за очень короткий срок из недр вашей организации, как чёрт из табакерки, выпрыгивает новое лекарство, причём такое, что способно произвести переворот в лечении самых опасных в мире болезней. Кроме лекарств, как из рога изобилия сыплются сплавы, с небывалыми свойствами, невиданные приборы и технологии в десятке разных отраслей. Это всё уже нельзя объяснить случайным стечением обстоятельств или счастливым озарением...

'Полностью согласен'.

— ... трудно также объяснить все эти чудеса злыми замыслами наших врагов, которые пытаются внедрить своих агентов в правительство нашей страны: всё это можно было сделать с куда меньшими затратами. Ваша скрытность в разговорах между собой наедине и применение специальных приёмов и средств чтобы избежать прослушки вызывают, однако, подозрения, что вам есть что скрывать. Думаю, что настало время нам объясниться.

В глазах вождя сверкнула молния, в доме погас свет, а через секунду нас накрыл оглушительный раскат грома. Хлопнула дверь в гостиную, в ней с подсвечником в руках появилась Валентина. На лестнице раздались голоса, затопали сапоги и через минуту неподалёку застучал генератор и тускло загорелась лампочка над столиком.

'Что ж настало так настало, времени на раздумье мне не надо, к этому разговору мы с Олей давно готовы: мы сознательно с некоторых пор почти прекратили дозировать информацию из будущего и даже без пенициллина у Сталина возникли бы те же самые вопросы'.

— Это случилось 1-го декабря 1934 года...— начал я, отхлебнув 'Нарзана'.

Если вкратце, то суть моего рассказа сводилась к следующему: во время сеанса в кинотеатре 'Арс', где я был с друзьями, потерял сознание или заснул, очнулся, когда фильм уже закончился, сильно болела голова и так далее. После известных событий, выйдя из больницы обнаружил у себя, необычные способности: феноменальную память, быстроту мыслей, улучшенное зрение, слух, улучшилась мускульная сила, реакция. Начисто пропал сон...

— Вообще не спите?— Сталин повернул голову в сторону Оли.

— Вообще, товарищ Сталин,— кивает подруга,— достаточно часок полежать с закрытыми глазами и чувствуешь будто проспал шесть часов.

— ... затем в голове стали появляться обрывки, а иногда довольно полные описания технологических процессов, приборов... всё больше по электронной технике...

— А у меня по физкультуре, медицине и химии,— даёт мне передышку подруга,— было многое непонятно, поэтому пошла в медицинский институт, многое изучала самостоятельно...

— ... я пытался ставить эксперименты, проверять данные... многое оказалось верным. Стал делиться этими знаниями с другими инженерами, выдавая их за сведения, полученные оперативным путём за кордоном. Поначалу считал, что причиной моей 'гениальности' было ранение головы, но затем узнал о болезни Любы Щербаковой, встретился с Аней. Она сама меня нашла, не знала к кому обратиться за помощью пока не прочла обо мне заметку в газете, рассказала о себе, о схожих 'симптомах'. Я-то хотя бы заканчивал институт, а она вообще едва читать умела до этого, поэтому меня так поразили её успехи... взял её к себе, помог с документами.

— Вы же не были знакомы до 'Арса', так?— испытывающе смотрит на нас вождь.

— Так, товарищ Сталин, я в кинотеатре рядом с их компанией сидела... а познакомились мы позже, когда я вышла из тюрьмы...

'Даже бровью не повёл, ожидаемо, Киров ему всё рассказал, да и не только он, всех наверно допросили'...

— ... там у меня как будто глаза открылись на мою жалкую жизнь, решила поменять всё...

— Как вам удалось вылечить Щербакову?— неожиданно перебивает её вождь.

'Сколько же томов насчитывает наше с Олей дело'?

— В который раз, в первый или во второй?— беру инициативу на себя.

— В обоих,— мячик снова на моём поле.

— В первый раз, в Ленинграде в больнице всё вышло само собой. Думаю, там сыграло роль моё появление ведь Люба меня тогда любила. Это помогло ей прийти в себя, болезнь отступила, но полностью не прошла, а во второй— товарищ Мальцева испытала на ней свою силу гипнотизёра, где вместо хрустального шара использовался проектор и картины Малевича.

Мы отошли на следующий рубеж обороны, от идеи рассказывать о нашей жизни в будущем отказались сразу: если такая информация даже случайно попадёт к соратникам вождя, то нам не жить... Решили ограничиться пока наукой и техникой и без всяких объяснений.

Сталин встаёт с плетёного кресла и начинает в задумчивости ходить по веранде, мы с Олей замираем в ожидании.

— Хм,— наконец прерывает молчание вождь после длинной паузы,— несмотря на своё духовное образование, я, всё-таки, убеждённый материалист и к мистике для объяснения ситуации прибегать не стану. Случай действительно очень необычный: три человека в одно и то же время, в одном и том же месте подверглись воздействию неизвестных лучей. На двоих они повлияли благотворно, третья— попала в психиатрическую больницу, где ей помог поправиться раненый в голову возлюбленный, который лечил её наложением рук...

— Один китаец научил в Ташкенте, где я беспризорничал, шарлатан... первое, что в голову пришло при виде Любы.

'Неужели и китайца того нашли'?— замечаю утвердительный кивок вождя.

— ... Девушку вылечили,— продолжает Сталин,— но такой же талантливой, как её соседи по креслу в кинотеатре, она не стала. Похоже на неудачную попытку... чего?

— Товарищ Сталин, наши нашли что-то необычное в зрительном зале?— прерываю вновь воцарившееся на веранде молчание.— Мы сидели на первом ряду, никто больше не пострадал, то есть облучатель находился, вероятнее всего на сцене перед нами на сцене за экраном...

— Что? Нет, ничего не нашли...— рассеянно отвечает он,— хорошо, оставим это пока, но напоследок не могу ни задать несколько вопросов: почему вы три года назад не пришли ко мне и не рассказали всё? Зачем было столько сил тратить на сокрытие своих мыслей, дел, рисковать жизнью?

— А вы, товарищ Сталин, были готовы были тогда просто выслушать нашу историю, в изложении студента-недоучки, несовершеннолетней уголовницы и пациентки психбольницы?

— Резонно, хотя подобная рассудительность нехарактерна для людей столь молодого возраста...

'Зато мои последние приключения на Дальнем Востоке вполне себе соответствуют... прикрывает веки, похоже мы подумали об одном и том же'.

— ... Хм,— под кожаными сапожками вождя едва слышно поскрипывает деревянный настил веранды,— есть мнение, что служебные обязанности сотрудника НКВД отнимают у товарища Чаганова слишком много времени...

'Покер фейс'.

— ... поэтому возникло предложение переместить его на место, где бы его тяга к научной и инженерной деятельности была бы удовлетворена в наибольшей степени...

Я замираю, боясь пошевелиться.

'Неужели принимаются мои предложения, которые я послал в Секретариат вождя незадолго до командировки на Дальний Восток'?

— ... Мы хотим вообще избавить НКВД от несвойственных ему функций, по крайней мере, части из них. Предлагается создать Спецкомитет ?2 при СНК по вопросам Радиопромышленности, Автоматики и Связи, в него войдёт также Центр дешифровки, который переименовывается в Лабораторию номер 1 и участок по подготовке ключей шифрования, который переименовывается в Лабораторию номер 2. На должность председателя Спецкомитета ?2 рассматривается кандидатура товарища Чаганова... 'Я же предлагал Завенягина, сейчас он замнаркома черной металлургии. Неужели всё же решили направить его в Норильск'?

— А товарищ Завенягин,— 'прочитал' мои мысли Сталин,— возглавит Спецкомитет ?3 по вопросам цветной металлургии.

* * *

Неделю назад, прямо с поезда, заглянув к себе на Большую Татарскую, застаю на проходной взволнованного Пересыпкина, который обычно исполняет обязанности начальника СКБ во время моего отсутствия, нервно вышагивающего туда-сюда, рядом с ним вытирает пот со лба инженер Дричек.

— Алексей Сергеевич, как хорошо, что вы приехали,— облегчённо вздыхает Пересыпкин,— понимаете, нас срочно вызывают к товарищу Молотову показывать 'сплав'.

Наш трудовой подарок к Первомаю, инструментальная сталь для резцов и фрез, в наркомате машиностроения поначалу прошёл почти незамеченным: 'да, сталь неплохая, но где взять для его производства карбид титана? Покупать за золото за границей'? Всё вдруг изменилось после встречи с Иваном Гудовым, депутатом Верховного Совета, с которым я разговорился в спальном вагоне 'Красной стрелы' по дороге в Москву.

— Так ты тот самый 'рабочий Гудов', что баллотировался по Ленинскому округу?— с первой минуты мы перешли с Иваном на ты.

— Он самый,— отвечает большеголовый невысокий крепыш в майке, под которой заиграли тяжелые грудные мышцы тяжелоатлета,— первый раз, понимаешь, еду в самом вагоне, раньше только под ним...

— Между угольными ящиками,— понимающе киваю я головой.

— ... так ты что, тоже из беспризорников? Вот не думал, что Чаганов из наших, всем мы с тобой Советской власти обязаны. Вот взять меня...

Гудов начал рассказывать о своей сиротской судьбе, коммуне для беспризорников, как когда подрос стал в ней воспитателем.

— ... три года назад я был чернорабочим, тачку с деталями на станкостроительном заводе имени Орджоникидзе по пролёту возил, а теперь фрезеровщик— стахановец, орденоносец, депутат Верховного Совета. За руку здороваюсь с лучшими людьми страны! Сам нарком машиностроения товарищ Брускин советуется со мной.

— Так ты фрезеровщик,— уцепился я за ключевое слово,— в газетах писали просто станочник, что девять норм в смену даёшь.

— Фрезеровщик!— расправил плечи Гудов,— нас часто с токарями по металлу путают, а напрасно! У токаря режущий инструмент стоит на месте— вращается заготовка, из которой он делает деталь. У нас же фрезеровщиков— всё наоборот: вращается сам режущий инструмент, а обрабатываемая деталь стоит на месте. Есть фрезы хвостовые, торцевые, угловые...

— А такие есть, чтобы разборными были, где режущая часть сменной была?

— Есть, сборная называется,— вопросительно смотрит на меня Иван,— ещё головки фрезерные бывают со сменными пластинами, а тебе, Алексей, зачем?

— Да вот замутили мы в КБ сплав стальной, хотим испытать его в деле.

— Лёшка!— телефонная трубка чуть не взорвалась от Гудовского баса через три часа после нашего разговора,— твоя сталь такая быстрорежущая, что я теперь не девять норм буду давать, а три раза по девять!

— Это ж сколько будет?

— Приезжай на завод, сам увидишь!— не обращает внимания на мой подкол Иван.

Но тогда встретиться нам не пришлось, снова нужно было ехать в Архангельск.

К проходной, как океанский лайнер, разгоняющий портовые судёнышки— 'эмки', пришвартовался огромный правительственный 'Бьюик'.

'Надо ехать,...— мощная машина мягко трогается,— не хотелось бы, конечно, зная прохладное отношение ко мне Молотова, обсуждать вопрос со сплавом без поддержки, но делать нечего— Пересыпкина никто вообще слушать не станет. Куда направляемся? В Кремль? Нет, объезжаем его, едем к Охотному ряду, а... понятно, к зданию Совета Труда и Обороны. СТиО уже нет, дом числится за Совнаркомом'.

На входе вохровец внимательно смотрит на меня— не узнаёт, шутка ли, потерял почти двадцать килограмм. Проходим в просторную комнату на втором этаже, где вижу Гудова и группу людей с ним, наверное, со станкостроительного завода, тоже странно глядящих в мою сторону.

— Что тут происходит? Я, как говорится, с корабля на бал.

— Заседание Экономического Совета,— осторожно пожимает мне руку Иван, с тревогой заглядывая в глаза,— Вознесенский председательствует.

'Живём! Как это я забыл: Сталин и Молотов всегда вместе выезжают из Москвы на отдых: один в Сочи, другой— в Ялту. На хозяйстве остаётся Киров'.

Высокая, обитая кожей, дубовая дверь бесшумно открывается, из-за неё появляются красные, как из парной, люди в помятых костюмах, облегчённо вздыхают и торопятся к выходу. Подгоняемый референтами заместителя председателя Совнаркома, директор завода Ефремов формирует нашу колонну (мы с Гудовым впереди), под рассеянными взглядами наркомов и их заместителей, сидящих за столом для совещаний, рассаживаемся на стульях, расставленных у стены огромного кабинета.

— Что тут у нас?— хозяин кабинета, высоколобый молодой человек в чёрном костюме без галстука, заглядывает в записи,— завод имени Орджоникидзе, кто будет докладывать?

— Товарищ Гудов.— привстаёт с места директор.

— Не так сели,— сбоку от меня вырастает проворный референт,— прошу вас за стол, товарищ Чаганов.

— Стахановца, значит, заместо себя вперёд выставляете,— смеётся Вознесенский,— ладно, тогда позволю себе вопрос не по повестке: как вам, Иван Иванович, удаётся перевыполнять сменную норму в девять раз? В чём тут секрет?

— Директор у него видно ушлый, — пробурчал себе под нос, мой сосед справа,— небось нормы последний раз менял при царе горохе.

— Не стану говорить за всех,— Гудов, вышедший в центр комнаты, обиженно оглядывается на него,— наверное и такое случается, но отвечу за себя...

В мгновение ока на столе перед нами появляются чертежи, таблицы и даже набор фрез. Подрагивающим иногда от обиды голосом Иван начинает подробно объяснять свой метод: одновременная работа сразу несколькими фрезами, внедрение поворотного столика, на котором во время обработки одной детали идёт установка другой, использование для резки прямого и обратного хода фрезы.

— Да эти ваши рекорды только мешают ритмичной работе предприятия,— заводится мой сосед,— ну выполните вы за смену план по одной детали на полгода вперёд и что толку?

— Позвольте,— встаёт со стула технический директор завода,— а почему о том, как спланировать работу цеха или завода должен думать рабочий у станка? Мы, инженеры, должно товарищу Гудову в ножки поклониться, он показал нам, что нормы и технологические карты, что мы получили от иностранцев вместе со станками— отсталые, составленные ими специально для русских, они на двадцать процентов ниже, чем для немцев. Что скорости резания в разы ниже, чем способен выдать станок.

— Нельзя превращать завод в исследовательскую лабораторию!— почти кричит оппонент.

— А без этого завода нет!— не сдаётся тех директор.

— Позвольте мне,— вступает в разговор, молчавший до сих пор нарком машиностроения Брускин, грузный лысоватый человек лет сорока,— я внимательно изучил технологию, предложенную товарищем Гудовым. Придумано вё просто отлично, но это не для них... Это вот, например, для Харьковского тракторного хорошо бы подошло. Затраты на такие приспособления могут быть оправданы при массовом производстве, но не в станкостроении.

— Я смотрю вы, Александр Давидович,— лицо Вознесенского темнеет,— себя от завода своего наркомата отделять начали, 'не для них'... Так и остались директором ХТЗ? А известно ли вам сколько металлорежущих станков выпускается в СССР в год?

— Пятьдесят пять тысяч триста станков,— быстро с вызовом отвечает Брускин,— могу привести данные по каждому типу, а их более двухсот, а...

'Похвально, хорошая память, но... начальство не любит таких дерзких'.

— Продолжайте, товарищ Гудов,— Вознесенский перебивает наркома.

— Мы в нашем цеху создали бригаду из инженерно-технических работников и стахановцев. Руководство завода поставило перед нами задачу добиться стахановской производительности всем цехом, а не отдельными работниками. Самым главным в плане нашей бригады было: пересмотр техпроцессов изготовления деталей, совмещение операций, установление наиболее оптимальных режимов резания, перенесение обработки отдельных деталей на полуавтоматы и автоматы...

— Ну и что же?— подбадривает его зампред Совнаркома.

— ... в прошлом месяце наш цех выдал сто шестьдесят процентов плана.

— Вот!— Вознесенский испепеляет взглядом своего оппонента,— простой рабочий понимает больше своего наркома. Стыдитесь, Брускин.

Нарком вспыхивает, его массивный раздвоённый подбородок затрясся от возмущения.

— Разрешите мне задать вопрос?— разряжаю я взрывоопасную обстановку,— так как показали себя наши фрезы?

— Отлично показали!— поднимает большой палец Иван,— с ними мне удалось отработать всю смену на наивысшей для моего станка скорости резания сто метров в минуту. И это при нормальной скорости двадцать метров в минуту! Жаль только, что мало их.

— Надо скорее наладить их производство, товарищ Чаганов!— Вознесенский переключается на меня,— легко сказать, пятикратный рост производительности! Что для этого нужно?

'Отличный вопрос'.

— А мы, Николай Алексеевич, уже направили наши предложения по этому поводу на имя Председателя Совнаркома...

— Разыщите немедленно,— командует он референту,— не могли бы вы, товарищ Чаганов, вкратце описать основные пункты?

'Легко, тем более что я сам принимал непосредственное участие в его составлении, под руководством профессора Сажина'.

— Если кратко, то для того чтобы насытить наши заводы, этими чудо-резцами и чудо-фрезами, а также снабдить артиллерийские снаряды чудо— бронебойными сердечниками, способными пробивать любую сталь,— поджарый комдив, сидящий неподалёку, навострил уши,— необходимо в кратчайшие сроки расширить производство двух существующих магниевых заводов в Запорожье и Соликамске, а также построить третий— в Березниках. В Березниках также надо построить тепловую электростанцию. В каждом из этих заводов будут построены цеха по переработке ильменита, сырья для производства титана. Это всё.

— Постойте-ка,— на лице Вознесенского отражается непонимание,— магний мы используем для авиадвигателей... он что теперь и на резцы пойдёт?

— Нет-нет,— успокаиваю я его,— магний для этого не нужен, им восстанавливается титан, а вот он уже пойдёт на резцы.

'Ну и для того, чтобы сразу создавать инфраструктуру для будущих титано-магниевых комбинатов'.

— А чем мы будем резать этот ваш сверхпрочный сплав?— ядовито улыбается мой сосед.

— Резцы, наконечники и бронебойные сердечники можно будет отливать в формах в любой кустарной мастерской, технология проверена, потребуется лишь окончательная заточка, как для любого инструмента.

— В кустарной мастерской? Плавить сталь? Это несерьёзно...

— У вас есть основания не доверять мнению профессора Сажина?— сурово суплю брови. Сосед смущённо отводит взгляд.

— Заманчиво,— ерошит густые чёрные волосы Вознесенский,— только не быстрое это дело заводы строить. А до тех пор придётся титан за границей закупать за золото.

Гудов с надеждой смотрит на меня.

— Так мы и сейчас им золотом платим,— неожиданно приходит мне на помощь Брускин,— до четверти металлорежущего инструмента за границей покупаем, а тут будем покупать сырьё, может быть дешевле выйдет.

На выходе из кабинета зампредсовнаркома меня останавливает тот самый комдив.

— Товарищ Чаганов, разрешите представится, помощник начальника Генерального штаба Захаров...

— Очень приятно.

— ... Вы говорили на совещании о бронебойных сердечниках,— комдив машинально поправляет новенький орден Красного Знамени на груди,— хотелось бы иметь более точные данные о них, а лучше получить образец для испытаний.

'Это я удачно зашёл'.

* * *

'Значит, Спецкомитет ?3 по вопросам цветной металлургии,— гляжу на хитро прищурившегося вождя,— быстро, однако, Вознесенский и Захаров перевели мои предложения о производстве 'сплава' в разряд Постановления ЦК и СНК. Чего ждём? Ах да, ответа на предложение возглавить Спецкомитет по Дешифровке, Атомной бомбе и'...

— Товарищ Сталин, прошу оставить за мной КБ Григоровича-Лавочкина,— по лицу вождя пробегает едва заметная тень, он отворачивается, открывает табачную шкатулку и начинает набивать трубку,— хотя бы ещё на год, хочу закончить начатый проект пушечного истребителя...

'Опять пошлёт, как с пушкой... в поездку по стране? Долго молчит, сдерживается, если перед ответом закурит, то быть может ещё не всё потеряно'.

— Ну хорошо,— хозяин поднимает голову и чиркает спичкой,— год у вас есть, но после этого срока КБ переходит в наркомат авиационной промышленности. Ещё раз предупреждаю, вы поставите на самолёт ту пушку, на которую вам укажут в Артиллерийском Управлении. А укажут они вам на пушку ШВАК.

'Лучшее враг хорошего? Можно понять логику вождя: изделие Шпитального уже в валовом производстве, испытано на всех типах самолётов... а что если ДШАК с его более мощным патроном начнёт ломать двигатели и повреждать крылья? 'На самолёт'..., пожалуй, это ключевое слово. На использование пушки Дегтярёва-Шпагина в качестве зенитки запрета нет'.

— Товарищ Сталин, если уж мы заговорили о пушках... В нашем НИИ-20 под руководством доцента Костенко разработан универсальный привод для малокалиберной зенитной артиллерии, достаточно лёгкий и небольшой по размерам чтобы вместе с радиоуловителем, дизель-генератором и четырьмя авиапушками его можно было установить на железнодорожную платформу. Получится своего рода зенитный мото-броневагон, который можно цеплять к любому составу для обороны от самолётов противника...

— Что за авиапушки, какой дизель-генератор?— вождь останавливается напротив меня.

— Четыре 20-ти миллиметровых ДШАКа, товарищ Дегтярёв предоставил, а дизель мы получили от наших испанских товарищей из 'Испано-Сюизы'.

— А это которые в Рыбинск переезжают,— понимающе кивает он,— имейте в виду, товарищ Чаганов, сейчас в нескольких КБ ведутся работы по 23-х миллиметровым авиационным пушкам, я скажу Кулику, как только их передадут на испытания, чтоб провёл проверку на этом вашем броневагоне.

— Товарищ Сталин,— чувствую, что настроение вождя немного улучшилось,— ещё прошу оставить мне бригаду ракетчиков.

— Товарищ Чаганов,— вождь чуть повышает голос,— вы пытаетесь объять необъятное, вы... постойте, это те деятели из Ракетного института, что на испытаниях своей 'воздушной торпеды' чуть не погубили начальника Генерального штаба?

-Да, это они,— виновато киваю,— с новой техникой аварии, к сожалению, происходят. Инженеры были осуждены, ударно работали у меня в КБ, досрочно освобождены. Создали новую торпеду, новый пульсирующий реактивный двигатель, новую систему управления. В августе приступили к испытаниям пилотируемого варианта воздушной торпеды: ТБ-3 поднимал её в воздух и сбрасывал на высоте трёх тысяч метров, лётчик-испытатель разгонял торпеду до скорости 750 километров в час, трижды успешно сажал её на взлётное поле, один раз неудачно— отделался лёгкими ушибами (самого Марка Галлая, лётчика-испытателя ЦАГИ с годичным стажем, удалось сманить полётами на реактивном самолёте). Вскоре приступаем к испытаниям в автоматическом режиме, пилот будет только наблюдать за работой всех систем и выполнять посадку.

— Какая дальность, вес взрывчатки, топливо?— живо интересуется вождь.

— Планируем довести вес боевой части до одной тонны, а дальность— до трёхсот километров на шестистах литрах бензина.

— Что тоже неожиданное озарение?— седые усы Сталина растягиваются в улыбке, но глаза остаются серьёзными.

'Похоже, что наш разговор об 'озарениях' ещё не окончен'...

— Вовсе нет,— отвечаю спокойно,— это предложение Роберта Луссера, того немецкого конструктора, (вождь понимающе кивает). Он подсказал какой взять тип двигателя, указал на германский патент, уточнить расчет аэродинамики, а с остальным наши 'деятели' сами справились.

— Хорошо, пусть остаются пока у вас,— вождь делает шаг в сторону и останавливается напротив Оли,— поговорим о вас, товарищ Мальцева. Сидите-сидите. Насколько я понял из характеристик на вас и других документов, предоставленных нашими органами, медицина для вас не является главным делом жизни. Это так?

— Так точно, товарищ Сталин.

— Почему такое? Отважных людей, владеющих боевыми приёмами и оружием у нас всяко больше, чем талантливых учёных-медиков...

'А талантливых разведчиков, владеющих боевыми искусствами, еще меньше'.

— ... лекарства, создаваемые ими, часто важнее пойманного шпиона или секрета, добытого в логове врага.

— Это так, товарищ Сталин,— щёчки подруги раскраснелись от волнения,— но кроме таланта учёному требуется много чего другого: трудолюбие, усидчивость, упорство. Учёный— фармаколог, чтобы достичь результата, должен себя буквально приковать к лабораторному столу. Хорошая идея— это даже не десятая часть дела, за ней идут годы монотонного труда большого коллектива по отработке технологий, проведению испытаний. Боюсь, не получится из меня учёного, я— бегунья на короткие дистанции. После того случая я почувствовала, что как будто в меня вдруг вдохнули вторую душу и они соревнуются внутри, пытаются одолеть друг друга: одна стремится погрузить меня в тишину науки, другая наоборот затягивает в шумный водоворот жизни и... последняя определённо побеждает. Чаганову повезло, его души оказались единомышленниками, а у Любы— чуть не задушили друг друга. Я говорю о душе не в поповском её понимании...

''Тишина науки', 'жизненный водоворот'... не похоже на неё, меня что ли цитирует'?

— Вы это о переселении душ, товарищ Мальцева?— вождь удивлённо смотрит на Олю,— признаюсь, в молодости я запоем читал об этом в книгах о восточных религиях и о римской философии. Вот только не припомню, чтобы где-то было написано, как две души за одно тело воевали: слышал о таком от профессора Бехтерева, но это болезнь— шизофрения... и её симптомов у вас не наблюдается...

'Слыхал от кого-то что Надежда Аллилуева была больна этой болезнью'.

— ... ну и ещё прочёл в показаниях гражданина Барченко из вашего НИИ ЧаВо.

— Товарищ Сталин,— глаза Оли загораются огнём,— по поводу НИИ ЧаВо, что будет с ним, если мы с Чагановым уйдём из НКВД? Само существование института связано с его именем, я подбирала туда людей, планировали связаться с ведущими астрологами и оккультистами Германии, раскинуть там разведывательную сеть. Столько усилий и всё пойдёт прахом?

— Погодите, вы не ответили. Вы решительно отказываетесь от работы в области медицины?

— Решительно, товарищ Сталин.

— И хотите работать в разведке?

— Так точно.

— Что ж, неволить не станем,— вождь опускается в плетёное кресло по другую сторону столика,— не забывайте только регулярно общаться со второй половинкой своей души и отправлять в мой адрес отчёты об этих беседах. Вас это тоже касается, товарищ Чаганов. А что касается разведки, то ей можно заниматься не только в НКВД и Разведупре. Вы слышали что-нибудь о разведке Коминтерна?

— Немного,— прерываю возникшее молчание,— Фриновский как-то говорил, что существует такая, во главе её товарищ Пятницкий и денег на неё идёт больше, чем на всё НКВД.

— И такое бывало в середине двадцатых,— кивает Сталин,— но несколько лет назад мы им бюджет сильно урезали, заодно и хорошо почистили от предателей и мошенников. Частью агентов пополнили Ино, частью Разведупр, а из небольшой группы особо доверенных и ценных кадров и некоторых других людей был сформирован в Особом секторе ЦК международный отдел, в который, товарищ Мальцева, я вам предлагаю перейти на работу.

— Я согласна, — расцветает Оля, но вдруг, спохватившись, переводит растерянный взгляд со Сталина на меня,— а как же...

— Не беспокойтесь,— улыбнулся Сталин,— на Старую площадь вам переезжать не надо, товарищ Чаганов, надеюсь, обеспечит вас кабинетом у себя на Садово-Черногрязской, оттуда и до НИИ ЧаВо недалеко.

По окну веранды скользнул свет автомобильных фар и послышался шум затормозившей у дома машины.

— Ну вот и Алексей Алексеевич приехал,— легко поднимается на ноги вождь, увидев входящего в гостиную высокого седого человека лет шестидесяти в белом летнем костюме,— знакомьтесь, это товарищ Игнатьев...

— Анна Мальцева,— протягивает руку подруга, гость быстрым лёгким шагом подходит к ней.

— Рад встретиться, слышал много хорошего о вас, но не ожидал увидеть столь прекрасную юную девушку,— учтиво наклоняет голову Игнатьев.

— Я тоже рада, Алексей Алексеевич.

'Покраснела или мне показалось? Знает что-то о нём? Сразу видно военную косточку, бывший генерал'?

— Алексей Чаганов,— спохватываюсь я, чуть опоздав с рукопожатием. 'Моя персона его сильно не заинтересовала'...

— Прошу всех садиться,— сам Сталин остаётся на ногах,— товарищ Игнатьев— бывший военный дипломат, в настоящее время руководит Международным отделом. Вы, товарищ Мальцева, будете работать под его началом. Докладывайте, Алексей Алексеевич,... (замечает нерешительность гостя)... При товарище Чаганове можете говорить обо всём, он у нас отвечает за радиоразведку, теперь вы будете напрямую получать от него дешифровки перехваченных радиограмм наших противников.

— Позвольте начать с последних событий,— Игнатьев разглаживает седые усы,— наш источник в Праге сообщил, что британский лорд Ренсимен, который выступает посредником на переговорах между правительством Чехословакии и судетско-немецкой партией Генлейна, окончательно встал на сторону гитлеровцев...

'Он что, это для нас с Олей разжёвывает'?

— Вы были знакомы с лордом?— Сталин отрывается от набивки новой трубки.

— ... Лично нет, но, служа за границей много лет и встречаясь со множеством людей, знавший его, составил о нём определённое представление. Ренсимен принадлежит к той категории британский сановников, которые царствуют, а не управляют. Работать он не любит, вот и в Праге на переговорах практически не появляется: на чехов смотрит свысока, общение с ними ограничивает официальными рамками, зато постоянно гостит в замках Судетских баронов, где в поездках его охраняют гейнлейновские штурмовики. Весь дух миссии лорда Ренсимена, который проводит линию премьер— министра Чемберлена, по отношению к правительству Чехословакии гласит: 'Вы должны у ступать ещё больше'. В общем, этот источник утверждает, что лорд в ближайшее время объявит, что 'в интересах сохранения мира' Судетскую область надо изъять из Чехословакии и передать в Германию. Сейчас же, как он говорит, идёт работа над планом по созданию на территории страны венгерских и немецких автономных районов.

— Как вы, Алексей Алексеевич, считаете будут дальше развиваться события?— вождь сжимает в кулаке так и не зажжённую трубку.

— На мой взгляд, в Лондоне уже принято решение о передаче Судет германцам и в скором времени мы увидим дипломатическое закрепление этого факта. Территория области имеет огромный промышленный потенциал, но самое важное, что вместе с заводами и фабриками, с прогерманским населением в руки Гитлера без боя перейдут мощные пограничные укрепления, построенные при помощи французских специалистов по образу и подобию 'линии Мажино', взять в лоб которые немецкая армия на данный момент неспособна...

— А это значит,— согласно кивает вождь,— и оставшаяся территория страны вскоре упадёт к его ногам.

— Объём производства тяжёлой промышленности всей Чехословакии сравним с британским и германским,— решаюсь прервать возникшую паузу в разговоре,— они же своими руками создают равного себе по силе противника, неужели англичане не понимают этого?

— Всё они понимают,— Сталин вспоминает о трубке и чиркает спичкой,— усиливая Гитлера британцы рассчитывают столкнуть нас на поле боя: хотят ослабить и нас, и германцев.

— И самое прискорбное,— Игнатьев наполняет нарзаном пустой бокал Оли,— что противопоставить их плану отдать Чехословакию на съедение Гитлеру нам нечего. Даже если предположить невозможное, что чешское руководство обратится к России за помощью, поляки и румыны не пропустят наши войска через свою территорию.

— Предполагать невозможное мы не станем, Алексей Алексеевич. У Чехословакии всё есть чтобы защитить себя самостоятельно: и укрепления на границы, и первоклассное вооружение, и армия, по численности сравнимая с германской. Не хватает одного: воли сражаться за свою страну. И у руководства , и у народа...

— Поэтому нам следует уже сейчас,— Игнатьев делает глоток из своего бокала,— исходить в своих прогнозах на будущее из нового расклада сил в центральной Европе, включая Испанию.

'Глубока колея истории, не выбраться из неё никак. Все всё понимают, но ничего сделать не могут. С нашими предсказаниями, которые будут похожи на слова 'Капитана-Очевидность' или без,— острый Олин взгляд, будто прочитав мои мысли, зло сверлит мне щёку,— ну хорошо-хорошо, я попытаюсь, как договаривались, в конце концов, что я теряю'.

— А почему бы нам не ответить ударом на удар?— старшие товарищи с удивлением глядят на меня,— в своё время товарищ Ежов ознакомил меня с показаниями Тухачевского и его подельников. В них говорилось о встречах заговорщиков с представителями германского генштаба...

— В самом факте таких встреч в зарубежных поездках нет ничего предосудительного,— быстро возражает Игнатьев,— это была его работа... я тоже встречался с германскими генштабистами.

— Тухачевский выполнял поручения правительства...— поддерживает его вождь.

— В показаниях Якира, кажется,— во рту становится сухо,— есть такой момент, что во время его встречи с фон Браухичем, недавно назначенным главнокомандующим сухопутными войсками, они в шутливой форме обсуждали, что неплохо бы было одновременно устроить военные перевороты в Германии и СССР. Наверное, есть схожие свидетельства и у других. Насколько мне известно у Гитлера напряжённые отношения со многими генералами, взять хотя бы недавнее 'дело Фрича-Бломберга', поэтому он может с радостью ухватится за возможность посчитаться со своими врагами в армии и генштабе. Почему мы должны хранить в тайне эти сведения?

— Гитлер не поверит нам,— морщится Игнатьев.

— Может быть до конца и не поверит,— выдыхает дым Сталин,— но при случае использовать в своих целях сможет.

— Что это нам даст, товарищ Чаганов?— не сдаётся 'генерал',— на место уволенных придут другие.

— Если организовать неудачное покушение на Гитлера,— подаёт голос Оля,— то увольнением не обойдутся, особенно если следы приведут к верхушке армии. Еще можно немного подправить показания наших заговорщиков, включить в них наиболее талантливых германских военных и разведчиков.

— Вот вы, Алексей Алексеевич, сказали что на их место придут другие, не хуже,— как по нотам разыгрываем 'домашнюю заготовку',— возможно и так, но отличаться от уволенных и расстрелянных будут тем, что отбирать их будет лично Гитлер, карьерой они будут обязаны ему. Быть может часть из них придёт из СС и тогда мнение фюрера по военным вопросам станет для генералитета решающим...

'Задумались, с ходу предложение не отвергают— уже хорошо'.

— ...А передачу документов можно организовать через президента Бенеша,— более уверенно продолжаю я,— он сейчас в трудном положении...

— Не передать документы, а продать,— перебивает меня Оля,— так им доверия будет больше. За миллион германских марок!

Игнатьевым весело хмыкает, Сталин расчёсывает концом трубки усы.

— ...будет рад угодить и нашим, и вашим. Пусть позвонит Гитлеру, чтобы тот прислал в Прагу за документами своего эмиссара... с деньгами.

— Хм, предложение интересное,— Игнатьев так и остался с недопитым бокалом в руке,— думаю надо сделать так, чтоб о предстоящей передаче компрометирующих материалов заранее узнали в ведомстве адмирала Канариса. Интересно узнать: к кому первому он побежит с этим известием к генералам или Гитлеру?

— К англичанам он побежит,— Сталин открывает окно, пахнущий озоном свежий воздух врывается в дымную комнату,— Алексей Алексеевич, готовьте ваши предложения по операции. Вот только любые действия по подготовке покушения на Гитлера, настоящего или мнимого, запрещаю. Слишком большие ставки на кону, чтобы рисковать отношениями с Германией, как, впрочем, и с Великобританией. Британцы пытаются использовать Гитлера, как таран против СССР, дают в руки фюрера железный наконечник к нему. Наша задача— направить его остриё на Англию, ну а если это не удастся, то хотя бы ослабить удар немецкого тарана по нам. Вот исходя из такой установки и планируйте вашу операцию.

— Товарищ Сталин, разрешите вопрос?— совсем по-ученически тяну руку вверх,— Для того, чтобы направить Гитлера на Запад, а не на Восток, надо каким-то образом замириться с ним, но это невозможно из-за войны в Испании. Нет, я не предлагаю отдать ему Испанию, но может быть пойти пока на её раздел? Просто выходит сейчас, что мы воюем там, в том числе, и за интересы Англии, косвенно защищая от немцев британский Гибралтар.

— Это вы правильно заметили, товарищ Чаганов,— 'учитель' удовлетворённо взмахнул рукой с зажатой в ней трубкой,— вот пусть передача этих 'документов' и будет первым шагом с нашей стороны в 'налаживании отношений'.

Москва, завод 'Темп',

улица Большая Татарская, 35.

2 октября 1938 года, 10:00.

— Здравствуйте, товарищи,— отдёргиваю чёрную занавеску, закрывающую половину боковой стены моего кабинета,— прошу проходите, рассаживайтесь. Посетители нерешительно занимают места в амфитеатре: тринадцать стульев расставлены полукругом перед стеной с ученической доской и деревянными щитами. К ним пришпилены листы ватмана, густо испещрённые таблицами, схемами и графиками. Тринадцать пар глаз с пытливо глядят на меня: все они, двенадцать мужчин и одна женщина, знакомы друг с другом, но не всем из них понятна причина их сегодняшней встречи на заводе по производству телевизоров.

— Думаю, что не все из вас обратили внимание на вчерашнее постановление Совнаркома об образовании трёх Спецкомитетов,— чуть ослабляю галстук, затянутый с непривычки,— а тот, кто обратил, вряд ли связал его с моим предложением вам новой интересной работы по специальности, на которую вы все дали согласие. Ну разве что, кроме Игоря Васильевича....

Взгляды собравшихся обратились к сидящему в центре Курчатову.

— ... а связь, между прочим, самая непосредственная. Правительством принято решение о развёртывании работ по атомной энергии....

В кабинете раздался громкий вздох.

— ... Работа эта будет проводиться в Спецкомитете ?2 при СНК по вопросам Радиопромышленности, Автоматики и Связи...

Указка в моих руках скользит по большому листу, на котором показана структура Спецкомитета.

— Наркомат Радиопромышленности, Связи, номерные НИИ,— перечисляет худой, начинающий лысеть, мужчина с узким лицом,— а где же мы?

— Вы, товарищ Александров, вот здесь,— обвожу указкой прямоугольник с надписью 'Лаборатория ?2'.

— А почему номер два?— смеётся Зинаида Ершова,— Это чтобы никто не догадался?

'Связь времён, однако. Ну и на удачу'.

Отдёргиваю занавеску ещё и на свет появляется скрытый до сих пор лист: с именами собравшихся и их сферами ответственности, на минуту в кабинете повисает абсолютная тишина.

— Более подробно каждого отдельно с нашими планами вас ознакомит товарищ Курчатов, а я коснусь общих вопросов. Правительство ставит перед нами следующую задачу: в кратчайшие сроки создать атомную бомбу, работы над которой по данным нашей разведки уже разворачиваются в Германии, САСШ и Великобритании. На первом этапе нам необходимо создать атомный котёл, где топливом будет выступать металлический уран, а замедлителем— сверхчистый графит. Каждый из вас будет возглавлять одно из направлений работы, которое в перспективе оформится в научно-исследовательский институт или завод, но, скорее всего, в целую отрасль промышленности. Вашей сферой ответственности будет научный результат, всеми административными и производственными делами займутся специально назначенные люди, кандидатуры которых подбираются. Вам предстоит трудная работа, которая потребует всех ваших сил и времени, поэтому правительство приняло решение о полном государственном обеспечении вас и ваших семей. Вы получите личные автомобили и дачи в Подмосковье.

— Коммунизм. Ни дать, ни взять...— шутливо протянул худой чернявый парень,— да, но что я буду делать с дачей в Подмосковье, если циклотрон у меня в Ленинграде?

— Циклотрон переводим в Москву, товарищ Неменов.

— Как в Москву?— хмурится тот,— А с фундаментом, стенами, крышей как быть? Мы же всем городом его строили.

— Все работы из соображений секретности будут сосредоточены в одном месте,— ещё немного сдвигаю занавеску, открывая подробную карту Москвы и ближнего Подмосковья,— вот здесь, недалеко о Центрального Аэродрома и Покровского-Стрешнева правительство выделило нам большой участок. На нём находится недостроенное здание травматологического института, его тоже передали нам. Дачи, где вы будете проживать расположены в самом Покровском-Стрешнево. Кстати о секретности, с этого дня во всех документах выходящих за пределы Спецкомитета и, желательно, во внутренней уран следует именовать кремнием. После совещания вы получите кодификатор и инструкции по поддержанию режима секретности. Хочу подчеркнуть, что никакие государственные органы, за исключением руководителя Спецкомитета и руководителя Научно— Технического Совета товарища Курчатова, не вправе требовать от вас отчёта о вашей работе, никаких справок, ничего...

— Даже НКВД?

— Даже НКВД, товарищ Харитон. Кроме того, вы и ваши близкие получают правовой статус схожий со статусом депутата Верховного Совета: то есть ни вы, ни члены вашей семьи не подлежат судебной ответственности, иначе как по решению Президиума Верховного Совета, все уже возбуждённые дела должны быть прекращены, а вступившие в силу приговоры— отменены. А теперь я передаю слово вашему научному руководителю, пожалуйста Игорь Васильевич.

Передаю указку поднявшемуся со стула Курчатову и занимаю его место.

— Как уже сказал, Алексей Сергеевич, после этого совещания я проведу встречи с каждым из 'апостолов', как он нас называет...

— Апостолов ведь двенадцать,— деланно веселится черноглазый крепыш,— или ты, Игорь, у нас на должности Иисуса?

'Похоже на ревность. Ну да, формально они с Курчатовым сейчас в званиях равны, оба— членкоры'.

— Что, женщину за апостола не посчитали, товарищ Чаганов?— толкает меня в бок Ершова, буквально засветившаяся после моих слов об отмене приговоров (ещё не знает, что муж освобождён и ждёт её дома).

— Виноват, — отвечаю в тон,— просто закон божий у нас в школе отменили.

Шуток по этому поводу не последовало, тридцатилетние 'апостолы' вдруг серьёзно посмотрели на своего двадцатипятилетнего начальника.

'Ничего я не ошибся, Курчатов настоял на включение Алиханова в круг избранных'.

— Кхм,— прочистил горло Игорь Васильевич,— итак, мною, как руководителем Научно— Технического Совета предложены, а руководством Спецкомитета утверждены две программы: номер 1— по созданию первого в мире экспериментального уран-графитового котла и номер 2— по широкому развёртыванию ядерных исследований. Приоритет отдаётся первой программе. На данный момент завершено проектирование котла, завершено строительство бетонированного котлована под него, в ВИМСе под началом Зинаиды Васильевны начата переработка образцов поступившей урановой руды, на Московском Электродном заводе получены первые килограммы сверхчистого графита с сечением захвата нейтронов ядрами углерода меньше четырёх на десять в минус двадцать седьмой квадратных сантиметров...

— Откуда у нас такой графит?— по-свойски перебивает докладчика очень молодой парень, похожий на студента, в белой рубашке с короткими рукавами,— только не говори, что для выплавки алюминия требуются электроды такой чистоты.

— Это я заказывал у них, товарищ Зельдович,— прихожу на помощь, вопросительно взглянувшему на меня Курчатову,— для тиглей электрической печки. Золото в них плавят на Ленинградском монетном дворе.

'Студент' смотрит на меня с недоверием, но нет больше подробностей не будет. На самом электродном заводе мы залегендировали столь высокие требования тем, что графит используется для синтеза алмазов.

— Скажите, товарищ Чаганов,— снова подаёт голос Алиханов,— а чем объясняется выбор графита, как замедлителя?...

'Меня проверяет или показывает, что Курчатов для него не 'Иисус''?

— ... Тяжёлая вода перспективнее,— продолжил он менторским тоном,— в ней скорее всего возможно получение 'цепи' и с природным ураном...

— Ваша идея понятна, товарищ Алиханов,— солидно киваю я,— но вместо обогащения урана, нам понадобится 'обогащать' воду. У вас есть где-нибудь в запасе пятнадцать тонн тяжёлой воды? Это как раз её минимально необходимый объём для осуществления ядерной реакции в нашем котле. Может быть у вас технология или опыт для её получения?

— А опыт обогащения урана у вас есть?— горячится мой оппонент.

— Нет, такого опыта у нас тоже нет,— спокойно отвечаю я,— поэтому поиск подходящих технологий мы и записали в Программу ?2. Пока же мы ставим себе цель добиться результата насколько возможно оставаясь в рамках более простых технологий: не обогащение урана, а химическое выделение элемента с атомным номером 94, который по своим свойствам близок к урану 235; не добыча тяжёлой воды, а очистка графита.

'Апостолы' согласно закивали головами.

'Первый шаг к завоеванию авторитета'.

— Мы тебя, Абуша, как раз на проект тяжеловодного реактора и собирались поставить,— по-доброму улыбается Курчатов.

— Кроме того, есть серьёзные основания предполагать,— ещё добираю солидности,— что...

'Элемент с атомным весом 94... не соскакивает с языка. Сейчас актиноиды еще неизвестны, поэтому уран в таблице Менделеева стоит под вольфрамом, а это значит, что недавно открытые Курчатовым на циклотроне Радиевого института радиоактивные элементы: 93 (будущий Нептуний) и 94 (будущий Плутоний), находятся соответственно под рением и осмием'.

— ... бомба на основе 'осмия' (брови части собравшихся подпрыгивают кверху) получится более мощной и лёгкой, чем на 235-ом уране.

— Алексей Сергеевич,— радостный профессор Тамм, пользуется моментом пока другие переваривают сказанное мной,— кто входит в понятие 'член семьи'?

— Ваш родной брат, Игорь Евгеньевич, входит. Он освобождён и уже едет в Москву. Вот, кстати, кто не знаком— это товарищ Мальцева...

Только сейчас собравшиеся замечают Олю, которая тихо вошла в кабинет и встала у двери.

— ... по всем подобным вопросам, а также связанным с секретностью и охраной, обращайтесь к ней.

— Разрешите мне вопрос,— 'студент' с невинным видом протирает свои очки-консервы носовым платком,— товарищ Мальцева, кто вы по званию в НКВД?

В белом платье 'а-ля Орлова' подруга обворожительна, 'апостолы' не могут отвести от неё своих глаз.

— Отличный вопрос, товарищ Зельдович,— улыбается Оля,— дело в том, что Спецкомитет не находится в составе НКВД и не охраняется его сотрудниками. Мы правительством наделены правом, точно таким же как другие оборонно-промышленные наркоматы, самим сформировать вооружённую военизированную охрану. То есть, все вооружённые люди, которых вы иногда будете встречать— это сотрудники нашего Спецкомитета и относиться к ним нужно как к своим коллегам: уважать и во всём помогать. А должность моя— помощник председателя Спецкомитета по режиму.

В комнате раздался резкий звон 'вертушки'.

— Товарищ Чаганов, не могли бы сейчас подъехать ко мне?— в трубке раздаётся хрипловатый голос вождя.

— Да, конечно, могу, товарищ Сталин. 'Мой авторитет в коллективе теперь обеспечен'.

— Хорошо, захватите с собой Мальцеву, машина за вами послана,— в трубке послышались гудки.

— Прошу прощения, товарищи, я должен срочно отъехать. Сейчас мой секретарь проведёт вас в корпус, который выделен для работы здесь на территории НИИ-48, пока не закончится ремонт вашего помещения в Покровском-Стрешнёве.

Москва, завод 'Темп',

улица Большая Татарская, 35.

2 октября 1938 года, 16:00.

— Ну, что скажешь?— после долгой беседы на Ближней даче, поездки на Садово-Черногрязскую в Лабораторию ?1, как теперь стал называться Центр Дешифровки, и возвращения к себе, не сговариваясь, поспешили на круговую аллею— поговорить.

— Ситуация развивается по законам жанра,— Оля по привычке, находясь в месте, где её могут видеть посторонние, начинает говорить как 'чревовещательница', почти не двигая губами,— Сталин хочет замкнуть на себя информационный канал, связанный с дешифровкой радиоперехватов. Это, кстати, говорит о твоём серьёзном успехе в этом деле: твой источник информации посчитали надёжным и важным.

Вождь на встрече между делом сообщил, что меняется порядок передачи расшифрованных радиограмм противника из Центра: до этого их копии шли напрямую в Разведупр Красной Армии, в Главное Управление Госбезопасности и Особый сектор ЦК, то теперь— только в адрес Секретариата Сталина, который станет направлять их другим адресатам.

— Разочаровался в 'коллективном руководстве'?— поворачиваю голову к подруге,— Сам захотел стать 'силовиком'?

— Не-ет,— протягивает она,— скорее уверенность стал терять в способностях своих соратников после провалов на Дальнем Востоке, вот и решил усилить свою спецслужбу: наверняка не только меня одну приняли в Особый Сектор, ну и заодно разделил источники информации, сделал их независимыми.

Вдобавок в беседе со Сталиным всплыла тема прослушки зарубежных посольств в Москве. Это была главная тема нашего вызова к вождю: 'гвоздь со шляпкой' снова включён в план работ, причём сроки— очень жёсткие, до конца года наше чудо подслушивающей техники должно поселиться в кабинетах немецкого, английского, французского и американского посольств.

'Самый простой путь, ввиду недостатка времени, просто скопировать удачный образец, хорошо проявивший себя на даче Ежова, но низкая частота задающего генератора— 800 мегагерц, определяли большой размер антенн приёмо-передатчика. А ведь появилось добавочное требование— пост оператора должен стать мобильным, всё оборудование должно умещаться в кузове 'полуторки'. Поэтому решение задачи надо искать на пути увеличения частоты, это уменьшит размеры и антенны, и 'гвоздя со шляпкой''.

— Скажи,— Оля тревожно смотрит мне в глаза,— немцы придумали что-то новое, чего не было в нашей истории?

Это была основная причина моего вызова к Сталину: уже две недели Лаборатория ?1 не может выдать ни одной дешифровки.

— Что придумали немцы я не знаю... но мне и раньше было ясно, что ту дыру, что существовала у них с повтором ключа шифрования в процедуре установления связи, они рано или поздно закроют. Вот подгадали смену процедуры к вводу войск в Чехословакию. Никакой неожиданности для меня не произошло, но от этого не легче. РВМ— слишком медленная, справиться с возросшим числом радиограмм не способна. Мы уже почти год как ведём работы по ферритовой ЭВМ. По нашему проекту она будет работать в пятьдесят тысяч раз быстрее, чем релейная. Ферритовая память на четыре кило-слова уже заработала... ну что ты смеёшься? Да, всего восемь килобайт, но они позволяют загрузить в оперативную память программный код и данные. Можно будет как страшный сон забыть перфоленточный ввод и вывод— вот где было реальное бутылочное горлышко. В дальнейшем планируем наращивать вычислительную мощность путём добавления процессоров...

— Многоядерный процессор?— удивлённо щурится подруга.

— Типа того,... предусмотрены буферы обмена данными между ними.

— А вдруг немцы пронюхают, что мы их читаем и заменят 'Энигмы' на что-нибудь другое?— Оля берёт меня за руку и прижимается ко мне боком.

— Теоретически— возможно, но практически— нереально. Уже сейчас у них в войсках и во флоте десятки тысяч 'Энигм', начать их замену— это полностью дезорганизовать военную и гражданскую связь. Они даже число одновременно устанавливаемых роторов изменить не могут: три— для Вермахта и пять— для Кригсмарине и Абвера. Максимум что смогут— это добавить новый тип ротора и число перемычек на коммутационной панели, но это для нас, имея такую вычислительную мощность, какой обладает ФВМ, не критично.

— Понятно,... а когда мы начнём бриттов читать?

— Не знаю,— чуть отстраняюсь от подруги,— там вообще тёмный лес. Это об 'Энигме' известно всё, а что там у англичан— тёмный лес: все знают о 'Блетчли-парк', где её взломали, но ничего о британских кодах. Мне, например, что главой их криптографической службы является Алистер Деннистон.

— Ну да,— Оля не замечает моего движения и продолжает жаться ко мне,— это я тоже знаю. Как думаешь, пока 'Блетчли-парк' ещё пустой, стоит нашпиговать его нашими 'гвоздями' и прикупить какую-нибудь хибарку по-соседству?

— А толку? Там же только дешифровщики... а вот где находятся шифровальщики— неизвестно. Хотя нет, где-то я читал, что Деннистон сидел в здании, где на верхнем этаже располагалась Ми-6.

— Ми-6, говоришь,— пальцы подруги железной хваткой сжали мою руку,— этого достаточно, 'номер квартиры не нужен'...

— Что, весь подъезд решила грохнуть?— смеюсь, а сам вглядываюсь в немигающие глаза Оли, пытаясь найти в них весёлые искорки,... и не нахожу.

— Расслабься,— улыбается подруга,— никаких взрывов, только прослушка, но аппаратуру надо сделать ещё меньше: автомобилям въезд в Сент-Джемсский парк, он как раз напротив, запрещён. Подойдёт, например, детская колясочка.

— Даже не думай, я вообще категорически против вывоза 'гвоздя' за рубеж: в приёмнике стоит магнетрон.

— Я тебя не ограничиваю, сделай на несекретных компонентах, но так чтобы один человек мог такую аппаратуру переносить.

Обгоняем дворника, подметающего редкой метлой недавно заасфальтированную дорожку от опавших листьев.

'Легко сказать... из несекретных радиокомпонентов ничего подходящего нет. Из секретных— 'жучок' на стержневых лампах тоже не подходит и по габаритам, и по потребляемой мощности: от десятков до сотен ватт. Опять же из секретных, наиболее перспективен наш с Лосевым 'пятачок' на туннельных диодах (размерами с рубль, выходная мощность— десять милливатт), но на коротких волнах, как это есть в оригинальной конструкции, нам в центре Лондона никто работать не даст. Значит надо переходить на УКВ в сантиметровый диапазон. А что, выходную мощность можно ещё уменьшить, чтобы полутора вольтового элемента хватило на подольше, а где-нибудь снаружи здания поставить маленький ретранслятор чтобы в прямой видимости хватало метров на сто-двести'.

— Слушай, Лёшик, а в какой пятилетке у тебя запланирован лазер? Отличный звукосниматель, между прочим, с оконного стекла.

— На эту пятилетку запланирован, но для твоих целей не так уж и подходит— габариты велики. А до полупроводникового лазера ещё далеко, к светодиодам накачки мы даже не подступались. Мы с германием толком не научились работать, кремний очистить не можем, а для светодиодов нужен арсенид галлия и другие материалы. Нельзя перепрыгнуть через определённые этапы, так как на них отрабатываются не только тысячи нужных материалов, но и технологическое и контрольно-измерительное оборудование. У нас во всём Союзе инженеров меньше, чем в 'Радиокорпорейшн', это чтобы ты понимала, как мы отстаём сейчас от Запада.

— Да понимаю я, понимаю,— вздыхает Оля,— ну если не лазером, то пьезо-датчик чувствительной какой-нибудь приклеить к стеклу? Окна в Англии, не как у нас— одинарные, плющ на стенах растёт, касается стёкол... Да и в плющ этот самый чёрта можно спрятать, а не маленькую коробочку.

'Богатая мысль, туннельный диод меньше булавочной головки. Даже если попадёт в руки врага, уйдёт много времени чтобы выяснить что это такое, из чего сделано и какие функции оно выполняет. А выяснив это, всё равно не сильно продвинешься в понимании как самому сделать подобное'.

— Ладно, так уж и быть, дам команду нашим электронщикам,— беру подругу под локоток,— будет тебе 'жучок' с пьезодатчиком и УКВ-передатчиком.

— Спасибо!— локоток Оли непостижимым образом ускользает из моей ладони,— и ещё одно, ты не против, что в Лабораторию будет приходить небольшая группа, человек 10-12 армейцев? Семён Михайлович готов профинансировать постройку спортзала. Будут проходить курс спецназа вместе с нашими вохровцами? И мне не мотаться по Москве?

— Не может быть и речи. Пока не будет готов промышленный реактор по производству плутония на Урале, мы будем использовать для наработки наш 'котёл'. Фонить он будет прилично, так что никаких спортивных и жилых помещений в радиусе одного километра быть не должно. И вообще, тут же стадион 'Динамо' не так далеко, хочешь директору позвоню? Уверен, уважат живую легенду советского футбола.

— Что серьёзно так опасно?— хмурится Оля.

— Смотри, согласно расчётов на максимальной мощности, на который мы будем плутоний нарабатывать, безопасная граница находится на расстоянии четырёхсот метров, дистанционный пульт управления мы запланировали в главном здании— это примерно километр. Так что, если соблюдать инструкции, то практически безопасно. Готов проходить у тебя еженощную проверку на этот предмет.

Памятуя о крутых повадках подруги, заранее разрываю дистанцию.

* * *

— Нет, товарищ Лавочкин,— в ангаре аэродрома в Подлипках я специально заговорил громче, работники, облепившие стоящий в нём самолёт, обратились в слух,— ваше КБ остаётся в моём подчинении, наши планы, финансирование и сроки остаются прежними. Вам даже на смену вывески не придётся потратиться, так как её не наблюдается...

Вокруг послышались облегчённые вздохи и смешки.

— ... Ну показывайте наше детище, товарищи. Собравшиеся расступаются, сквозь раскрытые двери ангара вечернее солнца подсвечивает гладкие стремительные обводы истребителя.

'Не узнать,... разительные перемены... если сравнивать его с деревянным макетом: эллипсовидные крылья с 'обратной чайкой' и такое же изящное хвостовое оперение— уничтожены как класс. Их место заняли обычные трапециевидные плоскости. Исчезли все крыльевые пулемёты, вместо них поверх мотора бок к боку из под обтекателя выглядывают дула двух синхронных ШКАСов. Вал мотора закрыт заглушкой'...

Все пытливо смотрят на меня, ждут реакции.

— Красавец... Красивый самолёт будет хорошо летать...— обхожу машину вокруг и неожиданно для себя выдаю крылатую фразу, чем окончательно запутываю ситуацию с её авторством.

— Семён Алексеевич,— стараюсь перекричать загудевшую толпу,— а что у нас с пушечным мотором? Что говорит товарищ Климов?

— Это он и есть,— Лавочкин берёт меня под руку и выводит наружу из нагретого солнцем помещения,— Владимир Яковлевич лично распорядился, чтобы два первых пушечных мотора направили нам. Он очень доволен вашим прибором...

Два тепловизора с охладителем Шубникова-Седова на базе двигателя Стирлинга (больше похожие пока на действующие макеты) были отправлены в Рыбинск (Климову) и Пермь (Швецову) месяц назад в сопровождении авторов.

— ... и Аркадий Дмитриевич тоже благодарил и обещал, что М-62 мы получим уже в конце месяца.

— Отлично,— потираю руки,— когда запланирован первый полёт обновлённого ИП-2?

— И-289,— поправляет Лавочкин и испытующе смотрит на меня,— нам из наркомата авиапромышленности спустили такое распоряжение. И завод наш получил такой же номер.

— Ну что ж не буду я, Семён Алексеевич, наводить тень на плетень. Скажу правду, действительно, во время моего отсутствия в Москве, 'для лучшей управляемости наркоматом' был составлен документ о передаче КБ и завода в НКАП, но подписан он не был. Нам товарищ Сталин дал целый год, в течение которого мы остаёмся самостоятельными. За это время мы должны доказать, что чего-то стоим. Иначе нас ждёт расформирование и слияния с другими КБ, более успешными, но в любом случае ровно через год и завод, и КБ переходят под крыло НКАПа. Проще говоря, чтобы выжить как организация наше КБ должно победить в конкурсе на истребитель. Слышал я, что грядёт большая реорганизация в авиационной промышленности: нарком планирует укрупнить основные КБ, а у заводских, нестоличных и вновь образованных, отобрать право на самостоятельные разработки, оставить только сопровождение тех самолётов, что их завод серийно выпускает.

— Понимаю,— Лавочкин на минуту умолкает, что-то обдумывая,— товарищ Чаганов, нам крайне необходим лётчик-испытатель. Стефановский ушёл с Чижевским, а Галлай, конечно, хороший пилот и инженер тоже отличный, но опыта ему не хватает... Полёт по плану уже через неделю, а... нам бы товарища Чкалова, ну хотя бы на первый вылет. Хотя, я слышал, Поликарпов тоже собрался скоро свой И-180 в небо поднимать, не даст он нам его.

'Можно подумать станет Чкалов у него разрешение спрашивать'...

— Свою задачу понял, Семён Алексеевич,— шутливо щёлкаю каблуками,— что ж давайте собирайте народ, на борьбу буду вдохновлять...

Москва, Центральный аэродром.

3 октября 1938 года, 10:00.

Сквозь серые облака впервые в это пасмурное утро показалось нежаркое осеннее солнце. К небольшой группе мужчин в военной форме и гражданских, стоящих у выхода на лётное поле, торопливым шагом приближается лётчик, на ходу расстёгивая шлем. За минуту до этого он выскочил из кабины И-15-го, подрулившего к зданию аэропорта, и остановившегося рядом с другим самолётом И-180, которому предстояло сегодня впервые подняться в воздух. Вокруг последнего, с работающим двигателем копошились несколько техников.

— Ну что там, Стёпа?— нетерпеливо выкрикнул большеголовый комбриг, лицо которого было известно всей стране.

— Облачность— тысяча сто метров, видимость— два километра, Валерий Павлович,— на ходу рапортует майор Супрун, лётчик, которому переходит самолёт на испытания после первого вылета на нём его знаменитого напарника.

— Сойдёт,— делает шаг ему навстречу Чкалов и хлопает его по плечу,— помоги мне...

— Вылет разрешаю,— растерянно бормочет высокий мужчина в сером пальто, переводя взгляд со спин лётчиков, энергично вышагивающих по протоптанной дорожке к самолёту, на хмурое осунувшееся лицо Поликарпова.

'Неужели никто не остановит? Что у них тут вообще происходит? М-88-й— ещё сырой, его доводить и доводить... а они устроили гонку... Угробят Чкалова... Они? А мы с Лавочкиным или Яковлев чем лучше? Это из-за нас Поликарпов решил не дожидаться Швецовского двухрядника, сделал ставку на 'запорожец'. Хотя почему именно угробят? Тогда авария произошла из-за переохлаждения двигателя в двадцати пятиградусный мороз, сейчас тепло ещё: плюс пять-десять, без проблем сделает пару кругов и преспокойно приземлится. Выходит зря напросился сюда к Томашевичу на первый вылет? Николай Николаевич точно был недоволен, распорядился чтобы мы с Лавочкиным стояли за заграждением... Нет, предупредить всё-таки надо'!

Легко перепрыгиваю через 'волнорез' (физические кондиции начинают приходить в норму), отделяющий пассажирскую зону от лётного поля, и, не обращая внимания на недовольные возгласы сзади, со всех ног бросаюсь вдогонку за лётчиками.

— Валерий Павлович!— кричу поверх голов техников, обступивших его, уже сидящего в кабине,— Не уходи за пределы аэродрома! Если остановится двигатель...

— Заткни фонтан,— тяжёлая, пахнущая машинным маслом рука легла мне на плечо,— репортёр, б

* * *

, марш с поля, а то б

* * *

...

'Вот так, как без формы, так уже 'репортёр, б

* * *

''...

— Алексей... Сергеевич, тут... вам нельзя...— голос Томашевича прерывается после бега. Чкалов за шумом мотора не обращает внимания на нас, его лицо сосредоточено, продолжает опробовать рули, двигает закрылками, ручкой газа...

— Дмитрий Людвигович, да я хотел предупредить его чтоб с аэродрома не уходил, опасно, двигатель не надёжный...

— Знает товарищ Чкалов всё, в полётном задание указано...

Лётчик даёт знак техникам и начинает рулёжку к старту, головы всех собравшихся обращаются к нему, замечаю, как Поликарпов не таясь крестит, начавшую без остановки стремительный разбег по направлению от нас, железную птицу.

'Услышал ли меня Чкалов'?

Самолёт легко отрывается от земли, не убирая шасси, уже на высоте около ста метров закладывает вираж влево, выравнивается метрах на пятистах и уходит на первый круг. Через несколько минут под восторженные крики немногочисленных 'болельщиков', стоящих на открытой смотровой площадке аэропорта, он, слегка покачивая крыльями, проходит над нами...

— Высоту набирает...— шепчет искусанными губами заместитель Поликарпова.

На мгновение пропадая из виду и снова выныривая из низкой облачности, И-180 уходит на второй круг, который сильно вытягивается в сторону соседнего авиазавода.

'Что творит, он вообще в полётное задание заглядывал'?...

По крутой глиссаде чёрный самолётик, вынырнув из серых облаков, начинает быстро опускаться на короткую полосу, перпендикулярную к той, с которой взлетал. Напрягаю зрение и мысленно продолжаю посадочную до земли.

'На территорию завода шлёпнется'...

— Да-а-вай, ч-чутка 'п-подтяни'!— начинает заикаться Томашевич. Не доходя до полосы около километра, на высоте двухсот метров самолёт тянет влево и он резко проседает к земле. Инстинктивно на мгновение зажмуриваю глаза, а когда вновь их открываю, то вижу яркую вспышку. Как по сигналу стартового пистолета, ещё до прихода звука, стартует санитарная машина, стоявшая со включённым двигателем у здания аэропорта.

— Гони!— заскакиваю на подножку, стоящей неподалёку пожарной машины и кричу в ухо замешкавшемуся водителю.

Тот жмёт на газ и, подскакивая на кочках, 'пожарка' понеслась вперёд.

'Что там?— картинка прыгает перед глазами,— Проломленный деревянный заводской забор, чуть накренившийся электрический столб, скрученные провода на развороченной самолётом земле, оторвавшееся при падении хвостовое оперение... Сумел, перетянуть заводские постройки, пожара вроде нет. Чкалов где'?

Остановившаяся рядом с местом аварии 'скорая' закрывает от меня фюзеляж.

— Да что ты меня как бабу лапаешь?— слышу знакомый грубый голос, когда спрыгнув с подножки, подбегаю ближе,— ты мне, Иваныч, лучше спиртику плесни, а то сердце заходится... Огибаю кузов 'санитарки': Чкалов весь в грязи, отгоняет от себя людей в белых халатах, опираясь спиной о капот двигателя и положив руку на зарывшуюся в землю лопасть винта.

— Чо, Чаганов, накаркал?...— щурит подбитый правый глаз лётчик.

'Ах накаркал, значит,— закипело у меня в груди,— слышал меня, но сделал по своему'.

-... ладно, я не в обиде, сам кругом виноват,— не вдыхая, одним глотком опустошает поднесённую мензурку и счастливо улыбается.

* * *

— Ну так что, Семён Алексеевич,— обращаюсь к задумавшемуся Лавочкину, сидящему рядом со мной в ЗИСе,— не передумали Чкалова к нам приглашать?

— Валерию Павловичу не до испытаний сейчас,— как всегда дипломатично отвечает он,— подлечиться ему надо.

— А вот скажите,— продолжил я, поняв что других комментариев не будет,— почему Поликарпов за М-88-й мотор так держится? Ведь неясно сколько времени уйдёт на его доводку. Почему не хочет дождаться Швецовских двухрядных, как мы?

— Может быть потому, что М-88-й двигатель высотный, уже сейчас в железе и испытан. То есть на нём наш истребитель вполне может со 109-м за высоту побороться. Пусть не доведён пока, так М-82-й вообще ещё не включался даже на земле. Через месяц мы получим, по сути, макет двигателя, на котором летать ещё нельзя. А какой из моторов скорее доводиться будет никому не известно. Если б сегодня всё гладко у Николая Николаевича прошло, а к этому все предпосылки были: отлетал бы над аэропортом движок не переключая во взлётном режиме и спланировал точно на полосу, то всё— Поликарпов может докладывать наверх, что мол И-180-й на крыле, прошу ускорить доводку мотора... Вполне могли бы ту же бригаду Климова опять в Запорожье отправить в командировку.

— А мы почему тогда М-88 не выбрали?

— Потому, что два истребителя под один мотор армии не нужны. А у Поликарпова авторитет, И-180— это развитие И-16-го: лётчиков особо переучивать не надо и промышленность его легко освоит...

'Такие дела, сколько разных причин влияет на выбор конструктора и технические, под час,— не являются основными'.

Глава 6.

Москва, завод 'Темп',

улица Большая Татарская, 35.

3 октября 1938 года, 16:00.

— Здравствуйте, товарищи!— моё приветствие прозвучало ровно в четыре часа, для чего специально выждал пару минут в коридоре перед дверью в 'красный уголок', в котором собрался почти весь небольшой коллектив Опытного завода.

'Полупроводниковое производство требует особой точности... Сорок пар глаз с опаской глядят на меня. Правильно, есть чего опасаться: завод, хотя правильнее бы было его назвать маленький участок, четвёртый месяц подряд не выполняет план. И это после триумфального первого полугодия, когда задание было выполнено на сто сорок процентов, получив переходное Красное знамя Замоскворецкого райкома партии'.

Секрет такого замечательного успеха вскрылся, впрочем, достаточно быстро: новый директор завода, с которым нам пришлось вскоре расстаться, просто выгреб из закромов технического консультанта Олега Лосева трёхлетние запасы опытных высокочастотных точечных и туннельных диодов и записал их в счёт выполнения текущих планов.

Следом за мной в комнату залетает Пересыпкин и облегчённо вздыхает, увидев меня— он пока не до конца вник в тематику полупроводникового производства. Мы с моим заместителем занимаем места за столом, покрытым красным ситцем.

— Что ж, послушаем предложения инженерно-технических работников по исправлению ситуации, в которую попал наш Опытный завод,— сразу беру быка за рога,— Аркадий Зиновьевич, прошу вас.

Бывший практикант Лосева, в этом году закончивший Бауманку, невысокий худой парень, порывисто поднимается со стула— на заводе он единственный ИТР, Лосев относится к научно-техническим работникам.

— Товарищи,— смотрит он мне прямо в глаза, потряхивая пышными кудрями,— я не хочу чтобы у вас сложилось ложное представление, что стоит только улучшить дисциплину на заводе и дело пойдёт. Ничего подобного! Более половины брака на участках вплавления и диффузии связаны с неудачным техпроцессом...

Настроение собравшихся повышается, люди расправляют плечи и смелее смотрят в мою сторону.

— ... Графитовые кассеты, что мы используем на этих участках, обладают рядом существенных недостатков. Графит хрупок, поэтому изготовление из него деталей с малыми допусками является очень сложной задачей. Чтобы получить плоский фронт вплавления, отдельные детали кассеты должны иметь точность не хуже 30 микрон. Кроме того, отверстия в кассете и пробках быстро разнашиваются в процессе эксплуатации, что ведёт к частой смене кассет. Отсюда— их хронический недостаток... чтобы расшить это узкое место, нам надо создавать свое производство графитового инструмента.

Собравшиеся глядят на меня совсем уверенно.

'Если надо, то создадим'.

— А что, если делать кассеты из стали?— рыжий вихрастый 'фабзаяц' испугался своего голоса в возникшей тишине.

— Из стали? Ха! Ты, Васёк, как выдашь так, хоть стой, хоть падай...— зафыркали на него пожилые работники и работницы лет под двадцать пять, но более конструктивной критики предложения из их среды не появилось.

— У вас индий будет смачивать сталь,— от двери раздаётся голос Лосева,— и поэтому при остужении приплавляться к ней.

— Эх, ты, рационализатор рыжий!

— Пробки к стальным кассетам можно сделать из материала, который не смачивается электродным сплавом,— резко пресекаю травлю парня,— например, из рубина. Рубин вообще никакими сплавами практически не смачивается. Из стали можно сделать кассету с нужным количеством ячеек по размеру пластины, а не как из хрупкого графита— две-четыре. Молодец, Василий! Сразу же решил две проблемы: увеличение производительности труда и повышения качества продукции, так как открошившийся графит, попадая в зону вплавления может загрязнять расплав, что приведёт к ухудшению параметров прибора.

'Фабзаяц' расправляет плечи и задирает нос, 'тролли' прячут глаза и поджимают хвосты.

— Вы меня, граждане, извиняйте если я чего может не так скажу,— подаёт голос, тихо сидевший до сих пор механик Михеич, самой пожилой в коллективе, сорока лет,— видел я как наши девчонки мучаются на аптекарских весах крошки вешают и чего подумал: а не легче ли будет, если раскатать этот ваш индий в тонкий блин, блин этот близёхонько протянуть над блином германским... 'Ну правильно, вырубать пуансонами из фольги одинаковые кружки индия. Толщина фольги одинаковая, диаметр тоже— вес получается равный и взвешивать навеску каждый раз не надо. Надо изменить вес— раскатываем фольгу потолще или потоньше. Кружки индия падают на германиевую пластину, пластину в печь... Бескассетный метод, однако, получается. Как советовал Дейл Карнеги? Надо срочно поощрить отличившегося. Но чем? По-рогозински? Не получится. Мои швейцарские часы остались на сопке Приозёрной... Нет, надо бросать эти барские замашки. Моральные стимулы при социализме важнее материальных'.

— Отличная идея!— крепко жму руку Михеичу,— Аркадий Зиновьевич, надо, не откладывая в долгий ящик, опробовать её,... (рыжая голова 'фабзайца' поникла)... её и предложение товарища Василия. Рубиновые пробки с меня.

С искусственными рубинами как раз проблем нет, осматривал во время прошлого посещения лаборатории кристаллографии профессора Шубникова кустарную установочку по выращиванию кристаллов рубина методом Вернейля. Ничего сложного: в воронку засыпается порошок оксида алюминия с примесью оксида хрома, её горлышко охватывает кислородно-водородная горелка, которая плавит порошок. Расплавленные частицы падают на затравку, зажатую в кристаллодержателе и, по мере роста рубина, он опускается вниз. Скорость роста— десять карат в час.

'Буду забирать у Шубникова рубиновые цилиндры для оптического лазера, закажу пробки'.

После недавнего счастливого исцеления я решил не откладывать больше реализацию планов, которые до этого казались преждевременными. Лазер оказался первым в списке первоочередных целей. Как ни странно, рубиновый цилиндр с серебряным напылением на торцах оказался не самой сложной деталью в конструкции лазера, найти подходящую лампу-вспышку для его накачки оказалось труднее. В конце концов, помыкавшись туда-сюда, решил сделать её сам.

Прежде всего подобрал подходящую по размеру кварцевую и две медных трубочки, без зазора входящих в первую, для подвода напряжения. В них вставил две вольфрамовых прутка— электроды готовы, дальше герметизация лампы после закачки в неё ксенона, ну а высоковольтный блок питания я собрал на одном дыхании за пару часов.

— Сделаем, Алексей Сергеевич,— машет головой Аркадий, а я отпускаю, наконец, руку Михеича, удивлённо глядящего на меня,— я лично подготовлю все чертежи и прослежу за изготовлением и сборкой.

'А что годный у нас кружок у на заводе вытанцовывается... 'Кружок качества'... Японскую задумку— на советскую почву? А почему нет? Без всякого сомнения укоренится она у нас. Мы не индивидуалисты, не американцы. Главное— добровольность участия, во главе обязательно инженер, но такой чтобы не давил авторитетом и не подпускать к этому делу партком. Он будет только мешать'...

— Надеюсь на вас,— обращаю свой взор на заскучавших молодых девушек, составляющих большинство коллектива Опытного завода,— но всё-таки половина брака на заводе связана с низкой производственной и технологической дисциплиной. Наша продукция требует от нас соблюдения невиданных до сих пор в мире стандартов чистоты: не закрытая форточка, грязный халат, сильный запах духов, (смешок в зале), не поверенный вовремя прибор и тысячи других, мелких на первый взгляд, причин, могут привести к тому, что труд целой смены пойдёт в брак...

'Отклика в глазах девушек не замечаю'.

— ... Вот бывал я в Америке на моторном заводе,— 'есть контакт'!— возле каждого рабочего стоит контролёр, следит за каждым его движением, рядом другой— с микрометром и штангенциркулем... За малейший промах— штраф, за брак— увольнение...

'Сгущаю немного краски, но не сильно'.

— ... На нашем заводе, ясное дело, такое невозможно, но мириться с огромным браком мы тоже не можем. Дело ещё усложняется тем, что порой трудно определить на каком этапе длительного и сложного техпроцесса случился брак, нет ещё у нас таких приборов. Поэтому единственный выход я пока вижу в коллективной бригадной ответственности за результат.

— Это что же выходит, Алексей Сергеевич,— хмурится Лосев,— из-за одной паршивой овцы будет страдать вся бригада?

— Можно предоставить бригаде право исключать нерадивых членов,— подключается к разговору Пересыпкин.

— За брак уволить нельзя,— качает головой Лосев,— профсоюз не даст.

— Увольнять не будем,— возражает тот,— переведём на оклад, на подсобные работы,— ...

'Сразу потеряет до 50% в зарплате, прогрессивка у нас 20% и по тарифу не менее 30'.

— ... Что скажет рабочий класс?

— А принимать в бригаду мы сможем?— раздались заинтересованные голоса.

— Сможете,— заключаю я,— ... по согласованию с администрацией.

* * *

'Оптический лазер,— поднимаюсь по лестнице к себе после затянувшегося собрания на заводе,— выглядит эффектно, но толку чуть... из-за низкого КПД получить большую мощность не удастся в принципе. Разве что заслуживает внимания лазерный дальномер, но на современной элементной базе сделать его будет не просто: для импульсного измерения придётся создавать сверхточный микросекундомер, для фазового— нужен вычислитель для решения линейных уравнений. Сделать можно, но возить придётся на грузовой машине. Куда перспективнее лазер на двуокиси углерода, его выход лежит в инфракрасной области. Здесь уже кило-ваттные мощности, можно резать, сваривать разные материалы... Но увы все мои знания о них заключаются в рисунке, почерпнутой в юности из журнала 'Квант': труба длинной полтора метра и диаметром один сантиметр заключена в водяную рубашку. Два вентилятора, теплообменник, разрядная камера (накачка электрическая). Состав среды тоже приведён: углекислый газ, азот, гелий... имеются парциальные давления каждого... единицы миллиметров ртутного столба, значит еще и вакуумный насос в придачу'.

— Кто обидел?— навстречу стучат Олины каблучки,— позволь я отрублю ему голову.

— А кто работать будет?— отвечаю в тон, откровенно любуясь девушкой.— Обедала? Пошли в столовую.

— Проблемы?— энергично вышагивает рядом подруга.

— Да не то, чтобы особенно, но людей на самом деле не хватает, все лучшие уже у нас в Спецкомитете задействованы: лазерами заниматься некому, начал сам копаться потихоньку...

— Если гора не идёт к Магомету,— в столовой и за прилавком пусто, но заметив, как мне показалось, Олю, подавальщица и кассирша со всех ног бросаются на исходные,— то забери тему в Спецкомитет, пусть апостолы помозгуют.

— Люди и так перегружены,— разгружаем подносы в дальнем углу зала у окна,— проще будет отказаться от лазеров пока, а вот мазеры, пожалуй, включить в тематику стоит.

— Это что за зверь?— одновременно опускаем ложки в ароматные щи.

— То же что и лазер, но только не для видимого света, а для микро— и миллиметровых волн.

— И почему он важнее для нас?— Оля застывает с поднесённой ложкой у рта.

— Мазер— это ключ к созданию микроволнового спектрометра, устройства, которое позволяет изучать тонкую структура вещества: энергетические уровни молекул и атомов. Наши апостолы за такой инструмент душу дьяволу отдадут. Кроме того, мазеры могут быть использованы не только как генераторы эталонных частот, но и как усилители и приёмники с высочайшей чувствительностью. А это уже пассивная РЛС.

— Ну да, ну да,— согласно кивает девушка,— военные за это двумя руками ухватятся.

— Ну а дальномер можно и на сантиметровых волнах сделать,— накалываю на вилку сразу половину нежнейшей котлеты.

— А лазером за то можно врага слепить,— не отстаёт от меня Оля,— представь, если таким лучом провести по смотровым щелям и перископам танка, то и стрелять уже не надо: танк со слепым экипажем— не танк.

— Бр-р...— котлета застревает в горле.

— Жуй-жуй, Лёшик, глотай.

— Кхм-кхм, не надо меня за Красную Армию агитировать. Технически грамотных людей реально не хватает и это в столице: Шокин 'фабзайцев' по нашим радиозаводам лично распределяет.

— Так организуй школьников,— подруга принимается за кисель,— пусть после уроков несколько часов монтажниками поработают, заодно денег заработают, семье помогут.

''Политехнизация школы'?— с отвращением кошусь на стакан с красноватой студенистой жидкостью,— пожалуй, одна из неплохих хрущёвских инициатив, отброшенных новой властью в 66-ом. Если стряхнуть с неё нафталин, тогда будет не 'несколько часов', а чуть сокращённая рабочая смена в составе 'школьной производственной бригады'. У старшеклассников в конце 50-х до трети учебного времени ('два дня в неделю'?) выделялось на производственную практику, без которой (или без службы в армии) нельзя было поступить в вуз. И лозунг для реформы можно позаимствовать: 'Преодолеем отрыв школы от жизни'. Надо будет обсудить с Кировым: он сам обучался в техническом училище в возрасте нынешних выпускников средней школы, думаю поддержит мою инициативу'.

— Молодец! Награждаешься дополнительным киселём,— пододвигаю стакан подруге,— вот только как это нам поможет с лазером, для него нужны учёные и инженеры. Студенты? И так уже с третьего курса все они в основном на практике к приписанным заводам да институтам.

— Руби неперспективные темы...

— У меня таких нет.— Задерживаю стакан в руке.

— ... тогда передавай их в Академию Наук.

— Боюсь утекут за рубеж.

— ... заруби такие темы у академиков.

— Они сами решают что перспективно, а что-нет.

— ... ограничь финансирование академической науки и голодные учёные прибегут к тебе...

— Финансирование науки закреплено пятилетним планом.

— ... перенеси выделение средств на два последних года пятилетки на 41-й и 42-ой.— Оля забирает кисель из моей дрогнувшей руки.

'Приблизим Академию Наук к жизни? Почему бы и нет'...

* * *

— Алексей Сергеевич,— 'Грымза', сменившая форму НКВД на черный деловой костюм с длинной юбкой, по-военному подскакивает с места,— я объясняла товарищам, что вас сейчас нет и сегодня вы не принимаете, но они согласны были подождать сколько потребуется...

Со стульев с виноватой улыбкой поднимаются два очень похожих друг на друга плотных пожилых человека, в тёмных костюмах-тройках, белых сорочках и галстуках.

— Здравствуйте, товарищи,— отвечаю на крепкое рукопожатие более молодого,— что ж вы не позвонили, Сергей Иванович, прошу прощения что заставил вас ждать.

— Это вы меня простите, товарищ Чаганов,— отвечает Вавилов,— что вот так без приглашения заваливаюсь к вам. Разрешите представить— мой брат Николай.

— Представлять Николая Ивановича, я думаю, было излишне, очень приятно познакомиться, прошу вас заходите.

'Ну как такое объяснить как не телепатией'?

Только сейчас, поднимаясь к себе, подумал, что если уж решил взяться и за оптический лазер, то ключевой фигурой в этом проекте обязательно станет Сергей Вавилов: и как директор ФИАНа, откуда придётся рекрутировать научные кадры в проект, и как бессменный руководитель Государственного Оптического Института, в лабораториях которого проще всего организовать работы по варке, резке и шлифовке неодимового стекла, материала, исторически вытеснившего рубин из этой ниши. На рубине же я буду делать лазер-демонстратор, чтобы показать реальность создания 'гиперболоида', ну и, конечно, перестраиваемый по частоте мазер.

— Так что случилось, товарищи?— перевожу взгляд на с одного брата на другого, указывая им на стулья напротив меня за столом для заседаний.

— Мне нужна ваша помощь, Алексей Сергеевич,— старший Вавилов, останавливает строгим взглядом младшего брата, уже открывшего рот для ответа,— как вы, наверное, знаете завтра открывается очередная сессия ВАСХНИЛ...

'Хм, как-то выпустил из вида,... но в курсе, что ВАСХНИЛ— это Всесоюзная Академия Сельскохозяйственных Наук имени Ленина'.

— ... на ней академик...— тень пробежала по лицу Вавилова,— Лысенко со своими приспешниками готовит переворот в руководстве Академии...

'Неужели он думает, что я стану ввязываться в их дрязги'?

— ... Не думайте только, Алексей Сергеевич,— смутился академик, почувствовав видно что-то в моём взгляде,— что я держусь за место Президента Академии, мне больно, что его займёт жестокий, беспринципный, плохо образованный человек. Если это произойдёт, то советская сельскохозяйственная наука окажется отброшенной в средние века...

— Простите что перебиваю вас, Николай Иванович, но почему в ВАСХНИЛ оказался этот, как вы говорите, 'жестокий, беспринципный и плохо образованный человек'? Разве у вас в действительные члены не выбирают тайным голосованием академиков?

— Да, вы правы,— Вавилов обхватывает седую голову руками,— в этом есть и моя вина, это я выдвигал его, я помогал готовить его доклады, поддерживал его пресловутую 'яровизацию' и не был критичен к тем фальсификациям с отчётами, что он представлял наверх. Всё это так, я не снимаю с себя вины и думаю было бы справедливо снять меня с должности президента. Но предоставить Лысенко возможность занять освободившееся место я тоже не имею права. Этот человек уже открыто заявляет о ревизии основ, на которых зиждется мировое растениеводство: он отвергает генетику! Да что генетику, он отбрасывает как ненужный принцип чистых линий: закон, который положен в основу семеноводства и селекции. Утверждает, не поставив ни одного эксперимента, что чистого материала в природе не существует, поэтому нечего на это время и деньги тратить, а нужно просто не препятствовать свободному переопылению растений летающей в воздухе пыльцой...

'Как в анекдоте: пришёл вейсманист-морганист к кибернетику'...

— Николай Иванович,— с трудом нахожу паузу в речи академика,— я правильно понял, что вы хотите с моей помощью провести на пост президента своего сторонника, помешав приходу к власти Лысенко, так?

— Та-ак,— Вавилов растерянно опускает глаза с потолка на меня,— нет, не так...

— Получается,— добавляю металла в голос,— вы хотите законсервировать в ВАСХНИЛ ситуацию, которая сложилась к сегодняшнему дню. Но судя по последней статье в 'Правде', правительство не довольно складывающей ситуацией в сельском хозяйстве, хочет её изменения и поэтому наивно ожидать от него сочувствия вашим предложениям. А Лысенко напротив обещает в кратчайший срок за один-два года создать новые сорта пшеницы и других культур, даже ваш ВИР (Всесоюзный институт растениеводства) на соревнование вызвал...

— Это форменное шарлатанство!— взрывается академик,— чтобы создать новый сорт пшеницы требуется минимум 10-12 лет... Те якобы 'сорта', о которых рапортовал раньше Лысенко— фикция, обычные ничем не примечательные гибриды, выращенные в тепличных ящиках. Я объяснял это бывшему наркомзему Яковлеву, сейчас он заведующий сельскохозяйственного отдела ЦК, но он не желает ничего слушать. Докладную записку академика Константинова о провале яровизации, составленную на основе отчётов с 54-х государственных сортоучастков по 35-и сортам, он просто положил под сукно...

'Хм, поддержка на уровне профильного отдела ЦК дорогого стоит. Похоже, что Яковлеву, чтобы усидеть в кресле, будет идти до конца'.

— Интересно, а на чём тогда основываются заявления Лысенко? В 'Правде' написано о сорока процентах роста урожая от яровизации.

— На опросных анкетах, что он рассылает на места, — костяшки сжатых кулаков академика белеют,— на рассказах 'народных академиков', телеграммах из колхозных 'хат-лабораторий'...

— Он что же группы поддержки на местах создаёт?

— ... слёты 'опытников' организует, агитационные брошюры печатает...

— И всё сам? Как-то не вяжется с образом 'плохо образованного человека', наоборот, больше походит на очень умного противника, грамотно ведущего наступление на вас по всем фронтам.

'В отличие от вас, Николай Иванович'.

— И тут вы правы, Алексей Сергеевич,— плечи Вавилова опускаются вниз,— только этот умный противник не Лысенко, а его правая рука Исай Презент. Он— выпускник Ленинградского Коммунистического университета, марксист-биолог, работал у меня в ВИРе, но я его уволил за аморальное поведение, думаю, что мстит он мне за это. Вся идеологическая часть выступлений Лысенко на нём, как и работа с журналистами и группами поддержки, как вы выразились. На мой взгляд Лысенко— лишь кажущийся лидер, а верховодит у них там Исай.

'Яковлев обязательно согласовал свою позицию у Сталина, вполне возможно, что кандидатура Лысенко уже утверждена... Если мне сейчас выступить на стороне Вавилова (неизвестно ещё какая у него поддержка в среде генетиков), то может получиться как со Шпитальным. Благоразумнее всего не вмешиваться в эту свару... Ведь я же— не специалист... И так уже в каждой бочке затычка... 'Мичуринцы' Лысенко в моей истории огнём и мечом прошлись по генетикам, возможно, что и генетики не стали бы церемониться с противниками в случае своей победы. Группировка 'молодых' заявила о своих претензиях на власть, 'старики' эту власть отдавать не хотят: конфликт начинает выходить из научной плоскости в многомерное пространство тотальной войны. Может быть ещё не и поздно погасить разгорающееся пламя, нейтрализовав провокаторов'?

Братья пытливо глядят на меня: старший нервно теребит тесёмки, принесённой с собой картонной папки.

— Хорошо, Николай Иванович,— принимаю решение,— я попробую поговорить с товарищем Кировым... А это, как я понимаю, компрометирующие материалы на Лысенко?

— Да, то есть нет,— смущается он, передавая папку,— это отчёты академика Константинова.

— Когда у вас запланированы выборы президента?

— Выборы пройдут в последний день сессии, числа 11— 12-го октября.

'Есть ещё время... Хм, что-то братья сильно радуются, надо сразу расставить точки над 'и''.

— Хочу, товарищ Вавилов, чтобы между нами не было недосказанности, я— не ваш сторонник. Я лишь хочу, чтобы в вашей Академии осталась организацией научной, а не политической. Нельзя чтобы ни одна из группировок чувствовала себя побеждённой. Для этого, видимо, в ней придётся вводить внешнее управление, по крайней мере, именно это я хочу предложить товарищу Кирову. То есть предположительно, вам придётся оставить ваш пост...

— Я это понимаю,— грустно кивает академик,— но мне хотелось бы остаться во главе ВИРа и Института Генетики.

'Требования одной стороны ясны, интересно, что потребует Лысенко, надеюсь, не безоговорочной капитуляции врага'.

— Генетики, говорите,... ну что ж, если теперь придётся и о ней говорить, то просветите меня пожалуйста, Николай Иванович, что говорит современная наука по поводу генов: где они находятся, как выглядят?

— На этот счёт, Алексей Сергеевич,— глаза академика по-детски вспыхивают,— у учёных нет определённого мнения, но большинство из них считают, что наследственность сохраняется в ядре клетки в так называемых хромосомах, состоящих из дезоксирибонуклеиновой кислоты, сокращённо ДНК. Хромосомы с трудом видны в микроскоп, но их более тонкую природу рассмотреть не удаётся. Есть много гипотез как выглядят гены, мне лично более близка та, что представляет их как нанизанные на тонкую нить бусинки.

— Интересно,— в голове мелькает отличная мысль,— а что, кроме микроскопа генетики других инструментов не знают? Вот, например, рядом с вами сидит ваш брат— физик, насколько я знаю, один из специалистов в области рентгеноструктурного анализа...

— Ну я бы не стал так о себе говорить,— улыбается младший брат,— но немного занимался этим вопросом.

— Пусть так, так почему же вы не объяснили Николаю Ивановичу: чтобы рассмотреть объект неразличимый в видимых лучах надо переходить на лучи с меньшей длиной волны, рентгеновские— наилучший кандидат. Хотя, с другой стороны, у вас в ВАСХНИЛ десятки институтов, в которых работают тысячи учёных, не только ботаники. Неужели никому такая простая мысль в голову не пришла?

— Насколько я знаю нет,— смущается академик,— была у нас раньше идея применить лучи Рентгена для облучения живой клетки, чтобы воздействовать на гены, но чтобы получить их рентгеновскую фотографию-нет... Серёжа, это вообще возможно?

— Кхм,— пожевал губами физик,— теоретически, думаю, вполне возможно... правда до сих пор этот метод применяется только для определения структуры кристаллов или кристаллитов, используется дифракция рентгеновских лучей. Однако не исключаю, что с практической реализацией могут возникнуть трудности...

Вавилов-старший, как ребёнок, у которого отобрали любимую игрушку, обиженно поворачивает голову от брата ко мне.

— Такой аппарат уже существует,— добавляю загадочности в свой голос и делаю эффектную паузу,— этот аппарат работает... и, более того, работает сейчас в полусотне метров от нас... в этом самом здании.

— Что за аппарат? Покажите пожалуйста, Алексей Сергеевич,— братья оказываются на ногах, готовые тут же бежать по указанному направлению.

— Покажу, не вопрос,— тянусь к телефонной трубке,— товарищ Коломиец, зайдите ко мне пожалуйста на минутку и товарища Цукермана захватите с собой.

— Мы сейчас увидим ген?— хриплым голосом прошептал академик.

— Пока только двух людей, построивших прибор, который позволит заглянуть в клетку... и не только. В теории он может стать в десять тысяч раз зорче, чем лучший световой микроскоп.

* * *

— Товарищ Бланк,— провожая гостей, выхожу в приёмную и передаю 'Грымзе' листок бумаги,— разузнайте мне, пожалуйста, всё об этом персонаже...

Бывших чекистов не бывает, мой секретарь продолжает снабжать меня информацией из святая святых НКВД, сегодня об Исае Презенте.

'Надеюсь, что в обратную сторону: из Спецкомитета в ГУГБ поток информации всё же меньше'.

— ... и разыщите мне Мальцеву.

В ту же секунду её стройная фигурка в белом платье, проявляется на чёрном фоне двери, 'Грымза', не удержавшись прыскает в кулак. Оля недовольно передёргивает плечами и первая проходит в кабинет.

— Зачем это я тебе понадобилась?— подруга усаживается на кожаный диванчик в углу, грациозно закидывает нога на ногу, вызывающе поднимая подбородок.

'Хороша чертовка! Нет, сейчас не успеть— столько дел'...

Подхожу к столу, включаю 'белый шум', затем к окну— открываю форточку и, старательно отводя глаза от девушки, описываю сложившуюся ситуацию в ВАСХНИЛ со слов академика Вавилова.

— Что скажешь?— завороженно гляжу на кожаную туфельку, пляшущую на оттянутом, как у балерины, носке.

— Ты, конечно, прав что Вавилова надо убирать из президентов,— Оля прерывает молчание, легко поднимается и в одно мгновение оказывается рядом со мной у подоконника, легко толкнув плечом,— вот только оставлять за ним кроме ВИРа ещё и Институт Генетики... Сам посуди, какой из него генетик? Ботаник-да, путешественник— определённо, но не физик и не химик; организатор— посредственный, наплодил институтов, а чем они занимаются толком не знает; в людях плохо разбирается, в общем по-моему мнению— ВИРа с него вполне достаточно. Пусть развивает свою коллекцию семян— при деле будет и голову сохранит.

— Я свёл его с Коломийцем и Цукерманом...

— Нет, для изучения строения ДНК и смежных вопросов нужен другой человек, серьёзный учёный.

— Так Сергей Иванович— физик, поможет брату...

— Не уверена я,— жёстко прерывает меня Оля,— руководить и возглавлять, по-моему, привыкли, а так чтоб самим работать... рассказывал мне о них один дедушка, который занимался реабилитацией старшего Вавилова.

'Ну как можно на тебя обижаться'?

— Кто тогда смог бы?— покладисто притупляю взгляд.

— Нужен биохимик, величина типа академика Баха, директора Института Биохимии Академии Наук... но старенький он уже. Из его учеников, пожалуй, лучший— профессор Владимир Энгельгардт. Его, кстати, неплохо бы также привлечь для работы в Спецкомитете— по радиационной биологии.

— А что делать с Лысенко? Считаешь, что пусть становится президентом?

— Ни в коем случае,— поджимает губы подруга,— лучшая кандидатура на пост президента ВАСХНИЛ— какой-нибудь механизатор или экономист... Лысенко же пусть продолжает заниматься в Одессе селекцией. Это ремесло сейчас идёт бок о бок с шаманством, требует интуиции и большой удачи: всего этого у Лысенко— с избытком.

— Хорошо предположим даже, что он с этим согласится, но с чего ты взяла, что команда Лысенко примет такой расклад? За ним стоит Презент, который имеет на него большое влияние, да и другие, небось, спят и видят себя в столичных кабинетах ВАСХНИЛ.

— Презента я беру на себя,— досадливо машет рукой Оля,— я вот что подумала, не лучше ли будет развернуть основные работы по генетике у нас в Спецкомитете?

— Это ещё зачем? Что общего с нашей тематикой? Своих забот у нас мало?

— Не так уж мало,— подруга порывисто оборачивается ко мне и обидчиво закусывает губу,— слыхал о 'меченых атомах'?

— Ты имеешь ввиду радиоактивные изотопы?— примирительно кладу руки Оле на плечи.

— Да, фосфора и серы...

'Их десятки, хотя если говорить о 'меченых атомах' с большим периодом полураспада, то для лаборатории лучше всего подойдёт фосфор-32, а для серы— 35-й'.

— Слыхал о таких и зачем они тебе?

— Сможешь их получить?

'Как мне нравится, когда она так застывает с широко раскрытыми глазами'.

— Смотря чем будешь расплачиваться,— тонкие брови девушки взлетают вверх, я на всякий случай разрываю дистанцию,— найдём, я думаю, подходящую форму оплаты...

— Я серьёзно!— наступает на меня она со сжатыми кулаками.

— Если серьёзно,— поднимаю руки сдаваясь ,— то в нашем котле запросто получим, просто бомбардировкой нейтронами: фосфор-32 из серы-32, а серы-35 из хлора-35-го. Но зачем они тебе?

— Серьёзно?— я попадаю в жаркие девичьи объятия.

— Абсолютно, так зачем?

— Будем проводить классический эксперимент Херши-Чейза...— объятия размыкаются, передо мной теперь учёный-фанатик с горящими глазами,— по доказательству, что генетическая информация находится в ДНК! Понимаешь, сейчас у генетиков идут большие споры, где находятся эти самые гены: в белках или ДНК. Так их эксперимент позволит разрешить этот спор...

'Люблю я слушать о генах, в изложении для чайников'.

— ... Опыт проводим на бактериофаге Т2, он состоит из белковой оболочки и ДНК и ещё он любит кишечные палочки...

'Без натурализма, пожалуйста'...

— ... берём две группы палочек: одна питается... средой с добавлением фосфора-32, другая— серы-35. К обеим группам добавляем бактериофагов, они заражают палочки, вводя в них свой ДНК. Кишечные палочки, используя изотопы в пище, строят новое поколение фагов. Да забыла сказать, что фосфор содержится в ДНК, но отсутствует в белках, а сера— наоборот. Таким образом, в одной группе мы получаем фаги с мечеными серой белки, в другой— с мечеными фосфором ДНК.

— А-а, понял, затем надо взять свежие бактерии и 'меченные' фаги, позволить фагам инфицировать палочки своей ДНК и разделить фаги и палочки: в одной группе с фосфором будут радиоактивные палочки, а в другой— нерадиоактивные. То есть, получается ДНК передаёт наследственность.

— Точно!— получаю поцелуй в награду.

— Так может быть тебе самой этим и заняться?— прижимаю подругу к себе,— Бах и Энгельгардт, конечно, большие учёные, но прав на это открытие у них не больше, чем у тебя.

— Не хочу закончить жизнь как Розалинд Фрэнклин,— отстраняется Оля,— положила свою жизнь на алтарь науки, а её конкуренты присвоили себе плоды её труда, распилив Нобелевскую премию.

'Это да, не повезло женщине: работать с рентгеновским излучением сейчас очень опасно'.

— Сделаю для тебя полностью автоматический рефлектометр, выставишь рабочую скорость образца, максимальный угол поворота и свободна... а ещё лучше: аппарат к РВМ присоединить, поставлю тебе удалённый терминал в кабинет, ни один луч к тебе не прикоснётся! Будешь результаты на плоттер получать, межплоскостные расстояния на АВМ за минуту получать и всё это без отрыва от разоблачения шпионов. А если здраво рассуждать, то хватит тебе по стенам лазать, пора остепеняться... в обоих смыслах.

— Серьёзно? Мне двадцати ещё нет...— расправляет плечи Оля,— и вообще на себя посмотри, тебе учёную степень давно надо было присвоить, по совокупности заслуг.

'Заслуг, блин, по компиляции и плагиату... Не хочет подруга заниматься наукой. Я бы сам может быть и подумал о научной карьере, если бы не было нужды карабкаться наверх по лестнице исполнительской власти'.

Заглянувшая без стука в кабинет 'Грымза' краснеет и отводит глаза, а я с сожалением снимаю руку с Олиной талии...

— Тут объективка на Презента...

Москва, Фрунзенская набережная.

9 октября 1938 года, 19:00.

— Ты опоздал...— капризно закусывает стройная девушка в строгом чёрном пальто подхватывает под руку высокого плотного мужчину,— я тебя уже десять минут жду.

— Извините...— тот безуспешно пытается высвободить руку из неожиданно крепкого захвата.

— Да прекратите вы вырываться на нас уже внимание обращают...— зло зашептала она,— я от Петрова. Павел Иванович в командировке, теперь будете держать связь со мной. Он же вас предупреждал позавчера.

— Да-да, конечно, но я не ожидал встретить девушку... так всё стремительно.

— А вы, Герхард, хорошо говорите по-русски, акцент какой-то странный, не немецкий...

— Китайский...— смеётся мужчина, с удовольствием поглядывая голубыми глазами на энергично вышагивающую рядом спутницу.

— Открывайте зонт скорее, кажется, начинается дождь. Да, на китайский немного похоже...

— Мой отец работал инженером на КВЖД, сам я родился в Харбине и моими первыми языками были русский, китайский и немецкий, да-да, именно в таком порядке... Над моим немецким долго ещё смеялись одноклассники в Бреслау, когда мы после революции из Маньчжурии. Но я понимаю, вы...

— Ольга, зовите меня Ольга, товарищ Кёгель.

— ... не для того, камрад Ольга, позвали, чтобы выслушивать мои мемуары.

— Вы правы, Герхард,— не доходя до недавно открытого нового полного машин и пешеходов Крымского моста, Оля тянет спутника на пустынный, стоящий рядом на деревянных опорах в пятидесяти метрах старый мост, с разобранными трамвайными путями,— есть новости из Берлина?

— Правильнее будет сказать слухи,— порыв ветра едва не вырывает тяжёлый брезентовый зонт из рук мужчины,— как я уже сообщал, неделю назад наше посольство посетил личный эмиссар Гейдриха гауптштурмфюрер Шеленберг... Камрад Ольга, вам не кажется подозрительным мужчина, уже долго идущий за нами?

— Это мой человек, не беспокойтесь, Герхард.

— Это был короткий визит, в тот же день мы провожали Шеленберга на Белорусском вокзале в Берлин. Говорят, что он привёз в посольство два чемодана с золотом... Чемоданы я сам помогал нести, никому из обслуживающего персонала к ним не подпускали, очень тяжелые...

— А с послом Шуленбургом этот гауптштурмфюрер встречался?

— Вы знаете, Ольга, нет. Даже как-то демонстративно нет, ни с военным атташе, ни с представителем абвера. Из всех работников посольства он выбрал почему-то моего начальника советника Хильгера. С ним он крепко выпил тем вечером, отмечая 'удачную покупку'... А сегодня утром Хильгер, он очень выделяет меня из остальных работников торгово-промышленного отдела, сообщил по секрету, что в верхушке Вермахта раскрыт заговор, почище, чем фронда Фрича— Бломберга: он назвал имена генералов Бека, Гальдера, фон Браухича, фон Трескова. Это всё известные в армии генералы. Сейчас в Берлине идут повальные аресты. Отзывают в Германию посла Шуленбурга, говорят он тоже участник заговора, да— арестован помощник Канариса— Остер. В столице такая неразбериха, что на неделю задержался ввод войск в Судеты.

Девушка с непроницаемым лицом увлекает немца под арку с подсвеченной электрическим светом надписью: 'ЦПКО им. М. Горького'.

— Я вижу, что моё сообщение не явилось для вас неожиданным, камрад Ольга?— разочарованно протягивает он, заметив отсутствие интереса у девушки.

— Нет-нет, товарищ Кёгель, ваши данные очень важны для нас,— улыбается она, направляясь к едва различимой в темноте чёрной 'эмке', припаркованной на боковой аллее,— а я такая серьёзная, потому что пытаюсь запомнить ваши слова точь— в точь. Сюда!

* * *

— Костя,— хлопает меня по плечу Оля, плюхаясь на заднее сидение,— включи печку, мы продрогли.

'Щас, только за дровишками сбегаю. Откуда в 'эмке' печка?— поворачиваю ключ и жму на педаль зажигания до тех пор, пока не затарахтел мотор,— привыкла, понимаешь, смотреть на мир из окна моего персонального автомобиля ЗИС-101'.

Ввиду особой секретности предстоящей операции, мы решили ограничиться только своими: ты да я и 'Гвоздь', который неделю назад перешёл из 'наружки' НКВД в Спецкомитет в Олино подчинение.

— Вечер в хату,— давний друг, полностью амнистированный (в числе ряда других раскаявшихся уголовников) Прокуратурой по моему ходатайству год назад, садится рядом на пассажирское сидение и аккуратно без стука прикрывает за собой дверцу.

— Итак, товарищи,— Оля не замечает вопросительного взгляда немца,— сегодня вечером мы проводим операцию в германском посольстве. Цель операции— установка прослушивающего устройства. Герхард, твоя задача— пройти в свою комнату на втором этаже главного здания посольства и открыть в ней окно, в конце операции, соответственно, закрыть его за мной. Гвоздь, ты отвлекаешь охрану у входа и страхуешь меня снаружи. Костя, ты ожидаешь нас на улице Герцена...

'Ну не совсем так... Гвоздю с немцем об эндовибраторе знать не обязательно... прослушка и прослушка'...

Первоначальное его устройство, что было опробовано на ежовской даче, подверглось кардинальной ревизии: во-первых, место тончайшей мембраны из золота, занял тонкий кружок из пьезокерамики, который заметно лучше справляется со своей задачей быть подвижной стенкой акустического резонатора микрофона; во-вторых, благодаря радикальному повышению задающей частоты генератора, размер стержня-антенны уменьшился до трёх сантиметров и стал 'гвоздь' больше походить не на гвоздь, а на портновскую булавку с крупной головкой.

Технология закладки эндовибратора также изменилась: теперь стало достаточным сделать глубокий прокол длинным острым шилом в любом деревянном предмете (мы остановились на спинке любимого кресла посла), вставить в него стержень булавки, предварительно аккуратно смазав изолятор, к которому крепится шляпка, клеем.

Оля начинает давать пошаговые инструкции Кёгелю и Гвоздю, свои— я получил заранее.

— Вопросы есть?— в голосе подруги прорезается металл,— нет, ну тогда, Костик, ходу...

'Ходу... легко сказать,— берусь за рычаг переключения скоростей и отжимаю муфту,— сто лет не водил машину с ручной коробкой передач'.

* * *

— Шумел камыш, дере-евья гнулись...— Гвоздь, безнадёжно фальшивя и натурально пошатываясь, бредёт по узкому переулку, недавно переименованному в улицу Станиславского, со стороны улицы Герцена.

— Эй, гражданин,— скучающий на посту у главного хода в посольство Третьего Рейха милиционер охотно поворачивается на шум,— прекращай давай, тут не положено...

В это мгновение за его спиной возникает чёрная тень, бесшумно перемахивает невысокую кирпичную ограду и растворяется в темноте внутреннего дворика.

— Алексей Алексеевич,— облегчённо выдыхаю я в телефонную трубку,— всё, можно выключать...

— Оставайтесь на линии,— голос Игнатьева, в отличие от моего, совершенно спокоен.

'Не вопрос, телефонная будка в двадцати метрах от посольства на углу Елисеевского переулка— идеальный наблюдательный пункт... Стоп, что это'?

Вместе с огнями посольства неожиданно гаснут редкие уличные фонари, окна окрестных домов и... прекращается шипение телефонной трубки.

'Твою мать, тут же до Центрального телеграфа по прямой двести метров... Неужели и ему тоже отрубили питание? Вроде не должно, да даже если так, то современная телефонная связь работает от батарей... хотя может быть тысяча причин почему после выключения питания вырубается телефон: от неисправной батареи до отсутствия освещения в комнате телефонисток... Надо просто подождать пока на телефонной станции включат резервное питание... Чёрт'!

В германском посольстве вдруг зажглись фонари над входом и послышался отдалённый звонок сработавшей сигнализации и звук разбитого стекла. Буквально через минуту из дверей соседнего здания выбегают два мордоворота и сломя голову бегут к посольству. Кручу головой в поисках Гвоздя и нигде не нахожу его.

'Откуда у немцев генераторы?... Не припомню, чтоб кто-то говорил о них, но в любом случае, как же быстро они включили резервное питание. Теперь если Олю задержат, то Абвер начнёт носом землю рыть: вполне могут и эндовибратор обнаружить, и Кёгель под подозрение попасть, как соучастник... Беда... телефон молчит. Самому же мне по инструкции остаётся только побыстрее уносить отсюда ноги и ждать своих неподалёку, в условном месте на Тверском бульваре'.

* * *

— Какой молодец камрад Гвоздь!— Герхард после пережитого стресса впал в восторженное состояние и его не остановить,— настоящий герой, я бы на его месте ни за что не догадался... принял удар на себя, отвлёк эсэсоввцев... Я чуть не кинулся его обнимать, когда увидел как Гвоздя выводят из кабинета посла... а у него из кармана торчит японский пресс-бювар с серебряной инкрустацией...

Оля, сидящая рядом с немцем на заднем сиденье эмки, мрачно покусывает губы. -... а как он допросе держался... Меня как переводчика пригласили... рубаху на груди разорвал... вся синяя от татуировок: Гитлер, говорит, ваш буржуям прислуживает, а они кровь нашу рабочую пьют...

'Не удивительно, как-никак 'социально близкий''.

— ...Разозлил Гвоздь их очень сильно, один эсэсовец полез в драку, другой его держит,...— Кёгель повернувшись влюблёнными глазами смотрит на мою подругу,— отвлёк он их, так что камрад Ольга смогла через разбитое окно уйти незамеченной... По абсолютно гладкой стене, заметьте!

'Полегче, приятель: на чужой кровать рот не разевать'.

— Товарищ Кёгель, а жена ваша в курсе ваших убеждений, работы с нами?— пытаюсь напомнить восторженному немцу о семейных ценностях.

— Натюрлих, товарищ Чаганов, без подробностей, конечно, моей повседневной работы.

'И кому был нужен этот маскарад,— укоризненно смотрю на Олю,— если моя будка известна каждой собаке'?

— Они в НКИД уже сообщили насчёт Гвоздя?— ещё больше мрачнеет Оля.

— Позвонил советник Хильгер, когда приехал в посольство.

— А занимается жена чем,— упрямствую я,— 'киндер, кюхе, кирхе'?

Кёгель сначала непонимающе смотрит на меня, на Олю, затем, сообразив, чуть заметно улыбается.

— Нет, товарищ Чаганов, моя жена коммунистка со стажем, а в конспиративной работе даже поопытнее меня.

— Поопытнее, говорите,— задумчиво произносит подруга,— а по-русски она говорит?

— Мария родилась в Москве,— словоохотливо рассказывает Герхард,— её семья давно жила в России, так что в империалистическую войну даже не была интернирована, во время гражданской вернулась в Германию, где я с ней и познакомился на одном из митингов КэПэГэ. Мария состояла в студенческой организации, правда после прихода к власти Гитлера её отчислили из университета...

— А на кого она училась?— быстро спрашивает Оля.

— На биолога.

— Очень хорошо,— улыбается подруга, впервые за сегодняшний вечер,— гони, Лёша!

'Легко сказать, гони... по мокрой дороге, на 'лысой' резине,— плавно с опаской нажимаю на газ,— просто бич какой-то, шины сгорают за пару месяцев, из-за этого половина машин в гараже простаивает. Да и вообще положение с автомобильными шинам в стране— аховая: натуральный каучук-дорог, за него приходится платить валютой, синтетический, бутадиеновый, ни в какое сравнение с натуральным по своим качествам не идёт, но и его не хватает. Несмотря на то, что три завода по производству синтетического каучука работают на полную мощность (скоро будет запущен четвёртый), ситуация не улучшается'.

Все заводы производят каучук по двухстадийному методу академика Лебедева: сначала из пищевого сырья (пшеница, картофель, свекла) производится спирт, из которого получают бутадиен (на одну тонну бутадиена идёт двадцать тонн пшеницы), а затем уже из него в присутствии натриевого катализатора синтезируют каучук. В Баку продолжаются опытные работы по получению спирта из нефти методом сернокислотной гидратации, но до промышленной установки там ещё далеко.

ВАСХНИЛ ведёт работы по культивации кок-сагыза, каучуконоса из рода Одуванчиковых, но и здесь тот же недостаток, что и с каучуком Лебедева— для выращивания каучукового сырья нужны значительные посевные площади, не считая огромного количества ручного труда.

'Куда ни кинь— всюду клин. Похоже, долго ещё будет решаться эта проблема'.

На Зубовском бульваре, не доезжая ста метров до метро, торможу двигателем.

— Герхард,— Оля, прощаясь, задерживает руку Кёгеля в своей,— мне надо срочно встретиться с вашей женой. Не беспокойтесь, ничего такого, что произошло сегодня, не будет, обещаю.

— Располагайте нами, камрад Ольга...

'И чего я на него взъелся? Наш ведь человек'...

— Ну, удалось?— подруга пересаживается ко мне на переднее сидение.— Всё нормально, успела, даже удачно вышло с этим разбитым окном... запах от клея быстрее выветрится. Мне к Игнатьеву надо на Пушкинскую...

— Не вопрос, командир, тысяча...

— А чего так дорого?— смеётся Оля.

— Сама посуди, шофёр-то у тебя— цельный нарком.

* * *

— Чаганов слушает,— поднимаю трубку городского, Грымза, уходя домой, переключает все телефоны на меня.

— Здравствуйте, Алексей Сергеевич, это Владимир Ипатьев звонит,— сразу узнаю глухой голос сына Владимира Николаевича.

— Добрый вечер, Владимир Владимирович,— напольные часы начинают бить двенадцать ночи,— какими судьбами?

— Простите за поздний звонок, мы тут с товарищем в командировке в Москве,— зачастил сын,— приезжали в ФИАН с одним изобретением, но нас отшили не разобравшись... а оно очень важное...

— Хорошо, заходите ко мне,— с сожалением гляжу на кипу неподписанных бумаг,— вы где у отца дома?

— Нет, мы в гостинице... в десяти минутах от вас.

'Выходит, так и не помирились'.

— Жду, захватите с товарищем паспорта.

'Слухи о том, что ко мне запросто можно прийти даже с проектом вечного двигателя, распространились в околонаучной среде широко, 'ходоки' в моём кабинете не редкость. Интересно, что на этот раз вышло из НИИ Высокого Давления'?

Быстро беру из кипы очередную бумагу.

'Что тут у нас? Проблемы с изоляцией на самолётной РЛС... Ясное дело, напряжение двадцать киловольт, место на самолёте всегда не хватает, провода идут близко друг от друга, нужна надёжная изоляция, иначе— пробой... Однако тут не всякий каучук подойдёт ('опять каучук'), температура окружающей среды меняется быстро и в широком диапазоне'.

* * *

В кабинет бочком проходят ленинградские гости: невысокий плотный Ипатьев и длинный худой брюнет с пышной шевелюрой.

— Динцес, инженер НИИВД,— рука у инженера что ни на есть рабочая, в мозолях.

— Что ж, товарищи, времени у нас мало. Прошу садиться и показывайте ваше изобретение.

— Абрам,— командует Ипатьев.

На свет появляется коробка 'Казбека', а в ней небольшой бесформенный беловатый кусочек непонятной субстанции.

— Это полиэтилен,— спешит пояснить Динцес в ответ на мой вопросительный взгляд,— продукт полимеризации этилена...

'Так в жизни не бывает. Только подумал об изоляторах, а тебе уже через пять минут полиэтилен подгоняют'.

— У вас в институте что, ведутся работы по полимерам?

— Нет это мы, так сказать, инициативно вне плана,— криво улыбается Ипатьев,— наш институт сейчас на перепутье: ФИАН уехал в Москву, мы остались в Ленинграде на Ватном острове. Ходят слухи, что нас нефтяникам хотят отдать...

'Ну понятно, не хочет к отцу под крылышко, гордый'.

— ...А я институт вижу в системе Академии Наук... правда не выходит ничего из этого, товарищ Вавилов говорит, что денег нет.

Ленинградцы испытующе смотрят на меня.

'Можно подумать у меня их куры не клюют... надо выяснить для начала, что у них в коробочке лежит'.

— Расскажите как вы синтезировали полиэтилен, по рецепту английской компании 'Ай-Си-Ай'?

'Удалось, в конце концов, наладить у себя работу службы технической информации'.

— Нет, товарищ Чаганов,— горячо возражает Динцес,— мы всё сами... их патент наоборот всё запутывает... давление дали 'выше 500 атмосфер', температуру 'ниже 400 градусов', про кислород вообще сказали— 'небольшое количество'... Пришлось повозиться... смесь оставалась жидкой, то 'взрывалась', то есть термически разлагалась на мономеры, пока не подобрали режимы: температура— 180 градусов и давление две тысячи атмосфер.

'И получили десять грамм продукта... с научной точки зрения— блестящее достижение, а с практической— почти ноль. Нужны тонны полиэтиленовой плёнки, для чего надо разработать и изготовить бесчисленные компрессоры, дезактиваторы, дозировщики, холодильники, реакторы, смесители, не считая контрольно-измерительных приборов... Не потянет страна ещё один Спецкомитет'.

— Владимир Владимирович, сколько у вас сотрудников в НИИ?

— Двадцать шесть человек,— в глазах Ипатьева загорается огонёк надежды.

'По сути— не самая крупная лаборатория'.

— Ну хорошо,— встаю со стула, давая знать посетителям, что приём окончен,— я беру вас к себе, думаю, никто возражать не будет... готовьте документы. Какая у вас ёмкость реактора?...

— Три литра.

— Готовьте техзадание на опытно-промышленную установку объёмом 25 литров...

'Химиков надо подключать из 'Главкаучука'... сами не справимся'...

— Полиэтилен оставьте, отдам его на исследование.

В дверях ленинградцы галантно пропускают Олю.

— Полиэтилен?— склоняется она над коробкой,— наши синтезировали? Высокого давления?

— Высокого, впору реакцию в стволах морских пушек проводить... стоп, а что бывает низкого?

— Бывает, конечно,— затараторила подруга,— полиэтилен высокого давления, он же низкой плотности в основном на плёнку годится, а из полиэтилена низкого давления делают всё остальное: тару, трубы, корпуса... Для ПЭВД катализатором служит кислород, для ПЭНД— катализаторы Циглера-Натта.

— Дальше,— нетерпеливо дёргаю её за рукав.

— Всё... я же не химик,— огрызается Оля,— органическая химия у нас в институте была, но краткий курс.

— Так может найти Циглера с Наттом и допросить как следует?— зло ухмыляюсь я, подруга надолго задумывается,— Прости, я пошутил... неудачно.

'А ведь я тоже учил органическую химию... давай вспоминай... про полиэтилен точно ничего, о каучуках— тоже. Нет, было что-то на семинаре по физике, преподаватель, кажется Кукушкин, говорил, что цепные реакции могут быть не только ядерными, но и химическими... и пример привел виниловой полимеризации: это когда молекула-инициатор, в данном случае бутиллитий, запускает цепную реакцию: литий самопроизвольно отваливается, образуется положительный ион лития и отрицательный— бутила, к нему притягивается мономер этилена, забирая одну связь. Снова образуется отрицательный ион, к которому спешит новый мономер и полиэтиленовая цепь начинает расти до того момента, пока не съест все запасы этилена в сосуде. Самое интересное в том, что по исчерпании мономера реакция останавливается, но не умирает, достаточно подкинуть ещё этилена и она продолжится. Её так и называют 'живой''.

— Послушай, а твой Циглер случайно не из бутиллития состоит?— нарушаю раздумья подруги.

— Нет, он там какой-то сложносоставной, не знаю, врать не буду... а бутиллитий— это просто соединение бутила и лития, является инициатором синтеза бутадиен-стиролового каучука, который получают при помощи 'живой' анионной полимеризации...

— Откуда знаешь?

— ... тоже лекции посещала,... из него автомобильные шины делают. Это стереорегулярный сополимер, то есть в нём мономеры бутадиена и стирола чередуются в одной цепи. Стирол даёт покрышкам твёрдость, а бутадиен гибкость.

'И всё равно для производства бутадиена нужен этиловый спирт'.

— А вот за что бы я отдала полжизни,— мечтательно закатывает глаза подруга,— так если б кто-нибудь разъяснил мне как синтезировать, или хотя формулу привёл металлоценовых катализаторов, знаю что при их помощи полиэтилен становится пуленепробиваемым!

''Мечты, мечты...', пришёл бы кто-нибудь и решил проблему... А эти кто-то мы с Олей и есть... Бронежилеты, автомобильные покрышки— это хорошо'...

— ... но стране бы для начала хотя такую задачу решить,— неожиданно для себя заканчиваю мысль вслух,— как наладить производство этилового спирта не из пшеницы, чтобы в войну не встать перед выбором: людей кормить или шины изготавливать.

— Нефтехимию надо развивать в стране,— зло выкрикивает подруга,— а не делать всё подряд из спирта: этан и бутан получать пиролизом нефти, а из них этилен и бутадиен, тогда и не будет такого выбора!

'Блин!— резко поворачиваюсь в сторону письменного стола,— фу-ух, всё-таки, на автомате включил генератор белого шума, а то раскричались мы тут'.

Глава 7.

Москва, Большой Харитоньевкий переулок, д. 21.

Здание Президиума ВАСХНИЛ.

11 октября 1938 года, 09:00.

— Здравствуйте, Анеч— ка,— спешащий вниз по расписной 'сказочной' лестнице палат Волковых-Юсуповых президент ВАСХНИЛ вдруг замирает у статуи золотого льва, впервые увидев Олю в форме лейтенанта госбезопасности.

— Доброе утро, Николай Иванович, знакомьтесь— это моя помощница Маша,— она незаметно дёргает за рукав высокую эффектную брюнетку, увлёкшуюся рассматриванием причудливых росписей на стенах и сводчатых потолках клети парадного входа,— у вас всё готово?

— Очень приятно,— наклоняет голову тот, по очереди пожимая руки девушкам,— да всё как договаривались. Прошу пройти в Столовую палату.

Поднявшись по застеленной красной ковровой дорожкой ступеням и войдя внутрь обе застывают от открывшегося перед ними великолепия, словно сошедшего с картин Васнецова: расписанного золотом свода, забранных ажурной решёткой окон с мутными стёклами под бычий пузырь, притулившимся по углам изразцовых печек и гладкого в шахматную клетку паркета.

— А там, где когда-то стоял трон самого Ивана Грозного,— Вавилов с видом завзятого экскурсовода указывает в сторону нескольких современного вида столиков с микроскопами, рядос с которыми прохаживались несколько человек,— мы устроили небольшую выставку, для, так сказать, неверующих. Мои ассистенты приготовили гистологические препараты, отражающие различные события из жизни хромосом, а рядом с каждым микроскопом положили красочные картинки в лубочном стиле, чтобы любой Фома, посмотрев в окуляр и увидев настоящие хромосомы, смог тут же ознакомиться с упрощёнными картинками и прочесть пару строк с объяснениями.

— Объяснить своим оппонентам их заблуждения решили,— неопределённо хмыкает Оля,— Маша, пойди посмотри экспозицию, ты же биолог тебе интересно будет... Скажите, Николай Иванович, найдётся тут у вас тут местечко откуда можно будет наблюдать всё здесь происходящее, оставаясь незаметной?

— Конечно, Анечка, какие царские палаты без подземных ходов и потайных окошек!

— Отлично, мне попозже ваш кабинет понадобится на некоторое время.

* * *

В Столовой палате, громко разговаривая между собой и посмеиваясь, появляется группа мужчин среднего возраста, проигнорировавших гардероб, в одинаковых серых длиннополых плащах и, сдвинутых на затылок, тёмных фетровых шляпах. Вавилов, сразу заметив процессию, спешит навстречу.

— Трофим Денисович, товарищи,— радушно улыбается он,— очень рад что вы нашли время перед заседанием посетить Президиум. Тут мои коллеги как раз подготовили несколько интересных препаратов хромосом, хотите ознакомиться?

— Посмотреть? Отчего ж не посмотреть?— Лысенко насмешливым взглядом окидывает ассистентов Вавилова, напряжённо переминающихся с ноги на ногу у столиков с микроскопами,— Вона сколько людей, в поте лица своего трудилась над картинками этими.

Из-за спины 'народного академика' послышались подобострастные смешки. Не снимая плаща, Лысенко, а за ним и другие члены его команды копируя вожака, бочком присаживался на стул, не подстраивая окуляр, на секунду заглядывал в микроскоп, бросал несколько более длительный взгляд на лежащую рядом картинку, неопределённо хмыкал и переходил к другому столику. На осмотр экспозиции всей командой ушло не более пяти минут. Лишь маленький вертлявый человек из свиты надолго застрял у одного из столиков, оживлённо обсуждая что-то с высокой молодой черноволосой женщиной, они поочерёдно присаживались к микроскопу, записывая что-то карандашом на листке бумаги.

— Исай, ты с нами,— теряет терпение Лысенко,— или уже в вейсманисты-морганисты записался?

Человечек, чертыхаясь. поспешно прячет бумагу в карман плаща, что-то ласково шепчет женщине и, подхватив со стола шляпу, неохотно бредёт к начальству.

— Трофим Денисович,— склоняется Вавилов к академика и просительно шепчет ему на ухо,— пройдёмте ко мне в кабинет, нам надо с вами кое-что обсудить.

— Ну пойдём, поговорим,— узкие губы Лысенко в насмешливой улыбке растягиваются в ниточку,— хлопцы, погодите меня здесь...

* * *

— Катенька, что там за шум?— раздражённо кричит Вавилов, поднимаясь с кресла.

— Николай Иванович, тут товарищи из НКВД...— вслед за секретарём в просторный кабинет, обставленный дорогой старинной мебелью, входят вохровцы, ведущие под руки давешних брюнетку и человечка.

— Обращаю внимание всех,— гробовым голосом начинает Оля, подходя к столу для заседаний,— органами государственной безопасности пресечена попытка шпионажа, товарищ Вавилов, мне нужен ваш кабинет для проведения следственных действий.

— Я — Мария Кёгель, гражданка третьего Рейха, у меня имеется дипломатическая неприкосновенность, требую немедленно сообщить о моём задержании в Германское посольство,— истерично выкрикивает она.

— Я, я...— коленки Презента явственно задрожали.

— Этого не может быть,— руки Лысенко безжалостно терзают шляпу.

— Молчать! Всем...— Оля стучит кулаком по столу, стаканы на стеклянном подносе звонко звякают,— гражданин Презент, что вы спрятали в карман плаща, там в зале?

— Я думал, что она ассистентка... попросил её номер телефона...— мямлит он, протягивая ей бумагу.

— Так, что тут у нас, номер телефона... чей он?— головы собравшихся поворачиваются в сторону немки.

— Я требую встречи с представителем посольства Третьего Рейха...— закусывает губу женщина.

— Нет так нет,— насмешливо улыбается девушка, переворачивает листок— выяснить кому он принадлежит мне не составит труда... а это что, колонка цифр... шифровка?

-Это провокация!— возмущенно выдыхает всей грудью Презент.

— Ничего, наши специалисты разберутся... Посторонних прошу покинуть кабинет... да-да, товарищ Вавилов, вас тоже, здесь останутся только задержанные... последите за ними чтоб не разговаривали,— кивает Оля вохровцу, выходя вместе с остальными в приёмную,— надеюсь, что все понимают, что в интересах следствия разглашение обстоятельств случившегося запрещено (все согласно закивали)... Ну а чтобы не было соблазна (Оля выразительно посмотрела на секретаршу), вы сейчас дадите об этом подписку. Понимаю, что присутствие здесь сотрудников НКВД и последовавшие задержания могут вызвать нездоровые слухи, поэтому на вопросы коллег вам следует отвечать, что здесь арестована воровка, укравшая крупную сумму денег у командированного из Одессы, всё понятно?

— Да... ясно.

— Вот и отлично, товарищ Лысенко, попрошу вас задержаться, надо будет проехать на Лубянку и дать письменные показания...

— Так у меня выступление через час,— глубоко посаженные глаза академика часто замигали,— и выборы потом...

— Так это ваш сотрудник или не ваш?— хмурится девушка.

— Он работник моего института.

— Вы несёте за него ответственность или нет?

— У меня двести человек в коллективе, кто ж знал, каждому в душу не залезешь...

— Маленькая ложь, Трофим Денисович, рождает большое недоверие,— рука девушки ложится на отполированное тысячами прикосновений дерево перил,— многие ваши сотрудники подтвердят, что Презент был вашим близким другом...

— И такое бывает в жизни... кажется знаком с человеком давно, не один пуд соли с ним съел, а выходит, что не черта ты его не знаешь... Вы, товарищ Мальцева ещё молоды...

— Вы написали поручительство за Презента, когда в Одессе в прошлом году он был задержан милицией по обвинению в растлении несовершеннолетней?— желваки заиграли на скулах Оли.

— А вы неплохо подготовились, я смотрю,— одними губами улыбается Лысенко, зло глядя на девушку,— матерьяльчик подготовили... Понимаю теперь откуда ветер дует: дармоеды эти столичные, шаркуны паркетные, что в палатах царских сибаритствуют, науськивают вас. Ничего, посмотрим ещё чья возьмёт...

— Ни чья не возьмёт,— улыбается в ответ девушка,— НКВД в последнее время начали поступать сигналы о неутешительных результатах так называемой яровизации... не надо возражать, дослушайте до конца. Органы провели своё негласное расследование, факты подтвердились. В этой грязной истории оказались замешаны обе ваши группировки: одна прикрывала её сверху, другая толкала снизу. Но хуже всего, что вы ввели в заблуждение партийное руководство, исполнительную власть и весь советский народ.

Лысенко нервно передёрнул плечами, но промолчал.

— Чтобы как-то разрешить ситуацию, товарищ Берия поручил мне,— Оля поправила орден Ленина на груди,— провести с вами и товарищем Вавиловым разъяснительную беседу и предложить вам снять свои кандидатуры с выборов Президента ВАСХНИЛ. С Николаем Ивановичем я уже поговорила и он с нашими предложениями согласился. Есть мнение, что Президентом должен стать академик Сиваченко, учёный-механизатор, а вам заняться вашими непосредственными обязанности— выводом высокоурожайных сортов сельхозкультур. Было бы неплохо, чтобы вы предложили его кандидатуру совместно.

— Кхм-кхм, что будет с Исаем?— хрипит академик.

— Не беспокойтесь, товарищ Лысенко, вас эта история не коснётся, однако настоятельно советую уволить его по статье. В любом случае к вам в Одессу он больше не вернётся: кроме сегодняшнего, на нём ещё висит дело о растлении несовершеннолетней, Прокуратура возобновляет его, как незаконно прекращённое.

* * *

— Правда, что ль?— за вуалькой шляпки, не могу разглядеть выражение глаз подруги.

— Правда,— кивает она,— позвонила Шейнину, он запросил дело из Одессы и своей властью задержал Презента на сорок восемь часов...

— А что за необходимость была именно сегодня идти в Большой на 'Травиату'?

— Вот именно 'идти' необходимости не было никакой,— ворчит подруга, стуча каблучками по Красной площади,— можно было на машине подъехать. А сегодня потому, что открытие сезона наверняка будет кто-то из Политбюро, да и президиум ВАСХНИЛ в полном составе там быть должен...

— Какие-то проблемы?

— Думаю нет, но подстраховаться надо,— Оля крепко сжимает мою руку,— вдруг у кого-нибудь из академиков появится соблазн переиграть выборы.

— Задачу понял, обеспечить нам лучшие места, желательно в 'царской ложе'...— жёсткий захват сменяется ласковым поглаживанием.

* * *

— Вы заранее, товарищ Чаганов, не могли предупредить?— понижает голос комендант Большого театра Рыбин, страдальческая гримаса искажает его узкое лицо,— сегодня самого Хозяина на театре ждём, открытие сезона, как-никак... ложи белетажные давно все разобрали наркомы да секретари.

— А ложи первого яруса? Подальше от сцены... с десятой по двенадцатую?— безуспешно пытаюсь встретиться взглядом с его смотрящими в разные стороны глазами.

— Есть шестая по левой стороне,— не заглядывая в бумаги быстро отвечает Рыбин и решительно поднимается,— идёмте скорей, если там пока никого, я их на балкон пересажу... польта оставьте у меня здесь.

Немного отстав от худого длинноногого коменданта, мы с подругой подходим к полуоткрытой двери ложи.

— Но почему?!— доносится оттуда возмущённый мужской голос.

— Понимаете, товарищ Бонвинтик,— бубнит Рыбин,— касса продала двойные билеты...

— Но мы пришли первыми! Пусть пришедший позже и идёт на балкон. И вообще, я— орденоносец!

Оля надувает губки, с тяжёлым сердцем переступаю порог ложи и в тамбуре перед собой вижу нахохлившегося гроссмейстера Ботвинника, тычущего себе в грудь на орден 'Знак Почёта'.

'Некрасиво получилось, но назад дороги нет'.

— Что двойные билеты?— лихорадочно соображаю я, спиной ощущая горячее дыхание подруги,— может быть тогда сделаем так: одно отделение смотрите в ложе вы, другое-мы?

— В 'Травиате' три отделения...— из-за спины Ботвинника на нас с подругой насмешливо смотрит его спутница, жгучая брюнетка.

— На заключительное отделение бросим жребий,— тушуется гроссмейстер, заметив ордена на моей груди.

— Всем места хватит,— весело резюмирует Оля,— девочки сядут вперёд, а мальчики сзади на стульях с высокими ножками. Идёт?

— Идёт!— смеется черноглазая.

— Сей минут стулья организую,— облегчённо выдыхает Рыбин.

— Отлично, давайте знакомиться,— пропускаю Олю вперёд,— я— Алексей Чаганов, это моя невеста Аня.

— Я— Михаил Ботвинник, моя жена— Гаянэ.

— Очень приятно,— произносим хором и хохочем.

— Позвольте,— осеняет меня вдруг при внимательном взгляде на жену гроссмейстера,— я вас видел в Ленинграде в Мариинском, вы— балерина, танцевали вместе с Улановой в 'Лебедином озере'.

— Верно,— польщённо улыбается Гаяне,— вы, Алексей, человек известный, а чем Анечка занимается?

— Заканчиваю мединститут,— приходит мне на помощь Оля,— ну и охраняю товарища Чаганова... от чересчур настойчивых поклонниц.

Наш смех тонет в аплодисментах публики, в правительственной ложе появляются Сталин и Киров. Сзади открывается дверь, внутрь протискивается служитель нагруженный стульями, за ним маячит Рыбин.

— Алексей, товарищ Сталин приглашает тебя с Аней к себе в ложу...— неожиданно из-за спины коменданта выглядывает коротко стриженная голова Власика.

Гаянэ удивлённо глядит на Олю, Ботвинник хватает меня за руку. — Товарищ Чаганов, мне нужно с вами поговорить,— с мольбой смотрит он на меня,— после спектакля? Пять минут, не больше.

— Хорошо, ждите нас после спектакля под колоннами,— шутливо подмигиваю ему я,— но с вас партия в шахматы со мной...

При первых нотах грустной мелодии увертюры великой оперы занимаем кресла рядом с Кировым, вождь приветливо кивает нам.

* * *

— Товарищ Чаганов,— в первом перерыве гуляем со Сталиным по пустому фойе, примыкающему к правительственной ложе,— будьте готовы в конце месяца к отплытию в Амстердам. Там вы встретитесь с известным вам господином Дэвисом и его супругой, у них возникли вопросы по нашему дальнейшему сотрудничеству. Проведёте переговоры с госпожой Пост по возможности ускорения поставок алюминиевого завода. Господин Дэвис сейчас в должности посла в Бельгии, по дороге в домой он сделает остановку в Амстердаме, где к нему присоединится жена, любительница шахмат. В это время в Голландии как раз будет проходить шахматный турнир сильнейших гроссмейстеров.

— Понимаю, товарищ Сталин, супруги не хотят афишировать свои контакты с нами.

— Правильно понимаете, товарищ Чаганов, они сами выбрали место и время встречи. Все ваши встречи с Дэвисом и Пост будут происходить в порту, на их яхте 'Си клауд'. Вам запрещается сходить на берег в течение всего времени пребывания в Голландии, постоянно будете находиться на нашем судне, на советской территории под надёжной охраной, ну за исключением самих переговоров.

— Товарищ Сталин, в Брюсселе находится штаб-квартира компании 'Юнион Майнер дю О-Катанга', той самой, которая добывает уран в Африке. По её отчётам выходит, что около тысячи тонн руды компания завезла в Бельгию. Для полноценной атомной программы этого может и не хватить, но на первом этапе будет большим подспорьем при ее развёртывания. В случае войны Германия сможет легко захватить эти запасы урана.

— А сколько у нас урана сейчас?— пыхнул трубкой вождь.

— Полторы тысячи тонн уже в Союзе, пятьсот тонн— в пути.

— Так поручите это вашему коммерсанту, как его Мак Ги?

— Он попробовал, но у него не вышло. Мак Ги считает, что после того как он скупил весь добытый уран в Бельгийского Конго, на рынке возник интерес к урановой руде. Возможно, что 'Юнион Майнер' хочет набить цену на неё, но может быть что ситуацией заинтересовались иностранные разведки...

Сталин останавливается в задумчивости посреди фойе, не обращая внимания на третий звонок.

— Хорошо, товарищ Чаганов, мы проверим ваши предположения...

— И ещё одно, товарищ Сталин,— тороплюсь я, так как вождь повернул в сторону ложи,— ко мне обратился сын академика Ипатьева, он руководит НИИ высокого давления в Ленинграде. Там получен материал с уникальными изоляционными свойствами. Над похожими материалами сейчас работают в Англии, САСШ и Германии. Мы считаем, что у нас в стране тоже нужно в срочном порядке организовать производство полиэтилена.

'Похоже, слышал о таком'...

— Готовьте ваши предложения,— кивает вождь,— а сейчас пойдём послушаем Барсову, она сегодня чудо как хороша.

* * *

— Слушай, совсем забыл, заметили тебя твои васхнилововцы?— проводив членов правительства, идём с Олей по Щепкинскому проезду, вдоль здания Большого театра.

— Не то слово,— хохочет она,— у Лысенко челюсть отвисла... когда 'генетики' с 'мичуринцами', ты не заметил, они в амфитеатре прямо под нами сидели, в антракте решили засвидетельствовать своё почтение вождям, то их охрана тормознула на лестнице... а тут мы с товарищем Кировым навстречу под ручку...

— Под ручку?!— опешил я.

— Фигурально выражаясь... Ты что ревнуешь? Он же старый уже...

— Ему всего пятьдесят два.

— Действительно,— подруга на секунду замолкает, по её лицу блуждает счастливая улыбка,— как же повезло нам с тобой, Трубин.

Из открытых дверей театра на Театральную площадь, сплошь заставленную автомобилями, хлынула хорошо одетая публика.

— Мы здесь!— радостно машет рукой озябшаяГаянэ. Ботвинник водружает обратно на нос роговые круглые очки с толстыми линзами и, подхватив под руку жену, спешит нам навстречу.

'Неужели даже спектакль не досмотрели, так боялись нас пропустить'?

— Предлагаю зайти к нам в гостиницу 'Москва',— неуверенно начинает гроссмейстер, отпуская руку жены,— на третьем этаже есть неплохой буфет, выпьем кофе, там тихо, можно спокойно поговорить.

— Отличная идея,— подхватывает Оля,— а мы с Гаянэ— вина...

— Товарищ Чаганов,— горячо начинает Ботвинник, уже не слыша последних Олиной слов,— вы, наверное, слышали, что скоро в Голландии пройдёт шахматный турнир. Его проводит радиокомпания 'АВРО'...

'Страшно порой становится от таких совпадений, АВРО-турнир, что-то я о нём слышал'...

— ... Организаторы, помимо главного приза в тысячу гульденов, объявили, что победитель или второй призёр, в случае если победит чемпион мира Алехин, получает право на матч за шахматную корону...

'Есть'.

Как-то в детстве у районной библиотеке рядом с мусорным баком, нашёл я списанную подшивку журнала 'Шахматы в СССР' за 1938 год. Принёс тяжеленую, пахнущую плесенью кипу бумаги домой и спрятал под кровать. В то время, в период матча Ботвинник— Петросян, все мои школьные друзья заболели шахматами, разыгрывали партии, публиковавшиеся во всех центральных газетах. Ненадолго приобщился к шахматам и я, поскольку достать '64', приложение к газете 'Советский спорт' было для меня затруднительно, то повышал свой уровень, таская из-под кровати и читая эти пожелтевшие от времени листы. В итоге даже попал в сборную школы, играл на первой доске в городской командной Олимпиаде на уровне второго разряда, но футбол всё-таки победил.

Один из тех номеров 'Шахмат в СССР' был посвящён АВРО-турниру...

— ... Дело в том, товарищ Чаганов,— Ботвинник легко открывает передо мной тяжёлую гостиничную дверь,— я в течении последнего года провёл большую работу: подшлифовал дебютную теорию, улучшил технику, сейчас в санатории в Покровском-Стрешнёве подтягиваю физическую подготовку... Я готов к тому, чтобы победить в этом турнире, а в матче с Алехиным побить его!

'Надеюсь, это фигура речи'.

— Отлично, товарищ Ботвинник, так от меня что требуется?

— ... Вы, наверное, слышали, что товарищ Крыленко, наш председатель шахматно-шашечной секции Высшего Совета Физической Культуры, недавно был отправлен в отставку со своего поста в наркомате юстиции. ...

'Понял, Крыленко потерял весь свой административный вес: а вопрос организации такого матча ведь не только финансовый, но и политический. Или не уверен в силе Ботвинника? Испугался поражения советского шахматиста от эмигранта'?

— ... И ещё,... он ненавидит Алехина и даже слышать не желает об организации матча с его участием. Но другого пути к шахматной короне нет, только победа действующего чемпиона в матче! 'Проблема... Вопрос: а нужен ли нашей стране шахматный чемпион? Это же в чистом виде культивирование профессионального спорта... с его неизбежными атрибутами: ложью о гроссмейстерах-любителях, подкуп их высокими гонорарами в валюте, кумирами— агентами влияния западных спецслужб. С другой стороны, привлечение к интеллектуальной деятельности молодёжи, миллионов людей всех возрастов, отвлечение их от выпивки, праздности. Наш советский чемпион— это живой символ, сильный аргумент в идеологическом споре двух систем. Есть о чём задуматься'...

— Вы хотите, чтобы я передал вашу просьбу об организации матча в правительство?— выбираем столик с видом на Манежную площадь.

— Не только это,— вешаем наши плащи на стоящую рядом резную вешалку,— не согласились бы вы, товарищ Чаганов, стать председателем нашей секции в ВСФК?

— Спасибо за честь, товарищ Ботвинник, но ввиду большой нагрузки на основной работе, вынужден отказаться. Почему бы вам самому не занять эту должность, товарищ Ботвинник?

— Хорошо, я как заместитель председателя шахматно-шашечной секции ВСФК,— не сдаётся гроссмейстер,— продолжу исполнять всю административную работу.

— Но чем же я заслужил такую должность?— кручу головой по сторонам, девушки, махнув на нас рукой, сами пошли к стойке бара.

— А Крыленко чем заслужил?— горячится Ботвинник,— играет на уровне третьего разряда, постоянно пропадает в горах, возглавляет по совместительству секцию альпинизма.

— Я, товарищ гроссмейстер,— в голове мелькает отличная мысль,— недавно просматривал 'Вестник ВАКа' и обратил внимание, что вы в прошлом году защитили диссертацию по теме управления синхронными двигателями, это так?

— Так,— непонимающе кивает он головой.

— Переходите ко мне на работу в НИИ Автоматики начальником отдела, будете заниматься любимым делом,— девушки с бокалами в руках возвращаются к столику,— квартиру хорошую получите в Москве...

— Миша, мы же давно хотели переехать в Москву,— Гаянэ с надеждой смотрит на мужа,— сколько уже можно мотаться туда-сюда в ВСФК?

— ... а я так и быть займусь организацией матча.

— Согласен,— быстро отвечает Ботвинник,— только если станете и председателем секции.

— Согласен, а не хотите проверить кандидата на высокий пост? Вдруг он офицера с турой путает, несите шахматы.

— Ну-у, это надолго...— недовольно морщится Оля.

— Нет-нет, от силы пару минут,— успокаивает её Гаянэ.

* * *

— У меня белые,— по-хозяйски поворачиваю доску и толкаю королевскую пешку на два поля вперёд,— играю французскую защиту, только вы мне не мешайте...

Улыбнувшийся гроссмейстер послушно отвечает— е6. В стиле блиц делаем четыре хода, а на пятом— я, то есть американский гроссмейстер Файн, применяю домашнюю заготовку: забираю чёрную пешку 'С' своей ферзевой.

'Такие времена: в известном дебюте, уже на пятом ходу можно было свернуть с проторённого пути'...

Ботвинник, не раздумывая, бросается в осложнения: временно жертвует коня, закрывается конём от шаха и вдруг застывает со слоном в руках, понимая, что партия уже проиграна... чернопольный слон, которого он сейчас держит в руках в игру уже не вернётся.

'Вот так, наверное, и смотрел он на доску тогда в Амстердаме в первом туре не понимая, как такое могло произойти в его любимом дебюте, который всегда служил ему верой и правдой и за белых, и за чёрных'.

Гроссмейстер, набычившись, в раздумьях нависает над доской, Оля вопросительно смотрит на Гаянэ, та недоумённо пожимает плечами.

'Ну, положим, эта партия была бы проиграна Ботвинником, если бы перед ним сидел хотя бы твёрдый мастер. А так на доске ферзи, по паре ладей, лёгкие фигуры и большая часть пешек'.

Через полтора десятка ходов со мной было покончено... Гроссмейстер, сняв очки и вытерев пот со лба откидывается на спинку стула, Гаянэ с тревогой смотрит на мужа.

'Наука вам будет, товарищ Ботвинник... Без этого досадного проигрыша на старте первое место в турнире вам будет, конечно, обеспечено... Хотя кто знает, вся борьба в турнире может пойти по-другому. А вот дебютный репертуар вам надо расширять, а то так и будете нарываться на домашние заготовки типа этой. Сильным личностям, впрочем, нотации не нужны. Ботвинник умеет учиться на своих ошибках, что он доказал в матчах-реваншах со Смысловым и Талем, поэтому я ему этого не сказал, это я ему подумал'.

* * *

— Что это было?— заглядывает мне в глаза Оля, когда мы оказались на улице,— зачем тебе такое ярмо на шею?

— Дышать хочу полной грудью...— не отвожу взгляда.

— Это понятно, сама такая,— кивает головой подруга,— ладно хорошо, а почему не выиграл, я же видела как гроссмейстер вдруг взмок, он что в ловушку угодил?

— Да в ловушку, только чтобы воспользоваться ей надо быть сильным шахматистом.

— Хочешь сказать,— скептически щурится Оля,— что его память больше твоей или он считает варианты быстрее?

— Не больше и не быстрее... даже наверняка наоборот. Вот только толку от этого чуть. Если просто перебирать все возможные варианты на пять ходов вперёд, то их число огромно— единица с тринадцатью нулями... то есть, самому мощному компьютеру потребовалось бы на это несколько часов. Причём расчётное время на каждый дополнительный ход в глубину растёт по экспоненте...

— А почему тогда говорят, что гроссмейстеры могут заглядывать вперёд на десятки ходов?

— Лукавят... на самом деле два сильных игрока просто знакомы с позицией, которая может возникнуть через десяток ходов (кто-то до них уже её играл) и вот в этой позиции при домашнем анализе один из них сворачивает с протоптанной тропинки на несколько ходов в бок. То есть на самом деле расчёт за доской для гроссмейстера будет вестись на те же пять ходов. К тому же, человек не перебирает все варианты, а быстро отсекает бесперспективные ветки дерева решений. Впрочем, что-то подобное было реализовано и компьютерных программах, всё, за исключением интуиции...

— Опыт нужен,— глубокомысленно замечает подруга,— и талант.

— ... Да, кстати,— наши подковки застучали по брусчатке Красной площади, а головы синхронно повернулись к горящим окнам Сенатского дворца,— не успел тебе сказать, Хозяин приказал нам готовься: через неделю вместе с Ботвинниками отплываем в Амстердам, они на шахматный турнир, мы— на встречу с Мэрджори...

Оля равнодушно кивает.

— Ты знала?!— ревниво заглядываю ей в глаза.

— Точно— нет, но Игнатьев намекнул недавно... это ты пассажиром едешь, а мне нужно больше времени на подготовку. Послушай, а ведь миссис Пост за полиэтилен низкого давления ничего не пожалеет! Она на одной упаковке в одних только Штатах без 'фуд энд драг' озолотится...

'А что, может быть... за такую технологию она всё что попросим даст: и нефтепереработку поможет наладить, и получения карбида титана... и кредит гарантирует на это всё'.

— Эх, времени мало,— подхватываю под руку подругу,— вот бы было хорошо бухнуть ей на стол образец...

— Только почистить надо его от бутиллития,— тоже ускоряет ход Оля,— а то пиндосы и без нас справятся...

* * *

— Владимир Николаевич, Чаганов на проводе. Прошу прощения за поздний звонок.

В телефонном справочнике 'вертушки' недавно появился и номер Ипатьева.

— Добрый вечер, Алексей Сергеевич,— в трубке послышался доброжелательный голос академика,— ничего страшного, я обычно после трёх ложусь... бессонница знаете ли.

— Вы не заняты? А то хотелось бы с вами кое-что обсудить прямо сейчас...

— Приезжайте, буду рад.

От меня до дома в Брюсовом переулке где жил Ипатьев на машине всего пара минут, минуту на проверку документов в парадном заспанным вохровцем и хозяин квартиры из прихожей провёл меня прямо к себе в кабинет: заваленный бумагами письменный стол, массивный кожаный диван, два кресла и большой камин, обложенный белой керамической плиткой.

— Владимир Николаевич, нужна помощь...— начинаю с места в карьер.

— Слушаю вас,— академик широким жестом предлагает садиться.

— ... Из своих источников я получил сообщение из-за границы, что в одной из лабораторий недавно был синтезирован полиэтилен с огромным молекулярным весом...

Лицо академика мгновенно стало очень серьёзным.

— ... реакция проходила при атмосферном давлении и комнатной температуре, инициатором полимеризации выступал бутиллитий...

— Любопытно, любопытно...— Ипатьев легко поднялся из глубокого кресла и возбуждённо заходил по кабинету,— обычно в качестве катализаторов полимеризации мы применяем щелочные металлы. Литий тоже работает, в частности при синтезе бутадиеновых каучуков, но натрий больше подходит. Бутиллитий, почему? Он же не стабильный, небольшая его часть обязательно распадётся— получится катион лития и анион бутила... хм, а ведь последний вполне способен отобрать одну валентную связь у одного из атомов углерода этилена... и что получается? Новый анион, который присоединит к себе мономер! И пошла расти цепь! Теперь понятно почему у полиэтилена большая молекулярная масса— цепь будет расти до тех пор, пока в округе плавают свободные мономеры... Гениально просто.

— Не могли бы вы, Владимир Николаевич, в своей лаборатории синтезировать его для меня? Немного, грамм сто, но он нужен мне срочно в течение трёх дней.

— Не вижу трудностей,— улыбается академик, заметив с какой тревогой я жду ответа,— конечно бутиллитий весьма чувствителен к действию влаги и кислорода воздуха, ну так надо вести синтез в атмосфере азота или аргона. Если не обнаружатся подводные камни, то полагаю, что завтра к вечеру я смогу начать синтез.

— Отлично, увы вынужден попросить вас сохранять ваши эксперименты в тайне: раннее раскрытие этих данных может помешать закупке нужного заводского технологического оборудования и поставить в опасное положение мои источники.

— Понимаю, но не слишком ли вы, Алексей Сергеевич, торопитесь: сотни граммов или килограммов продукта получить можно всегда, но будет ли эта технология успешной при валовом производстве?

— Приходится рисковать, уж очень заманчивые перспективы разворачиваются...

В кабинете раздался узнаваемый звонок 'вертушки', хозяин поднимает трубку.

— Да у меня, товарищ Киров.

'Блин, забыл... у нас же сегодня 'политинформация''.

— Алексей, отменяется наша встреча,— у Кирова как всегда хорошее настроение,— встретимся завтра на Телецентре.

'Отлично, остаётся время обсудить с Ипатьевым вопрос о переходе его сына под моё крыло да и набросать вчерне список потребного оборудования будет нелишним'.

Москва, ул. Шаболовка 37,

Телевизионный центр.

12 октября 1938 года, 11:30.

Директор МТЦ, обливающийся потом невысокий плотный мужчина запутался в дверях многочисленных комнат, таблички к ним ещё не были прикручены, и беспомощно замолчал, просительно глядя на меня.

'Товарища надо убирать, не булочной заведует'...

— Сюда, товарищ Киров,— прихожу ему на помощь,— здесь ничего интересного, гримёрные для артистов и дикторов, кабинет режиссёра, а вот тут у нас — студия. Она полностью изолирована от внешних звуков: имеет двойной потолок, причём внутренний подвешен на пружинах, плотно закрывающиеся акустические двери. Это— звукопоглощающие щиты, открывая и закрывая которые можно регулировать характер звучания. Прямо под нами комната эхо-эффектов, она позволяет создавать у слушателей впечатление приближающего или удаляющегося голоса. Вид микрофонов вам, конечно, знаком, а эти два железных яшика на колёсах с объективами называются телекамерами...

— Почему их две?— живо интересуется Киров.

— ... Как вам известно, оборудование для телевизионных центров было нами закуплено в Америке в компании 'Радиокорпорейшн'. Договор был заключён в 1934 году, но его исполнение несколько затянулось, оборудование несколько устарело, в том числе и сердцевина этих видеокамер— иконоскоп, разработанный знаменитым инженером Зворыкиным. Именно этот прибор преобразует изображение в электрический сигнал, который передается на ультракоротковолновый передатчик, что мы видели в соседнем здании, и излучается в эфир при помощи Шуховской башни на расстояние до 30 километров. Так вот, почему телекамер две? Вторая камера— это полностью разработка нашего завода телевизоров 'Темп', включая совершенно новый иконоскоп, который мы назвали видикон... Киров одобрительно подмигивает мне.

— ... В видиконе устранён главный недостаток иконоскопа— низкая световая чувствительность. Товарищи телевизионщики хорошо знают, чтобы получить хорошую картинку на иконоскопе нужно иметь в студии множество осветительных ламп, создавая освещённость в десятки тысяч люкс, с видиконом— достаточно лишь десятков люкс, то есть в тысячу раз меньше. Также в десять раз улучшилась чёткость изображения. Без преувеличения можно сказать, что такого замечательной телевизионной картинки нет нигде в мире! Пройдёмте в аппаратную, вы сами сможете сравнить советскую и американскую картинки.

'Если бы только это... уже сейчас камера способна различать лучи ближнего инфракрасного диапазона: от трёхсот градусов и выше (на трёхсернистой сурьме), а если удастся подобрать для мишени, на которой в видиконе формируется потенциальный 'рельеф', подходящий пироэлектрик, то наши громоздкие тепловизоры на диске Нипкова можно сдавать в утиль. Их заменит маленькая трубка с электронной развёрткой. А если мишень покрыть фотодиодным слоем, то... но это другая история'.

* * *

— Порадовал ты меня сегодня, Алексей,— садимся с Сергеем Мироновичем на 'нашу' скамейку в Кремле с видом на Москва-реку,— утёр нос американцам, подковал блоху. А вот если поставить твою антенну на Дворец Советов, то как далеко можно будет телевидение смотреть?

— Километров на девяносто,— быстро прикидываю в в уме,-...

' Вот только куда ж её поставить, там же на крыше будет статуя Ленина... Спрятать в протянутой руке'?

Киров повернулся в сторону стройки, на которой после почти годичного перерыва, связанного с обнаружением бракованных металлоконструкций, снова царит оживление— идет разгрузка железных балок стального каркаса здания.

-... я вот что думаю, Сергей Миронович, люди ведь будут смотреть на дворец снизу вверх, тогда получается, особенно если смотреть вблизи, что пропорции статуи Ленина будут нарушены: большая нижняя часть тела и маленькая верхняя. Тут, мне кажется, надо всё посчитать. По-моему, статую надо перенести вниз к подножию дворца и сильно уменьшить её размер, не девяносто метров, а скажем до двадцати, тогда она будет выглядеть пропорционально хоть с земли, хоть с неба. Кроме того, в этом случае значительно уменьшится нагрузка на стены и здание можно сделать выше. На крыше можно установить шпиль, на который легко поместить антенны любого размера: телевизионную, для радиообнаружения, связи.

Киров нахмурился и надолго замолчал.

'Хорошо если удалось заронить зерно сомнения в душу 'хозяина Москвы', тогда начнётся корректировка проекта, на которую нужно не малое время... не время сейчас перед войной тратить огромные средства на Дворец Советов'.

— Сергей Миронович,— решаю сменить тему,— вчера я встречался с гроссмейстером Ботвинником и он попросил меня передать правительству свою просьбу по организации матча на звание чемпиона мира по шахматам между ним и Алехиным. Что вы думаете по этому поводу?

— С Алехиным?— морщится Киров,— скользкий он тип, семь пятниц на неделе, по пьяной лавочке может любое сболтнуть. Не хотелось бы предоставлять ему нашу трибуну...

'Значит вопрос уже обсуждался наверху'.

— Матч можно провести за границей, например, в Нью-Йорке. Уверен, что Ботвинник сможет кроме нашей поддержки получить поддержку многочисленной еврейской общины. Что касается финансовой стороны, то думаю, что обеспечить призовой фонд десять-двенадцать тысяч долларов будет легко: в начале следующего года стартуют продажи тубазида по всему миру, миссис Пост с 'Дженерал Фуд' также захочет, чтобы её напитки в алюминиевых банках стояли на шахматном столике под плакатом, рекламирующим наше лекарство...

— Интересное предложение,— оживляется Киров, всем корпусом поворачиваясь ко мне,— но ты уверен, Алексей, что Ботвинник победит Алехина? Вопрос же не столько финансовый, но в первую голову— идеологический: за шахматной доской сойдутся старая и новая Россия и нам совсем не безразлично кто победит.

— Нет, никаких гарантий я, Сергей Миронович, дать не могу. Соперники достойны друг друга: Ботвинник один из самых молодых и талантливых претендентов, за Алехиным огромный опыт матчей на самом высшем уровне... Мне тоже не безразлично кто победит, но, с другой стороны, мы не обязаны подпевать эмигрантской прессе или комментировать её выпады. Мы можем в наших газетах ограничиваться чисто шахматной стороной дела: разыграли такой-то дебют, Ботвинник применил новинку, Алехин удачно защитился. Никакой политики и идеологии, а зарубежным обывателям, которые не читают по-русски, вообще будет казаться, что двое русских просто разыгрывают между собой шахматную корону.

— Да, с такого угла мы этот вопрос точно не рассматривали,— Киров заразительно хохочет,— попробую поговорить с Кобой. Крыленко, правда, будет возражать, для него 'Алехин больше не существует'.

— Кхм, у Крыленко в шахматно-шашечной секции 'заговор' созрел. Уволить его хотят за прогулы, вот Ботвинник и предлагает мне занять место председателя. Вы не против?

— Быстро у тебя, Алексей, всё делается... Вчера только встретился с гроссмейстером, а сегодня уже план готов по завоеванию шахматной короны,— Киров делает небольшую паузу,— а ты знаешь, я, пожалуй, поддержу тебя... Быстро— не всегда плохо, чувствую, будет из тебя толк и тут.

'Пора, удобный случай'.

— Сергей Миронович, а можно задать 'нахальный' вопрос?

— Задавай, если не трус,— насмешливо щурится мой собеседник.

— Вот вы возитесь со мной, индивидуальные политзанятия проводите при вашей-то занятости, не просто же так?...

Киров согласно кивает головой.

— ... Готовите смену себе?...

Нет ответа.

— ... Отсюда вопрос: не кажется ли вам, что вот так передать власть человеку, которого вы выбрали у вас не получится. Допустим даже, что удастся вам перед уходом поставить меня на высокий пост, но мне почему-то кажется, что назавтра мои товарищи простым поднятием рук отправят меня послом в Монголию или директором электростанции... это в лучшем случае.

Крякнув, Сергей Миронович лезет в карман поношенного полувоенного бушлата за коробкой папирос, вытащил 'беломорину', ловко одной рукой зажёг спичку и прикурил.

'Балуется всё-таки, хотя обещал бросить... Вряд ли это возможно в компании, где все курят'.

— А как ты думал, Алексей, власть она— такая штука: тяжело получить, ещё труднее удержать,— Киров выдыхает дым в сторону, но ветерок всё равно бросает его мне в лицо,— нам, думаешь, было легко? Но уже то неплохо, что понимаешь какие опасности тебя подстерегают на этом пути. Что касается твоего вопроса, то я понимаю такую опасность, потому и подводить тебя к власти начал заблаговременно.

— Понимаю, Сергей Миронович, вы и товарищ Сталин продвигаете меня по лестнице исполнительной власти, но она имеет по новой Конституции подчинённое значение. С другой стороны, партийная власть, хоть она и не отражена в ней фактически остаётся главной, так?

— Пока так.— Киров поднимается с места,— Пойдём пройдемся, зябко что-то сидеть стало,— нельзя так разом скомандовать в государстве: 'Направо, ать-два'. Ты успел уже прочесть 'Краткий курс истории ВКП(б)'?...

— Сразу же ещё в сентябре в 'Правде'.

— ... А обратил внимание чем он заканчивается?...

— Да, необычно так, как в конце фильма: 'Конец'.

— ...Вот! Но значит это не конец книги, а конец истории партии. Она уже выполнила свою историческую роль и должна занять своё место в истории. Точнее, в перспективе партия должна превратиться из инструмента завоевания и удержания власти в клуб мыслителей: экономистов, философов... Должна со временем, Конституция принимается на десятки лет вперёд, а пока ещё послужит для контроля за исполнительной властью и для пропаганды, и для подбора кадров...

'А тут война и послевоенное восстановление, а потом смерть Сталина... так и осталась партия у власти'.

Мелкая ледяная крупа с лёгким шуршанием посыпалась с неба.

— Так что, Алексей, создавай себе авторитет в исполнительной власти, подбирай соратников... а мы уж подстрахуем тебя по партийной линии.

В гардеробе Сенатского дворца сталкиваемся с заведующим отдела руководящих партийных органов ЦК Маленковым, успевшим погасить огонь своего ревнивого взгляда сильным прищуром.

— Здравствуйте, товарищи,— его голова без шеи чуть качнулась вперёд в приветствии,— никак снег на дворе?

'Только не это,... на завтра запланирован первый полёт ЛаГа, как я его про себя называю, а в миру— И-289'.

* * *

Повезло с погодой, с утра выглянуло солнце. В десять часов позвонил Лавочкину на Центральный аэродром и сказал, что буду задерживаться и пусть меня не ждут. А сам уже без четверти двенадцать был у входа в здание аэропорта, тихонько прошёл на смотровую площадку и встал позади группы 'болельщиков' из числа работников аэродрома.

'Не хочу вносить своим присутствием дополнительную нервозность и в без того напряжённую предполётную обстановку'.

Напрягаю зрение: нашего блестящего на солнце 'красавца' облепили механики, в последний раз проверяя каждую мелочь, долговязый ведущий механик с трудом втискивается в кабину и запускает мотор, рыкающие звуки двигателя разносятся по аэродрому.

'Долго он ... неужели нашёл что-то в моторе? Выключает его и подходит к невысокому лётчику в кожаной куртке и Лавочкину, стоящему рядом в длинном зимнем пальто с каракулевым воротником... Нет, всё в порядке, лётчик лезет в кабину, снова слышен шум мотора, машет рукой чтобы вынули из под колёс колодки. Самолёт плавно трогается с места и, плавно покачиваясь, катится ко взлётной полосе'.

Начинаются обычные при испытании пробежки по земле, чтобы проверить послушность тормозов, колёс и рулей, всё больше смещаясь к дальнему концу аэродрома. Срываюсь с места и со всех ног несусь вниз по лестнице, чтобы до взлёта самолёта встать рядом с моими подчинёнными: подумают ещё, что начальник струхнул. Бегу по асфальтовой дорожке и вижу, как лопасти вращающегося пропеллера сливаются в сплошной серый диск, за машиной поднимается облачко пыли: лётчик даёт полный газ. Между крылатой машиной и землёй появляется узкий просвет, увеличивающийся с каждой секундой, самолёт всё ближе и ближе, наконец он с оглушительным рёвом проносится над нами, круто набирая высоту. Люди как по команде вдруг заговорили все разом, толкаясь и крутя головами в поисках красной винтокрылой машины.

'Во даёт! Это кто ж такой лихач?'— в голове проносятся обрывки мыслей. Самолёт, не доходя до Ленинградского шоссе делает боевой разворот и вновь проносится над нами уже в другую сторону. Лица Люшина и Лавочкина спокойны, ничего не выражают, остальных— восторженно возбуждены, меня тоже немного потряхивает.

'Чёрт его знает, может быть так и надо? В любом случае, на мой дилетантский взгляд, машина— зверь! Уверен, не поздоровится мессеру если сойдутся они на узкой дорожке'! 'Красавец' тем временем как-то незаметно уже завершает второй круг над аэродромом, лётчик, будто устыдившись своей удали, аккуратно 'блинчиком' доворачивает самолёт на полосу и начинает плавное снижение.

'Самый ответственный момент, у Чкалова тоже всё было хорошо до посадки'.

С силой сжимаю кулаки в карманах и прищуриваю глаза... самолёт легко касается земли и после короткой пробежки останавливается в центре аэродрома.

— А-а-а!— нас охватывает дикий восторг, все мы, невзирая на чины и возраст, бросаемся навстречу начавшей двигаться в нашу сторону машины. Лётчик, быстро сориентировавшись, выключает двигатель.

— Качать Никашина!— руки конструкторов тянутся к лётчику, мне достаются его ноги в хромовых сапогах,— ура-а!

* * *

На крыльях лечу наверх по лестнице к себе в кабинет и наталкиваюсь на грустно спускающуюся вниз Олю.

— 'Красавец', чёрт возьми, летает!— воровато оглянувшись, поднимаю в воздух упругое девичье тело.

— Поставь на место,— кривится она,— нас на четырнадцать ноль-ноль хозяин вызывает...

— Так может он поздравить хочет с первым полётом.— неуверенно предлагаю я версию.

— ...на Ближнюю дачу.

'Мимо... значит хочет поговорить без свидетелей, а в Кремле у него всегда кто-нибудь в кабинете или Молотов, или Киров... обычно они там вместе'.

— ... думаю настучали ему насчёт выборов в ВАСХНИЛ... скорее всего Берия.

— Пошли подышим воздухом,— тяжело вздыхаю я, разворачиваясь я на сто восемьдесят градусов.

'А что, этого и следовало ожидать, не в безвоздушном пространстве живём, следят за нами'.

* * *

— Понимаешь, Хозяину импонирует, что Лысенко из молодого поколения,— от лёгкого холодного ветерка щёчки Оли раскраснелись,— надоели ему старые академики, которые десятилетиями без толку топчутся на одном месте, денег угрохали уйму, а толку— чуть...

— Слушай, а кто из аппарата ЦК был на сессии?— бесцеремонно перебиваю я её.

— Суханов, завсектором какого-то отдела...

— Дмитрий Николаевич?

— Да.

— Это же помощник Маленкова!— хватаю подругу за локоть,— он не возмущался?

— Нет...— растерянно протягивает Оля,— тихо сидел, на меня часто смотрел и бегал в Вавиловский кабинет звонить.

— Теперь хотя бы понятно откуда ветер дует...

Долго бредём по асфальтовой дорожке опустив головы.

— Что говорить-то будем?— решается нарушить молчание подруга.

— Придётся кому-то из нас двоих, догадайся кому?— шутливо прихватываю подругу за талию,— обещать вождю в лысенковском стиле создать новый сорт пшеницы не за два, а за один год. Ты же моложе, тебе доверия больше.

— Легко,— веселится она,— беру перспективного реципиента из однодольных растений, его каллусную ткань, а ещё лучше незрелый зародыш ... в однодольные, кстати, все пшеницы входят... из донора, Вавилов подскажет какого, хлоридом кальция осаждаю его ДНК, сразу на мелкие золотые частицы. Закладываю эту 'дробь' в ДНК-пушку и стреляю в реципиента...

— Что правда?— пытаюсь по лицу подруги понять шутит она или нет.

— ... частицы золота разгоняются до шестисот метров в секунду, пробивают мембраны растительной клетки и ДНК донора встраиваются в хромосому реципиента, не все, конечно, а те которые останутся в живых после удара...

— Да ладно...

— Не совсем так,— смеётся Оля, глядя на меня,— в качестве донора выступают не хромосомы, они слишком большие и хрупкие, а плазмиды, небольшие кольцевые или линейные ДНК, а так всё близко к правде жизни. Ну и мелочь ещё: надо научиться выделять и подсаживать нужный ген в эту плазмиду, но потом будет десять тысяч лет счастья. Однозначно!

'Шутим, значит, ну-ну'...

— Дорога в тысячу ли начинается с первого шага...— менторским тоном начинаю я, закатывая глаза к небу,— ничего, создадим для начала под тебя лабораторию в Курчатовском институте, чтоб никто не догадался...

— Эй-эй, ты чего? Какую ещё лабораторию?— трясёт меня за руку подруга,— там ещё полимеразы, лигазы, нуклеазы, рестриктазы нужны...

— Генной инженерии лабораторию,— мстительно улыбаюсь я,— а ферменты с полимерами подтянем, ПЦР-машину наладим: а что, элементы Пельтье есть, операционные усилители тоже, контроллер на феррит-диодной логике сообразим, будет не хуже, чем... Вот тебе и счастье.

'Лет через, эдак, двадцать, а что Сталину сейчас говорить? Купить лучшие сорта в Америке? Только это ведь не завод по производству электронных ламп, лампе всё равно где работать в России или Америке, а пшеница на новом месте может вообще не родить, их районировать надо. Да и не факт, что продадут их нам... хотя если глава 'Дженерал Фудс' каблучком притопнет, то продадут, но нужно что-то дать взамен... упаковочный полиэтилен... Вот о чём надо говорить с Хозяином! А Лысенко? Лысенко и Презент с их классовым подходом к селекции, особенно если бы они пришли к власти в ВАСХНИЛ, могли помешать потенциальной сделке... Звучит логично: ничего личного, только бизнес... Остаётся самоуправство'...

* * *

— Ну вот, а ты боялся,— беззаботно хохочет Оля,— Сталин о Лысенко даже и не вспомнил!

Ноги сами понесли нас на круговую дорожку вдоль забора, после того как 'броневик' вождя по пути из Ближней дачи в Кремль высадил нас у проходной СКБ.

— Или ему никто об этом не докладывал... пока,— вдыхаем полной грудью свежий морозный воздух после многочасового сидения в прокуренной комнате.

— А ты не допускаешь мысли, что и Маленков, и Берия уже побаиваются с тобой связываться. Видят же как к тебе Хозяин благоволит.

— И ты туда же, как прилепилось это: 'хозяин', 'хозяин'... А мы что холопы?

— Для холопа антипод— барин, а для хозяина— гость, временщик...— поджимает губы Оля.

— Кхм, а ведь и правда, солженицынское НЛП до сих пор вылазит... Ладно, а насчёт 'побаиваются', не допускаю, борьба за власть у них в крови, иначе пошли бы в инженеры или архитекторы... Травоядные в Кремле не выживают.

-Тут ты, пожалуй, прав... значит будут ждать другой возможности.

Глава 9.

Штутгарт, Германия.

Пивная неподалёку от Замковой площади.

15 октября 1938 года, 18:30.

— Разрешите присесть за ваш столик?— молодой, плотно сбитый и модно одетый мужчина в чёрном костюме останавливается рядом.

Сидящий в одиночестве у окна рабочий лет тридцати пяти, сжимающий в мозолистой рукой большую пивную кружку, в потёртом, но тщательно отглаженном костюме, поднимает голову.

— Да, пожалуйста садитесь,— его неподвижное лицо, мгновенно оживает при виде улыбающегося голубоглазого блондина.

Ажурный венский стул легонько скрипнул под тяжестью молодого мускулистого тела.

— То же самое,— щёлкает он длинными пальцами, кивая на немудрёный ужин соседа (сосиски с кислой капустой), дородная полногрудая официантка, несущая в двух руках шесть кружек пива, весело кивает в ответ.

— Давайте знакомиться,— протягивает руку парень,— Николас Шмидт, художник. Я из Голландии, в вашем городе проездом, хочу побродить по окрестностям поискать подходящую натуру.

— Иоганн Эльзер, столяр,— в тон собеседнику отвечает рабочий,— работаю здесь в пригороде в мастерской.

— Столяр!— Шмидт принимает тарелку из рук официантки и бросает взгляд на пустую кружку соседа,— ещё пиво моему другу Иоганну за мой счёт. Так мне вас сам бог послал, я в гостинице обнаружил, что одна ножка моего мольберта сломалась. Не почините? Я хорошо заплачу.

— Кто ж отказывается от денег?— пивная кружка Эльзера стучит по столешнице,— прозит!

* * *

— Э-э, да тут всё просто,— разочарованно протягивает столяр, закручивая гайку на мольберте,— винт раскрутился...

— Иоганн,— голубые глаза Шмидта становятся ледяными,— мне тебя рекомендовал один человек, который раньше сражался вместе с тобой в организации 'Рот Фронт'... рекомендовал как надёжного бойца, идейного антифашиста. Сам я служу в Секретной Службе Британии. После подписания позорного Мюнхенского сговора, стало понятно, что моё правительство ничего не собирается делать для того, чтобы остановить Гитлера....

— Это точно самое, что чувствую я!— вырывается у Иоганна.

— Честные люди есть и в нашей Службе,— Шмидт подходит ближе и напряжённо глядит в глаза столяра,— их правда немного, но они разделяют мои взгляды. Мы решили уничтожить Гитлера, он толкает Европу к краю пропасти, к миллионам жертв. Можем ли мы рассчитывать на твою помощь?

— Не сомневайся во мне, Николас,— слеза покатилась по гладко выбритой щеке Эльзера,— я сделаю всё что потребуется. Эта мысль, казнь Гитлера, давно уже не даёт мне спокойно спать... только не знаю, как подступиться к этому делу... я— простой столяр...

— Я почему-то был уверен в тебе,— художник с облегчением вздыхает и чувством пожимает руку товарищу,— не беспокойся, Иоганн, всё необходимое ты получишь...

— ... как это ужасно видеть, как твой сын,— всхлипывает столяр, не слушая собеседника,— вступив в 'гитлерюгенд' становится чужим тебе,... не человеком, а послушным инструментом в руках нацистов...

— Сын живёт с тобой?

-... нет со своей матерью, мы в разводе...

— Так тебя ничего не держит здесь?

— Я совершенно свободен,— Эльзер смахивает слезу мозолистой рукой,— сегодня в мастерской получил оплату за две недели, если в понедельник не приду на работу, то никто не расстроится...

— Отлично, тогда завтра утром выезжаем в Мюнхен...

— ... А-а-а, понимаю... пивной зал 'Бюргербройкеллер',— на губах столяра заиграла пьяная улыбка,— место начала 'пивного путча', где Гитлер ежегодно выступает перед старыми нацистами... 8 ноября!

Амстердам, Голландия.

'Амстель— Отель'.

4 ноября 1938 года, 19:00.

— Слово предоставляется президенту радиокомпании 'АВРО' господину Клерку,— от группы почётных гостей, стоящих у подножия мраморной лестницы, отделяется высокий худой господин во фраке, поднимается вверх на несколько ступенек, поворачивается и с импровизированной сцены обводит взглядом просторное прямоугольное лобби гостиницы, превращённое в зал.

— Что он говорит?— шепчет Оля на ухо Гаянэ.

— Не знаю, по-голландски я не понимаю...— морщится балерина, досадливо хлопнув по каменной балюстраде 'галёрки', на которой собрались постояльцы отеля, не получившие мест в 'партере',— ну и что я буду передавать в редакцию?

— Не волнуйся, предоставим в лучшем виде,— беззаботно взмахивает та крашеными в чёрный цвет волосами, но её глаза при внимательно сканируют лица гостей, расположившихся внизу на стульях,— записывай: 'господин Клерк пожелал гроссмейстерам участникам турнира творческих успехов и удачи'.

— Неплохо, не зря ешь хлеб переводчика нашей делегации...— ,— фыркает Гаянэ повернувшись к подруге, но той уже и след простыл.

* * *

— Иди за мной.— шепчет не разжимая губ Оля вздрогнувшему Кузнецову, неожиданно появившись из-за колонны.

Девушка уверенно открыла какую-то неприметную дверь, они спустились по служебной лестнице и оказались в помещении, заставленном швабрами, оцинкованными вёдрами и мешками.

— Что случилось?

— Григулевич проследил за моим англичанином... похоже, он клюнул... сегодня первым поездом выехал в Арнем, городок в ста километрах от Амстердама, рядом с германской границей... встретился там в кафе с солидным мужчиной, лет сорока... по тому, как мой перед ним шапку гнул— его начальник... оба быстро собрались и выехали обратно на автомобиле 'Бьюик'... Тут— не Америка, снять автомобиль невозможно. Григулевич позвонил мне, я вас не нашёл, решил ждать их здесь у отеля... Через два часа подъехали, сразу в бар, крепко так выпили, но по ним незаметно... у портье узнал, двадцать пять центов потребовал, гад, что старший тоже поселился здесь— номер 32.

— Младший точно установлен— это капитан Бэст, сотрудник СИС. Старший... опиши его...

— Рост примерно метр семьдесят пять, тёмные с сединой редкие волосы, высокий лоб, крупный мясистый нос, усы тонкие губы, тяжёлый подбородок...

— Да, это майор Стивенс, резидент СИС в Голландии,— перебивает его Оля,— что слышно из Мюнхена?

— 'Столяр' вчера должен был выпилить деревянный декор на столбе и поставить его на петли в виде дверцы, закладка бомбы в тайник будет проходить сегодня ночью. Запасной день завтра, дальше он садится на поезд и едет в Дюссельдорф, где я его встречаю на вокзале восьмого утром...

— Хорошо, радиоприём в пивной проверил?

— Прямо за столиком у столба, лампочка загорелась...— хмурится Кузнецов,— Альта с передатчиком была от пивной 'Бюргербройкеллер' в полукилометре, Эльзер о радиовзрывателе не знает, думает, что механизм часовой... да вы не беспокойтесь, зал был полон, внимания к себе я не привлекал.

— Повтори, что будешь говорить на встрече с Бэстом...— кивает Оля.

— Я представился Франком, племянником статс-секретаря Министерства юстиции Фрейслера,— Кузнецов в такт словам чуть покачивает головой,— сообщаю, что дядя участвует в допросах арестованных генералов— заговорщиков...

— Где содержатся арестованные?— прерывает его девушка.

— В Берлине, в тюрьме Моабит...— быстро отвечает тот.

— В каком корпусе?

— В первом...

— Лучше не ври,— расстраивается Оля,— если не знаешь, так и говори... хотя какой из тебя берлинец... знаешь где клиника Шарите?... в двух шагах от тюрьмы! Эх, расколют тебя англичане, как пить дать расколют... С настоящими немцами был знаком?

— Был, со многими,— морщится как от боли Кузнецов,— с инженером из Целле...

— Вот... саксонец ты, не думаю, что англы вообще знают где это... Дальше.

— Предложу хм,... англам купить за сто фунтов список арестованных...

— Они их имена в газетах могут прочесть,— шипит Оля.

— Так я и не строю из себя ценного кадра: мелкий коммерсант, одинокий, эмигрировал в Голландию, оказался на мели— хочу подзаработать...

— Это хорошо...

— ... Рассчитываю, что... англы клюнут на дядю, да клюнули уже... значит будут просить сведения о ком-то из генералов...

— Или просто заполучить ценного агента в министерстве юстиции,— веселеет девушка,— а племянник будет служить связником. Так и продолжай изображать простого парня: недалёкого, с плохой памятью. Пускай дают тебе инструкции письменно... Кстати, в их компании может появится офицер Голландского генштаба Клоп, который давно завербован СИС, так он может натравить на тебя с целью проверки местную полицию и пограничную стражу.

— Документы у меня подлинные, фото переклеено на высшем уровне, сам Франк уже ничего не скажет... кроме того, что уже успел рассказать о своей работе на СД... на несколько дней легенда выдержит.

— Значит так,— решительно выдыхает Оля,— если встреча пройдёт как задумали, сразу звонишь связнику Франка и просишь о срочной встрече, вечером ко мне— будем шлифовать план операции. Сразу за мной не выходи, выжди минут десять.

* * *

— Чемпион мира...— бледный Алехин в отутюженном смокинге хмурым взглядом обводит собравшуюся публику,— имеет не только обязанности, но и права... Я, не отказываясь играть с победителем этого турнира, вместе с тем не считаю себя связанным обязательством играть матч в первую очередь только с ним... Оставляю за собой право выбора места и времени встречи...

Оля, сидящая рядом с Ботвинником, едва заметно хмыкает, тот боится пропустить хоть слово.

— ... с кандидатом, обеспечившим лучшее финансирование.

Зал недовольно загудел и осветился многочисленными фотовспышками.

— Именно так,— чемпион мира повышает голос, пытаясь перекричать публику,— достаточно внимательно прочитать контракт, заключённый участниками турнира с компанией 'АВРО'!

— А теперь — жеребьёвка!— кричит президент радиокомпании, поднимает руку и пытается сгладить возникший инцидент.

В тот же миг за лестницей что зашевелилось и под одобрительные возгласы собравшихся, по двум широким проходам между рядами стульев двинулась кавалькада ряженых 'коней', 'слонов', 'королей' и 'королев'. Высокие белокурые широкоплечие девушки в национальных костюмах стран, представители которых играют на турнире, замерли с букетами цветов наперевес, каждая перед своим гроссмейстером.

— Это точно наша?— неуверенно шепчет Ботвинник на ухо Оле.

— По крайней мере кокошник узнаю,— пожимает плечами она,— а наш сарафан, похоже, достался девушке Капабланки.

— Что-то его не видно...

— Капабланка в Амстердаме, он не хочет встречаться с Алехиным... нигде кроме как за доской,— также шёпотом отвечает девушка.

— Что ещё слышно из около турнирных новостей?

— Эйве с Файном продолжают сотрудничество, которое началось с матча за первенство мира с Алёхиным. Последний месяц американец живёт в Голландии, каждый день встречаются, анализируют партии и играют блиц. Сало Флор после оккупации Судетской области окончательно отказался от мысли играть матч с Алёхиным— его кредитор окончательно разорён, денег на приз собрать не удаётся...

— Прашю вас, гаспадинн Ботвинник,— заговорила 'русская' девушка, протягивая букет гроссмейстеру,— ваш черёд тянуть жребий.

Чёрные глаза Гаянэ, стоящей на галёрке, вспыхивают мстительным огнём, когда муж передаёт цветы 'переводчице'.

Северное море, район Амстердама.

Пароход 'Красный Дон'.

6 ноября 1938 года, 12:00.

'Вот она моя бумажная могила... зарыли, закопали славного бойца кавалериста... ну пусть не славного и не совсем кавалериста, памятуя мой последний опыт передвижения: мешком на крупе лошади,... но ведь действительно закопали'...

Порывисто встаю, срываю с крючка матросский бушлат, старший смены поста радиоразведки парохода 'Красный Дон' старшина Матус удивлённо поднимает брови, и стучу тяжёлыми ботинками по узкому трапу.

'Хрен вот так вручную наскоком возьмёшь шифр британской СИС... Что мне известно наверняка? Шифр Вижинера с 'бегущим ключом' равным по длине размеру сообщения... Если ключ статистически не случайный (книжный текст или тому подобное), то вполне себе поддаётся взлому при помощи частотного анализа... особенно если в общих чертах известна тема, о которой идёт речь в сообщении. А с последним— всё в порядке... речь там идёт о Франке Фрейслере, его деде-министре и немецких генералах, томящихся в гитлеровских застенках... А поскольку вероятность использования неслучайного ключа отлична от нуля, то прекращай истерить и продолжай работать... тем более, что делать тебе здесь, кроме как заниматься дешифровкой, на внешнем рейде Амстердамского порта абсолютно нечего... Да и погода благоприятствует. Представь, каково заниматься умственной работой в шторм'...

Напрягаю зрение, пытаясь безуспешно разглядеть в тумане очертания порта. Посол Дэвис с женой, или лучше сказать Мардж Пост с мужем уже находятся в Амстердаме, опоздав на нашу встречу на три дня, но без своей яхты, которая встала на неотложный ремонт в Лондоне. Сообщение об их приезде пришло лишь два часа назад и в Москве в данный момент решают, что делать со мной, но похоже ничего, кроме как разрешить мне сойти на берег, не просматривается: не приглашать же чету на сверхсекретное судно. Да и места для переговоров на нём нет, даже кают-компания, единственно подходящее по размеру помещение, превращена в комнату связи, на три четверти занятой стойками 'Айфона'.

'Что решит Сталин'?

Дело в том, что в добавок к проблеме, где проводить встречу с 'мистером и миссис Пост', добавилась ешё одна: времени на неё почти не осталось. По плану 'Красный Дон' вместе со мной до восьмого ноября, во избежание каких-либо случайностей, должен был быть уже в Ленинграде. Время и место проведения операции со взрывом в пивной 'Бюргербройкеллер', задуманная Сталиным и Игнатьевым с целью, чтобы с одной стороны столкнуть правительства и спецслужбы Третьего Рейха и Великобритании, а с другой— дать толчок к началу процесса потепления отношений между СССР и Германией (НКВД должен был заранее предупредить Гитлера о готовящемся теракте), изменить было нельзя. Именно в этот день каждый год Гитлер выступал в мюнхенском 'Бюргербройкеллере', где в 1923 году начался 'Пивной путч', перед ветеранами национал-социалистической партии.

— Товарищ Чаганов,— из трюма показалась вихрастая голова вестового,— вас ждут в кают-компании.

* * *

— Берию ко мне, срочно!— Сталин раздражённо бросает трубку на рычаг и обессиленно опускается на стул и в упор укоризненно смотрит на Игнатьева,— как ей только в голову такое могло прийти?

— А почему нет, Коба?— всем корпусом резко разворачивается к вождю Киров,— мы сами-то в их возрасте о чём мечтали? То жандармского генерала взорвать, то банк обнести... Да и в конце-то концов, она не самовольничает, а предлагает свой вариант действий...

— Как же не самовольничает,— тяжёлый взгляд Сталина находит новую жертву,— ведь речь шла о бомбе с часовым механизмом, которую заложит одиночка, а выясняется, что кроме него задействованы агенты Разведупра, бомба имеет радиовзрыватель...

— В одном из вариантов плана операции радиовзрыватель присутствовал, товарищ Сталин,...— начальник Международного отдела опускает голову.

— Но решение-то по взрыву Мальцева предлагает принять нам,— перебивает его 'хозяин Москвы',— и я бы так просто от этого предложения не отмахивался. Гитлер— пещерный антикоммунист, он открыто заявляет о предстоящем походе войной на СССР... ради уничтожения врага можно пойти на любые средства, а если при этом ещё столкнуть Германию и Англию, то это вообще замечательно.

— Да неужели вы, товарищ Киров,— хлопает рукой по столу вождь,— не понимаете, что завтра вместо старого Гитлера придёт новый? Не может не прийти, ситуацию в экономике Германии аховая, они— банкроты. Ограбление Австрии и Чехословакии позволяет ненадолго оттянуть конец, но дела не решает. Уже скоро чтобы свести концы с концами им понадобится свежая кровь.

— Из кармана нового Гитлера не вынешь,— багровеет его оппонент,— если одним махом уничтожить всю фашистскую головку, да ещё в период краха экономики, то новому Гитлеру будет не до войны с соседями, ему будет впору со своим народом воевать! Военные пойдут на эсэсовцев, рабочие на капиталистов. В Германии вполне может сложиться революционная ситуация.

— Фу-у-х...— тяжело выдыхает Сталин,— Алексей Алексеевич, подождите, пожалуйста, товарища Берию в приёмной... Не думал я, Мироныч, что ты склонен к авантюризму...

— Мой авантюризм, Коба, не больше твоего,— в глазах Кирова зажигаются весёлые искорки,— кто всё это задумал с покушением, папа римский?

— Как ты сказал? Папа римский?— невесело усмехается вождь, расчёсывая концом трубки усы,— от него не дождёшься... он в Чехословакии действует рука об руку с Гитлером. Ватикан исторически был связан с Габсбургами и с момента образования Чехословацкой республики ведёт против её независимости войну посредством своих церковников и католических организаций в Судетах и Словакии. Интересы папы и Гитлера во многом совпадают тут мы мало что можем сделать, а вот стремиться разбить 'мюнхенскую связку' Гитлера, Муссолини, Чемберлена и Деладье мы обязан: создавать недоверие между ними, стравливать между собой, не дать объединиться в борьбе с СССР. А авантюрой я предложение Мальцевой называю потому, что теракт против всего руководства страны приведёт к последствиям, которые невозможно предвидеть. Вполне вероятно, что к власти смогут прийти настоящие марионетки британских империалистов. Гитлер— германский мелкобуржуазный националист, отражающий интересы в первую очередь германских капиталистов...

В кабинете раздаётся звонок местного телефона.

— Пусть подождут,— бросает Сталин в трубку и возвращается к столу заседаний и садится напротив оппонента,— ... и я не хочу, чтобы в Берлине обосновался некто малознакомый, выражающий волю капиталистов британских.

— Хорошо,— согласно кивает головой Киров,— а что будем делать с Чагановым? Пошлём на встречу с Дэвисом кого-нибудь другого?

— Не получится,— Сталин умело раскуривает погасшую трубку,— ни с кем другим Дэвис и Пост говорить не станут... для капиталистов личные знакомства даже важнее чем для дипломатов. Потом Чаганов как никто другой знаком с темами переговоров, сможет на месте предложить подходящий вариант... Нет он должен сам идти на переговоры.

— Но у нас в Нидерландах даже представительства нет...

— Надо звонить Рубинину, полпреду в Бельгии,— Сталин легко поднимается со стула,— их МИД представляет интересы голландской стороны, пусть срочно получит визу для Чаганова... как президента нашей Шахматной федерации.

* * *

'Толково придумано,— с облегчением вздыхает Эльзер,— не надо ни бетон долбить, ни мусор строительный выносить... обмотал вокруг квадратной в сечении бетонной колонны широкое брезентовое полотнище с многочисленными карманами и застёжками, закрепил его кожаными ремнями и готово'...

В узких карманах аккуратно расфасованы цилиндрические тротиловые шашки с центральным отверстием под детонатор, в более широких понизу— металлические коробки с проводами, отходящими от механизма с часовым циферблатом чуть большим, чем для ручных часов.

'А тут англичане перемудрили,— морщится столяр от боли, многочасовое стояние на коленях превратило их в сплошную кровавую рану,— я бы сделал попроще, на обычном будильнике без этих проводов и аккумуляторов'.

Умелые рабочие руки начинают точными движениями вкручивать детонаторы в шашки, последовательно соединяя отходящие от них провода. Эльзер мог вполне обойтись и без света, все его действия были многократно отрепетированы дома на Тюркенштрассе, на съёмной квартире неподалёку отсюда, которую ему снял Николас, но сегодня ночью сквозь стеклянный фонарь в кровле зал мягко освещался взошедшей луной.

'Что там написано на шашках... 'RFF'?— два крайних провода белый и чёрный зажимаются винтами на клеммах коробки с циферблатом,— не видел такие ни разу, а ведь подобных немало прошло через мои руки и на хайден-хаймерском пороховом заводе и в кенигсброннской каменоломне'.

Зал наполняется громким шумом льющейся воды: все туалеты 'Бюргербройкеллера' оборудованы автоматической системой слива воды, включающейся через каждые десять минут даже ночью.

'Слава богу, что не пришлось долбить бетон несущей колонны прямо над местом где устанавливают трибуну для Гитлера, а то бы пришлось работать только в те полминуты, что льётся вода, иначе мог услышать охранник у входа... Молодец Николас, получилось как он сказал... где выпилить деревянный декор колонны, как закрепить бомбу... понятно, он— военный, не простой работяга... Всё, ставлю часы на восьмое ноября на 21:00, включаю тумблер в положение 'ON' и возвращаю колонну в первоначальный вид'.

* * *

После жёсткого разговора с Москвой по 'БеБо' никак не могу сосредоточиться на трансляции первого тура, которую ведет 'БиБиСи'. Бросаю взгляд на часы, скоро на 'АВРО' будет краткий обзор хода партий, который даёт Савелий Тартаковер, он в числе других 'стариков', таких как Ласкер и Боголюбов тоже не получил приглашения на супер-турнир и поэтому занялся ядовитым комментаторством в прессе и на радио.

'А подруга совсем потеряла берега... Поставила начальство перед свершившимся фактом— всё готово к ликвидации австрийского художника... Спасибо что хоть за пару дней поставила в известность о своих планах... Какая лиса: 'Лёшик, срочно нужен твой миниатюрный радиовзрыватель, принято решение для надёжности добавить его к часовому механизму взрывного устройства'. Меня то зачем дурить'?

— Большой зал отеля 'Краснопольский',— в стиле Озерова начинает репортаж Тартаковер,— хорошо знакомый публике по матчу Алехин— Эйве, заполнен до отказа. Участники расположились на эстраде. Ходы для зрителей демонстрируются на досках остроумной конструкции: металлические шахматные фигуры передвигаются на больших намагниченных демонстрационных досках. В полдень по звонку запустились часы и турнир восьми сильнейших, как считают устроители соревнования, шахматистов мира начался.

Сталин, похоже не на шутку раздражённый Олиным самоуправством, начал с того, что потребовал от меня обуздать подругу, взять руководство операцией (других желающих не нашлось) на себя и впредь не отклоняться от плана... На мой вопрос какого, мол, плана, обстоятельно ответил Игнатьев. Я тогда заметил, что ситуация изменилась и теперь сообщением о заложенной бомбе не обойтись: бомбу надо взрывать в любом случае, так как в ней использован секретный отечественный взрыватель...

— Решевский чёрными легко уравнял партию против Алехина,— продолжает в том же духе комментатор,— но попал в ужасный цейтнот, так что решит судьбу партии скорее всего то, сумеет ли он сделать сороковой ход... Файн белыми против Ботвинника во французской партии применил новинку, но на удивление соперник с легкостью разобрался в ситуации... на данный момент позиция чёрных предпочтительна... Флор ничего не извлёк из дебюта против Капабланки... Эйве стоит лучше против Кереса.

Через пять минут многозначительного молчания пишущая машинка 'БеБо' заработала вновь. Берия предложил взорвать бомбу ночью или рано утром восьмого ноября, пока в пивной нет посетителей. Я возразил, что тогда 'столяр' и наш человек не успеют перейти германско-голландскую границу. Окончательно решено— взрыв должен произойти не позднее 18:00, судя по всему, пивная открываться в этот день для посетителей не будет.

'Интересно, есть на судне утюг? Свой американский костюм я с собой для переговоров захватил, а вот как его погладить не подумал... разбаловался, проживая в 'Доме на набережной' с его комбинатом бытового обслуживания... В коммуне у нас был утюг на углях Екатерининской эпохи, пользовался им пару раз: щипцами уголь из печки достаёшь, суёшь в утюг— дымища ест глаза, через каждую минуту приходится размахивать им чтобы расшевелить угли, от второго раза— навсегда остался шрам на ладони'.

— Утюг? Нет, товарищ Чаганов, мы кружками гладим...— бросает на ходу сменившийся Матус.

'Разводят? Вроде не похоже... речь идёт о матроске и холщовых штанах, а это... замучаешься точно,— грустно разглядываю вытащенные из чемодана костюм, сорочку и галстук,— стоп, есть у меня идея!

У входа в камбуз столпились свободные от вахты, одобрительно посматривая на необычное зрелище. Нарком, повесив одежду на самодельные плечики, пританцовывает с ними перед кипящим на плите десятилитровым чайником, из носика которого бьёт струя пара...

— А товарищ Чаганов-то у нас голова!

Порт Амстердама, Голландия.

7 ноября 1938 года, 12:00.

— Товарищ Чаганов,— Полномочный представитель СССР в Бельгии Евгений Рубинин, высокий худой брюнет лет сорока, начал слегка задыхаться от быстрого шага,— сегодня вечером в посольстве приём, я обязан быть там... посол не может не присутствовать на приёме, который он даёт по случаю национального праздника.

— Успеете, товарищ Рубинин,— немного сбавляю темп,— сколько до Брюсселя на поезде? Ну максимум четыре часа, у вас ещё куча времени.

— Мы должны успеть на трёхчасовой поезд,— хмуро замечает широкоплечий дипломатический работник, сопровождающий полпреда.

— Послушайте, Евгений Владимирович,— беру Рубинина под руку, мы останавливаемся, перед нами открывается прекрасный вид на Королевский дворец,— от вас только нужно чтобы вы представили меня послу Дэвису и его супруге и можете быть свободны. Поймите, что это не моя прихоть: товарищ Сталин поручил мне организовать матч за шахматную с участием нашего гроссмейстера. Зная вздорный характер Алехина и его изменяющиеся в зависимости от обстоятельств политический взгляды, я хочу чтобы предложение о матче он услышал не от меня, а от заокеанского бизнесмена, точнее, бизнесвумен— Мэрджори Пост, жены американского посла, большой любительницы шахмат. Что скажете?

— Хм,— переводит дух полпред и с удивлением глядит на меня,— отличная задумка, товарищ Чаганов, вам определённо надо испытать себя в сфере дипломатии. Алехин наверняка ухватится за такую возможность: предложение от такой пары— это и финансовая, и политическая гарантия того, что матч состоится!

— А мне останется только позволить себя уговорить,— улыбаюсь я,— вот эта гостиница, а, кстати, железнодорожный вокзал отсюда в пяти минутах ходьбы.

— Вы бывали в Амстердаме?— интересуется сопровождающий.

— Мы же стоим прямо перед картой города,— киваю я на большой стенд за спиной у дипломатов, узнать где гостиница ещё проще— видите репортёров? Нам туда.

* * *

— Месье Алехин,— в лобби отеля 'Краснополье' журналисты устроили настоящее столпотворение,— так вы принимаете вызов Ботвинника?

— Рад сообщить уважаемой публике,— Алехин поворачивается всем корпусом то влевл, то вправо, привычно позируя перед фоторепортёрами,— что я дал принципиальное согласие на матч. Не могу упустить счастливую возможность поблагодарить посла Соединённых Штатов мистера Дэвиса и его супругу госпожу Пост за предложение взять на себя хлопоты по организации этого матча и обеспечить призовой фонд...

'И это всё о нём'...

— Месье Алехин, где пройдёт матч? Вы не боитесь ехать в Россию?

— ... Матч состоится летом следующего года в Нью-Йорке...

— Вы не стали дожидаться окончания турнира?

— ... господин Ботвинник по праву занимает своё место в когорте сильнейших шахматистов мира, взять хотя бы его победу год назад в Ноттингеме, да и его уверенный старт в этом турнире с победы над Файном о многом говорит. Мне будет интересно сразится за доской с представителем нового поколения шахматистов...

'Поэтому, видно, так за каждый доллар призового фонда торговался'.

— Господин Ботвинник, вы рады что чемпион мира выбрал вас?

— А чего ты не рядом?— наклоняюсь к Оле,— вдруг спросят чего по-английски?

— Да ну её...— кривится подруга,— вцепилась в него как кошка, аж искры летят.

— Прежде всего я хочу поблагодарить за то, что этот матч стал возможным,— начинает гроссмейстер по-русски, его жена бойко переводит на французский,— нашего вождя товарища Сталина, президента Шахматной федерации товарища Чаганова...

Оля едва успевает спрятаться за колонной от объективов фотокамер, повернувшихся в мою сторону. Несколько репортёров, перебивая друг друга, возмущённо заговорили по-голландски...

'Похоже надеялись, что претендентом вновь станет их соотечественник Макс Эйве... слышу, что-то говорят о ФИДЕ, русских... как бы до американцев не брались'...

— Прошу внимания, господа,— громким голосом привлекаю внимание публики,— я прибыл в Голландию, в том числе, чтобы провести переговоры с президентом ФИДЕ господином Рюбом о вступлении Шахматной Федерации СССР в Международную шахматную федерацию. Кроме того, мы хотим вынести на рассмотрение ФИДЕ предложение, по которому претендент на звание чемпиона мира в будущем, по крайней мере, если наш претендент станет чемпионом мира, то я гарантирую это, определялся не в ходе закулисных переговоров, а в ходе зональных турниров и матчей претендентов... на регулярной основе, скажем, один раз в три года.

Небольшой зал взрывается от аплодисментов, громких выкриков и ярких вспышек. Пользуясь всеобщим замешательством, мы с Олей незамеченными выскальзываем в гардеробную, дальше на площадь перед гостиницей и в узкий переулок, ведущий к рек Амстель.

— Заварила ты кашу,— подхватываю подругу под руку,— Хозяин рвёт и мечет, прислал меня со строгими инструкциями, вся группа вместе с тобой переходит в моё подчинение, докладывай.

— А поцеловать? Есть такой пункт в инструкциях? Нет, ну тогда я сама...— прижимается ко мне всем телом Оля, толкая на кирпичную стену какого-то невзрачного здания.

От жаркого поцелуя у меня перехватывает дыхание, с опаской скашиваю вправо и влево.

— Не бойся, мы в 'квартале Красных фонарей', никто не осудит,— неожиданно Олю затрясло как в лихорадке, взгляд становится безумным, а шёпот зловещим,— Серёжа, давай разом грохнем эту шайку упырей. Подумай, чик и всё... такого случая больше не предоставится... разом ответят за миллионы убитых, покалеченных, неродившихся. Все эти локаторы, самолёты и бомбы ни черта не стоят в сравнении с возможностью удавить их сейчас пока они не успели развернуться...

— И что потом?— усилием воли отвожу её от себя на расстояние вытянутых рук,— Придут другие, ещё хуже? Ты что думаешь, пришедшие им на смену передумают нападать на нас?

— Да хоть на год отсрочить нападение,— повышает голос подруга и легко смахивает мои руки со своих плеч,— не зря же твердили, что нам года не хватило чтобы подготовиться к нападению немцев. Так будет тогда у нас этот год... железно! Смотри, очень удобный момент: экономическая ситуация— аховая, основные продукты для населения— по карточкам, платёжный баланс— в глубоком минусе, нет валюты чтобы купить сырьё, военные ждут удобного случая чтобы поквитаться с эсэсовцами и освободить арестованных генералов!

Прямо над нашими головами хлопает окно.

— Белейде хей е?— слышится визгливый женский голос.

— Ней! Ходу!— быстро реагирует Оля, хватает меня за руку и мы бежим вниз по мостовой, под гортанные хриплые выкрики 'жриц любви'.

— Что она спросила?— сворачиваем за угол и ныряем под грибок небольшого пустого кафе на берегу узкого канала с мутной водой.

— Не обижаешь ли ты меня, я ответила, что нет...

— А чего ж мы тогда побежали?— делаю знак высокому худому официанту,— два кофе.

— Хочешь объясняться с полицией нравов?— зло бросает подруга.

— Боже упаси, мне тут хотя бы с одной очень самоуверенной девушкой разобраться... Красивую ты картину нарисовала: один взрыв и все проблемы решены: вермахт поднимает мятеж, громит эсэсовцев...

— Или эсэсовцы добивают верхушку армии...— вставляет Оля.

— ... ну или так,— покладисто киваю я,— и победители, значит, начинают приводить в подчинение вышедший на улицы голодный народ...

— Именно!

— А что если всё произойдёт не так,— продолжаю я, дождавшись пока уйдёт официант,— например, Геринг, которого недавно назначили официальным приемником фюрера, не поедет в Мюнхен...

— Так и будет, он остаётся на хозяйстве в Берлине,— перебивает меня подруга,— но зато будут, кроме Гитлера, Гиммлер, Гесс, Розенберг и Шахт!

— Отлично. Последний, как я понимаю, единственный в Германии экономист, который заботится о здоровье независимой германской экономики и её финансах. Итак, Гитлер с Шахтом убиты, в стране экономический кризис: что остаётся делать Герингу, наркоману и казнокраду, как не прислушаться к советам другого уцелевшего главаря Канариса, а именно— пойти на поклон к англичанам и американцам ради спасения государства... И ещё, Геринг, на минуточку, не какой-нибудь лавочник, вовремя вступивший в НСДАП, он— герой войны, личность весьма популярная в армии... Дальше продолжать?

— Намекаешь, что в таком случае войны с Англией не будет?— подруга отводит взгляд в сторону.

— Уверен в этом. И с Польшей не будет, и с Францией... организуют широкую коалицию из немцев, французов и итальянцев, венгров с румынами пристегнут и пошлют всех на Восток в 'крестовый поход против коммунизма'... вооружат, конечно, предварительно. Ты этого хочешь?

'Сомневаюсь, что так всё и будет... гордых поляков, пожалуй, скормят немецкому хищнику, чтобы не взбрыкнули в неподходящий момент. Но в остальном весьма вероятно, и уже договариваться с СССР о новой границе точно не будут'.

— Этого я не хочу,— спохватившись синхронно глотаем остывший кофе,— и я не верю, что события будут развиваться именно так. В случае смерти Гитлера и Гиммлера наилучшие шансы прийти к власти будут у Гейдриха, его в этом поддержит гестапо, то есть вся полиция и служба безопасности будет за него, а это реальная сила. Процесс ограбления Австрии и Чехословакии в самом разгаре, то есть немедленный крах экономике не грозит. К тому же не надо переоценивать популярность Геринга среди военных, он для них не лучше Гитлера и особой поддержки от генералов не получит...

— Гейдрих для генералов хуже, это он организовал последний погром в их среде...— перебиваю я подругу.

— Среди генералов нет единства,— отвечает тем же она,— а служба безопасности— единый кулак...

— В общем так,— едва сдерживаюсь я,— слушай боевой приказ: взрыв должен произойти не позднее 18:00 по мюнхенскому времени, до того, как гитлеровская верхушка прибудет в 'Бюргербройкеллер'. Идёт подготовка к компрометации местной резидентуры СИС в подготовке этого теракта?

— Отлично идёт,— тяжело вздыхает Оля.

* * *

— Мардж чуть задерживается, мистер Че,— посол Дэвис широким жестом приглашает меня к столику в лобби 'Амсель-отеля',— говорит по телефону с Вашингтоном, сигару?

— Спасибо, я не курю.

— Вы лишаете себя такого удовольствия,— с видимым наслаждением пыхнул дымом мой собеседник,— поверьте старику, их не так уж много в нашей жизни.

— Не хочу привыкать, мистер Дэвис, у вас кубинская 'Ромео и Джульетта'? Мне такие не по карману...

— Умный человек всегда найдёт возможность заработать,— посол внимательно смотрит мне в глаза.

— Я тоже так думаю, мистер Дэвис... Ко мне недавно обратился один американский бизнесмен, мой старый знакомый,— посол насмешливо хмыкает,— мы сталкивались с ним в Ленинграде, где он был представителем компании 'Радиокорпорэйшн', его фамилия МакГи. Сейчас он глава своей собственной компании, занимающейся экспортно-импортными операциями...

— Интересно— интересно,— мой собеседник с удовольствием откидывается на спинку стула.

— ... Так вот, не узнаю уж откуда он прознал о нашем с вами знакомстве... короче говоря, он обратился ко мне с просьбой устроить ему встречу с вами...

— И о чем же на ней пойдёт речь?

— Насколько мне известно, о какой-то редкой руде, которая используется в лако-красочном производстве... Одна из компаний добыла её в Африке и ввезла в Бельгию, но не хочет продавать иностранцам.

— Понимаю-понимаю,— посол как кот от удовольствия прикрывает веки,— пусть ваш знакомый навестит меня в Нью-Йорке перед Рождеством, вот моя карточка с номером телефона... Думаю, я сумею помочь мистеру МакГи, с королём Леопольдом мы на дружеской ноге.

— Спасибо, мистер Дэвис, мой знакомый умеет быть благодарным.

— Мардж, мы здесь!— тянет руку вверх посол, заметив супругу в строгом деловом костюме, спускающуюся по лестнице.

'Сколько ей лет? Пятьдесят один? Хорошо выглядит для своих лет... подтянутая энергичная в отличие от своего расплывшегося мужа-гедониста'.

Миссис Пост первая протягивает руку и крепко встряхивает мою.

* * *

— Что это, Алекс?— Мардж склоняется над десятком желтоватых полупрозрачных таблеток размером с копейку, что я рассыпал на белоснежной скатерти стола после того, как официанты вынесли из кабинета использованную посуду.

— А я тогда спрашиваю у табакеро,— язык у посла после обеда начал немного заплетаться, горящие глаза обращены на Олю,— а почему у вас все работницы одного роста? Никогда не догадаетесь что он мне ответил!...

Миссис Пост закатывает глаза, она видимо эту историю слышала много раз.

— Это— упаковочный материал будущего, миссис... Мардж, Мардж,— поправляюсь я, заметив её возмущённый взгляд,— полиэтилен!

— Что они сёстры?— тихонько смеётся моя подруга.

— Я слышала о таком,— теребит в руках одну из таблеток бизнесвумен,— но он весьма дорог: в реакторе, где его получают, надо создавать высокие температуру и давление...

— А вот и не угадали,— радуется как ребёнок посол,— всё дело в том, что девушки скручивают сигару на своём бедре. Чтобы получить одинаковый размер сигар, бёдра девушек должны быть одного размера...

— Это другой полиэтилен, низкой плотности, а этот— высокой. Идеальное вещество для создания тончайших влагонепроницаемых плёнок.

— Упаковочный материал?— тонкая бровь моей собеседницы принимает форму домика.

— Они что голыми работают?— слышится с другого края стола.

— Отлично подходит для упаковки любой продукции,— киваю я,— материал прочный, лёгкий и пластичный. Эти образцы для вас, ваши инженеры смогут сами его испытать. Процесс производства прост: эти таблетки расплавляются и перемешиваются в экструдере до однородной массы, которая выдувается из него чтобы получить изделие нужной формы: пленку, банку или бутылку.

— Ну конечно... вы бывали на Кубе, мисс Ольга? Там очень жарко и влажно, поэтому местные жительницы часто щеголяют даже по улицам, не то что на работе, нагишом... Оля очень натурально, под довольное хихиканье посла, краснеет и закрывает лицо ладонями.

— Если всё так просто, Алекс,— миссис Пост бросает раздражённый взгляд на мужа,— почему вы сами не наладите производство упаковки?

— Просто потому, что у нас большие трудности с производством мономера, из которого получается полиэтилен. Этилен мы производим из этанола, а его в свою очередь из картофеля и пшеницы... Мне известно, что в Штатах получают этилена из нефти...

— Я вам благодарна, Алекс, за предоставленные образцы,— бизнесвумен пытается справиться со своим раздражением,— но ситуация в экономике, не благоприятствует к расширению инвестиций, кризис похоже возвращается.

— Наше правительство, Мардж, готово профинансировать внедрение вами этой технологии...

— В обмен?...

— ... В обмен на содействие в покупке оборудования для нефте-химического производства.

— Почему вам самим не покупать его напрямую в 'Дю Пон' или 'Юниверсал Ойл Продакт Компани'? И потом как вы себе это представляете— профинансировать, вы хотите купить акции 'Дженерал Фуд'?

— Ни в коем случае... Мы предлагаем создать новую компанию, которая будет заниматься производством полиэтиленовой упаковки в Мексике, чтобы обойти американские экспортно-импортные ограничения, настоящие и будущие. Наши акционеры, это будут частные лица, не будут вмешиваться в управление и производственную деятельность компании, наш интерес— в закупке американского оборудования...

— Заманчивое предложение,— женщина ищет глазами свой бокал, мистер Дэвис подскакивает с места и тянется к нему бутылкой красного вина,— но вы же понимаете, Алекс, люди в Вашингтоне быстро пронюхают, что техника уходит на сторону... Мексика— это же бэк-ярд Америки.

— Прекрасно понимаю, Мардж, поэтому и предлагаю в добавок создать особый благотворительный фонд, куда мы готовы перечислять часть средств от продаж тубазида в Штатах. Надеюсь, мистер Дэвис не откажется стать его распорядителем. В его правление могли бы войти люди из Госдепартамента и нужных министерств... Кстати, сына президента можно пригласить в правление, когда встретите Джеймса, то передавайте от меня привет.

Посол застывает с бутылкой в руках, вопросительно глядя на жену.

'Нечего бояться, в случае чего скажешь, что просто помогал детям'...

— Вот здесь,— достаю из внутреннего кармана пиджака несколько листов бумаги,— конкретные предложения с суммами, перечнем оборудования и сроками поставок... Я не жду от вас сейчас столь же конкретных ответов, мне нужно только важно ваше принципиальное согласие. Забыв о вине, бизнесвумен погружается в чтение документа, вмиг протрезвевший муж подходит и становится у неё за спиной, водрузив на большой ястребиный нос круглые очки в роговой оправе.

— Мне нужно сделать пару звонков,— миссис пост поднимается и протягивает руку для прощания,— когда вы покидаете Голландию, Алекс?

— Завтра после обеда...

Германия, Мюнхен.

Тюркенштрассе, 68.

7 ноября 1938 года, 20:00.

Тяжёлая дубовая дверь квартиры на втором этаже добротного каменного здания едва слышно скрипнула, из-за неё выглянула короткостриженая мужская голова, маленькие глаза подозрительно метнулись влево и вправо, разглядывая лестницу за спиной высокой молодой девушки, стоящей напротив.

— Хайль Гитлер!— девушка поднимает руку в нацистском приветствии, расправляет плечи, демонстрируя круглый значок члена НСДАП с чёрной свастикой на белом фоне,— я представитель домового комитета, проверка документов, разрешите войти?

— Да, конечно, прошу вас,— голос жильца задрожал, он пятится внутрь комнаты, девушка проскальзывает в прихожую и плотно закрывает за собой дверь,— вот моя кенкарта.

— Иоганн Георг Эльзер...— читает она, развернув большое картонное удостоверение размером с тетрадный лист.

— Я снимаю эту квартиру у хозяев,— губы столяра задрожали,— завтра в полдень уже съезжаю...

— А я— Ильза,— вдруг улыбается девушка,— меня прислал Николас.

— Фу-ух, как же вы меня напугали, фройляйн...— облегчённо выдыхает Эльзер,— проходите в гостиную.

— Простите, но мне надо было удостовериться, что это вы,— Ильза проходит в комнату, подходит к окну, выходящему во двор и быстро задёргивает тяжёлую штору. Планы меняются: Николас не будет встречать вас в Дюссельдорфе, там на вокзале вы купите билет на поезд Берлин— Амстердам, у вас будет пара часов до его отправления, доедете до города Арнем, это уже в Голландии, там он вас и встретит.

— У меня закончились деньги...

— Вот вам сто марок и двадцать гульденов, пограничникам скажете, что вы— столяр и в Арнеме вам предложили работу.

— А что делать с тем чемоданчиком, что Николас оставил у меня?— Эльзер берётся за дверцу платяного шкафа.

— Это будет уже моя забота, надеюсь вы не прикасались к нему?

— Нет-нет, что вы, фройляйн Ильза, я ничего не трогал.

— Ну что ж, Иоганн,— девушка протягивает руку столяру,— вам уже пора выходить, ваш поезд через полтора часа, удачи вам.

— Спасибо, а как же ключ? Я должен вернуть ключ хозяевам.— Эльзер поднимает с пола вещмешок.

— Не беспокойтесь, давайте его сюда. Хозяева живут этажом ниже? Я переночую здесь и сама занесу им ключ завтра.

Закрыв за столяром дверь и взглянув на часы, Ильза торопливо надевает кожаные перчатки и спешит к шкафу, переносит чемоданчик на стол, щёлкает застежками и осторожно открывает крышку. Тусклый свет лампочки, повисшей над столом, многократно отражается на эбонитовых ручках подстроек и стальных корпусах трёх электронных ламп, сейчас по-походному закреплённых металлическими хомутами и торчащих из лицевой панели портативной рации. Девушка достаёт из кармашка аккуратно уложенный провод, разматывает его: один конец идёт в гнездо с надписью 'Antenna', другой— размахнувшись, забрасывает на карниз гардины и с замиранием сердца щёлкает миниатюрным тумблером с шильдиком 'Power': стрелка вольтметра оживает, лицевая панель освещается желтоватым неоновым светом.

Ильза Штёбе, одна из самых ценных сотрудниц разведки Коминтерна, а с недавнего времени советской военной разведки, облегчённо вздыхает— рация работает... Всё-таки она журналист, а не радиотехник, случись что с рацией, даже простой разряд батареи, и её задача оказалась бы под угрозой срыва. Не станешь же искать в городе, переполненном агентами гестапо по случаю приезда Гитлера, специалиста по ремонту английских портативных радиостанций. Товарищ Шмидт, разыскавший её в Берне, где она гостила летом с мужем у его родителей, поставил перед ней нелёгкую задачу: привести в исполнение приговор Гитлеру и его банде, виновных в смерти тысяч товарищей, но сделать это надо было так, чтобы даже тень ответственности за эту ликвидацию не пала на членов германской компартии и советскую разведку.

Основную работу по подготовке покушения взял на себя Николас, молодой симпатичный парень, связник от 'доктора Боша', её куратора в Разведупре: подготовка и закладка взрывного устройства в 'Бюргербройкеллере', её задача заключалась в том, чтобы незаметно подстраховать 'столяра', подбросить улики, указывающие на 'английский след' и в нужный момент нажать на кнопку в миниатюрном устройстве, умещающемся в кармане пальто. Надев наушники, девушка начинает крутить ручку настройки, бросает на взгляд на часы: до сеанса связи остаётся две минуты...

* * *

На въезде в Арнем Кузнецов сворачивает к небольшому придорожному кафе, плавно тормозит в десяти метрах от входа и выключает фары. Несмотря на зарядивший мелкий дождь, все втроём с удовольствием покидаем пахнущий бензином салон тряского 'Нервохуита', в котором мы провели последние три часа по дороге из Амстердама.

— Хорошую машину так не назовут,— ворчит Оля.

Из дверей кафе появляется плотная фигура Григулевича, снова возвращаемся в ненавистную машину.

— Докладывай, Иосиф,— командует подруга.

— Клюнули,— с жаром начинает тот, всем корпусом развернувшись к нам на сиденье рядом с водителем,— как вы и говорили, сняли флигель как раз напротив дома, где живёт английский резидент...

— Кто снял, говори яснее?

— Молодая пара, немцы... слышал, как они между собой разговаривали. На улице появляются редко, вчера видел блик с чердака от объектива фотоаппарата, когда англичане выезжали со двора на авто, оттуда всё как на ладони...

— Коля, ты уверен, что Стивенс и Бэст не вернуться домой из Амстердама сегодня ночью?— перебивает Григулевича Оля.

— Уверен,— отвечает тот, глядя на нас в зеркало заднего вида,— они в 'Амстеле' сняли номер до завтра, да и встречу с ними я назначил на утро.

— Кто остался в доме?— подруга вновь обращается к Иосифу.

— Сиротин видел пожилого слугу, англичанина... Васина подтверждает, но думает, что есть ещё кто-то, слуга часто отлучается из дома, не зарывая за собой дверь, а однажды, когда вернулся дверь оказалась закрытой, ему пришлось лезть за ключом.

'Сиротин, Васина... похоже Оля привезла с собой оперативников из Вашингтона, с которыми дом Фридмана потрошили. Не сошёлся свет клином на немцах, надо и бриттов начинать читать, тем более Хозяин уже отдал недвусмысленный приказ. Что делать здесь мне? Не так уж много, просто по стечению обстоятельств очередной тур АВРО-турнира проходит в Арнеме, с утра у меня переговоры здесь с президентом ФИДЕ Рюбом и есть ещё одна задумка... Стоп, о чём это они? Какой теракт'?

— Только что передали по радио,— голос Григулевича дрогнул,— в Париже тяжело ранен немецкий дипломат, в него в посольстве стрелял польский еврей Гриншпан...

— Коля, включай Би-Би-Си,— толкаю Кузнецова в плечо, подруга закусывает губу.

'Так и есть... пять выстрелов... третий секретарь посольства фом Рат в госпитале... Гриншпан арестован... а завтра ещё взрыв... Оля знала'?

— Пойдём подышим воздухом,— хватаю подругу за руку,— вы сидите...

— Слушаю тебя,— с трудом сдерживаю себя, чтобы не заорать.

— Надеялась, что сейчас это не произойдёт,— легко освобождается из захвата подруга,— только неважно всё это, 'Хрустальная ночь' уже давно подготовлена, покушение— лишь повод для начала грабежа и убийств, не будет этого, Гейдрих организует что-нибудь сам, поэтому я и предлагаю замочить эту банду разом...

— Я тебя не понимаю, Оля, зачем от меня свои планы надо было скрывать? Мы что теперь каждый за себя? Ты мне не доверяешь?

— Прекрати,— огрызается подруга,— не я устанавливала цели и сроки выполнения операции... Игнатьев... Потом у тебя своих дел было по горло...

— Не надо мне врать, Оля: Эльзер, Штёбе, Кузнецов, ребята из Вашингтонской резидентуры. Их Игнатьев подбирал? А ты не нашла времени мне всё рассказать? Такие операции за неделю не готовятся, ты давно о ней знала. С начала сентября?

— Да какая уже разница сейчас,— горячее дыхание подруги щекочет мне ухо,— надо решаться... ликвидация банды— единственный выход.

— Сталин не простит, все наши планы пойдут прахом... и будет прав, нельзя доверять людям которые врут и не выполняют прямой приказ. Единственный для нас выход— подтвердить время взрыва 18:00 и искать возможность связать покушение с англичанами. Что тебе известно о Гершеле Гриншпане?

— Не много,— отпускает мои руки Оля,— семнадцать лет, второй год живёт у родственников во Франции, его семью немцы недавно выселили из Германии, где она проживала нелегально, в Польшу. Самому Гершелю отказали в виде на жительство во Франции, во въезде в Германию и Палестину...

— В Палестину!— радостно вздыхаю я.

— ... Намекаешь, он ходил в Английское посольство, так как Палестина— подмандатная территория Великобритании? А майор Стивенс, между прочим, числится начальником Управления паспортного контроля в английском посольстве в Голландии...

— Скорее всего, он обращался по этому поводу в такую же службу в Париже,— возражаю я.

— Это не важно,— улыбается Оля,— всех кто выезжает из Германии в Палестину проверяет английская резидентура в Голландии! Точно знаю.

* * *

— Айнс, цвай, драй,— знакомый низкий женский голос вдруг пробивается в наушниках сквозь шипение радиоэфира.

Заслышав его, Ильза тут же выключает рацию и снимает головные телефоны: главное сделано, теперь когда гестапо найдёт передатчик положение ручки настройки явно укажет на эту волну. Она пружинисто встаёт из-за стола, быстро сматывает антенну, укладывает в чемоданчик наушники ставит чемоданчик на пол у двери, тянется к своему брошенному на спинку стула пальто и достаёт из его внутреннего кармана сложенную газету 'Фёлькишер баобахтер'. Оттуда же достаёт коробок спичек и несколько листков исписанной колонками цифр тонкой папиросной бумаги и, чиркает спичкой, сжигает их в массивной керамической пепельнице в центре стола.

Надев пальто, Ильза останавливается в дверях, в последний раз обводит внимательным взглядом комнату, газета летит в специальный ящик для сбора макулатуры. Приникает ухом к двери и, помедлив немного, осторожно поворачивает ключ в замке, подхватывает чемодан и бесшумно выскальзывает на лестничную клетку. С замиранием сердца поворачивает ключ на один поворот и стремглав несётся вверх по лестнице, к выходу на чердак, вторым ключом на связке открывает навесной замок и двумя руками тянет вниз раздвижную металлическую лестницу. Услышав голоса внизу, пережидает минуту и начинает осторожно подниматься по крутым ступеням, одной рукой перебирая по поручню. На чердаке в дальнем углу девушка кладёт чемодан за перекрытие и накрывает его куском мешковины, специально неподалёку выронив ключи.

'Кажется всё прошло гладко,— выйдя на Тюркенштрассе ноги сами понесли Ильзу к реке в сторону 'Бюргербройкеллера''.

Лишь на выходе девушка столкнулась со стайкой подростков из 'гитлерюгенда', но они, кажется, в тот момент смотрели не на её лицо, а на значок. Снова перебрав в памяти все детали последних событий, она успокаивается, её мысли возвращаются к приказу, который принёс связник Ильзы в полдень.

'Как же так, почему взрыв перенесли на шесть вечера'?

Согласно первоначального плана покушение должно было состояться в девять, причём Ильза должна была задействовать свой взрыватель лишь в случае, если не сработает часовой механизм бомбы.

'Передумали убивать Гитлера? Кто же тогда ответить за жизни наших товарищей, замученных в застенках гестапо? Хотя может быть в Центре стало известно, что шабаш перенесли на более ранний срок и часовой механизм сработает слишком поздно? Тогда не проще было вообще не назначать определённое время, а просто приказать нажать на кнопку через полчаса после прибытия Гитлера в 'Бюргербройкеллер''.

У старого моста на остров Пратер на трамвайной остановке Ильза замечает необычное оживление.

— Покупайте экстренный выпуск 'Мюнхенского обозревателя'!— ломающийся голос продавца газет едва пробивается сквозь хор, обступивших его прохожих,— Германский дипломат ранен в Париже! Стрелявший арестован полицией! Им оказался польский еврей!

— Убить, растерзать, уничтожить,...— девушка, прислонившись к фонарному столбу, с ужасом смотрит на перекошенные, брызгающие слюной злобные лица выступающих на стихийном митинге. 'Пилюлями здесь не обойтись, — проносится у неё в голове,— смертельная болезнь требует хирургической операции'.

* * *

— Бабушка приехала,— в наушниках прозвучал чистый без эфирных шумов голос Олин голос.

'Всем хороша рация на туннельном диоде, вот только дальность действия подкачала— не более километра на ключе, а голосом и того меньше. Но и говорить по ней относительно безопасно, радиоперехват практически исключён, тем более связь работает на УКВ, диапазоне, почти не используемом в настоящее время'.

Выключаю, работавший на холостом ходу двигатель, закрываю машину на ключ и, оставаясь в тени забора, спешу к садовой калитке, у которой меня уже поджидает Николая Кузнецов. Отдаю ему ключ от машины и в кромешной для всех, кроме нас с Олей, темноте неслышно через сад пробираюсь к черному входу дома, где обитает резидент английской разведки.

— Голландия— страна непуганых шпионов,— замечает подруга, вставая с неподвижного тела, распластавшегося на полу и любуясь его аккуратно связанными руками и ногами,— в стельку пьяный...

— А второй где?— кручу головой по сторонам.

— Уже в подвале, спал в своей кроватке... этого, кстати, туда же,— подруга делает знак Григулевичу и Сиротину,— представляешь передачи ведут прямо из дома.

— А чего им бояться?— вслед за ребятами начинаем спускаться по скрипучей деревянной лестнице,— контрразведка в стране отсутствует как класс, радиопеленгаторов тоже нет, а коротковолновую рацию с направленной антенной запеленговать, находясь в Германии— задача нетривиальная.

Сиротин роняет ноги 'слуги' на цементный пол.

Здесь пока останьтесь,— бросает им Оля.

'Добротно устроились: металлическая дверь, поворотный механизм антенны, хорошее освещение, принудительная вентиляция'.

Молодой парень со взъерошенными рыжими волосами, руки и ноги которого крепко приторочены верёвочными вязками к тяжёлому дубовому креслу, опускает голову чтобы скрыть от нас недобрый взгляд своих зелёных глаз. Подруга без всяких прелюдий направляет дуло револьвер на гордого бритта.

— Считаю до трёх,— её английский довольно хорош, но как и мой отличается неистребимым русским акцентом,— или ты говоришь где майор прячет шифроблокнот, или мы будем искать его сами, но в наказание ты останешься без своих причиндалов.

'Сразу зашла с козырей, 'рыжий' явно напрягся'...

— Не делайте этого, они мне ещё пригодятся,— спокойно отвечает пленный, держа марку,— шифроблокнот вы легко найдёте в кабинете мистера Стивенса на втором этаже, как-то раз он при мне доставал его из-за картины, что висит у него стене.

'В самом деле непуганные'.

— А вы, насколько я понимаю, 'пианист'?— машет мне головой Оля и я бросаюсь на поиски драгоценного блокнота. Блокнот в картонной обложке и множеством листов из папиросной бумаги обнаружилась на указанном месте. Через пять минут ко мне присоединяется подруга с радиограммой в руках, принятой 'рыжим' недавно уже после отъезда резидента в Амстердам и потому ещё не расшифрованной.

— Отлично,— открываю блокнот, сажусь за стол и беру в руки карандаш,— бьюсь об заклад это код Вижинера!

Оля встаёт у меня за спиной и смотрит как у меня из под пера начинают появляются символы. Наконец после нескольких попыток, взяв правильный отступ, равный порядковому номеру ключа, буквы собираются в осмысленный текст.

— Поверили значит Коле,— радостно стучит мне по спине подруга,— высылают радиостанцию для связи с Фрейслером... Жаль, что не до радиоигры нам.

'А меня больше интересует ключ, является ли он по настоящему случайным?— продолжаю на автомате складывать по модулю два символы сообщения и ключа,— Надо будет отдать проверить нашим математикам, ведь если он псевдослучайный, то открываются заманчивые перспективы по чтению корреспонденции СИС. Стоп, а это что? 'Установить наблюдение за Чагановым', '... Чак сообщает, что вчера вечером состоялась его встреча в ресторане с послом Дэвисом', '... подробностей беседы установить не удалось, посол после встречи ни с кем не общался, был в хорошем настроении, поручил подготовить Рождественские открытки', '... Чак также просит по возможности проследить за двумя другими участниками встречи: женой посла и переводчицей русской шахматной делегации''.

— Такое возможно?— резко поворачиваюсь к подруге,— У Дэвиса завёлся 'крот' из СИС?

— А чему ты удивляешься,— Оля нервно покусывает губу,— всё ещё мировой гегемон, правда стремительно теряющий позиции, но есть дело до всего...

— Личный секретарь?— любуюсь на её белоснежные зубки.

— Скорее всего... похоже новенький, вроде у него раньше была пожилая женщина. Помнишь мы пересекались с ней в Мар-а-Лаго во Флориде? Надо предупредить посла пока не поздно. Не ровен час, СИС пронюхает с кем и зачем ты на самом деле встречаешься.

— Сделаю, сегодня же утром,— прикручиваю к штативу свой 'Джиффи-Кодак', включаю настольную лампу и подкладываю под прозрачный лист шифроблокнота белую бумагу,— ты иди, 'рыжего' обрабатывай, сдаётся мне, не так он прост как кажется...

В этот миг снизу раздаётся выстрел, а через секунду ещё один. Пока я поднимаюсь и вытаскиваю из кармана брюк свой наган, Олины каблучки уже застучали по лестнице.

— Что случилось?— выдыхаю я, обводя взглядом гостиную и натыкаюсь на лежащего на полу Сиротина из раны которого на груди толчками вытекает кровь, заливая всё вокруг, в тот же миг толчки прекращаются.

Рядом с ним ничком, с браунингом в неловко вывернутой руке, не шевелясь лежит 'рыжий'. У их ног, сжимая рукоятку нагана, переминается с ноги на ногу Григулевич. Оля сильным ударом носка выбивает пистолет из безжизненной руки англичанина, наклоняется проверяет его пульс на шее, делает то же отклонившись к Сиротину и порывисто выпрямляется. Затем надевает висящие на шее маленькие наушники.

— Надежда, что у тебя? Ничего не слышала? Приём.— сделав два глубоких вдоха, нажимает кнопку вызова и спокойно спрашивает она.

— Всё тихо.— слышу рапорт Васиной у себя в телефонах.

— Коля?

— Всё спокойно.

— Я поднялся в уборную,— виновато бубнит Иосиф под тяжёлым Олиным взглядом,— Ваня тоже видно отлучился за чем то...

— Я поднялся в уборную,— виновато бубнит Иосиф под тяжёлым Олиным взглядом,— Ваня тоже, видно, отлучился за чем то...

'У семи нянек'....

— Понятно,— зло цедит подруга,— живо вниз ко второму.

— Что с телом Сиротина делать будем?— с надеждой гляжу на нашего предводителя.

— Всему своё время,— отрезает она,— ты давай наверх, составляй радиограмму от лица СИС. Мол, немедленно уничтожить вербовочное дело Гриншпана, его куратору срочно выехать в Лондон...

— Думаю последнюю шифровку мне тоже стоит переписать, чтобы одним почерком было.

— Давай,— Оля согласно кивает головой, на лестнице появляется бледный как смерть Григулевич,— что ещё, Иосиф?

— Он... он... мёртвый.

— Здесь оставайся,— рявкнула на него подруга и мы с ней несёмся по лестнице в подвал.

'Кто догадался сунуть пьяному кляп в рот?— поморщившись отвожу взгляд от посиневшей морды 'слуги' с сочащимися из носа и рта рвотными массами,— когда я уходил не было его'.

Оля поддёргивает юбку кверху, выхватывает из набедренных ножен финку и с каменным лицом режет вязки на руках и ногах трупа, рывком срывает кляп. В нос шибает тяжёлый самогонный смрад.

— Помоги,— Оля тянется к трупу, но я, опередив её, хватаю 'слугу' под мышки и сам тяну его наверх,— всё-всё, спасибо дальше мы с Григулевичем сами, делай своё дело.

* * *

'Так, проверяю в последний раз,— придвигаю к себе первый лист,— это радиограмма, которую 'рыжий' якобы передал, а Ильза как бы уже приняла. В Мюнхене на газете осталась дешифровка, здесь наоборот шифровка, ключ выбрал очередной из шифроблокнота. Антенна на крыше узконаправленная, стопроцентного перехвата в Германии невозможно... В ней некоторые подробности о подготовке 'столяром' покушения, особый упор, что взрыватель— часовой. Второй лист— радиограмма принятая 'рыжим', речь в ней идёт и о моей встрече с американским послом. Текст для правдоподобности оставляю как есть... Третий— 'принятая' радиограмма о Гриншпане, стилистика максимально соответствует предыдущей... Неплохо получилось вроде'...

— Закончил?— в комнату стремительно входит подруга,— теперь так, вариант с перестрелкой с немцами из флигеля отпадает. Реализуем вариант с ограблением: поляки, муж и жена, снявшие комнату по соседству, проникают в дом, мужа обнаруживает 'рыжий', в результате перестрелки оба погибают. Убитая горем жена шарит по комнатам, находит немного денег и мёртвого слугу, в панике бежит на железнодорожную станцию и там покупает билет до Амстердама, где следы её теряются... Оттуда Васина по другим документам едет в Брюссель, в нашем посольстве её будут ждать.

'Годный план, вот только тело Сиротина нам девать абсолютно некуда'...

— Оля, надо чтобы трупы обнаружились раньше, чем резидент вернётся домой, тогда полиция, осматривая место преступления, найдёт радиостанцию, шифровки... Можно даже шифроблокнот положить рядом с рацией, чтобы наверняка.

— А если королева Нидерландов прикажет замять скандал,— подруга тяжело опускается на стул рядом со мной,— не захочет ссориться с Великобританией?

— Это возможно, тогда давай устроим представление со стрельбой для немецких шпиков. Неужели не полюбопытствуют что произошло в доме? Не верю. Ну а чтобы совсем подстраховаться, сделаем несколько снимков шпионской аппаратуры, трупов и если власти телиться не будут, то пошлём всё это в газеты Швейцарии или Франции...

— Не знаю,— трясёт головой Оля,— рискованно это, что если немцы успеют расшифровать все сообщения до покушения?

— Исключено. Сама посуди: шифрует и расшифровывает сообщения резидент лично, шифроблокнот спрятан у него в кабинете. После каждого такого действия листок с ключами он сжигает, так? Поэтому сейчас в шифроблокноте ключей для радиограммы, что послана Ильзе нет. Перетряхивать город гестаповцы начнут после взрыва, проверят заявление хозяев, которым не вернули ключ от квартиры, найдут газету с выдавленным текстом шифровки, заподозрят Эльзера, узнают у пограничников до какого места в Голландии он взял билет, сопоставят с сообщением своих агентов из Арнема...

— Это так, но что если рацию на чердаке найдут раньше?

— Всё, конечно, может быть, Оля, но такой вариант очень маловероятен. Хозяева станут волноваться в полдень, когда не получат ключ от жильца, а гестапо— после взрыва.

— Хорошо, спасибо тебе...— грустно улыбается Оля,— хоть ты голову не потерял...

'Казнит себя за то, что её подчинённые так лопухнулись'.

— Хочешь, я Надежде скажу?— кладу ей руку на плечо.

— Нет, не надо,— подруга бросает взгляд на напольные часы у стены и пружинисто поднимается с места,— я сама, надо спешить, через два часа рассвет.

Глава 10.

Мюнхен, аэропорт Рим,

9 ноября 1938 года 17:50.

Новый четырёхмоторный 'Фокке-Вульф 200— Кондор', личный самолёт фюрера, пришедший на смену старому 'Юнкерсу-52' и позаимствовавший у последнего бортовой номер— '2600', вздрогнув, начал плавное снижение. Задремавший было Гитлер, встрепенулся и с удовлетворением отметил пунктуальность пилота Баура, на переборку салона из кабины пилотов были выведены часы, указатель скорости и высотомер.

— Мой фюрер,— сидящий сзади слева на кресле рядом с адъютантом Видеманом Гиммлер, заметив за высокой спинкой движение макушки Гитлера, устремляется вперёд, теряет равновесие и, комично взмахнув руками, валится на кушетку, расположенную вдоль левого борта,— мой фюрер, я только что получил радиограмму от Гейдриха...

— Где же она, Генрих?— папка , вылетев из рук рейхсфюрера и скользнув по ковровой дорожке, залетает под стол Гитлера,— Потеряли? Ничего, уборщики найдут, когда будут мести салон, так что же было в той радиограмме?

— Кхм-кхм,— Гиммлер бросает короткий злой взгляд направо на фыркнувшего Видемана,— мой фюрер, на днях я докладывал вам о том, что наш агент Франк установил контакт с резидентом британской разведки в Голландии майором Стивенсом...

— А-а, это тот самый, что выдал себя за племянника статс-секретаря Фрейслера, разумеется помню.

— ... С его помощью нам удалось обнаружить конспиративную квартиру резидента и установить наблюдение за ней. А сегодня утром скрытно скопировать шифроблокнот майора и расшифровать две радиограммы из Лондона.

— Отличная работа, Генрих!— Гитлер отдёргивает плотную белую занавеску и с гордостью смотрит вниз на здание строгое серое здание недавно построенного аэродрома,— поедете со мной в машине, по дороге расскажете, что против нас замышляют наши 'партнёры'.

Ровно в шесть самолёт мягко касается бетонной полосы, двигатели разом выключаются и большая тяжёлая машина начинает плавно терять скорость на длинной бетонной полосе. Не дожидаясь его остановки, от здания аэровокзала стартуют несколько машин и по рулёжной полосе, идущей параллельно взлётно-посадочной, бросаются вдогонку за самолётом.

Видеман, не дожидаясь остановки, спешит в хвост самолёта, делает недовольную гримасу сопровождающим в поездке за табачный дым в салоне и встречает фюрера в гардеробе с кожаным плащом в руках. По его знаку механик открывает дверцу, опускает вниз трап, два телохранителя быстро спускаются вниз, вставая с обеих сторон от лестницы, а адъютант твёрдо останавливает рейхсфюрера, захотевшего выйти из самолёта сразу после Гитлера.

* * *

— Чаганов?— фюрер возвращает дешифровку Гиммлеру,— это тот самый русский, что был в Испании?

Большой тяжёлый 'Мерседес', не сбавляя скорости, пролетает распахнутые ворота выезда на лётное поле и устремляется к автостраде ведущей в город.

— Так точно, мой фюрер, у вас отличная память, он был причастен к диверсии на аэродроме 'Легиона Кондор', его позже в Валенсии упустил Канарис... была замечательная возможность одним ударом расквитаться со всей шайкой бандитов, но...

— Он в Голландии?— перебивает его Гитлер.

— ... вчера прибыл в Амстердам на шахматный турнир в качестве президента русской шахматной федерации...

— Меня интересует, что вы планируете предпринять против моего личного врага?— фюрер теряет терпение, видя непонимающее лицо собеседника,— да, да, именно так, личного врага!

— Я думал, что этими русскими занимается абвер...

— А здесь не надо думать,— взрывается Гитлер,— уничтожить каждого ублюдка— священный долг каждого истинного арийца, на их руках кровь элиты люфтваффе, лучших из лучших!

— Совершенно с вами согласен, мой фюрер,— руки рейхсфюрера задрожали,— я неправильно выразился, ещё вчера я отдал приказ о приведении в боевую готовность групп Науйокса и Шелленберга. С задачей найти этого русского, арестовать и доставить в Рейх.

— Хорошо,— совершенно спокойным голосом продолжает фюрер,— только арестовывать и доставлять не надо, выстрел из-за угла лучше всего подходит...

— Так точно, мой фюрер!

— ... только так, чтобы подозрение пало не на нас, белогвардейцы, троцкисты, испанцы... кто угодно, хоть англичане.

— Слушаюсь, мой фюрер,— по спине Гиммлера вдоль позвоночника заскользила вниз крупная капля пота,— будет исполнено.

Он никак не мог привыкнуть к этому рваному ритму ведения Гитлером разговора: спокойное течение разговора вдруг взрывалось криками, угрозами, бранью, чтобы через минуту вновь вернуться в тихое русло. Это держало собеседников фюрера в постоянном напряжение, не давало им собраться с мыслями, многие его соратники, включая Геринга, признавались в частных беседах, что когда они входили в кабинет фюрера их сердце уходило в пятки.

* * *

Ближайшие к пивной 'Бюргербройкеллер' кварталы полиция оцепила ещё в полдень. Несмотря на прохладную, с лёгким морозцем погоду на улицах Мюнхена многолюдно, с балконов свисает множество флагов, в окнах цветы. Движение трамваев и автотранспорта ограничено: видны лишь военные грузовики и легковые машины с специальными пропусками, выставленными в лобовых окнах. Группы граждан оказались вытеснены подальше от места, куда вскоре должен прибыть фюрер.

Ильза, в числе последних пешеходов, за несколько минут до полудня успела перейти Людвигов мост через реку Изар, но дальше путь к 'Бюргерброю' был окончательно отрезан постами военной жандармерии. Она попыталась приблизиться к пивной с востока, севера и юга, но тоже безуспешно. Строгий приказ, пришедший снова ночью через связника, гласил: взрыв должен произойти ровно в 18:00 девятого ноября и точка.

'Расстояние для действия подрывной машинки подходящее,— подумала девушка, мысленно прикидывая расстояние от Миллеровых купален на берегу реки до пивной,— по прямой примерно полкилометра, но с этой стороны она закрыта другими зданиями, а Николас несколько раз повторял при инструктаже: кроме расстояния, важно выбирать место для включения машинки так, чтобы с него 'Бюргерброй' был хорошо виден'.

'Надо поскорее уходить отсюда,— девушка подавляет желание вновь взглянуть на часы,— полицейский на противоположной стороне улицы уже второй раз внимательно посмотрел на неё, не ровен час, проверит документы. Надо попытаться найти другое более высокое место, пусть даже оно будет немного дальше от цели'.

Сделав ещё один круг, замёрзшая, измученная Ильза Штёбе обессиленно уже в сумерках опускается на скамейку, в десятке метров от её ног медленно несёт свои свинцовые воды Изар.

"18:40... она провалила важнейшее в её жизни задание... будь на её месте Николас, он бы уж догадался, придумал что-нибудь, но этого упыря бы уничтожил... полчаса нажимала на кнопку, десятки раз меняла места, всё без толку... остаётся надеяться, что в бомбе сработает часовой механизм... Что это за шум доносится? 'Зиг хайль'?! Гитлер приехал? А что же было час назад? Те же крики'...

Бродя по соседним улицам, Ильза несколько раз пыталась пристроиться к организованным группам горожан, стоящих вдоль тротуаров, но стоило ей на минуту остановиться рядом, как к ней подходил ответственный из домового комитета и интересовался кто она такая и что ей надо на их территории. Девушке приходилось, махнув партийным билетом перед их глазами, объяснять, что она по заданию районной организации НСДАП проверяет бдительность групп встречающих.

'Репетиция!— осеняет вдруг Ильзу,— это была репетиция. Тогда Крики неслись одновременно со всех сторон, а сейчас— их громкость нарастает постепенно, меняется и направление с севера на юг... Ещё не всё потеряно! Есть ещё шанс'!

Вскочив на ноги, Ильза по мощёной булыжником дорожке побежала на звук вслед за другими зеваками.

— Сюда,— выкрикнул рядом какой-то пацан,— я знаю ход к пожарной лестнице, там с крыши всё будет видно.

* * *

— Хайль Гитлер,— рёв почти двух тысяч лужёных глоток едва не обрушивает кровлю самого большого пивного зала Мюнхена.

На выходе из фойе путь Гиммлеру вновь преграждает адъютант Видеман. Свита Гитлера остаётся в дверях, а сам он, явно наслаждаясь моментом, начинает неспеша двигаться по красной ковровой дорожке, рассекающей огромный, плотно заставленный столиками зал на две половины. Останавливается у некоторых из них, похлопывает счастливцев по плечу, обменивается с ними парой фраз и продолжает свой путь к трибуне, у подножия которой фюрера поджидают Гесс, Геббельс, Розенберг, Франк и Риббентроп.

— Связь с Гейдрихом, срочно!— коротко бросает рейхсфюрер своему помощнику.

Громкий хлопок неожиданно бьёт по ушам Гиммлера, становится темно как ночью, а через пару секунд страшный удар мгновенно пресекающий поднявшийся крик. Что-то тяжёлое валится на него, отбрасывая назад в фойе, глаза, рот и уши забивает мелкая цементная пыль. Ничего не видя и не слыша, рейхсфюрер с трудом, действуя руками и ногами, отбрасывает её в сторону и на карачках выползает наружу. На воздухе чьи-то сильные руки поднимают его.

— Господин рейхсфюрер, вы ранены? Вы весь в крови!

* * *

— Небе,— через несколько минут умытый и пришедший в себя Гиммлер, опираясь одной рукой на открытую дверь своего 'Хорьха', другой— тычет в грудь одного из окруживших его эсэсовцев,— на вас спасательная операция, главная задача— найти и фюрера и доставить его в больницу. Лучше всего в университетскую клинику, она здесь за рекой в двух шагах...

— Слушаюсь, господин рейхсфюрер!

— ... расследованием покушения займётся гестапо, Мюллер будет здесь завтра утром... За работу, дорога каждая минута! О ходе операции докладывать только мне.

— Вольф,— палец рейхсфюрера указывает на соседа Небе,— вы отвечаете за лечение раненых и организацию похорон погибших. То же самое все доклады только мне.

— Шифровка Гейдриху, пишите...— за Гиммлером щёлкает тяжёлая дверь лимузина,— в 18:45 в Мюнхене в 'Бюргербройе' произошёл взрыв. В этот момент в нём находился фюрер и другие товарищи по партии. Их судьба пока неизвестна. Приказываю: вам оставаться в Берлине, Мюллер вылетает в Мюнхен, где возглавит расследование. Поднять по тревоге дивизию СС, расставить посты на всех въездах в Берлин. Установить за Герингом и Канарисом постоянное наблюдение. Быть готовым к задержанию указанных лиц. Я вылетаю в Берлин как только проясниться ситуация с фюрером. Шелленбергу— принять все меры к задержанию и вывозу в Рейх агентов английской разведки Стивенса и Бэста. Начало операции 'Хрусталь' отложить до особого распоряжения. Никаких сообщений о взрыве по радио и в газетах.

— Курт,— рейхсфюрер обессиленно откидывается на спинку кожаного дивана и вытягивает ноги,— отвезите меня в хорошую гостиницу, где-нибудь здесь в центре, надо привести себя в порядок.

Фары тронувшегося с места 'Хорьха' выхватывают из темноты искажённое от боли лицо мужчины в военной форме. Несущие его на носилках санитары останавливаются, чтобы пропустить машину рейхсфюрера.

'Видеман!— губы Гиммлера растянулись в усмешке,— фюрер совершенно не разбирается в людях, взял к себе в адъютанты старого знакомого католика-монархиста, который настраивал его против Аненербе. Как символично, в конце концов они уступают путь тому, кто избавит Рейх от католицизма'...

Москва, Кремль, кабинет Сталина.

9 ноября 1938 года, 12:00.

— Начните вы, товарищ Берзин,— мрачное лицо вождя, не поднявшегося с места при появлении руководителей советской разведки, не предвещало им ничего хорошего.

— Полчаса назад получена радиограмма от нашего агента в Германии...

— Почему так поздно, с момента взрыва прошло уже больше двенадцати часов?— срывающимся голосом перебивает его Молотов.

— ... потому что, товарищ Молотов, тому агенту, кто нажал на кнопку взрывной машинки, надо было встретиться со своим связником,— терпеливо поясняет начальник Разведупра,— а тому с радистом. Радисту в свою очередь дождаться времени эфира.... Если кратко, то вот что произошло вчера в Мюнхене: подрывник несколько раз пытался произвести взрыв начиная с 18:00 по мюнхенскому времени, но из-за того, что прилегающая к 'Бюргерброю' территория была оцеплена полицией, все попытки были безуспешными. Радиовзрыватель работает с дистанции не более километра от бомбы. Наконец в 18:40 ему удалось взобраться на крышу одного из соседних зданий и инициировать взрыватель. Подрывник лично наблюдал как после взрыва часть крыши обрушилась внутрь здания, в воздух поднялся столб дыма. Также он видел, что в момент взрыва рядом с 'Бюргерсброем' большое скопление легковых машин. Затем он спустился с крыши и утопил в реке подрывную машинку...

— В каких словах был отдан приказ на взрыв, товарищ Берзин?— побледневший Сталин медленно поднимается со стула.

— ... 'произвести подрыв не позднее 18:00 по местному времени'.

— Текст радиограммы с вами? Хорошо, дайте сюда,— вождь прищурившись дважды перечитывает текст,— так почему же ваш агент произвёл взрыв в 18:40? Молчите. Вы понимаете, что если что-то случилось с членами правительства Германии, то это— 'казус белли'?

— Понимаю, товарищ Сталин,— опускает голову Берзин,— готов понести наказание.

— Отправляйтесь под домашний арест, мы подумаем, как с вами поступить,— Сталин подходит к Берии и буравит его взглядом,— что вам известно о положении в Мюнхене на этот час?

— На данный момент достоверных данных получить не удалось, товарищ Сталин. Час назад английское радио передало сообщение о гибели всего руководства Германии, кроме Геринга.

— Иностранное радио слушать, товарищ Берия, много ума не надо,— сокрушённо машет рукой вождь,— можете быть свободны...

— Коба, надо дождаться официальных сообщений,— молчавший до сих пор Киров тянется к коробке папирос Сталина и берёт одну,— может быть это всего лишь слухи.

— Из нашего представительства в Берлине передают,— Молотов следует примеру товарища и чиркает спичкой,— что все выходы из города перекрыты полицией, усилена охрана посольств, по радио с утра непрерывно передают классическую музыку, утренние газеты ничего о взрыве не сообщают.

— Пусть заходит,— вождь опускает телефонную трубку на рычаг.

* * *

— Доброе утро, Генрих,— несмотря на сильные искажения, вносимые аппаратом засекреченной связи, Гиммлер сразу узнал в трубке голос Геринга,— каково состояние фюрера?

— Без изменения. Он без сознания после трепанации черепа, гематома в головном мозге была успешно удалена, теперь остаётся рассчитывать на его могучий организм.

— Похоже, Генрих, ситуация складывается так, что фюрер ещё долгое не сможет работать в полную силу, поэтому предлагаю обсудить временное распределение его обязанностей, что скажешь?

— Не возражаю, Герман, думаю прежде всего мы должны вернуть войска с улиц в казармы. Готов отдать приказ подчинённым мне войскам СС немедленно, вот только я не уверен контролируешь ли ты действия вермахта.

— Скажем так,— в трубке послышались странные булькающие звуки,— военное руководство уполномочило меня вести с тобой переговоры, других переговорщиков не будет.

'Проклятая каста',— Гиммлер зачем-то прикрывает рукой трубку,— но сила сейчас на их стороне'.

С раннего утра по всем каналам рейхсфюреру СС стали приходить сообщения с мест о приведении войск в боевую готовность и подготовке к маршу. В Берлине все улицы, ведущие к тюрьме Моабит, где содержатся генералы-заговорщики, забиты военной техникой.

— Хорошо, Герман, чего же они добиваются?

— Немедленного освобождения всех арестованных по делу о военном заговоре.

— Кроме Остера, помощника Канариса,— быстро отвечает Гиммлер,— и вообще, я настаиваю на аресте адмирала, за ним повсюду торчат уши бриттов. Фюрер слишком доверчив. В дальнейшем я предлагаю подчинить абвер рейхсфюреру СС.

В трубке повисает долгое молчание, прерываемое отдалёнными шорохами.

— Герман, ты на проводе?

— Да, я здесь. Согласен с твоим предложением по поводу Канариса...

'Согласен он, марионетка'.

— ... только абвер— разведка военная. Мы можем пойти на более тесное сотрудничество с СД, но командовать абвером может только военный.

— ... еще один вопрос,— вкрадчиво продолжает Геринг, не слыша ответа собеседника,— поскольку я заместитель фюрера в Совете по обороне Рейха и уполномоченный по выполнению четырёхлетнего плана, то было бы справедливо, что мне отходит пост канцлера...

— В таком случае должность председателя партии за мной,— перебивает Гиммлер.

— Договорились,— на том конце провода слышен облегчённый вздох,— Генрих, как продвигается расследование покушения на фюрера?

— Установлен исполнитель,— настроение Гиммлера тоже улучшилось,— некто Эльзер, столяр, в конце двадцатых состоял в организации 'Союз Красных фронтовиков'...

— 'Рот фронт'? Он что коммунист?

— ... В компартии не состоял, вчера выехал из Рейха в Голландию, вечером был задержан местной полицией никогда не догадаешься... на конспиративной квартире, где проживает резидент СИС. Полиция проводила там расследование ограбления и случайно наткнулась на английскую радиостанцию. Так вот, они проверили документы и отпустили Эльзера, но наш источник в Королевской жандармерии сообщил об этом факте агенту СД. Я дал команду захватить или, в крайнем случае, уничтожить организаторов покушения майора Стивенса, капитана Бэста и исполнителя Эльзера.

— Хотели чтоб подозрение пало на красных... Хм, я понимаю, Генрих, ваше стремление отомстить врагам Рейха, поднявшим руку на фюрера, но я бы на вашем месте воздержался от резких движений. Судите сами, серьёзный конфликт с Великобританией нам сейчас просто не под силу. Рейх критически зависит от подвоза продовольствия и сырья для промышленности. Любой даже кратковременный сбой в поставках, а англичане с лёгкостью смогут организовать длительную морскую блокаду, приведёт к тому, что в городах придётся сильно урезать нормы выдачи по карточкам, а потом и к голодным бунтам. Промышленность остановится, мы не сможем поставлять наши товары в другие страны, поставлять оружие вермахту. Поверь мне, я достаточно поварился в этом котле.

— Но мы не можем никак не ответить на это гнусное преступление, на убийство наших товарищей. Голодных бунтов ещё надо дождаться, а призывы к отмщению уже звучат на улицах, а после сообщения о взрыве ситуация вообще станет неуправляемой.

— Так может тебе, Генрих, стоит форсировать начало операции 'Хрусталь', тем более повод более веский, чем ранение третьего секретаря посольства? Ты же, наверняка готовил к ней какую-нибудь 'сакральную жертву'. Уверен, что сможешь быстро подготовить неопровержимые улики. Одним выстрелом убиваем двух вальдшнепов: народ удовлетворяет своё чувство мести, круша витрины еврейских лавок, а мы тихо реквизируем активы 'жирных котов' по некоторым оценкам на миллиард рейхсмарок.

— Тихо реквизировать не удастся, Герман. Международное еврейство поднимет такой вой.

— Мы заткнём им глотки, публикуя в газетах горы трупов из 'Бюргерсброя'. Они покушались на фюрера нации! Мы лишь защищаемся!..

'Жирный ублюдок: картины, золото, дворцы... аж трясётся от возбуждения, от нетерпения запустить свои волосатые руки в национальное достояние. Фюрер, нация, расовая чистота для него это пустой звук... ничего сейчас я буду давать ему любые обещания, тем более что на их стороне сила, а вешать их мы будем потом'.

— Нам надо быстрее составить обращение к нации, Герман. Пришлите своего представителя к Гейдриху, надо согласовать текст.

— Хорошо, но нам необходимо поскорее встретиться лично, чтобы обсудить детали разделения власти. Если хочешь, я дам распоряжение Бауру, он домчит тебя до Берлина за три часа.

— К сожалению неотложные дела пока требуют моего присутствия в Мюнхене... Первые шаги мы согласовали: освобождение генералов, арест Канариса, возвращение армии в казармы, согласование текста обращения к нации. По результатам их выполнения решим что делать дальше.

— В казармы должна вернуться и дивизия СС, Генрих.

— Да, конечно...— не прощаясь, Гиммлер бросает трубку.

* * *

— Где Чаганов, товарищ Игнатьев?— спрашивает Киров, не дожидаясь пока новый посетитель кабинета займёт своё место за столом.

— С ним всё в порядке, он уже на борту нашего корабля в нейтральных водах. Я только что говорил с ним по 'Бебо'.

— Докладывайте по порядку, начиная с вечера седьмого ноября,...— сухо замечает Сталин,— сидите, не надо вставать.

— В ночь на восьмого ноября, группа Мальцевой, в её составе находился Чаганов, согласно плана операции прибыла в Арнхайм и проникла в дом, в котором проживал резидент политической разведки СИС при британском министерстве Иностранных дел майор Стивенс. Майор и его подчинённый капитан Бэст в это время находились в Амстердаме. При этом произошла сшибка с охраной дома с применением огнестрельного оружия, в результате которой были убиты два англичанина и наш сотрудник...

— Зачем вас туда понесло?— Молотов с силой тушит папиросу.

— Идею этой операции предложил товарищ Чаганов. На тот момент мы понятия не имели об английской засекреченной связи: какие шифры использует, на каких волнах ведётся передача и так далее. При наблюдении за домом, в саду была обнаружена большая стационарная антенна и у Алексея возникла мысль, что резиденция служит центром связи, а это значит в нём может находиться радиостанция, шифроблокнот и радиожурнал. Я дал санкцию на проведение операции, так как другого столь удобного случая можно было и не дождаться: в городе должен был проходить очередной тур шахматного турнира, ожидалось множество иностранных гостей...

— Вы считаете, товарищ Игнатьев,— язвительно улыбается Молотов,— что иностранным разведкам неизвестно чем занимается Чаганов и что они после похищения шифров не свяжут одно с другим?

— Мы планировали захватить англичан врасплох, вытрясти из них сведения о связи, скопировать шифроблокнот, а после взрыва в Мюнхене ликвидировать охранников, инсценировав нападение на них германской разведки, которая тоже вела слежку за резиденцией...

— 'Было гладко на бумаге, но забыли про овраги'...

— Продолжайте, Алексей Алексеевич,— из-за спины Игнатьева Сталин бросает укоризненный взгляд на Молотова.

— В создавшейся обстановке, в связи с нашей потерей, Мальцева приняла единственно верное решение, ждать было больше нельзя и она разыграла вариант с ограблением дома польскими эмигрантами, в результате которого один из нападавших был убит.

— Она оставила там труп нашего сотрудника?

— Да, товарищ Киров, оставила,— хмурится Игнатьев,— другого выхода у неё не было. Группе удалось захватить несколько радиограмм из Лондона, а Чаганову, пользуясь найденным в доме шифроблокнотом, дешифровать её. У него же возникла идея, подкрепить версию об участии английской разведки в покушении на Гитлера и на секретаря посольства Германии в Париже радиограммами. Он составил и зашифровал их настоящим английским шифром из шифроблокнота.

— Товарищ Сталин,— в кабинете без стука появляется Поскрёбышев,— сообщение из Радиокомитета.

Вождь быстро пробегает принесённый секретарём лист бумаги и протягивает её поднявшимся с места соратникам.

— 'Обращение к немецкому народу',...— Молотов и Киров склоняются над документом,— 'взрыв в Мюхене, чудовищное злодеяние',... 'фюрер находится на грани между жизнью и смертью',... 'погибли Гесс, Геббельс, Розенберг, Шахт, всего около двухсот старейших членов партии, ранено более тысячи',... 'сотни тысяч евреев сейчас радуются в своих синагогах'..., 'национал-социалистическая партия не унизится до организации преступлений против евреев, но если на врагов Рейха обрушится волна народного негодования, то ни полиция, ни армия не будут вмешиваться'... 'Геринг, Гиммлер'.

— Где же ваш 'английский след'?— потрясает бумагой Молотов,— Вы понимаете, что натворили?

— Спасибо, Алексей Алексеевич, вы свободны,— хмурится Сталин,— докладывайте мне о ситуации каждые два часа...

Игнатьев поспешно выходит из кабинета.

— ... После, не значит, что в следствии, товарищ Молотов,— вождь, обнаружив пустую папиросную коробку, лезет в ящик стола,— а решение об активных мероприятиях в Европе, и в частности в Германии, мы принимали на Политбюро совместно...

— Но не об у-у-убийствах же...— начал заикаться покрасневший Предсовнаркома.

— Всё, не время искать виноватых. Товарищ Молотов, как Нарком Иностранных дел по совместительству, немедленно свяжитесь с полпредами в Германии, Великобритании и Франции для прояснения обстановки. Встречаемся здесь через три часа. Думаю товарищей Ворошилова и Будённого тоже следует пригласить.

* * *

— Господин рейхсфюрер, господин рейхсфюрер— адъютант осторожно касается плеча шефа, продолжающего в задумчивости глядеть в окно, где отделение солдат в форме СС оборудует блок-пост на Бриенерштрассе,— вас к телефону.

'Через час будет смеркаться,— бросает Гиммлер взгляд на часы'.

— Что у вас, Гейдрих?— в комнате засекреченной связи довольно тесно и он отрицательно машет рукой оператору, пытавшемуся уступить свой стул.

— Господин рейхсфюрер, я только что разговаривал с Герингом. Он требует немедленного освобождения генералов, иначе расположенные у тюрьмы Моабит части пойдут на штурм.

— Вы спрашивали его о Канарисе?— костяшки пальцев Гиммлера, сжимающие трубку, побелели.

— Отвечает, что тот отбыл в неизвестном направлении, но мои люди сообщают что Канарис с группой соратников находится в 'городе Геринга' (целый квартал в Берлине, где находится его личный дворец Херренхаус, Дом авиаторов и огромное здание министерства авиации). Кроме того, я только что получил сообщение, что приказ о возвращении войск в казармы так и не отдан.

— Какими силами располагают армейцы в Берлине на данный момент?

— В самом городе, да и вообще в центре страны, войск немного, господин Рейхсфюрер, примерно два пехотных полка, один из которых осадил Моабит. Ещё в сорока километрах в Цоссене около Потсдама расквартирован один полк той же пехотной дивизии, там штаб Верховного командования... Основные силы вермахта находятся в Судетах, Южной Силезии и всё ещё в Австрии. Имеются сведения, что военные начинают брать под контроль железнодорожные станции, ведущие на юг, очевидно начинают готовить переброску войск, в частности снимают с позиций третью пехотную дивизию...

— Скажи, Рейнхард, у тебя батальон Клюге под рукой?— перебивает его Гиммлер.

— Да, всегда со мной... и группа Науйокса тоже, отозвана по вашему приказу.

— Отлично. Настал их звёздный час. Не удалось отличиться в 'ночь длинных ножей', надеюсь удастся сейчас. Немедленно перебрось их к 'городу Геринга', как только сегодня начнутся беспорядки в городе пусть начинают штурм. Всех оказавших сопротивление уничтожать, скажи, что в их руках находится судьба нации.

— И...

— Я сказал всех. Снимай полк СС, на машины его и в Цоссен. Необходимо окружить штаб ОКВ.

* * *

— Здравствуйте, господа,— в дверях гостиного зала появляется пожилой, но подтянутый господин в старомодном смокинге, окидывает значительным взглядом собравшихся,— прошу прощения за опоздание, такое впечатление что Берлин отдан варварам на разграбление.

— Здравствуй, Густав,— навстречу фон Круппу движется хозяин дома, тайный советник Карл Бош председатель Административного Совета крупнейшего химического концерна 'ИГ Фарбениндустри',— очень рад, что ты откликнулся на мой зов...

Хозяин подводит вновь прибывшего к гостям, окруживших высокий длинный стол, уставленный тарелками с разнообразными закусками и бутылками со спиртным. Встреча ведущих промышленников Германии проходит без слуг.

— Да простит меня господь за такие слова,— собравшиеся окружили высокого широкоплечего седого господина, крупнейшего в стране промышленника Фридриха Флика,— но судьба покарала не тех. Главный мздоимец вышел сухим из воды...

— Вы, конечно, имеете ввиду Геринга, Фридрих,— язвительно улыбается Крупп,— это понятно, ведь вы возглавляете 'круг друзей Рейхсфюрера'. Десятки миллионов марок государственных средств идут на всякую чертовщину: поиски по всему свету каких-то костей, дурацкие ритуалы, строительство замков... Ваш протеже также не пострадал, как выяснилось.

— Он хотя бы не берёт взяток, как ваш...

— Вот кого мне действительно искренне жаль,— между спорщиками вырастает невысокая плотная фигура Фрица Тиссена, сталелитейного магната,— так это беднягу доктора Шахта... Все собравшиеся согласно закивали головами.

— ... его увольнение с поста председателя совета Рейхсбанка было тяжёлым ударом, но оставалась некоторая надежда, что он сможет удержать ситуацию на посту министра экономики... Тяжёлая утрата, теперь всё понесётся в тартарары...

— Геринг погубит экономику,— кивает Флик.

— Он хотя бы что-то смыслит в экономике, имеет опыт контроля за исполнением четырёхлетнего плана...— возражает кто-то.

— Это не план,— резко возражает Тиссен,— это набор пожеланий и не связанных друг с другом мероприятий.

— Господа, господа, прошу вас,— поднимает руку советник Бош,— мы не за этим здесь собрались. Мы просто обязаны сформировать общую платформу. Противостояние, которое наметилось в течении последних суток, грозит перерасти в настоящую гражданскую войну. Это погубит государство значительно быстрее, чем всё, о чем вы тут говорили. Согласно моим источникам, ситуация на данный момент такова: военные во главе с Герингом стремятся взять власть в стране, но поскольку вся армия находятся в Судетах, Южной Силезии и Австрии, они пытаются выиграть время для переброски верных частей в центр страны, попутно ведя переговоры с Гиммлером о разделе власти...

— Что ещё раз подтверждает, что Геринг и генералы не причастны к покушению на фюрера,— фон Крупп выразительно смотрит на Флика,— так как в решающий момент они оказались не готовы к схватке с СС. А вот Гиммлер и полиция подозрительно...

— Густав,— перебивает его хозяин, делая страдальческое лицо,— позвольте мне продолжить. Итак, за исключением нескольких разрозненных частей и штабов в Берлине и окрестностях войск нет. Полиция и СС здесь обладает значительным преимуществом. Гиммлер и Гейдрих понимают, что ситуация может быстро поменяться и это может вынудить их к решительным действиям. Считаю, что мы должны как можно быстрее направить к Герингу и Гиммлеру наших представителей пока не произошло кровопролитие.

— С чем их направить?— Флик с силой опускает на стол хрустальный бокал, его ножка ломается, острый край царапает руку.

— А вот и первая кровь,— смеётся фон Крупп.

— Я считаю,— советник Бош с каменным лицом рубит слова,— что до выздоровления Гитлера нам выгоднее ситуация с двоевластием. Было бы опрометчивым отдавать всю власть в руки одной из вышеупомянутых персон.

— А вы уверены, Карл, что фюрер поправится?— подаёт голос Тиссен.

— Или до того момента, как мы подберём более подходящую кандидатуру,— исправляется хозяин.

— Я не против,— усмехается фон Крупп, собравшиеся поворачивают головы к Флику.

— Только с тем условием, что распределение судетских предприятий будет происходить на справедливой основе,— поджимает губы тот.

* * *

— Что это значит нет грузовиков, Гейдрих?— голос Гиммлера срывается на крик.

— Мне только что доложили, что наличного автотранспорта хватит лишь для перевозки одной роты и это при условии, что мы найдём топливо. Вы же знаете, что всё топливо сейчас идёт в армию.

— Конфискуйте, купите у гражданских!

— Уже распорядился, но это дело не быстрое. В любом случае, господин рейхсфюрер, выступать в Цоссен ротой против полнокровного охранного полка весьма опрометчиво.

— Как дела у Клюге?— с трудом подавляет раздражение Гиммлер.

— Час назад его батальон в пешем порядке выдвинулся на место. Господин рейхсфюрер, что делать с арестованными генералами?

— Передайте начальнику тюрьмы: никаких действий не предпринимать. В случае штурма сопротивления не оказывать. Его задача— спровоцировать армию на противозаконные действия. Какова ситуация в городе?

— Начались погромы, наши люди направляют народный гнев в правильное русло.

— Хорошо. Всё, при малейшем изменении обстановки докладывать мне немедленно, — Гиммлер тяжело опускается на предложенный связистом стул,— соедините меня с Кейтелем.

— Хайль Гитлер, господин генерал-полковник!— начинает он бодрым голосом,— очень рад, что могу одним из первым поздравить вас с очередным званием.

— Благодарю, господин рейхсфюрер,— настороженно отвечает тот,— есть какие-то новости о состоянии фюрера?

— Есть, и вам первому, как начальнику штаба Верховного Командования, я о них сообщаю. Мои помощники сообщают, что час назад он пришёл в себя после операции... врачи уверены, что это хороший знак.

— Это замечательно...— в голосе генерала слышится некоторая растерянность.

— Я подумал, что может быть это известие поможет вам избежать ошибок,— вкрадчивый тон Гиммлера резко меняется на жёсткий,— мне стало известно, господин генерал, что вы приказали начать переброску войск в Берлин. Такие действия могут рассматриваться как подготовка военного переворота.

— Мне ничего не известно о каких-либо внеплановых передислокациях,— медленно отвечает Кейтель,— и вообще это сфера ответственности Командования сухопутных войск.

— Не думаю, что такое объяснение можно счесть удовлетворительным. Учтите, генерал, деятельность всех должностных лиц во время болезни фюрера будет вскоре рассматриваться по микроскопом. Хайль Гитлер!

Довольный собой Гиммлер быстро поворачивается к двери и успевает заметить изумление на лице у группенфюрера СС Карла Вольфа, начальника личного штаба рейхсфюрера СС, заглянувшего в комнату связи.

— Юнкера из Бад-Тёльце построены во внутреннем дворике,— быстро справляется со своими эмоциями он.

Ежегодно девятого ноября в день 'Пивного путча' восемнадцатилетние кандидаты в члены СС надевали свои первые мундиры. Тридцать три неофита в коричневых рубашках с чёрными пуговицами, чёрным галстуком, в чёрных бриджах, заправленных в высокие чёрные сапоги, застыли в строю. Чёрный кожаный ремень, фуражка с серебрянной эмблемой в виде 'мёртвой головы' завершали картину.

'Какие прекрасные молодые лица, образцовая выправка, мужественные голоса,— слеза скользнула по щеке Гиммлера,— неповторимое зрелище, особенно в свете факелов'.

— Клянусь тебе, Адольф Гитлер, фюрер и канцлер Германского Рейха, быть верным и мужественным. Клянусь тебе и назначенным тобой начальникам беспрекословно повиноваться вплоть до моей смерти.

'Клятву скоро придётся менять...,— сжимает кулаки рейхсфюрер,— ну почему я отмахнулся от предсказаний этого великого человека, Вейстхора, хранителя древних германских традиций? Кто нашёптывал мне, что он шизофреник, с параноидальными расстройствами? Кто оттирал его от меня, кто сослал в отдел доисторических исследований к Свену Гедину? Если бы я его послушал'!

— Страшная молния с Запада обрушит кровлю,— послушная память Гиммлера живо воспроизвела образ старика с безумными глазами, бросившегося к нему неделю назад, в замке Вевельсберг,— и погребёт под собой лучших сынов германских народов. Но хранитель Копья избежит смерти, чтобы вонзить его в толстое брюхо скопца-златолюбца!

' Что было непонятного? 'Молния с Запада', 'кровля', 'лучшие сыны', 'хранитель копья'... Копьё Судьбы, что хранится в Замке. Я должен продырявить им эту жирную свинью'.

— Да поможет мне Бог!— вместе с юнкерами чеканит слова клятвы рейхсфюрер.

* * *

— Найдорф, ваша рота блокирует Лейпцигер штрассе от Фридрихштрассе до Лейпцигер плац,— палец штурмбаннфюрера Клюге заскользил по карте Берлина,— Фёглер, ваша— Саарландштрассе до Альбрехтштрассе, Фишер, вы располагаетесь пока на Циммерштрассе. По сигналу от Науйокса вы замыкаете кольцо вокруг министерства авиации. И чтобы ни одна мышь оттуда не выскочила.

— Гауптштурмфюрер,— Клюге поворачився к командиру диверсантов,— ваша задача— нейтрализация поста охраны центра входа министерства авиации и захват известных вам лиц. Вопросы есть? Отлично, готовность— тридцать минут. Науйокс, в чём дело?

— Господин штурмбаннфюрер,— отвечает тот, дождавшись пока командиры рот скроются из вида,— в здании около двух тысяч комнат, не считая подсобных помещений. Мы их там до второго пришествия искать будем.

— Что вы предлагаете?— хмурится Клюге, поднимая голову на серое, будто вычерченное по линейке строгое пятиэтажное здание, залитое огнями.

— Выкурить их оттуда,— решительное лицо диверсанта выдвинулось из темноты под свет уличного фонаря,— устроить перепалку у центрального входа, будто бы, по нашим сведениям, в внутрь проникли еврейские поджигатели. Скорее всего охрана откажется нас пропускать, тогда со стороны станции подземки продемонстрировать подход подкреплений.

— А если объект тоже вызовет подкрепления,— раздражается штурмбаннфюрер,— тут до аэропорта Темпфельхоф всего пара километров, куда сегодня по воздуху были переброшены две парашютные роты.

— Это по прямой два километра, а прямой путь легко перекрыть,— монотонным голосом продолжает диверсант,— если поставить крепкие посты на мостах через Ландверканаль. Я думаю, что наши объекты решат прорываться к аэропорту сами на машинах, особенно если запалить здание, бросить бутылки с бензином в окна первого этажа. Остальное просто— по Вильгельмштрассе на юг будут устроены блок-посты для проверки документов, будьте уверены, у моих людей рука не дрогнет.

* * *

-Это лишь на несколько дней, адмирал,— Геринг заёрзал на резном кресле с высокой спинкой, похожем на престол,— отдохнёшь, поохотишься у меня в Каринхалле, пока здесь в Берлине всё образуется. Собрать со всей страны депутатов рейхстага не так то просто, затем перебросить в столицу надёжные части— на всё это нужно время.

— Я мог бы помочь вам в этом, рейхсмаршал,— ледяные глаза Канариса впились в лицо собеседника.

— Оставь за себя помощника,— отводит взгляд Геринг,— пойми, надо соблюдать осторожность пока мы не имеем превосходства над СС в силах здесь.

— Мой помощник подполковник Остер сидит в тюрьме...— цедит сквозь зубы начальник абвера.

— Ты хочешь, чтобы я силой взял власть? Зачем? Я могу получить её в законном порядке,— начинает раздражаться хозяин кабинета.

— Господин рейхсмаршал,— взгляды собеседников встречаются,— вспомните Рёма и его штурмовиков. Сейчас положение намного хуже. Тогда ситуацию долгое время удерживал авторитет фюрера, сейчас этого нет. Надо бить немедленно. У меня есть надёжные, подготовленные люди в Мюнхене, которые готовы выполнить любой приказ, а потом можно будет собирать и рейхстаг.

— Хм,— недоумённо почёсывает щёку Геринг,— впрочем, ненависть у вас взаимная... Скажите, адмирал, Гиммлер в разговоре упомянул, что исполнитель покушения в 'Бюргерсброе' был задержан голландской полицией на квартире резидента британской разведки. Вам что-то известно об этом?

— Это правда, только я бы не спешил обвинять СИС. Есть веские основания полагать, что за покушением стоит служба безопасности рейхсфюрера. Мой агент в Генеральном Штабе Нидерландов сообщил, что именно СД следила за домом британского резидента и вполне могла демонстративно вывести Эльзера на англичан, чтобы отвести от себя подозрение. Вообще расследование надо забрать у Гиммлера и поручить его абверу. Как так вышло, что рейхсфюрер СС не пострадал при взрыве, хотя, как говорят выжившие, находился в паре метров от фюрера...

— Я же просил меня пока не соединять,— хозяин кабинета пухлой рукой поднимает телефонную трубку, обильно инкрустированную серебром,— хорошо, давайте...

Канарис деликатно отворачивается, обводя взглядом огромный кабинет, уставленный антикварной мебелью, увешанный картинами в массивных золочёных рамах и старинными рыцарскими гобеленами.

— Здравствуй, Вильгельм, что случилось?— шеф абвера навострил уши,— как пришёл в себя? Нет, мне об этом ничего не известно, он сам позвонил? Да, отложи пока переброску войск, как только выясню подробности, сразу же позвоню. Хайль Гитлер!... Фюрер пришёл в себя!

— Это Гиммлер сказал Кейтелю?— поворачивается Канарис, Геринг утвердительно каивает,— я бы на вашем месте не верил ни единому его слову...

На улице раздалось несколько близких винтовочных выстрелов.

— В чём дело, Вальтер?— Геринг поднимает трубку местного телефона.

— Господин рейхсмаршал!— в кабинет врывается взволнованный референт,— у проходной появился шарфюрер Фёглер со взводом эсэсовцев, просит позволить ему провести проверку помещений министерства, он утверждает, что у нас скрываются поджигатели...

— Что это за бред? Кто стрелял?— Геринг, несмотря на свою грузную фигуру, легко поднимается и спешит к окну.

— ... Стреляла в воздух наша охрана, эсэсовцы были излишне настойчивы. Хозяин кабинета тянет за шёлковый шнурок, тяжёлые шторы поднимаются кверху. По улице с пронзительным звоном колокольчиков промчались две пожарные машины. Геринг и подошедший сзади Канарис с высоты пятого этажа разглядывают панораму северного Берлина: неподалёку почти у самого берега Шпрее на фоне светлого неба были отчётливо видны несколько столбов чёрного дыма.

— Рейхстаг?— Геринг поспешно возвращается к письменному столу за очками.

— Было бы неплохо, но нет...— задумчиво отвечает собеседник,— рейхсмаршал, будет лучше если мы закроем штору.

— Это вы о чём, адмирал?

— Я к тому, что мы сейчас в окне представляем отличные цели даже для не очень хорошего стрелка.

— Нет, я по поводу 'было бы неплохо'...

— А зачем, рейхсфюрер, придумывать что-то новое, когда и старое работает. 'Поджог Рейхстага', 'коммунисты'... тут даже ораторского таланта доктора Геббельса не нужно, справится любой клерк из министерства пропаганды. Сначала дождёмся окончания операцию 'Хрусталь', а потом можно взяться за коммунистов... Вы помните Чаганова? Да того самого, который в Испании участвовал в диверсии против нашего Легиона 'Кондор'. Он появился в Голландии, в Арнхайме и там произошло нападение на дом британского резидента, оказался вскрытым шифроблокнот, порядок связи и так далее. Мне кажется, что и нападение на 'Кондора' связано с попыткой получить сведения об 'Энигме'. Чаганов, по моим данным возглавляет службу дешифровки у русских. Нападение на лётчиков и ограбление дома резидента— это лишь попытки запутать следы. Группа Чаганова действует дерзко, имея поддержку большевистских лидеров, не останавливается ни перед чем... Я уверен, что он обвёл вокруг пальца Гиммлера в попытке столкнуть Германию и Великобританию.

— Вы уверены?— Геринг с сомнением смотрит на собеседника.

— Абсолютно, как и в том, что Гиммлер блефует... фюрер до сих пор без сознания. Он пытается выиграть время, чтобы успеть нанести удар первым. Рейхсмаршал, только отдайте приказ! Сейчас очень удобный момент чтобы одним или двумя... ударами (Геринг удивлённо поднимает голову) покончить с социализмом в Германии и вернуться за стол, за которым решаются судьбы Европы. Полная поддержка Запада и вермахта будет вам обеспечена.

— Мне нужно подумать...— Геринг возвращается к столу.

* * *

— Слушаю тебя, Пауль?— Бош замечает энергичные жесты своего секретаря.

— Господин тайный советник, я прошу прощения. Горит здание министерства авиации...

— Что?!— собравшиеся загудели.

— ... я по вашему приказанию связался с секретарём рейхсмаршала, он сообщил, что у них в здании начался пожар. Мне показалось, что на заднем плане были слышны выстрелы. Затем разговор прервался....

— Удалось дозвониться до рейхсфюрера?— заиграл желваками Бош.

— Так точно, через пятнадцать минут он будет у аппарата.

— Фридрих,— советник обращается к Флику,— прошу вас переговорить с рейхсфюрером. Надо, наконец, выяснить, что происходит в Мюнхене...

— Хорошо,— сухо кивает тот.

— ...Господа, мне кажется мы отстаём, события развиваются слишком быстро, поэтому реагировать на них мы должны быстрее. Предлагаю поручить ведение переговоров с Гиммлером, Герингом и военными нам троим: господину Флику, господину фон Круппу, который будет говорить с Герингом и мне, я попытаюсь наладить диалог с Верховным командованием. Как только ситуация проясниться, мы сообщим вам о принятых решениях.

* * *

— Вальтер, срочно вызывайте парашютистов из 'Темпфельхофа',— Геринг вылетает в приёмную, не уступающую по размерам его огромному кабинету,— почему до сих пор не прибыли пожарные?

— Господин рейхсмаршал, наш коммутатор вышел из строя,— сокрушённо помахивает телефонной трубкой секретарь,— нет связи.

— Отправьте посыльного!...— кричит Геринг.

В этот момент мигают лампочки и приёмная погружается в темноту, ещё через несколько секунд над дверью загорается тусклый огонёк аварийного освещения.

— ... Нет, подготовьте мой автомобиль,— переводит дух он,— я сам поеду на аэродром.

— Нельзя,— шепчет ему на ухо Канарис,— думаю, что этого и добиваются Гиммлеровские диверсанты. Пока огонь не распространился по зданию надо уходить пешком, небольшой группой, чтоб не привлекать внимания. Через парк, не выходя на Альбрехтштрассе, а дальше через железнодорожные пути... выйдем как раз к моему штабу. В аэропорт пошлите заместителя...

— Мильх!— поднимает руку рейхсмаршал, заметив в дверях плотную фигуру в генеральской форме,— берите мою машину и срочно поезжайте в 'Темпфельхоф', передайте приказ командиру парашютного батальона: прибыть к министерству и обеспечить его охрану.

Секретарь помогает Герингу надеть его сиреневую шинель с синим воротником, одергивает полу, зацепившуюся за клапан высоких ярко-красных ботфортов, и делает знак майору, начальнику охраны.

— Господин майор,— командует Канарис голосом, не допускающим возражений,— вы с вашими людьми двигаетесь в двадцати шагах сзад от нас, цель— штаб-квартира абвера на Тирпитц-Уфер, моя охрана впереди. Можем выдвигаться, господин рейхсмаршал?

— Вперёд!— с чувством произносит тот, надевает фуражку с голубой тульей и расшитым золотом околышем и как ледокол устремляется к двери, раздвигая всех на своём пути.

'Ещё и шпоры...— подавляет вздох адмирал,— звенит как бычок с колокольчиком'.

* * *

'Сколько ещё ждать?'— стоящий у окна Канарис исподволь наблюдает за Герингом, развалившимся в его кресле с зажатым в кулаке пузырьком с пилюлями.

Спереди голубой китель рейхсмаршала вымазан грязью и машинной смазкой, но тот ничего не замечает, на его губах блуждает улыбка, взгляд направлен внутрь себя.

— Господин адмирал,— в кабинет неслышно проникает секретарь,— на мосту у Ландверканала горит автомобиль рейхсмаршала!

— Что с Мильхом? Не знаете... Адмирал,— мутные глаза Геринга зло сверкнули,— срочно нужна связь с 'Темпфельхоф', ведите меня к радистам!

— Нет необходимости,— веселеет Канарис,— можно поговорить прямо отсюда...

Пальцы Геринга, унизанные тяжёлыми перстнями, стучат по эбониту телефонной трубки.

— Соедините рейхсмаршала,— кивает он помощнику.

'И он будет нами руководить,— поглядывая на то, как Геринг стуча левой рукой по столу, сбивчиво, часто повторяясь даёт указания подчинённым, в груди адмирала пробежал холодок,— бедная Германия,... но всё-таки его можно наперёд просчитать, Гитлер в последнее время был непредсказуем... Что? Хочет с рассветом поднять в воздух бомбардировщики... лишним не будет, но, надеюсь, с учебными бомбами, а то как бы нас осколками не зацепило... Да, приказывает низко пролететь над личным штабом Гиммлера и выпустить пару очередей из пулемёта по крыше... '.

— Господин рейхсмаршал,— адмирал дождался пока Геринг выпустит пар и откинется на спинку стула,— мне кажется, что демонстрация это хорошо, но недостаточно. Отдайте приказ на его ликвидацию.

— Зачем вам мой приказ, адмирал? Разве уничтожение предателей не священный долг каждого гражданина?...

— Но...

— Вы сделайте это,— перебивает его Геринг,— а оформить всё в законном порядке можно будет позже.

* * *

— Господин генерал-лейтенант, здесь небезопасно, у тюремной охраны на вышках приказ открывать огонь без предупреждения,— дородный майор едва успевает за седовласым подтянутым генералом, смело вышагивающим в свете фар по направлению к обитым жестью воротам.

— Я— Гейнц Гудериан, главнокомандующий сухопутными войсками, приказываю немедленно открыть ворота!— кричит он в открывшееся зарешеченной окошко.

— Господин генерал,— срывающимся голосом отвечает охранник,— посещение арестованных с девяти утра до трёх пополудни.

Гудериан отходит в сторону под прикрытие кирпичной стены, поднимает руку и резко опускает её вниз. По этому знаку танк Т3, своим корпусом перекрывающий движение по прилегающей улице, вздрагивает, окутывается синим дымом, башня поворачивается назад. Ещё мгновение и лязг гусеничных траков по булыжной мостовой заполняет собой округу, затем глухой удар и тяжёлые ворота падают, открывая вид на внутренний дворик, образованный двумя лучами-корпусами пятиконечной звезды тюрьмы Моабит. Вслед за танком в пролом ринулись пехотинцы, понукаемые отрывистыми командами унтер-офицера.

— Ключи от камер, живо! Да не всех, — бросает генерал бледному как смерть коменданту, дрожащим пальцем на огромный шкаф в углу, — только тех, где содержатся военные.

— Понимаю, понимаю, это в моём корпусе,— бормочет себе поднос он, нанизывая на огромное проволочное кольцо всё новые и новые ключи,— все живы-здоровы, обхождение было самым обходительным...

— Сейчас мы это проверим,— презрительно кивает Гудериан,— веди!

* * *

— Слизняк...,— Бош зло бросает телефонную трубку на рычаг, подходит к окну и отдергивает штору, кровавый цвет восходящего солнца освещает открывшуюся панораму большого города.

— Это вы о Кейтеле, Карл?— фон Крупп с довольным видом пыхнул сигарой,— да он такой, будет до последнего ждать пока не определится победитель... полагаю, не долго уже осталось.

— Господа!— в кабинет Боша входит Флик,— только закончил говорить с группенфюрером Вольфом. Геринг сбежал из Берлина!

— Что с Гитлером?— хором выдыхают собеседники.

— О состоянии фюрера Вольф знает абсолютно точно, так как сам в данный момент обеспечивает его охрану: пока никаких изменений, в себя не приходил.

— Может быть это игра, которую ведёт Гиммлер?— досадливо дёргает головой Крупп,— если ситуация обернется в его пользу, скажет, что Гитлер умер, против— что выздоравливает. Фюрер по сути сейчас у него в заложниках.

— Нет,— Флик устало опускается в кресло,— я Карла Вольфа знаю очень хорошо, он зять моего друга Отто фон Рёмхельда, мне бы он врать не стал.

— Я бы не был так уверен,— ворчливо возражает тот,— по крайней мере два часа назад сам Гиммлер в разговоре с рейхсмаршалом утверждал обратное.

— Так вот,— Флик поворачивается к хозяину кабинета,— Вольф рассказал, что сегодня ночью неизвестные лица подожгли здание министерства авиации, а Геринг, переодевшись в женское платье, позорно бежал пока его подчинённые самоотверженно боролись с огнём. Есть сведения, что на пожаре погиб генерал Мильх.

— Вы всерьёз верите в неизвестных разбойников в центре Берлина?— презрительно усмехается фон Крупп,— отличный же вас источник...

— Что это за шум?— советник Бош тяжело поднимается на ноги. Все трое спешат к высокому готическому окну кабинета и задирают головы: гул быстро нарастает и в момент когда он становится невыносимым, сверху на красном небесном фоне появляется тёмный двухмоторный силуэт самолёта.

— 'Хейнкель-111',— кричит фон Крупп.

Чуть сзади, справа и слева от ведущего появляются плоскости ещё двух бомбардировщиков, через минуту хищный клин удаляется достаточно, чтобы полностью попасть в поле зрения встревоженных мужчин. Его остриё нацелено на спичечный коробок Бранденбургских ворот.

— Он что город собрался бомбить? Это сумасшествие...— шепчет Флик.

— Полагаю, что штаб Гиммлера,— жёстко прерывает его фон Крупп, широко раскрытыми глазами глядя на величественное зрелище,— 'на войне, как на войне'.

Бош срывается с места, спешит к стене, увешанной охотничьими ружьями и возвращается с большим биноклем в руках.

— Ну, что там видно?— оборачиваются к нему гости.

В этот момент от самолётов вниз потянулись светящиеся нити, видимые невооружённым взглядом, а через полминуты едва различимый треск.

— Уходят, гражданской войны нам ещё не хватает...— вздыхает хозяин, тяжёлым шагом возвращается к столу и поднимает трубку,— Пауль, распорядитесь чтобы подготовили мой автомобиль, я еду в Цоссен, в ОКХ, к Гудериану.

— Пожалуй, я тоже,— забывает о сигаре фон Крупп.

— И я,— после небольшой паузы заключает Флик.

Глава 11.

'Ближняя дача' Сталина.

13 ноября 1938 года, воскресенье, 20:00.

— Мироныч, подбавь-ка жару,— Сталин осторожно пробует рукой воду в чане и опускает веник в шайку,— прогорели дрова.

— Вот я не пойму, Коба,— недовольно хекает Киров и, нехотя поднимается с полока,— что за баня у тебя такая нерусская? Топка каменки выходит наружу! Это всё равно, что раздевалка у бани через дорогу...

— Сам Власик распорядился,— тихонько посмеивается вождь, поправляя слезшую на глаза войлочную шапку-сванку,— откуда мне знать, может быть в Белоруссии у них так...

— Чёрте что,— ворчит Киров, набрасывая в прихожей на бордовую спину тулупчик,— хорошо хоть, что у них там по-чёрному не топят.

— ... через дорогу, говоришь,— Сталин плотно закрывает за собой дверь в парилку, в раздевалке заворачивается в простыню, наливает в кружку из чайника заварку и поворачивает кран пузатого самовара.

— Власик просил передать, что Берия уже полтора часа тебя дожидается,— в облаке пара влетает в комнату Киров.

— Из Берлина видно известия получил,— отхлёбывает чай Сталин,— всё, закончилась баня...

* * *

— Можно ли верить вашему источнику, товарищ Берия?— на распаренном лице Сталина выступили крупные капли пота.

Доклад наркома внутренних дел проходил в форме дружеского чаепития за столом в малой столовой.

— С товарищем Брайтенбахом мы работаем уже около девяти лет,— продолжает нарком так и не прикоснувшись к поставленной перед ни чашке,— до сих повода сомневаться в его сведениях у нас не было...

— Действительно ли у него есть доступ к такого рода сведениям? Или может быть это такие же слухи, которыми нас пичкают по дипломатическим каналам.

— Брайтенбах— самый высокопоставленный наш источник, он служит в гестапо, в данный момент находится в Мюнхене, занимается расследованием покушения...

— Хорошо, продолжайте.

— ... Гестапо обнаружило квартиру Эльзера, нашло передатчик и подтвердило с помощью СД факт посещения им дома, где проживал британский резидент. В связи с текущей обстановкой в стране расследование приостановлено... Из последних известий самым значительными является попытки покушения на Геринга в Берлине и Гиммлера в Мюнхене. Брайтенбах оказался случайным свидетелем последнего: автомобиль рейхсфюрера СС был буквально изрешечен пулями неподалёку от управления гестапо, убит двойник Гиммлера. По его мнению, работали люди из военной разведки. Наш агент также уверен, что это была прямая месть за покушение на Геринга. Как вы уже знаете, к власти в Германии пришли военные: Брайтенбах сообщает фамилии заговорщиков— это генералы Бек, Гальдер, фон Браухич, Гудериан. Гиммлер и Геринг отстранены от их должностей и находятся под домашним арестом, в Берлине, Мюнхене и других крупных функции полиции исполняют военные.

— Как-то у германцев всё чудно получается,— Киров тянется ложкой к вазочке с клубничным вареньем,— будто бы понарошку. Два высших руководителя в борьбе за власть государственные учреждения крушат, пытаются убить друг друга, а их— под домашний арест и 'талоны на усиленное питание'.

— Выходит, как бы добрее, гуманнее германцы нас, так что ли?— хмурится вождь,— мы то своих 'бонапартов' к стенке поставили...

— Я не это имел ввиду,— поперхнулся чаем Киров.

— ... да ясно,— машет рукой Сталин,— вы поймите, у них конфликт в том, что, оставшись без хозяина, один слишком на себя скатерть потянул и полетела посуда на пол. Мелкая шалость это. Капиталисты погрозили пальцем и в угол поставили. Помяните моё слово, эти беки с гальдерами завтра декрет издадут, что всё идёт по-прежнему: через три месяца новые выборы в рейхстаг...

— Через пять...— ставит на стол кружку Берия.

— Что через пять?

— Выборы через пять месяцев, только что Меркулов звонил, Высший Военный Комитет издал декрет— 20 апреля новые выборы в Рейхстаг, если к тому времени Гитлер не поправится.

— Вот,— тяжело вздыхает вождь,— это ответ тем молодым авантюристам, которые решили по мановению волшебной палочки историю вспять повернуть... ну или замедлить её течение. Не будет этого. Генералы эти почище Гитлера будут: и Чехословакию целиком проглотят, и коридор в Данциг пробьют, и брыкаться как он не будут... потому что с Гитлером у капиталистов уговор, а с генералами и новым канцлером будет кабальная сделка... Спасибо, Лаврентий, я смотрю ты как весь как на иголках и чай не пьёшь... ступай.

— Каково состояние Гитлера?— в дверях догоняет его Киров.

— В сознание не приходил,— Берия принимает из рук вождя свою шинель с нашивками генерального комиссара госбезопасности.

— Товарищ Сталин, вас к телефону,— в прихожую заглядывает Власик.

— Где Чаганов, Лаврентий?

— Уже в Ленинграде, садится в 'Красную стрелу', завтра утром будет в Москве.

* * *

— Здравствуйте, Алексей Сергеевич,— расцветает проводница мягкого вагона,— как я рада вас видеть! Вы один сегодня? Где товарищ Мальцева?

— Здравствуй, Оленька, как видишь, дома ждёт печалится,— останавливаюсь я у её закутка в начале вагона,— как жизнь молодая?

— Товарищи, разрешите пройти,— слышу сзади недовольный голос.

— Конечно, Михаил Александрович, прошу вас,— уступаю дорогу адмиралу, уставившемуся на мой иностранный костюм и внушительных размеров чемодан.

— Чаганов! Алексей!— поднимает голову Петров,— не узнал, ты же должен был быть...

— Прибыл сегодня в полдень, товарищ адмирал.

— Отлично, Алексей, милости прошу ко мне в купе на рюмку чая, много всего накопилось что нам надо обсудить.

* * *

— Алексей, меня очень тревожит ситуация с минами,— Петров наливает себе в чашку кофе из металлического кофейника и добавляет в неё несколько капель коньяка,— точно не будешь?

— Я чайку, Михаил Александрович.

— Спору нет,— понюхал он аромат получившегося напитка и сделал маленький глоток,— за последний год вашему НИИ-20 удалось исправить основные недостатки индукционных мин и мин, устанавливаемых с самолёта, но не кажется ли тебе, что мы с этим лишь вышли на уровень, на котором наши потенциальные противники находились десять— пятнадцать лет назад?

— Кажется. Поэтому мы и работаем сейчас над универсальным многоканальным неконтактным минным взрывателем.

— Многоканальным?

— Именно, к индукционному каналу мы добавили два акустических и гидродинамический. В этот взрыватель будет включён также прибор кратности. Он будет общим для всех типов мин, в которых можно будет варьировать число установленных, работающих независимо друг от друга каналов и их приоритетность. Например, назначаем дежурным акустический канал звукового диапазона частот ненаправленного действия. Он обнаруживает подходящий с любого направления корабль с расстояния трёхсот метров и включает питание боевого канала, которым назначен гидродинамический. Его датчик будет ловить характерное понижение давления под днищем проходящего над миной корабля. Он через несколько секунд и замкнёт цепь взрывателя...

— Прибора кратности,— поправляет меня Петров.

— Можно и так,— легко соглашаюсь я,— макет такого неконтактного взрывателя уже собран, надеемся летом испытать его в реальной обстановке...

— Если взрыватель универсальный, то установите его на ПЛТ,— оживляется адмирал,— дам в ваше полное распоряжение 'Ленинца'. Идёт?

'Подлодочная трубная мина, в один торпедный аппарат умещаются две штуки. Хитёр, не просто будет уложиться в её габариты, но попробовать стоит'...

— Идёт, Михаил Александрович!

— Договорились,— вдруг мечтательное выражение на лице адмирала сменяется на озабоченное,— Алексей, тут по линии разведки прошло сообщение, что германцы новую авиационную мину приняли на вооружение с магнитным взрывателем...

— Авиационная тип 'Б'?

— Ну, я вижу ты в курсе дела.

— Конечно, Михаил Александрович, я тоже по должности получаю данные о новинках боевой техники потенциальных противников. Если, как утверждается, магнитный взрыватель автоматически вносит поправку на магнитное поле Земли и обладает чувствительностью в радиусе 35 метров, то нашим надводным кораблям и подлодкам точно не поздоровится.

— Я советовался с нашими специалистами, обещают в короткий срок создать новые тралы, так то, что мы имеем в основном дореволюционного изготовления с низкими тактическими данными. Но мне этот подход не кажется универсальным: не всегда есть возможность траления, а с приборами кратности или часовым устройством управления, которое по программе включает и отключает взрыватель мины, траление вообще становится малоэффективным. Есть другой метод, размагничивать сам корабль, я вот сейчас был на 'Марате', так при помощи компенсирующих катушек удалось снизить магнитное поле возле киля в десять раз, но его форма очень сложная: тут скомпенсируешь, в другом месте вылазит. Специалисты, опять же, говорят: способ трудоёмкий, успех, полная компенсация магнитного поля— маловероятен. Что-то известно тебе, Алексей, по этому вопросу?

'Вот так и 'замылили' нужное дело, спохватились только с началом войны, когда крейсер 'Максим Горький' на такой подорвался... Эх, само собой известно, кто не знает 'систему ЛФТИ' Курчатова-Александрова'.

— Нет, ничего не известно,— контролирую выражения своего лица по отражению в вагонном окне,— но если исходить из общих соображений, то полной компенсации и не требуется. Чувствительность взрывателя мины в любом случае не должна быть очень высокой, иначе она начнёт взрываться от небольшого изменения магнитного поля Земли, или от поля небольшого судёнышка. А в мине, помнится, тонна взрывчатки на большую добычу... Так что, мой совет будет: обратитесь к учёным, в ЛФТИ к академику Иоффе, они вам точно скажут. И по трудоёмкости тоже, вполне может статься что и катушки размагничивания ставить не нужно, ведь размагничивать можно и внешним полем: заходит корабль при выходе в море на 'Станцию размагничивания', постоит там пять минут— и готово.

— Пожалуй стоит,— кивает Петров.

— ... А вот, кстати, Михаил Александрович,— внезапно у меня перед мысленным взором всплыл чертёж из какого-то научно-популярного журнала,— недавно, у нас один инженер предложил совершенно сумасшедшую идею: мина лежит на дне, не особо важно на какой глубине, главное— чтобы её гидролокатор добивал до поверхности...

— Гидролокатор?

— ... ультразвуковой приёмопередатчик, он и представляет собой боевой канал. Предположим, каждые десять секунд он излучает импульс ультразвука, а в промежутках между ними принимает отражённые от поверхности воды сигналы. Излучение ведётся в узком телесном угле так, чтобы на поверхности образовалось 'охраняемое пятно' диаметром в десяток метров. Если в это 'пятно' вступал корабль, то приёмник, наряду с сигналом от поверхности начинает принимать и сигнал от днища корабля. Счётчик принимаемых импульсов фиксирует увеличение частоты следования импульсов и... открывает клапан резервуара со сжатым воздухом. Воздух заполняет специальную полость в корпусе, мина обретает положительную плавучесть и устремляется к поверхности. С этого момента работает только приёмник гидролокатора, который управляет рулями мины так, чтобы сигнал, получаемый приёмником был максимальным. Когда сигнал превысит пороговое значение, устройство замкнёт цепь взрывателя.

— Фантастика... это уже не мина, а торпеда,— доливает коньяку в чашку адмирал,— постойте-постойте, молодой человек, какого же размера вам нужна батарея для всех этих гидролокаторов, клапанов, рулей и прочих устройств управления?

— Электроэнергии и впрямь нужно не мало,— соглашаюсь я,— но тут на помощь обычной батарее должен прийти химический элемент на основе хлористого свинца и магния, а электролитом служит морская вода или подсолённая речная. Но вообще-то соглашусь, пока это действительно фантастика...

— Э-э нет,— закусывает лимоном Петров,— 'мы рождены чтоб сказку сделать былью', пришлите мне ваши предложения, флот с удовольствием возьмёт на себя финансирование этой темы, Алексей Сергеевич. Причём, гидролокатор и устройство управления рулями делайте тоже в габаритах ПЛТ, с прицелом на торпеды.

* * *

'Финансирование...— под мерный стук колёс с удовольствием вытягиваюсь на кровати,— если б дело было только в этом. Где найти того неназванного инженера, который возглавит это дело? Все силы брошены на неконтактный взрыватель... опять придётся бороться с другими наркоматами за выпускников вузов, несмотря на то что некоторые наркомы уже смотрят на меня как на врага ... а до выпуска ещё полгода'.

В конце вагона раздался громкий взрыв смеха, обязательно найдётся в спальном вагоне весёлая компания, отмечающая встречу до утра.

— Товарищи, пожалуйста, соблюдайте тишину,— проводница Оля ринулась на звук. 'Это она зря, теперь долго не отвяжутся от неё,— пистолет под подушкой больно ткнулся в затылок,— инженеры, физики, химики, математики— все нужны... Математики. Нужно срочно разрабатывать тему Генераторов Псевдослучайных Чисел, а то нехватка случайных последовательностей для генерации ключей для 'БеБо' и 'Айфонов' становится уж совсем острой. В прошлой жизни, как пользователь, я немного занимался шифрованием лог-файлов своего мобильника... Кстати, благодаря этому я и здесь... точнее не совсем я, а только моя душа... Кхм, ладно сантименты в сторону... так что там было с этими ГПСЧ? Кажется, что тогда я выбрал простейший— линейный конгруэнтный метод. К моему времени он уже основательно устарел, а вот здесь и сейчас, скорее всего ещё не известен'...

Напрягаю память, быстро пробегаю по её закоулкам и довольно скоро выясняется, что первые статьи Лемера по этому вопросу появились в начале пятидесятых.

'Деррик Лемер— американский математик... специально недавно наводил о нём справки. Вот оно! Сейчас он в Кембридже, получил стипендию Гуггенхайма,— отодвигаю плечом пистолет к перегородке купе,— стоп, а он часом не ГПСЧ там сейчас занимается? Вполне может быть, что публикацию этой работы попридержали до конца войны! А что если английские шифровки, которые мы добыли в Голландии, основаны на псевдослучайных ключах Лемера'!

Рывком поднимаюсь с кровати.

'Спокойно, спокойно, — снова ложусь на подушку,— всё что нужно для проверки этой бредовой идеи уже находится у меня в голове: английская радиограмма из журнала и ключи из шифроблокнота. Остаётся найти коэффициенты 'а', 'м' и 'с' в рекурсивной формуле'.

Когда я переключаюсь на решение трудной задачи окружающий мир меркнет: исчезает весёлый галдёж в коридоре, пропадает стук квадрата радиуса под вагоном, сливаются в серый непрерывный свет стробоскопические вспышки пролетающих мимо фонарей. Из головы, как у Страшилы, начинают лезть иголки и, видимо, поэтому не слышу лёгкие шаги в коридоре, остановившиеся у моей двери.

'А интересная у англичан кодировка: совершенно избыточный набор прописных букв, сомнительное решение о включении цифр (можно было использовать вместо них как раз прописные, если уж они есть) и только два знака препинания— пробел и перевод строки. Получилось шестьдесят четыре знака... шесть бит'.

Неслышно щёлкает замок, зеркало беззвучно едет влево, но через секунду возвращается в прежнее положение.

'А с другой, что лишний бит жалеть? Зато текст сразу получается удобочитаемым, может быть распечатан на простейшей электрической пишущей машинке. Хотя тогда уж добавь ещё один бит и будет у тебя куча служебных символов, не считая точки и запятой'... Чья-то рука ложится мне на колено, на автомате перехватываю её своей левой и резко дёргаю на себя, пытаясь сбить противника с ног. Неизвестный пронзительно взвизгивает и падает мне на грудь, чем-то кольнув и обдав ароматом 'Красной Москвы'. Моя правая рука тянется к пистолету...

— Это же я, Оля,— скулит проводница, ёрзает по мне, пытаясь освободиться.

— Понял уже,— щелкаю выключателем ночника и отпускаю её руку,— тише... ты чего здесь?

— Ну вы же один...— краснеет комсомолка со значком 'КИМ' на переднике, хлопая длинными ресницами.

'И что, можно вот так набрасываться ночью на одиноких мужчин?— мелькает в мозгу официальная мысль, но глаза продолжают предательски косить на грудь лежащей на мне девушки,— симпатичная и имя красивое'...

И в этот момент, стучит отъехавшая дверь, в купе вспыхивает свет, на пороге возникает взъерошенная голова прикреплённого с наганом в руке, а за его спиной группа людей в военной форме с нескромно-восторженными взглядами.

'Не виноватый я,— проносится в мозгу,— она сама пришла'...

Москва, ул. Радио, д.22,

Филиал ЦАГИ,

16 ноября 1938 года, 10:00.

— Алексей Сергеевич, ты пойми,— Хруничев лезет во внутренний карман пиджака, перед моим носом появляется несколько листов бумаги с 'шапкой' Совнаркома, зажатая в большом волосатом кулаке,— есть правительственное постановление подписанное товарищем Вознесенским о создании в ЦАГИ двух конструкторских бригад по турбореактивному двигателю и планеру к нему, а также о переводе всех инженерно-технических работников, ранее работавших по реактивной тематике, в наркомат авиационной промышленности. Не только вы пострадали, из наркомата боеприпасов забрали аж десять инженеров.

— Ты же меня, Михаил Васильевич без ножа режешь,— начинаю кипятиться я,— у меня в первом квартале предстоят полигонные испытания воздушной торпеды. Тоже, между прочим, с реактивным двигателем!

— С пульсирующим двигателем... правильно я говорю, товарищ Шишкин,— хозяин кабинета, невысокий худощавый брюнет лет тридцати пяти, согласно кивает головой,— к тому же сам двигатель, по моим сведениям, уже отлажен, осталось отладить систему управления.

'О-па... похоже Королёв сливает информацию... Засиделся уже на одном месте? Большому кораблю— большое плавание'...

— Ты что не можешь три месяца обождать?— отвожу взгляд к окну и расстроенно гляжу на Яузу, подёрнутую первым хрупким ледком.

— Не могу ждать, Сергей Николаевич подтвердит,— Хруничев аккуратно складывает листки в карман,— сроки жёсткие поставлены до первого декабря. Нам с товарищем Шишкиным здесь, кроме этих двух, ещё три КБ размещать: товарищей Петлякова, Мясищева и Томашевича...

— Полная реорганизация,— подтверждает начальник ЦАГИ.

'Пропустил, а всего-то пару недель отсутствовал,... очевидно ВИАМ наконец-то допилил жаропрочные стали и начался ажиотаж с ГТД, на который наложились заказы на дальний, пикирующий бомбардировщики и штурмовик. Решили всех авиаконструкторов собрать под одной крышей, как было в моей истории, только без охраны? Концентрация всех сил, это хорошо, но как они в здании Конструкторского Отдела Сектора Опытного Самолётостроения (КОСОС— ЦАГИ) уместятся'?

— Хм, не хотелось бы становится на пути прогресса,— многозначительно почёсываю подбородок,— но грабить себя я не позволю. Вы у меня троих инженеров забираете, вот давайте троих не хуже на обмен. Иначе, ну вы в курсе моих возможностей, я вам гарантирую большие трудности. Хруничев просительно смотрит на Шишкина.

— Мы тут решили ликвидировать две бригады, которые работали над геликоптерами,— неуверенно начинает тот,— из трёх оставляем только одну, а именно автожиров товарища Камова...

— Гели... что? Каких ещё жиров?... Что это за...— лицо Хруничева наливается кровью.

— Это, товарищ нарком, такие летательные аппараты с винтами в качестве крыльев,— торопится пояснить начальник ЦАГИ,— для вертикального взлёта и посадки...

— А-а-а... ну вот, Алексей Сергеевич,— успокаивается он,— выбирай из них троих инженеров кого хочешь и... по рукам?

— Даже не знаю,— делаю озабоченное лицо,— как-то не по профилю они мне... переучивать ещё придётся.

— Э-э нет, товарищ Чаганов, они сами кого угодно переучат, — кривится Шишкин, но быстро спохватывается под строгим взглядом наркома,— я к тому, что товарищ Черёмухин, например, профессор, преподаёт в МАИ.

'Черёмухин, конструктор первого советского вертолёта'?

— Преподаватель...— задумываюсь на минуту,— а сколько ему лет?

— Вы не сомневайтесь, Алексей Михайлович ещё крепкий, сам лично испытывал геликоптер.

— Если так, то по рукам,— улыбаюсь я, протягивая свою,— а вспомнил, Михаил Васильевич, ещё небольшая просьба: ко мне недавно приезжал один выпускник Киевского авиационного института, Челомей его фамилия. Он сейчас преподавателем там оставлен, просился на нашей вычислительной технике поработать. Ты отпусти его к нам на год на стажировку, поработает по одной теме, а как защитится, то вернётся обратно.

— Тогда и у меня к тебе просьба,— Хруничев незаметно подмигивает начальнику ЦАГИ,— не мог бы ты вашим инженерам до нового года платить зарплату? Финансирование бригад реактивщиков начнется с первого января.

— Договорились,— улыбаюсь я,— так когда я могу встретиться с моими вертолётчиками?

— Вертолётчики,— Шишкин пробует на вкус новое слово,— хорошо звучит, по-русски, не то, что геликоптерщики.

Москва, ул. Садово-Черногрязская дом 6,

Лаборатория ?1.

20 ноября 1938 года, 03:00.

'Изаксон, Миль, Черёмухин,— отрываюсь от пухлого отчёта по испытаниям вертолёта 'ЦАГИ-5ЭА',— три звезды отечественного вертолётостроения. Почему так вышло, что их обошёл Сикорский? Ведь они опережали последнего почти на десять лет. Ну не считать же, в самом деле, два убогих дореволюционных макета Сикорского, которые не сумели поднять даже лётчика. Репрессии? Не знаю, но судя по документам начальство ЦАГИ и военные разочаровались в их детище даже раньше, чем в моей истории Черёмухин и Изаксон были направлены в 'шарашку'. Вот и сейчас руководство с облегчением рассталось с вертолётной темой... Его ведь можно понять, через восемь лет после первого взлёта винтокрылая машина по-прежнему не нужна ни военным, ни гражданским, так как способна поднять в воздух лишь самого лётчика, который к тому же должен обладать недюжинными силой и мастерством чтобы справиться с управлением'.

Подхожу к высокому окну и прислоняюсь лбом к холодному стеклу, по пустынному Садовому кольцу, урча и дымя проехал фургон с надписью 'Хлеб'.

'Зря наверное я это затеял? Ходил, обивал пороги Плановой Комиссии, Совнаркома, а в итоге выйдет пшик... Что если не пришло ещё время вертолётов? Может быть, может быть... также как и то, что не было у конструкторов хорошего толкача, способного выбить дефицитный авиадвигатель, разместить нужный заказ на машиностроительном заводе, правильно поставить задачу. Так и варились в собственном соку, экономно расходуя ресурс старенького двигателя и занимаясь кустарщиной... С другой стороны, нужное ведь стране дело и опыт уже накоплен огромный. Вполне реально (троица это уверенно подтвердила) за год построить новый двухместный аппарат с двигателем от 'ишака' по испытанной одновинтовой схеме. Вместо шести регулирующих винтов оставить один в хвосте, запараллелить органы управления для сидящего рядом с пилотом наблюдателя. Выгода получается двойная, он будет помогать лётчику в сложной ситуации и также превращает вертолёт в учебный. Запас по мощности двигателя получится большим, поэтому в просторной кабине найдётся место для радиостанции и со временем автопилота... Идеальный артиллерийский корректировщик, разведчик'...

В отражении стекла замечаю Олю, на цыпочках подкрадывающуюся сзади, маленькие ладошки ложатся мне на плечи, я не поворачиваясь продолжаю смотреть в окно.

— Ну прости ты меня,— всхлипывает она,— девчонки с Лубянки наплели разное, а я как дура повелась... ещё поцарапки эти у тебя на животе.

— Что же изменилось за два дня?— холодно бросаю я.

— Я узнала по своим каналам. что эта сучка и тот прикреплённый комиссар Хрусталёв,— горячее дыхание девушки морозит мне спину,— ходят на одну конспиративную квартиру на Арбате... в общем Кобулова эта квартира.

— Секретно-политический отдел?— разворачиваюсь я на каблуках,— Почему? Я что троцкист какой?

— Нет думаю не это, просто он доверенное лицо Лаврентия Павловича,— глаза Оли загораются радостью,— развести он нас хочет, с каждым поодиночке ему проще работать будет.

— В уме и знании женской психологии ему не откажешь,— мстительно поджимаю губы.

— Ну прости,— тянется она ко мне,— говорю же, дура я.

— Ладно, куда тебя девать...— обнимаю подругу и тут же с усилием воли отстраняюсь от неё,— ты мне лучше скажи, что у вас в Международном отделе происходит и вообще в Особом Секторе. Я неделю назад свой отчёт сдал— ни ответа, ни привета.

— Сама ещё не разобралась,— хмурится Оля,— Игнатьев с полудня каждый день уезжает в Кремль на доклад. После того как пришло известие, что Гитлер пришёл в себя, назад на работу не возвращается. Утром приедет, вызывает к себе начальников секторов, сидит с ними совещаются, в десять приходит фельдъегерь...

— Это дешифровки от меня...

— Похоже,— кивает она,— ещё из Разведупра и с Лубянки доклады. Берзина, кстати, отстранили от обязанностей, но, думаю, скоро вернут. Чувствую не будет оргвыводов, на мой рапорт тоже никакой реакции. Эльзера с прикреплённым я вчера проводила на Казанском вокзале, будет жить в Энгельсе... с Альтой я пересеклась в Швейцарии, она там с больным мужем. У него туберкулёз. Оставила с ними Кузнецова, будут добираться до Союза через Турцию.

— Ясно, выходит легко отделались: ни головы в кустах, ни груди в крестах.

— Это да,— грустно вздыхает Оля,— не нашла я наших фамилий в списке награждённых за Хасан. Мошляку героя дали...

'А его спасительнице— фигу с маслом'.

— Какие твои годы,— чмокаю подругу в щёку,— живи и радуйся. Смотри как хорошо мы эту сволоту в Мюнхене проредили и нам ничего за это не будет!

— Неплохо,— грустно улыбается она,— надеюсь, что посадили меня за написание аналитических докладов ненадолго. Занимаюсь сейчас германской промкой, встречаются очень интересные вещи. Насколько я понимаю, информация пришла от Лемана, он ведь в гестапо курирует оборонную промышленность, ездит по предприятиям и компаниям с инспекциями. Так вот, представляешь, в одном сообщении говорится, что в начале года один химик из ИГ Фарбен по фамилии Шлак синтезировал полимер, который назвал перлон. Его начальство к полимеру особенного интереса не проявило, и он накатал просьбу в гестапо, чтобы снять с темы гриф секретности. Подробное описание материала, технологию получения его из фенола приэтачил подробную , а наш гестаповец всё это аккуратно сфотографировал и переслал в Москву. Я стала разбираться— капрон!

— Советские женщины поставят тебе памятник,— приобнимаю Олю за талию.

— А параплан не хочешь?— упирается руками мне в грудь она,— или магазин для пулемёта, винт для самолёта, не хочешь?

— Всё хочу и уже давно.

— Только не здесь, едем домой,— легко ускользает из моих объятий подруга,— пожалеем людей, которые слушают нас сейчас. Слов-то они из-за твоей глушилки разберут, а вот...

— Думаешь, что они нас дома не слушают?

— Наши привыкли.

* * *

— Слушай, в чём это у тебя лицо?— вслед за Олей плюхаюсь на диван заднего сиденья ЗИМа.

— Где?— в её руках появляется зеркальце, любопытный глаз водителя появляется в зеркале заднего вида,— а, это пудра, я только что со съёмок из 'Мосфильма'.

— ??!

— 'Ошибку инженера Кочина снимаем',— наслаждается подруга нашим с Костей изумлением,— кстати, по пьесе нашего друга Шейнина...

— Так вы артистка, товарищ Мальцева?— поворачивается к нам водитель.

— На дорогу смотри,— строго цыкает на него та,— ну не совсем артистка, я— дублёрша Орловой.

— Не может быть!— Костя поспешно поворачивается к совершенно пустому Садовому кольцу, хотя вам никто не говорил, вы очень на неё похожи. А о чём картина?

— Секрет,— польщённо улыбается она.

— Да ладно,— легонько толкаю её плечом,— мы с Костей никому не скажем, у нас с ним уже столько подписок отобрали, можем ещё одну дать. Давай, колись.

— Ну слушайте, только больше никому. Значит так, инженер Кочин— талантливый авиаконструктор. Однажды, чтобы поработать над проектом нового секретного самолёта, берёт его чертежи к себе домой... Его начальник, завербованный иностранной разведкой, сообщает об этом резиденту...

— Кому-кому?— ёрзает на водительском месте Костя.

— Ну, главному шпиону... А Кочин влюблён в свою соседку по коммунальной квартире Ксению, которую играет Любовь Петровна. Ксения, в свою очередь, тоже завербована этим самым резидентом...

— Что творится,— качает головой Костя, сжимая в кулаках баранку.

— ... она по его приказу заманивает Кочина к себе в комнату...

'Надеюсь, Орлова сама справилась с этой сценой'.

— ... а резидент проникает в комнату Кочина и фотографирует чертежи самолёта. Представляешь, при этом пользуется магниевой вспышкой. Там такая дымина была на площадке,— поворачивается подруга ко мне,— ничего не видно, но Кочин, когда вернулся к себе в комнату, почему-то ничего не почувствовал. Я возьми и шепни об этом Орловой, меня услыхал ассистент режиссёра, стоявший рядом и зашипел, мол, что ты в этом понимаешь, фильм снимается по пьесе самого товарища Шейнина, а сценарий написал Олеша. Тут и Шейнин появился, приехал на съёмки для встречи с актёрами. С большим вниманием отнёсся он к моим словам и предложил сцену с резидентом переснять, ещё о чём-то пошушукался с режиссёром товарищем Мачеретом и тот предложил мне стать главным консультантом картины.

— Не может быть,— восхищается Костя и пролетает по Кремлёвской набережной мимо Большого Каменного моста.

— Стоп,— кричу водителю,— проехали, давай сворачивай на Волхонку... Костя с красными ушами крутит баранку.

— ... а вот я не пойму,— поворачиваюсь к подруге,— ты там трюки какие-то будешь исполнять вместо Орловой?

— По первоначальному сценарию я должна была с моста под поезд падать...

' 'По первоначальному сценарию'? Интересно'...

— ... ну когда Ксению с него толкает резидент, когда она раскаялась и решила идти в НКВД...

— Помедленнее,— командую водителем,— а то это мы сейчас с моста полетим.

— ... но я подумала, что лучше немного изменить сценарий: Ксения будет теперь не раскаявшейся предательницей, а лейтенантом госбезопасности, которая внедрилась в шпионскую сеть, раскинутую резидентом. В фильме будет много погонь, перестрелок и рукопашных схваток... Что ты на меня так смотришь? Всем мои идеи очень понравились, особенно ассистенту режиссёра, особенно после того как Любовь Петровна обняла меня, поцеловала и обещала поддержку нового сценария на самом верху. Сами понимаете каково ей было играть шпионку. Даже товарищ Жаров остался доволен хотя он по старому сценарию играл майора госбезопасности, следователя, который распутывает дело, а в новом— лентяя, проморгавшего у себя под носом врага, все мысли которого как бы быстрее со службы сбежать на охоту.

'Любопытное прочтение пьесы 'Очная ставка''.

— А как же чертежи самолёта?— Костя резко тормозит у нашего подъезда.

— Чертежи? Чертежи были ненастоящими,— хлопает дверью Оля и берёт меня под руку,— и идеологически всё правильно: молодые кадры, приходят на смену старым, не справившимся с новыми задачами, и разоблачают коварного врага, причём предателей в картине нет, есть только совершившие ошибку...

— Ну а драки, погони и другие голливудские трюки зачем?

— Самбо и дзиу-до будем пропагандировать... война уже идёт.

Москва, Брюсов переулок, дом 6.

Квартира академика Ипатьева.

20 ноября 1938 года, 14:00.

'Война уже идёт, война уже идёт,— рефреном звучат Олины слова в голове в такт стуку железных подковок на каменной лестнице.

— Алёша, прошу вас,— тревожно смотрит на меня жена академика Варвара Дмитриевна, провожая в кабинет мужа,— постарайтесь покончить с делами побыстрее, Владимиру Николаевичу нездоровится.

— Алексей Сергеевич,— радушно встречает меня хозяин,— наслышан о вашей поездке на шахматный турнир. Сами шахматами увлекаетесь? Может сыграем партию.

— В другой раз, Владимир Николаевич,— смотрю на умоляющие глаза его жены,— спешу очень, я буквально на минутку.

— Варечка, распорядись насчёт чая, пожалуйста,— кивает он на кресло напротив меня,— я так понимаю, вы с миссис Пост встречались в Амстердаме не только по поводу матча на первенство мира?

— Вы проницательны, Владимир Николаевич,— подо мной скрипит толстая кожа,— это я для неё возил образцы вашего полиэтилена. Переговоры прошли очень удачно, заказы на оборудование, что вы включили в список, она приняла, по срокам— от полугода до года. Главное, мы договорились о долгосрочном сотрудничестве, так что, надеюсь, поставки будут продолжаться. Но я здесь не за этими, прочтите, пожалуйста, вот этот научный отчёт, его нам удалось достать по своим каналам.

Варвара Дмитриевна, сама вошедшая в кабинет с подносом, бросает на меня укоризненный взгляд, заметив в руках мужа несколько отпечатанных на машинке листов.

'Как бы я персоной нон-грата у неё не стал,— добавляю в чашку молока,— говорить с академиком о смесевом ракетном топливе или отложить до следующего раза'?

Дело в том, что, пытаясь в прошлой жизни разобраться с этим вопросом, я выяснил, что одним из его компонентов, а именно горючим, является эластичный полимер с довольно хитрыми механическими и объёмными свойствами. Название полиуретаны, а особенно его циклопическая формула в справочнике, вызвали у меня тоску, и я отбросил тогда мысль о смесевом топливе, отбросил... до последнего времени.

— Любопытно,— академик отрывается от чтения,— многообещающий материал, эластичнее и прочнее шёлка, влагу не впитывает. Шлак... наверное из молодых, стариков в лаборатории профессора Байера я всех знал, работал у него в Мюнхене ещё до войны. Ну что ж, пока я вижу две основные трудности для немедленного запуска перлона в производство: первая— нужно создавать специальные машины, у нас с этим не очень, для вытягивания длинных нитей, ведь самая очевидная область применения для сего материала, что сразу приходит на ум, это— нити, верёвки, канаты. Впрочем, в первое время можно искусственную щетину производить...

'Попробовать в самом деле диски и магазины для пулемётов отливать'?

— ... Вторая трудность, добыча фенола— основного сырья для перлона. Технология давно известная— из каменноугольной смолы, но тут масштабы не те. Сами посудите, сто грамм фенола на одну тонну угля, да и те уже расписаны между аспирином, эпоксидкой и салициловой кислотой.

— Что же делать, Владимир Николаевич?

— Как что, молодой человек, если нельзя добыть, то надо синтезировать. Это германцам деваться некуда у них нефти нет, придётся возиться с углём, а нас нефтью бог не обидел. Будем фенол из бензола синтезировать, правда серной кислоты понадобится много в соотношении примерно два к одному. Хотя нет, не обязательно. Я в бытность свою в Америке работал над высокооктановыми добавками к моторному топливу с низкой температурой замерзания и обнаружил, что очень хорошо для этого подходит кумол или, как они его называют, кумин. Его просто получить алкилированием бензола пропиленом, если продолжить реакцию с добавлением кислорода и небольшого количества серной кислоты, то на выходе получаем фенол и ацетон. Все процессы идут при небольших температурах и давлениях, я это проделывал в домашней лаборатории.

'Просто кладезь знаний... Спрошу, была не была'.

— Владимир Николаевич, а вы слыхали о полиуретане?— отхлёбываю уже совершенно холодный чай.

— Не только слышал, но и в руках держал,— улыбается академик, глядя на моё вспотевшее от напряжения лицо,— я встречался в Чикагском университете с его создателем, тоже немцем, по просьбе моего заказчика,— он ловко обошёл патент Кэразэса на полиэстер и нейлон, но особого интереса, как волокно для тканей, полиуретан в Америке не вызвал.

— Меня интересуют пенополиуретаны, такие, которые можно получать непосредственно в в нужной конструкции: заливаешь в неё, она принимает её форму и полимеризуется в ней, термостойкие и небольшие по плотности...

Академик несколько минут задумчиво глядит на огонь в камине.

'Один глупец может задать столько вопросов'...— поглядываю на напольные часы и с опаской прислушиваюсь к шагам в коридоре.

— Действительно, тот немец из 'ИГ Фарбен', его звали Отто Байер, он однофамилец профессора, показывал кусочек каучукоподобного материала,— Ипатьев поднимает на меня усталые глаза,— но мне кажется, что эта была не пена... явное литье.

'Это как раз не проблема, вспененный полиуретан в моей истории был открыт случайно, когда в реакционную смесь попала вода'.

— Владимир Николаевич, я понимаю что вы очень заняты, но может быть посоветуете кого-нибудь специалиста, кто мог бы заняться этим вопросом? Очень большие перспективы открываются в области топлива для реактивных двигателей.

— Посоветую,— академик устало откидывается на спинку кресла,— и не какого-нибудь, а специалиста с большой перспективой: доктора наук Кнунянца, бывшего дипломника Алексея Евгеньевича Чичибабина...

'Почему он так испытующе смотрит на меня? Что, Чичибабин тоже просится в Союз? Всем работу найду'...

— Как здоровье академика?— задаю наводящий вопрос.

— Вот, Алексей Сергеевич,— неожиданно легко вскакивает с места Ипатьев и спешит к письменному столу,— письмо от него, я думаю его следует передать Сталину...

Дверь в кабинет открывается и на пороге появляется рассерженная жена.

— Уже ухожу, Варвара Дмитриевна, вот только письмо от Алексея Евгеньевича захвачу,— тоже поднимаюсь я, её глаза зажигаются радостным огнём.

'Кнунянц, ну как я мог сам не догадаться'?

Московская область,

аэродром 'Подлипки',

21 ноября 1938 года, 10:30.

'Повезло, солнечный день сегодня. Идеальная погода для определения максимальной скорости самолёта на оптимальной высоте. Торопит Голованов. Его можно понять: первый И-180 разбит в дребезги Чкаловым, второй— скапотировал, когда за штурвалом был Супрун... и совершенно точно не может быть подан на испытания в НИИ ВВС до нового года. Яковлевский И-26 провалил статические испытания, поэтому тоже к первому января не поспеет. О Бартини и говорить нечего: итальянские основательность и неспешность уже вывели его из числа реальных конкурентов на победу в конкурсе'.

— Высота четыре тысячи метров,— в динамиках раздаётся нарочито спокойный голос Галлая,— температура минус девятнадцать, начинаю работу.

Работники КБ, обступившие мой припаркованный у ангара ЗИС с открытыми дверями, возбуждённо заговорили, заглушая гул двигателя, несущегося с небес . Я специально включил радиостанцию в машине на приём, чтобы увести 'болельщиков' от дверей радиорубки и не мешать руководителю полётов.

Работа испытателя в данный момент заключается в том, чтобы попытаться разогнать самолёт до максимально возможной скорости на прямолинейном участке над аэродромом, гоняя его взад— вперёд, провести так называемый 'километраж'. Подходить к искомой скорости лётчик должен постепенно, постоянно контролируя состояние машины, чтобы не допустить флаттера.

'Хотя сегодня Галлай может действовать увереннее, учитывая успех накануне'...

* * *

Вчера вечером потихоньку от всех Лавочкин м Люшиным уже провели 'километраж' И-289-го... Пока после испытаний проверяли, обмеряли и взвешивали машину, вычисляли аэродинамическую поправку скорости, наступила ночь, поэтому решили порадовать меня утром.

'Пятьсот пятьдесят километров в час! Догнали 'мессер''!

На климовском двигателе, пушкой Дегтярёва в развале блока цилиндров (Шпитальный свою пушку не торопится присылать) и двумя макетами синхронных пулемётов, не считая радиостанции и кислородного оборудования...

— На ламинарном крыле?— чуть не раздавил телефонную трубку в кулаке.

— Нет-нет, на обычном, завтра с утра будем делать 'километраж' с ламинарными консолями, приезжайте, Алексей Сергеевич, будем ждать.

'По теории, по самым скромным прикидкам, ещё пятьдесят километров в час можно выжать... '

* * *

— Шестьсот десять...— голос Галлая заметно дрогнул.

— Ура!!— Люда Сибиркина и другие девчонки из 'девушковой бригады' бросились обнимать Наума Чернякова.

'Сколько может быть аэродинамическая поправка?— мысленно вглядываюсь в график поправок на изменение сжимаемости воздуха,— на высоте четырёх тысяч метров не больше десяти километров в час... и их надо вычесть из показаний прибора... В любом случае психологическая отметка превышена'.

— Ура!!— присоединяюсь к девушкам.

— Баловство,— слышу краем уха чей-то голос,— ты видел, как они полировали эти консоли, как пылинки с них сдували? Кто этим в поле заниматься будет? Баловство.

— Техники будут,— возражает другой,— да и сами лётчики... когда поймут, что от этих километров их жизни зависят.

— Что празднуем?— из затормозившей рядом 'эмки' появляются две высокие фигуры в военной форме.

— Рекорд, товарищ Голованов!— задорно отвечает скорая на язык Сибиркина.

— Слыхал, Александр Иванович,— ехидно замечает тот, повернувшись не к задравшему вверх голову спутнику, а к бойкой конструкторше,— второй день гуляют, не могут остановится.

'Как узнал? Вроде бы договорились с Лавочкиным сначала проверить ламинарное крыло, а потом уже докладывать наверх'.

— Новый рекорд!— весело закричали все разом, видя что начальник не сердится,— шестьсот десять!

— Сколько-сколько?— главком и начальник НИИ ВВС недоверчиво смотрят на меня, я гордо киваю.

— Здравствуйте, товарищи,— запыхавшийся Лавочкин приветствует гостей, которые с интересом наблюдают за снижением истребителя, консоли крыльев которого были выкрашены в радикально чёрный цвет.

'Ещё одна проблема, которую надо решать: налаживание производства своей авиационной краски с микронным зерном. То, что удалось закупить в САСШ на первое время, конечно, хватит, но зелёной— совсем мало, не более чем на сто пар консолей'.

А вообще, сегодняшний наш успех отнюдь не случаен: в КБ проведена большая научная работа: сняты километры профилограмм, исследована шероховатость поверхностей разных покрытий (ткань, дюраль) при разных методах окраски (кистью, пульверизатором), с грунтовкой и без. На дюралевых консолях, что сейчас стоят на ЛАГе, удалось добиться средней высоты бугорков в пять микрон, а при последующей полировке они были уменьшены до двух.

Очень помогли 'нарукавники' для измерения давления на профиле крыла. С их помощью удалось экспериментально с высокой точностью построить распределение давления по контуру крыла и точку перехода (наличие отрицательного градиента давления) на крыле, когда течение в пограничном слое становится ускоренным, что способствует сохранению его ламинарности.

'Хорошо поработала 'девушковая бригада', не считаясь со временем... надо будет попытаться выбить для них премию. Хотя почему только для них... Стоп, чего-то я тороплюсь, до завершения испытаний ещё долго, одно пикирование чего стоит... А это чей ЗИС? Понятно, Хруничева'.

* * *

— Всё правильно, товарищ главком,— полковник Филин отрывается от миллиметровки и бросает на маленький столик, заваленный бумагами, навигационную линейку,— шестьсот пять километров в час. Судя по барограмме при испытаниях самолёт шёл без пикирования, на одной высоте. Высота четыре тысячи метров. Приёмники воздушного давления поверены в измерительной лаборатории ГАЗ ?1 (Государственный Авиационный Завод).

Все собравшиеся в тесной комнатке под аэродромной вышкой с облегчением выдохнули.

— Поздравляю, товарищ Лавочкин,— раскрасневшийся нарком с чувством жмёт руку главного конструктора,— товарищ Голованов, надо приложить все силы, чтобы завершить испытания до конца года...

'Хм, по условиям конкурса вроде как было сдать образец на испытания к первому января... впрочем, чем быстрее, тем лучше— 'война уже идёт''.

— ... Если всё пройдёт успешно, то буду ставить вопрос перед правительством об организации на заводе ?1 производства вашего истребителя...— Хруничев старательно избегает моего взгляда.

'А затем тихой туда же и КБ, не дожидаясь истечения года, данного нам Сталиным. Прелестно, хорошо хоть не исподтишка, в открытую играет глава НКАП. Хотя с другой стороны, по сравнению с 'Дуксом' наш 289-й — кустарная мастерская, там до последнего времени ежемесячно выпускалось более сотни самолётов, сейчас в связи со снятием с производства И-15 — меньше'.

Щёки Лавочкина побагровели от волнения.

'Его можно понять, получив такую базу как завод ?1, ты сразу выходишь в высшую лигу... Такие предложениями делают раз в жизни... Крупнейший столичный завод на Центральном аэродроме'.

Все, за исключением наркома, вопросительно смотрят на меня.

— Я не против, товарищи,— разом разряжаю создавшуюся напряжённую обстановку,— для меня дело превыше личных соображений. Вот только наш завод и аэродром 'Подлипки' останутся в Спецкомитете. Это моя принципиальная позиция. Мы запланировали здесь большие работы по морской тематике.

— Это дело надо перекурить,— радостно объявляет Хруничев.

* * *

— Александр Евгеньевич,— ловлю Голованова за локоть,— не хотите задержаться ненадолго? Тут у меня запланирован показ для адмирала Петрова экспериментальной техники. Думаю вам будет интересно.

— Вот так и отдашь ему всё?— невпопад отвечает тот, глядя за отъезжающим ЗИСом Хруничева,— это же кругом твоя заслуга. Небось поехал докладывать об успехах наркомата...

— Моего вклада в этот самолёт не больше, чем его... А раздавать ценные указания может даже дрессированная шимпанзе в цирке. Так что, останетесь?

— Добренький ты, Алексей,— хмыкает он и поворачивается к начальнику НИИ ВВС,— поезжайте, товарищ Филин, я здесь задержусь...

— Доставлю вашего начальника куда попросит,— отвечаю его на немой вопрос в глазах.

— Так вот добренький ты, не боишься, что ототрут тебя от всех начинаний?... Не боишься, впрочем, я на твоём месте тоже бы не боялся...

— Нам туда,— машу рукой в сторону самого дальнего ангара,— Костя, скажешь адмиралу где мы.

— Хороший может получится аппарат,— кивает Голованов на бережно толкаемый механиками в полотняных перчатках истребитель.— быстрый... но надо ещё посмотреть каким он окажется на вертикалях. Хотя уже ясно, что не всякого лётчика посадишь за его штурвал , да и не каждого механика к нему подпустишь.

— Что верно, то верно,— легко подстраиваюсь под широкий шаг главкома,— подумал, что неплохо бы для внедрения самолёта в войска создать отряд из опытных лётчиков и механиков, хорошо бы испанцев... Чтобы не в строевые части передавать, а на первых порах только лучшим из лучших.

— И пути нащупать против германских наскоков,— горячо подхватывает Голованов,— свою тактику применения обкатать, а заодно пару вместо тройки попробовать. Я тоже подумал об особом отряде, затем, чтобы строевые части не изобретали велосипед, а по итогам боевого применения получили апробированные методики, закрепленные в уставе.

' В уставе... а до начала боёв на Халхин-Голе меньше полугода. Сказать— не сказать'?

— Вот вы говорили насчёт германцев,— решаюсь я,— только может так статься, что к лету нам придётся не только в Испании воевать. Не хотят, похоже, японские генералы успокаиваться в Маньчжурии после Хасана...

Сзади послышался шум мотора приближающего автомобиля.

— В общем, вы знаете что я делал в Испании,— Голованов молча кивает,— так вот, тем же самым занимаюсь в отношении Японии. О всех данных сказать не могу, но очень вероятно, что в конце весны начале лета начнутся боевые действия в Монголии... причём с японской стороны силами, большими чем на озере Хасан...

Увидев меня, Черёмухин и Миль начинают открывать высокие дощатые двери ангара.

— Я ничего по линии Разведупра не получал,— хмурится главком.

— Скорее всего перепроверяют сведения по агентурным каналам... Я советую вам , Александр Евгеньевич, без лишнего шума, иначе не сносить мне головы, начать инспекцию авиации Забайкальского военного округа, а заодно частей в Монгольской Народной Республике...

— Спасибо, что предупредил, да ты не волнуйся, Алексей, мы скоро в Чите открываем учебный центр с твоими авиа-тренажерами. Сам поеду, нет Будённый не отпустит...

— Вот это точность,— за спиной послышался знакомый голос Петрова,— ровно полдень, как на корабле!

* * *

— А кто на Ухтомском аэродроме остался?— Голованов и Петров мигом по военной выправке выделили Черёмухина из группы людей, стоящих у вертолёта, и забросали его вопросами.

— Там строится завод автожиров,— чётко отвечает тот,— директор Камов. Аэродром станет заводским.

— А вот я не пойму,— вступает адмирал,— в чём разница вашего аппарата и автожира?

— У автожира верхний винт в отличие от геликоптера работает в режиме авторотации, то есть мотор его не крутит и ему для вращения нужен напор набегающего воздуха. Автожир не может неподвижно зависнуть над какой-нибудь точкой на земле и взлетает он с разбега. Поэтому у него есть самолётный тянущий винт и часто крылья и хвостовое оперенье. По сути автожир— это самолёт, которому верхний винт помогает держаться в воздухе, когда его обычный собрат уже бы свалился ввиду потери скорости.

— Давайте, Алексей Михайлович, лучше покажем нашим гостям на что способен ваш аппарат,— предлагаю я.

— С превеликим удовольствием,— Черёмухин делает знак двум техникам, стоящим неподалёку.

Они берутся с двух сторон за состоящий из металлических трубок корпус и легко выталкивают на воздух, мягко покачивающийся на трёх больших велосипедных колёсах геликоптер. Один из техников помогает пилоту забраться в открытую всем ветрам кабину, а второй— уже катит тележку с крашенным красной краской баллоном для пневматического запуска двигателя.

— От винта!— хрипло выкрикнул Черёмухин.

Ожили раскручиваясь лопасти, зрители схватились за головные уборы. Вертолёт легко оторвался от земли и завис в воздухе в прямо над нашими головами. Сверху вниз летит оцинкованное ведро, с привязанной за дужку верёвкой, другой конец которой прикреплён к железному скелету аппарата. Смеющиеся техники, как униформисты в цирке, наполняют ведро водой. Новый подъём, винтокрылая машина делает разворот на девяносто градусов и неспешно движется по направлению к первому деревяному ящику из четырёх, расставленных в углах воображаемого квадрата со стороной в сотню метров.

— Этого ещё не хватало,— с опаской гляжу на полосатую кишку ветроуказателя, наполовину приподнявшуюся от порыва ветра.

Черёмухин уверенно работает ручкой управления дифференциальным шагом винта, парирует помеху, вертолёт висит над ящиком неподвижно, дожидаясь пока погаснут колебания ведра. Ведро касается ящика, новый поворот на девяносто градусов, подъём и полёт в другой угол квадрата. Гости широко открытыми глазами, не мигая смотрят на необычное представление, я то и дело на свои новые ручные часы. По возвращение в исходную точку техники сливают воду обратно, с гордостью демонстрируя первоначальный уровень воды: ни одна капля не пролита, а пилот плавно опускает машину точно в те самые выемки, что оставил на земле вертолёт при взлёте.

— Не скрою, Алексей Михайлович,— Петров крепко жмёт руку подошедшему лётчику,— я поражён. Такая точность управления при ветре в десять узлов, удивительно!

— Это что у вас, моторы М-2 стоят?— подходит к аппарату Голованов,— антикварная вещь, десятилетней давности?

— Так точно М-2, чем богаты,— разводит руками Черёмухин,— стараемся экономно расходовать их ресурс: высоко и быстро не летаем...

— Хотите МГ-31 форсированный инженера Коссова? Его Тушинский завод здесь по соседству выпускает и легче будет, и по размерам меньше, и на пятьдесят лошадей мощнее. Я это к чему,— Голованов в свою очередь пожимает руку пилота,— одноместный аппарат для нас с товарищем адмиралом бесполезен, лётчик будет постоянно занят управлением. Нам нужна по крайней мере двухместная, а лучше трёхместная машина с лётчиком-наблюдателем для целей разведки и корректировки огня, заодно и учебная, если продублировать управление...

— Да и скоростью узлов в пятьдесят-шестьдесят, ещё высота подъёма в пару километров тоже бы не помешала,— подтверждает адмирал.

— А почему бы нам не пройти в помещение, товарищи,— вступаю в разговор я,— обсудим всё подробно.

* * *

— Ну а теперь начистоту,— начинаю с порога конструкторской, после проводов морского и авиационного начальства,— что с Изаксоном?

— Его Петляков охмурил,— и не думает запираться Черёмухин,— уже неделю у него в бригаде работает, над высотным истребителем... Но вы не сомневайтесь, Миша справится с его работой...

— Нам бы ещё товарищей Виноградова, Леймера и Лаписова в коллектив,— Миль с надеждой глядит на меня.

'Высотный истребитель— это 'Пешка'? Чёрт, не хотелось бы мешать Петлякову, хороший самолёт у него вышел... Быть посему, но за главу вертолётной бригады Изаксона, орденоносца, Хруничев мне заплатит'.

— Хорошо пишите список, всех кого считаете нужными нам, включая техников и мастеров,— киваю я,— что ещё?

— Бальса нужна,— хором отвечают вертолётчики.

— Что это такое?— спешно пытаюсь найти информацию в памяти.

— Дерево такое, растёт в Южной Америке,— поясняет Миль,— для лопастей его на Западе применяют. Легче пробки, по прочности не уступает сосне, но в три-четыре меньше плотность...

''Москито', английский лёгкий бомбер из бальсы был сделан... растёт на юге Мексики и в Гватемале'.

— ...Понимаете, Алексей Сергеевич,— продолжает будущий главный конструктор вертолётов,— винт геликоптера— это самая важная его часть, даже важнее мотора. Подъёмная сила в большей степени зависит от ометаемой площади винта, чем от мощности мотора. Лопасти должны быть лёгкими и прочными...

— Я думал вы их из дюралюминия строите.

— Пытались,— вздыхает Черёмухин,— не вышло ничего. Вальцы для прокатки дураля узкие, приходится потайную клепку применять, но при вращении винта или от температуры листы начинают воздух травить с верхней плоскости на нижнюю... Пришлось возвращаться к деревянным нервюрам и клеёной фанерной обшивке, обтянутой полотном. Дуралевым остался только лонжерон. Ну а сосна тяжёлая...

— А форма лопасти у вас какая, НАСА номер двенадцать?— пытаюсь блеснуть эрудицией.

— Какой номер, Алексей Сергеевич,— сокрушённо машет рукой Миль,— лопасть плохо форму держит, отсюда вибрации, низкая подъёмная сила, большая нагрузка на ручку управления. Пришлось два соосных винта городить: один— большой, несущий, другой— малый, только для управления.

— Будет у нас бальса,— уверенно говорю я,— всё что потребуется, всё найду. Геликоптерная тема снова стала модной и в Германии, и в Америке, где ею занялся Сикорский. Как видите, ею вновь заинтересовались и у нас. Думаю, что вы уже можете, не дожидаясь техзадания, начинать прикидки: проектируем двух-трёхместный аппарат, продольная схема с автоматом перекоса. Один несущий винт и один вертикальный путевой на задней балке.

Глава 12.

Москва, завод 'Темп',

улица Большая Татарская, 35.

2 декабря 1938 года, 18:00.

В лаборатории противно 'захрюкал' местный телефон.

'Чёрт, как я не люблю прерываться... особенно во время решительного эксперимента. Но придётся, 'Грымза' без толку не звонит'.

— Алексей Сергеевич,— в голосе секретаря послышалась непривычная теплота,— Анечка звонила, попросила ваш ЗИС на час-другой ей нужно на 'Мосфильм' по срочному делу...

'Не понял, сотрудники аппарата ЦК по служебной надобности могут легко вызвать дежурный автомобиль из спецгаража... А, ну да, там же 'эмку' пришлют... значит солидности добирает'.

— ... вы ведь всё равно до одиннадцати работаете в лаборатории.

'Надеюсь, это не войдёт у неё в привычку'.

— Да, конечно,— делаю значительную паузу,— предупреждаю вас, товарищ Бланк, меня в ближайшие два часа ни для кого нет.

'Так, надо в последний раз пробежаться по основным элементам установки, от печки'... Мой замечательный источник для питания ксеноновой лампы-вспышки сгорел час назад: высоким напряжением пробило ограничительный резистор, в итоге— короткое замыкание. Поэтому аккуратную коробочку источника и сгоревшее сопротивление сейчас заменяет огромный стеклянный ртутный выпрямитель (у печки), ему любые замыкания нипочём.

Дальше на монтажном столе— лампа накачки и рубиновый цилиндр. Они расположены параллельно друг другу и заключены в стальную коробочку, в которой находится зеркальный отражатель из листовой меди. Его цилиндрическая форма образует в сечении эллипс. Лампа и рубин находятся в фокусах эллипса: здесь работает его свойство, что все лучи, исходящие из одного фокуса почти в любом направлении, после отражения пройдут через другой.

Последнее устройство— мишень, на которую направлено выходное отверстие коробочки ( из него будет бить 'луч Лазаря'), состоящая из фотодиодного датчика. Визуальное наблюдение меня не устраивает, хочу увидеть на экране осциллографа тонкую организацию луча, который будет излучать оптический квантовый генератор.

''Луч Лазаря'... кхм, 'как вы яхту назовёте'... к тому же люди могут подумать, что в честь товарища Кагановича... хватит с него того, что уже носит его имя... пора увековечить имя парня, чью жизнь я разрушил, одной 'бутсы' недостаточно... 'лучи Чаганова' или сокращённо— 'Че-лучи'... звучит неплохо'.

Решительно щёлкаю тумблером питания, появился высокий шипящий шумок от высоковольтного источника. На тыльной стороне стальной коробки, в длинных узких отверстиях для вентиляции устройства затрепетал зелёный огонёк ксеноновый лампы-накачки, на дульной— никакого луча нет, но на экране— блюдце осциллографа появились небольшие импульсы с заваленными фронтами.

'Как и ожидалось, длительность импульса— одна миллисекунда, частота— сто герц,— потихоньку начинаю крутить ручку автотрансформатора,— что ж добавим напряжения на лампу'... Засмотревшись на экран, пропускаю исторический момент, когда лёгкие клубы дыма от сгоревшего блока питания ещё витающие в воздехе разрезает кровавым шилом долгожданный, мощный 'Че-луч'. Он в мгновение ока выводит из строя бескорпусной германиевый диод, служащий мне фотодатчиком, импульс пропадает, я рывком поворачиваюсь к установке и, заметив лазерный луч, медленно опускаюсь на стоящий сзади стул.

'Почему я начал с рубинового лазера? Казалось бы с самого бесполезного в использовании'...

Всё началось с недавнего разговора на собрании Опытного завода, посвящённого большому проценту брака на полупроводниковом производстве, где я хвастливо пообещал: 'Рубиновые пробки с меня'. Получить сам кристалл рубина действительно не трудно, а вот просверлить в нём отверстие... На одно отверстие диаметром в десятки микрон уходит у одного ювелира высочайшей квалификации... шестьдесят часов рабочего времени!

Если быстро не решить эту проблему, а кассет с рубиновыми пробками нужны сотни, то выход годных на производстве диодов не поднять. Без них невозможно нарастить объём Диод-Ферритной логики, без неё вычислительной техники...

'Зря я наверное выбрал ДФ ячейки,— закрадывалась мне в голову предательская мысль,— надо было делать ставку на индуктивные параметроны... Хотя и сейчас не поздно, придется, конечно, заменить в ферритах материал, но линии по намотки катушек и формовке колец останутся теми же... Заманчиво, но нет, нельзя пасовать перед трудностями, ведь диоды нужны не только для ДФЛ. Пусть индуктивные параметроны и не требуют диодов, но на надёжность работы ЭВМ будет сильно влиять точность настройки параметрона. По самым скромным оценкам допуски на параметры ферритовых колец должны укладываться в два процента. К тому же для параметрона понадобятся точные резисторы связи и сверхстабильные конденсаторы... Японцы в конце пятидесятых смогли наладить штучное производство компьютеров из них, но сейчас в России конец тридцатых'.

Единственным устройством, способным кардинально решить этот вопрос является лазер, а самый простой для реализации в полукустарной мастерской— оптический. Пусть он и не такой мощный как лазер на неодимовом стекле, но нам не вольфрам плавить и не сталь гравировать, а вот просверлить небольшое отверстие в рубине или точно отрезать фанеру, ему вполне по силам. В этом он ещё последнему фору даст, длина волны у рубинового лазера меньше, поэтому точнее профиль отверстия удастся сделать.

Завороженно гляжу на мерцающий в потоке поднимающегося от приборов горячего воздуха луч, на стене передо мной быстро возникает и тут же исчезает изящный силуэт Оли.

— Лёшик, у нас что будет эпилятор?— вздрагиваю и покрываюсь 'гусиной кожей' от горячего дыхания подруги.

* * *

— Представляешь кого я встретила на 'Мосфильме'? — Оля легко прыгает через две ступеньки чтобы поспеть за мой,— Алексея Толстого! Интересный дядечка, быстро узнал кто я такая...

'Как не спросить, что это за штучка рассекает на ЗИСе'?

— ...рассыпался в комплиментах мне, не смотря на стоящую рядом то ли жену, то ли секретаршу, много моложе его, кстати, лет тридцати...

— И жена, и секретарша,— киваю я.

— ... Я подумала, каков нахал,... но оказалось, что ему нужен ты,— подруга с скашивает любопытный взгляд на меня.

— Встречался с ними три года на даче у Тухачевского,— у спускающегося по лестнице навстречу нам какого-то мужчины от моих слов вытягивается лицо.

— М-м... Толстого пригласили на 'Мосфильм' для заключения договора на экранизацию 'Гиперболоида инженера Гарина', представляешь? А тут я захожу в лабораторию, а у тебя он самый на столе.

— Бывает, а что ему надо?— отрываю перед подругой дверь в свою приёмную,— здравствуйте, товарищи.

'Грымза' взмахом руки усаживает обратно подскочивших с мест при виде меня посетителей.

— Он написал продолжение 'Гиперболоида',— в кабинете Оля по привычке спешит к окну открывать форточку, а я включаю генератор белого шума,— хочет посоветоваться с тобой по техническим вопросам. А ещё я там встретила Шпанова...

— Знакомая фамилия,— становлюсь рядом с Олей.

— ... ну, помнишь в прошлом году ходили на фильм 'Глубокий рейд', про лётчиков, по его сценарию снималось.

— А-а, это как три наших эскадрильи в ответ на нападение враждебного государства одним налётом разбомбили весь их тыл и мы победили... Как это твоему Шпанову удалось после ареста Тухачевского такой сценарий протолкнуть?

— Значит не один Тухачевский у нас 'доктрину Дуэ' продвигал.

— Вспомнил, Шпанов— заместитель редактора журнала 'Техника воздушного флота', прослышал, видно, об испытаниях нашего истребителя. Не иначе, будет проситься к Лавочкину в КБ на экскурсию.

— А вот и не угадал,— Оля кивает на две пухлые картонные папки, лежащих на моём столе,— писатели-фантасты рецензию хотят получить на свои произведения от наркома, отвечающего за 'чародейство и волшебство'. Я серьёзно. Не знаю уж как на Гиммлера повлияли предсказания, которыми Барченко поделился со Свеном Гединым, а тот в свою очередь с Вейстхором, но на наш 'бомонд', особенно на писателей, его откровения производят неизгладимое впечатление.

— А как же социалистический реализм?

— Пользуются этим методом, чтобы кормить свои семьи...

'Грымза' с опаской приоткрывает дверь, но увидев нас стоящих у окна в приличных позах, быстро заходит внутрь.

— Вот, Алексей Сергеевич, объективки на посетителей.

* * *

— Да ладно, ни за что не поверю, что ты всё прочёл,— Оля привстаёт с плюшевого дивана с прибитым к его ножке железным инвентарным номером.

— Не хочешь, не верь,— равнодушно пожимаю я плечами,— просто сегодня у меня было полтора часа свободного времени.

— Обе книги за полтора часа? Это невозможно.

— Очень даже возможно. Хочешь я тебя научу?

— Хочу. У меня эти книги заняли два вечера,— глаза подруги загораются.

— Тогда пошли в кабинет. Нет, лёжа читать нельзя,— задёргиваю штору, усаживаю Олю на стул и, вдобавок к верхнему свету, включаю настольную лампу,— так, ты ни в коем случае не должна проговаривать про себя прочитываемые слова, это сильно замедляет чтение. Кроме того, надо расфокусировать взгляд, так чтобы ты в каждый момент видела не одно слово, а сразу всю строчку. Это трудно, можешь начать не со строчки, а с трёх слов, это в три раза увеличит скорость чтения. И ни в коем случае не возвращайся, чтобы вновь прочитать предыдущее слово. Чтобы этого не происходило, веди по строке пальцем...

— Как малограмотная?

— Именно так.

— Ладно, я потом поучусь, когда время будет. Ну что скажешь о 'Первом ударе'?

— Ясно всё с тобой,— снимаю пиджак и подхожу к платяному шкафу,— ну продолжай как первоклассница шевелить губами при чтении, а времени у тебя никогда не будет...

— Нет-нет, не раздевайся, у нас скоро будет гость,— тоже подлетает к шкафу подруга,— так всё же, как тебе роман Шпанова?

— Роман? Без романтической линии. Это как? И, кстати, автор называет своё произведение повестью о будущей войне. Слушай, в ней с нашей стороны нет ни одного отрицательного персонажа. Да даже и с немецкой, там фашистские лётчики идут на таран наших стратегических бомберов. Мы штурмуем мирно бодрствующие германские аэродромы, где самолёты находятся в ангарах и это всё через несколько часов после начала боевых действий. Сюр, какой-то...

Оля начинает рыться в своих платьях, моя единственный парадно-гуляльная тройка оказвается прижатой к стенке.

— ... Польша у него союзница Германии, а Франция принимает военную помощь от СССР. Галицийские крестьяне спасают сбитых советских пилотов, а немецкие рабочие поют на заводе 'Интернационал', радуются, что наши разбомбили их завод и расположенное рядом хранилище отравляющих веществ, а в итоге поднимают восстание против Гитлера, мне продолжать?...

— ... Угу,— Оля вытаскивает из плотного ряда висящих платьев очередное, обтягивающее чёрное и прикидывает на себя, критически глядя в гардеробное зеркало.

— ... Хорошо, слушай, мне предыдущее больше нравится,— пытаюсь помочь в трудном выборе, подруга презрительно кривится,— Наша воздушно-десантная бригада успешно высаживается в тылу германских войск и вырезает весь штаб армейской группы, который защищает почему-то только кавалерийский полк. Наш истребитель таранит аэростат, который несёт бактериологическое оружие. И всё вышеперечисленное происходит в первые двенадцать часов войны. Я даже не говорю о технике: у Шпанова немецкие автожиры в количестве ста штук сбрасывают мелкие бомбы с высоты 8000 метров, на строй наших стратегов, идущих на тысячу метров ниже со скоростью 500 километров в час. Пусть даже его фантастическая паровая турбина по недоразумению и разогнала бомбер до таких скоростей, формально это законов физики не нарушает, но винт автожира на восьми тысячах не работает...

— Это,— счастливо улыбается подруга,— ну, нет так нет, значит будем исправлять. Мне не всё равно, что будет написано в книге из серии 'Библиотека командира'.

— ... И ведь технически грамотный человек, учился в Петроградском политехе,— не могу остановиться я,— и всё пальцем в небо. Вот взять Алексея Николаевича Толстого, чистый гуманитарий, а какая проработка технических деталей. Какой дар предвидения. Манцев перед смертью оказывается работал над рентгеновским гиперболоидом с ядерной накачкой! Потрясающе, мне вообще нечего добавить или исправить... Удалась у него третья книга.

— А как тебе линия с Хлыновым?— перебивает Оля,— студент-химик, кто бы мог подумать, что он из органов... а как он мастерски обрабатывает Зою Монроз... Впрочем, это было не трудно, она безумно в него влюблена...

'Разве'?

— Пропустил?— смеётся подруга, видя моё недоумение,— эх ты, скорочей.

— Ты же сказала, чтобы я проконсультировал Толстого по техническим вопросам...

— Тебе образ студента, оказавшегося сотрудником госбезопасности и крупным учёным, ничего не напоминает?— ядовито улыбается Оля,— нет, а как они с Зоей ликвидируют Гарина, как уничтожают гиперболоид, похищают его чертежи, взрывают шахту на 'золотом острове', оставляют с носом иностранных агентов?

— Немного странным показалось, что они с Зоей на родину через Париж полетели, где шёл матч за первенство мира по шахматам между Алехиным и Левенфишем...

— Он же нас с тобой в романе вывел!

'А ведь точно, в Париже, очень кстати революция нарисовалась,... и в Германии, и в Чехословакии... Роллинга взорвали, значит и в Америке она не за горами... Хорошо хоть не Гитлера, но всё равно жирный троллинг... и вишенка на тортике— Хлынову с Зоей в Кремле ордена Ленина вручает Киров... На фоне Мировой революции, картин мирной, роскошной жизни, царства труда, науки и грандиозного искусства'.

— А вот в конце граф напортачил,— довольно хлопаю в ладоши,— Мировая революция не в тренде...

— Напортачил, исправим...— подруга картинно водружает на нос очки консервы с дымчатыми стёклами.

— Это у тебя откуда? Дай глянуть...

— В Женеве купила— неофановые стёкла,— гордо протягивает мне очки,— спортивные, противобликовые, с улучшенной цветопередачей...

— Любопытно,— поворачиваю голову к хрустально люстре, жёлтый свет от лампы накаливания становится белым, а остальные цвета в комнате более насыщенными и контрастными,— они что, вообще не пропускают жёлтую часть спектра? Для лётчиков самое то, солнце меньше слепить будет. Конфискую данной мне властью, футляр дай, пусть спектрометристы поколдуют над ними, надо определить состав покрытия. Стучат?

— Точно,— Оля срывается с места, во входную дверь снова негромко постучали.

— Проходите,— в гостиную входят невысокий мужчина лет сорока с бутылкой шампанского и подруга с букетом красных роз.

— Николай Николаевич Шпанов.

'Зима на дворе, где достал? Не иначе, как в Ботаническом саду по знакомству'.

* * *

— Я, Николай Николаевич, совершенно с вами не согласен. Польша никогда не будет союзником Германии. И причиной тому будет не столько её 'гонор', сколько то, что Франция и Англия этого не допустят, они и дальше будут разжигать германо-польский территориальный спор. Франции нужен сильный союзник в её противостоянии с Германией, способный вынудить последнюю к войне на два фронта.

— Но вооружение Польши ведётся на английские деньги,— возражает Шпанов, хлопая себя по карманам в поисках папирос,— и Англия очень заинтересована в войне между Германией и СССР!

— Согласен, заинтересована. Но также ни в коем случае не допустит союза Польши и Германии. Это её давняя стратегия: не допустить усиления одной страны в Европе, будь то Франция, Германия или СССР, способной бросить ей вызов на континенте, а тем более создания союза таких государств...

— Тогда будет война Германии и Польши, но Франции это зачем?— кривится писатель, не найдя табака.

-Англия убедит союзницу, в самом деле, какая разница, кто откроет против Германии второй фронт на Востоке, Польша или СССР?

— Помяните моё слово,— вступает в разговор, молчавшая до сих пор Оля,— будут полякам давать гарантии военной помощи в случае нападения Германии, а немцев убеждать, что вмешаются только если на Польшу нападёт СССР, англичане мастера на такие фокусы...

— В итоге,— поддакиваю я,— через две недели после начала войны немецкие войска выйдут к нашим границам.

— Две недели, сомневаюсь. Польская армия, всё-таки миллион человек. Ну допустим, за два месяца. А дальше что, на нас нападут?

— Нет, на Францию,— как о чём-то само собой разумеющемся замечает подруга.

— 'Линию Мажино' штурмовать будут?— недоверчиво щурится Шпанов.

— Нет, обойдут её через Бельгию, Голландию и Люксембург...

— 'План Шлиффена'? Разгром Франции за сорок два дня? Что за чудо-оружие поможет германцам в его реализации,— глаза писателя указывают на томик Алексея Толстого, лежащий на журнальном столике у дивана,— гиперболоид инженера Гарина?

— К гиперболоиду вернёмся позже,— начинаю злиться я,— а меч-кладенец у них скоро будет, он сейчас выковывается на заводах Круппа и оттачивается в генеральном штабе сухопутных войск вермахта. Это— немецкие танковые дивизии нового типа.

— А как же бомбардировочная авиация?— Шпанов растерянно переводит с меня на Олю и обратно.

— Ну и авиация, конечно,— сбавляю я напор,— но не такая как у вас в книге описана,— это будет авиация фронтовая, истребительная, бомбардировочная и штурмовая. В общем, авиация поля боя.

— Всё равно не понимаю,— потупился писатель,— откуда у вас такая уверенность, как и что произойдёт? Этого никто знать не может.

— Информации у товарища Чаганова побольше вашего, товарищ Шпанов,— раздался разочарованный голос подруги,— в самых разных областях...

— Сильная стратегическая авиация ни нам, ни немцам в ближайшие десять лет не по силам. Быть может лишь американцы, вложив астрономические средства, могли бы добиться успеха на этом пути. Короче, всё что вы описали в вашей повести если и произойдёт, то не в будущей войне...

— Вы же не хотите краснеть перед военными людьми через несколько лет, когда все ваши прогнозы окажутся неверными?— подхватывает Оля,— ведь ваша книга разойдётся по стране миллионным тиражом.

— По договору я должен сдать рукопись в ВоенГИз на следующей неделе,— Шпанов опускает голову.

— То есть время ещё есть,— мой голос сочится оптимизмом,— в крайнем случае попросите отсрочку до конца года.

— Но, товарищи, это же будет совершенно другая книга!— обхватывает голову руками писатель.

— Это будет гениальная книга!— добавляет пафоса подруга,— Война начнётся с неожиданного массированного удара по нашим аэродромам, танковые клинья взломают нашу оборону наших УРов, сомкнуться в глубоком тылу, окружив целые армии. Но наше командование умело маневрируя вверенными войсками, выведет их из окружения, на второй рубеж обороны, навяжет свою волю агрессорам, обеспечит мобилизацию и эвакуацию мирного населения. И все образы из вашей книги можно оставить, вот только неплохо бы лучше раскрыть образ Олеси Богульной, усилить романтическую линию. Я— без пяти минут врач, помогу вам добавить фактуры по медицинской части...

— Хорошая мысль,— не даю писателю вставить слова,— чтобы ускорить работу надо взять соавтора, какого-нибудь студента или выпускника Литературного института. Прочёл недавно в 'Октябре'...

— Точно,— перебивает меня Оля,— Симонов! Думаю, он мне не откажет, любовная линия будет на нём...

— А я обеспечу вам, Николай Николаевич консультанта— танкиста, соглашайтесь! Ошарашенный Шпанов едва успевает крутить головой.

— Мне надо подумать,— наконец выдавливает он.

— ... Хорошо, думайте,— легко соглашаюсь я,— только не долго. Ваша книга востребована уже сейчас, ведь война на пороге. Надо подготовить людей к тяжёлой, кровопролитной схватке, которая будет проходить и на нашей территории.

— Но это же идёт в разрез генеральной линией,— писатель залпом выпивает бокал шампанского,— а как быть с '... и на вражьей земле мы врага разгромим малой кровью, могучим ударом'?

— Странный вопрос, товарищ Шпанов,— чеканит слова подруга,— вы же боец идеологического фронта и должны понимать, что ваше произведение предназначено в первую голову для командиров Красной армии...

— Фильм же 'Если завтра война' для широкой аудитории, в том числе и для детей,— мой голос звучит по-товарищески,— поэтому он несёт на себе печать пропаганды...

— Да, я... ик... понимаю,— смущается гость, пузырьки выпитого шампанского находят выход.

— ... Думаю также, что паровую турбину придётся из книги убрать. Бывает так в истории техники, когда какое-то изобретение появляется на свет слишком поздно. На смену поршневому мотору придёт реактивный двигатель...

— Вы.. ик... так считаете?

— Абсолютно уверен, но в будущей войне хватит работы для обоих... Так что думайте, а пока не хотите ли взглянуть на гиперболоид? Алексей Николаевич и не догадывается о его существовании.

Глаза Шпанова становятся круглыми, он согласно кивает.

'Как мы его перевербовали,— незаметно подмигиваю Оле,— за пять минут и без всяких фокусов'...

Москва, Кремль,

приёмная Сталина.

8 декабря 1938 года, 18:00.

— Алексей, давненько я тебя не видал... в гражданском,— встрепенулся, дремавший в своём кресле Власик.

Краем глаза замечаю, что несколько посетителей в военной форме повернули в нашу сторону свои головы.

'Ну да, не видались уже больше месяца... раньше я тут бывал почаще... думал, что мой 'карантин' продлится дольше... по большому счёту покушение на Гитлера— крупный залёт... не смог обеспечить выполнение приказа Сталина... хотя, похоже, подписана полная амнистия'. Сидящий на диване Ян Берзин приветливо кивает мне головой. Дверь в кабинет вождя распахивается и в прихожую выходит раскрасневшийся Рокоссовский. К нему бросаются военные с танками в чёрных петлицах.

'Ба-а, да это, Штеменко, Катуков, ещё один майор со знакомым лицом... Алымов, под перекрещенными молотком и штангенциркулем с нашей последней встречи добавилась шпала, военинженер второго ранга'!

— Ребята, вы здесь какими судьбами?— спешу к ним, раскрывая объятия.

— Быстро в кабинет,— шикает на нас Поскрёбышев,— товарищ Чаганов, вам особое приглашение?

Вождь в центре кабинета за руку приветствует военных, для которых референты вносят дополнительные стулья. Я вместе с незнакомыми штатскими занимаю место за столом для заседаний рядом с недавно назначенным начальником АБТУ Федоренко. Рядом ближе к столу Сталина расположились Будённый, Мехлис и Шапошников и Берзин, последним— запыхавшийся Голованов. С противоположной стороны столы— штатские.

— Давайте, товарищи, установим такой порядок,— Сталин возвращается к своему письменному столу,— пусть наши танкисты изложат своё впечатление относительно материальной части. Как наша материальная часть проявила себя в Испании и на Хасане. Например, товарищ Катуков успел побывать и там, и там...

'Катуков был на Хасане? Не знал'.

— ... Затем пусть расскажут о материальной части противника, с которым приходилось сталкиваться. Ну а затем мы им зададим вопросы. Товарищи конструкторы готовьтесь. Кто из танкистов хочет начать?

'Конструкторы'.

— Разрешите мне, товарищ Сталин?— подаёт голос плотный майор с орденами Ленина и Красного Знамени на груди.

— Пожалуйста, товарищ Павлов, нет не вставайте.

'Павлов, точно. Мы с ним в Испании не встречались, он был сменщиком Катукова, который вернулся в Союз после меня'.

— Замечательная у нас материальная часть, товарищи,— начал с воодушевлением Павлов,— признаюсь, я до Испании не любил Т-26 из-за его маленькой скорости, но уже по опыту боёв могу точно сказать, это не так уж и важно: все остальные технические данные Т-26 — выше всяких похвал. Пробивная сила 45 миллиметровой пушки отличная, пробивает любую броню. Наши осколочные снаряды колют её как орех...

Сидящие напротив заскучали.

'Их можно понять, пробивная способность осколочно-фугасного снаряда известна им по результатам испытаний на полигоне. Так, теперь пошли бытовые сценки из цикла рассказы путешественника... Мехлис неудачно спросил о троцкистах в республиканской армии, всё 'Остапа понесло''.

— Теперь послушаем товарища Штеменко,— вскоре не выдерживает Сталин.

'Не видать Павлову генеральских звёзд, что наверно и к лучшему для него'. Все взгляды устремились на крепкого майора в гимнастёрке с чёрным бархатным воротником с розовыми петлицами и белым кантом.

'Чудная форма у слушателей Академии Генерального штаба'.

— Хотел бы дополнить товарища Павлова,— прокашлялся Штеменко,— к пушке действительно претензий нет, а к пулемётам есть, особенно Дегтярёва. В самый решительный момент отказывались работать и это происходило из-за дисков: их нужно очень аккуратно набивать, возможно тут виновата смазка...

— Диски надо было керосином промывать.

— Промывали, товарищ Сталин, но неуверенность осталась, иногда приходилось вместо пулемётов пушками действовать. Ещё один важный вопрос— управление в бою, радио у нас отказывалось работать. Пробовали производить управление флажками, но не смогли применить эту систему. Если высунешь жёлтый и белый флажок, то пехота начинает нас бить с тыла: думают, что танк сдаётся, а если высунешь красный флажок, то противник усиливает огонь по этому танку, значит это танк командира и его следует в первую очередь вывести из строя.

— Не получилось, значит, организовать взаимодействие с пехотой,— расстроенно крякает Будённый,— а с авиацией не пробовали?

— Пробовали, товарищ маршал, с товарищем Голованов несколько раз уговаривались, что после его налёта мы атаковали противника, только не получалось это.

— Это почему такое?— спросил Шапошников простуженным голосом.

— Обстановка на поле боя быстро меняется, а держать постоянную связь с авиацией нет никакой возможности.

Собравшиеся, как по команде, повернули головы в нашу с Головановым сторону.

— К сожалению,— вызываю огонь на себя,— до тех пор, пока в армию не начнёт поступать новая радиотехника ситуация не изменится. На старых рациях поддерживать радиосвязь в бою с несколькими абонентами практически невозможно. С новой радиостанцией командир, например, танковой роты простым щелчком тумблера сможет переключаться между радиосетями пехотного командира, авиа-наводчика и своего подразделения.

— Когда эти чудо-рации начнут к нам поступать?— оживляется Федоренко.

— С нового года начнут,— Будённый раздражённо дёрнул усом, видя неосведомлённость своего подчинённого,— ты мне, товарищ Чаганов, вот что скажи, как ты свои рации будешь в танке размещать? А то танкисты жалуются, что они места много занимают, боекомплект приходится сокращать.

Танкисты и конструкторы согласно закивали.

— Что-то сказать хотели, товарищ Катуков?— вождь угадывает желание танкиста задать вопрос.

— Я тоже по поводу рации, нежная она очень, тряски и сырости боится: двадцать минут работает, двадцать— остывает, летом и того меньше, а шум в наушниках такой, что ничего на ходу не слышно. И антенна сильно демаскирует, без флажком сразу видно какой танк командирский— у которого поручень вокруг башни.

— Новая рация для линейного танка будет легче и меньше чем 71-ТК-2,— обвожу взглядом собравшихся,— примерно в два раза, то есть весь комплект вместе с умформером весит около тридцати килограмм. Работать она будет на ультракоротких волнах, антенна— штыревого типа. Дальность связи— пять— десять километров. Что ещё, да у рации будет такой режим связи внутри экипажа танка, поэтому перекрикивать мотор и толкать соседа не надо будет. А вот на командирский танк будет устанавливаться дополнительный ящик для дальней связи. Пока планируем выпуск только приёмо-передатчиков, но имеется возможность перехода на выпуск приёмников для линейных танков. Насчёт сырости— все детали радиостанции будут иметь влагонепроницаемый корпус, а на старой— конденсаторы были открытого типа, поэтому быстро отсыревали и часто выходили из строя.

— Это хорошо,— улыбается Будённый,— только во я не услышал ничего про связь с артиллерией.

— На командирской танковой радиостанции будет переключатель на пять положений, на четыре разных частоты и одно для внутренней связи. Эти четыре волны можно распределить так: танки, самолёты, пехота и артиллерия. Понятное дело, что для линейной машины достаточно двух положений— внутренняя связь и командир подразделения.

Снова инициативу взял Мехлис, забросавший 'испанцев' вопросами о бытовых условиях советских танкистов и моральном духе противника.

— Спасибо, товарищи танкисты,— Сталин провожает майоров до двери, пропускает в кабинет опоздавшего командарма первого ранга Кулика и продолжает,— продолжим, пожалуйста, товарищ Берзин.

Начальник Разведупра развязывает тесёмки картонной папки, лежащей перед ним, достаёт оттуда несколько листков бумаги, сшитых между собой.

— Товарищи, наша разведка добыла очень важные сведения, относительно новых видов, уже разрабатываемых и только запланированных, вооружений,— неспеша начинает он,— начнём с германской пятисантиметровой противотанковой пушки ПАК-38, способной пробивать лобовую броню перспективного французского танка толщиной сорок миллиметров с семисот метров...

Скучающие до того конструкторы оживились.

— ... нет, товарищ Зальцман, ничего записывать не надо, вы сегодня же получите весь материал с фельдъегерем...

'Как же 'наша разведка'... хотя и так можно сказать, это мы с Олей 'обнаружили' в тайнике на квартире английского резидента его аналитический отчёт, в который мы аккуратно перенесли ТТХ некоторых видов вооружений вермахта, в основном артиллерии и бронетехники, из иллюстрированных справочников двадцать первого века. ПАК-38, согласно этим сведениям, уже практически обрела свой окончательный вид, а на 75 миллиметровую ПАК-40 только выдано техническое задание, но мы включили и её, чтобы явственнее обозначить ход немецкой военной мысли. Наше с подругой мнение по поводу перспективного оружия вряд ли кого здесь заинтересует, так может быть к сведениям, добытым у врага с риском для жизни советской разведкой будет большее уважение'?

— Средний танк Т-3,— звучит монотонный голос Берзина.

'Посмотрим какие выводы сделают наши военные с учётом приготовлений врага... а что если никаких? Почему я так уверен, что в этой истории эти сведения не лежали на их столах? По виду флегматичного Шапошникова ничего не возможно сказать. А Будённый, насколько хорошо он ориентируется в танковой тематике? Не знаю, хотя, судя по тому, что по делу спросил о радиосвязи танкового командира с артиллерией, проблемы общевойскового боя он чувствует'.

— Повлияют ли эти разведданные на наши планы по танку Т-100, А-20 и А-32?— Сталин в мягких кожаных сапожках неслышно ступает по паркету,— потребуют ли изменений ТТТ? Может так статься, что потребуется перенести намеченное на завтра заседание Совета Труда и Обороны? прошу высказываться по этому поводу.

'Была, не была... может первый и последний раз выпадает возможность выступить на таком совещании'.

— Можно мне слово, товарищ Сталин?

— Пожалуйста, товарищ Чаганов.

— Я вот о чём подумал, товарищи. Вы все помните вопрос товарища Будённого о радиосвязи танка с артиллерией? Важный вопрос. Я стал вспоминать структуру нашего мехкорпуса и никакой артиллерии там не обнаружил... Есть две мехбригады, почти пятьсот танков и больше сотни бронеавтомобилей, одна стрелковая бригада, батальон связи, а артиллерии нет...

— При выполнении боевого задания артиллерия мехкорпусу будет придаваться,— усмехнулся Шапошников.

— А в германской танковой дивизии,— киваю я,— имеется артиллерийский полк из двух дивизионов, одна танковая и одна мотопехотная бригада. Я это к чему, то, что командир германской танковой дивизии общевойсковой командир на поле боя, у него в руках танки, мотопехота и буксируемая или самоходная артиллерия, все его войска движутся в походе с одной скоростью. Наш мехкорпус впервые с приданной артиллерией встретится уже на поле боя, это в лучшем случае, так как неясно поспеет ли она вообще за ним ведь скорости быстроходного колёсного танка и гаубицы на конной тяге слишком разные...

'Как-то круто я забираю,— лица Будённого, Шапошникова и Кулика насупились,— полощу их перед Сталиным, нажить врагов нетрудно'.

— Я прекрасно понимаю,— меняю тон с прокурорского на адвокатский,— что штаты мехкорпуса и его вооружение утверждены Тухачевским...

'Впрочем, уже два года прошло с его расстрела, но никто не поторопился эту ошибку исправить'.

— ... и именно он принял решение заменить артиллерию в мехкорпусе танками. Формально Тухачевский был прав, если принять за правду его выражение: 'танк— это повозка для пушки', 'а по сути издевательство'. Калибр пушечки на танке с полевой гаубицей ни в какое сравнение не идёт. Что делать? Увеличить калибр, добавить брони, так возник танк прорыва Т-35, но беда в том, с таким весом он не может взобраться на маленькую горку и самостоятельно вылезти из лужи, не всякий мост ему подойдёт, а стоящая сейчас на вооружении германской армии 37-миллиметровая пушка пробивает его лобовую броню с пятисот метров. Не получается совместить большую пушку, крепкую броню и подвижность в одном танке. Германцы пошли по другому пути: уничтожение противотанковых пушек противника они поручают гаубицам, стреляющим с закрытых позиций или самоходным дальнобойным пушкам большого калибра, которым не нужна толстая броня, как и их танкам, ведь бой они будут вести не против пушек, а против пулемётов противника.

— Да, посалил он нас в лужу,— Федоренко оглядывается по сторонам в поисках поддержки.

'Раз никто не перебивает, то можно продолжить'.

— Также понятно почему Тухачевский сократил количество пехоты вдвое по сравнению с немецкой танковой дивизией. Не хватало автотранспорта, его грузоподъёмность мала, требовалось большое количество топливозаправщиков, в общем колонна на шоссе растягивалась бы на десятки километров. Без мощных грузовиков тут делу не поможешь. Вот и выходит: тут чуть подправил, там чуть изменил, а результат получается прямо противоположный...

Застывший Сталин сжимает в кулаке потухшую трубку.

'Опять молчание, ну что ж, продолжу выборочное цитирование воспоминаний Гудериана и Меллетина'.

— Откуда вы знаете, что германцы будут действовать так?— разлепляет он побелевшие губы.

— Выводы делаю из структуры и штатного состава немецкой танковой дивизии и вооружения, которое они имеют. Ещё книгу их генерал Гудериан написал, называется 'Внимание, танки', много чего интересного из неё можно почерпнуть...

'И не надо смотреть на меня внимательным взглядом, товарищ Шапошников, у товарища Берзина книгу взял, уже с переводом'.

— Я двумя руками за,— прихлопывает ладонью по столу начальник ГАУ,— сколько раз просил в АБТУ: 'Дайте мне мощный скоростной артиллерийский тягач'...

— А зачем вам такой тягач, товарищ Кулик?— багровеет Федоренко,— ваши гаубицы развалятся, ведь у них наибольшая скорость на шоссе 12 километров в час?

— Подрессорим, переобуем, за нами дело не станет, вы лучше, товарищ Федоренко, подумайте на чём мне боеприпасы подвозить мне будете.

— И много чего еще,— опережаю готового осадить спорщиков вождя,— стрелки, ремонтники, сапёры, медики, связисты с их вооружением, боеприпасами и оборудованием тоже должны быть на колёсах, зенитчики, штабисты — все должны двигаться с одной скоростью. Нужны сотни, если не тысячи большегрузных автомобилей, причём своих, а не получаемых из народного хозяйства по мобилизации. Если хоть чего-то из перечисленного не будет, то мехкорпус превратится в обычную дивизию, которая не сможет быстро взломать оборону противника и к исходу того же дня оказаться в сотне километров от фронта в его тылу. Немцы специально создают технику для таких подвижных войск, а мы приспосабливаем ту, что есть в наличии.

'Фу-ух, всё сказал, а теперь— сами решайте, у вас ведь большие звёзды в петлицах. Главное, что мои слова услышали все и никто не сможет от них отмахнуться'.

— И всё-таки,— начальник Генерального штаба зашёлся в кашле,— положим о германской танковой дивизии вы, товарищ Чаганов, узнали в Разведупре, но откуда вам известна структура нашего мехкорпуса?

— Кх-м,— подкручивает ус Будённый,— это я распорядился допустить Чаганова и его инженеров в 5-й мехкорпус, чтоб на живом танке они могли испытать их связь, да и сам за ними следом прокатился в Кубинку.

— И в башню танка сами полезли, товарищ маршал?— спросил кто-то из конструкторов.

— Представьте себе, в Т-35,— приосанился Будённый,— чин-чином, на место командира, поездил на нём даже из пушки пострелял на полигоне и хочу вам доложить, товарищ конструктор, что тому, кто этот танк построил, я бы руки оторвал. Этот человек пороха не нюхал: командир танка должен крутить головой на все стороны, чтобы указать цели для всех своих пяти башен, так как в них сидят бойцы, которые смотрят наружу через замочную скважину. После каждого толчка танка или выстрела из пушки цель убегает, её снова надо искать в прицел. Наводчик не видит куда попал его снаряд и не может дать поправку. Командир, значит ему должен подсказывать, при этом стрелять из пулемёта и заряжать свою трёхдюймовую пушку. Это мыслимо?

— Вместо того, чтобы членовредительством заниматься,— хмурится вождь,— вы бы, товарищ Будённый, в своей епархии разобрались: на вооружение танк принимали всё же военные. А ещё лучше межведомственную комиссию создать, вдруг и с другими танками та же история...

Краем глаза замечаю, как Алымов, помощник Федоренко, переведённый из Горького в Москву, делает мне знаки. С постановкой дизеля Ендрашика на валовое производство у него снова задержка: с тем оборудованием и на тех площадях в Рыбинске, что передали товарищам из Барселоны, особо не развернёшься. К сегодняшнему дню успели собрать из испанского задела только пару десятков дизелей. Нужно расширяться. Алымов предложил начальнику АБТУ организовать их производство в Уфе, но тот никак не решится— на него давят специалисты из НАТИ, пытающиеся протолкнуть в производство свой двигатель 'Коджу-Нати'.

— ... Поступим так, товарищи,— Сталин возвращается к своему столу,— с завтрашнего заседания Совета Труда и Обороны танковый вопрос снимается, приглашённые специалисты возвращаются по домам. В месячный срок Генштаб, ГАУ и АБТУ проведут анализ текущего состояния танковых частей, перспектив их развития и применения. Через месяц соберём расширенное совещание Совета, где заслушаем доклады наркома обороны, начальника генштаба и наркомата оборонной промышленности. Все свободны.

— Товарищ Федоренко,— придерживаю за локоть, поднявшегося начальника АБТУ,— надо что-то решать с Уфимским заводом и решать быстро, если будете медлить, то завод у наркомата оборонной промышленности отнимут авиаторы, такие разговоры уже идут. Товарищ Климов им очень интересуется...

— Это точно?— взмокший Федоренко тянется за носовым платком.

— Сам слышал,— делаю честные глаза,— организуйте сравнительные испытание на стенде, проведите, в конце концов, автопробег, хотя нет, это долго. Да и проводили уже четыре года назад такой пробег Москва-Тифлис-Москва, в нём участвовали оба дизеля, оба успешно прошли испытания. Уверен, что через месяц вопрос станет только острее, стране нужны большегрузные автомобили.

— Это вы о каком испытании?— к нам, мягко ступая по паркету, подходит вождь.

— Об испытании дизеля, товарищ Сталин, того самого, что товарищ Алымов вывез из Барселоны,— подталкиваю вперёд сконфузившегося инженера,— помните, в начале года я передавал вам записку по этому поводу?

— Мой помощник по двигателям,— мгновенно ориентируется Федоренко.

— Припоминаю,— вождь испытывающе смотрит Алымову в глаза,— как успехи у испанских товарищей? Устроились на новом месте в Рыбинске?

Поскрёбышев с новыми посетителями за спиной озабоченно заглядывает в кабинет, замечает нас и быстро закрывает дверь.

— Да всё хорошо, товарищ Сталин, собрали первые дизели компании 'Ганц' из привезённых из Барселоны деталей.

— Скажите, товарищ Алымов,— вождь жестом приглашает нас садиться,— что случилось с нашим дизелем, над которым работал товарищ Брилинг? Пять лет уже прошло, а 'воз и ныне там'.

— Тут такая история, товарищ Сталин,— загорячился Алымов,— в 1935-ом году руководством наркомата тяжёлой промышленности было принято решение доработать дизель 'Коджу' с целью замены дорогого алюминия на сталь и чугун. Кроме того, в это же время немецкая компания 'Бош' прекратила поставки свечей зажигания, форсунок и насосов высокого давления. Пришлось налаживать их производство у себя, но очень они сложны оказались в изготовлении, особенно форсунка, до сих пор толком не можем отладить техпроцесс.

— Понимаю,— в глазах вождя заиграли озорные огоньки,— 'Коджу' оказался только снаружи русским, а изнутри немец немцем...

У Федоренко нервно дёрнулся кадык.

— ... Ну а ваш 'Ганц' чем тогда лучше?

— Дизель инженера Ендрашика нам больше подходит, товарищ Сталин,— глаза Алымова горят, он не замечает волнений своего шефа,— форсунка полуоткрытая с клапаном, без всяких прецизионных частей, насос не бошевский, а тоже свой простейший. Поршни чугунные, почти весь из стали и чугуна, без дорогих материалов. Тяжёлый, свыше девятисот килограмм, но новый 'Коджу'-то из стали не намного легче...

— А для грузовика не слишком тяжёлый?

— ... Не слишком. Отличный семитонник выйдет. 'Испано-Сюиза' делала на нём прекрасные грузовики Т-69 делала, тоже сначала хотела бошевское оборудование повторить, но не смогли и стали выпускать на дизеле Ендрашика. Мы потом Т-69 в 'тизнаос' на этом самом заводе в Барселоне переделывали...

— ... Не слишком. Отличный семитонник выйдет. 'Испано-Сюиза' делала на нём прекрасные грузовики Т-69, тоже сначала хотела бошевское оборудование повторить, но не смогли и стали выпускать на дизеле Ендрашика. Мы потом Т-69 в 'тизнаос' на этом самом заводе в Барселоне переделывали...

— 'Тизнаос', это что за зверь?

— Любые грузовики, товарищ Сталин, на которые навешивалась броня. На наш мы ставили четыре 'Гочкиса', а сверху башню от танка Т-26. Чтобы уменьшить нагрузку на грунт ставили вместо одного два колеса пакетом. На заводе производили также и меньшие дизеля той же конструкции— мощностью 75 и 50 лошадиных сил, их ставил на и Додж, и на Форд.

— Народное творчество, ну хорошо, товарищ Федоренко, за этот месяц организуйте сравнительные испытания двух дизелей...

— Коджу-1 и Коджу-2,— вставляю я свои пять копеек,— чтоб не вздумали подыгрывать одному из них из политических соображений...

— ... правильно, товарищ Чаганов,— одобрительно засмеялся вождь,— пятисотчасовые успеете провести?

— Так точно, товарищ Сталин успеем,— обливается потом начальник АБТУ.

* * *

— Здравствуйте, Николай Петрович, это вас Чаганов беспокоит.

— Здравствуйте— здравствуйте, Алексей Сергеевич,— в трубке зазвучал добродушный голос профессора Сажина,— только что закончили спектрографирование стекла ваших очков. Вскрылась тайна вашего 'неофана'— никакой это не новый элемент, а хорошо известный неодим...

'Неодим! Гранат, легированный ионами неодима— активная среда лазера, работающего в ближней инфракрасной области, его кпд в двадцать раз выше рубинового. Вот им уже можно резать и сваривать и сверлить всё что угодно, а дальномеры, прицелы'...

— Точнее, это стекло с оксидом неодима, редкоземельного металла из группы лантаноидов.

— Скажите, Николай Петрович, у нас в стране имеются месторождения неодима?

— Хм, слышал, что есть в Швеции и на юге Германии... вот Вениамин Аркадьевич подсказывает, передаю ему трубку.

— Здравствуйте, Алексей Сергеевич,— в трубке послышалось взволнованное дыхание профессора Зильберминца,— в Китае есть, в тридцати километрах от границы с Монголией, район Баян-Обо, это примерно 110-й градус восточной долготы и 42-ой северной широты. Я в конце двадцатых бывал в тех краях, богатейшее месторождение, и неодим там есть, у меня до сих пор сохранились образцы. Хотите, чтобы я сделал повторный анализ?

— Здравствуйте, Вениамин Аркадьевич,— подхожу к стене с огромной картой СССР,— нет ничего не вижу, пустыня правда неподалёку дорога к монгольской границе...

— Так и есть, там даже посёлка нет, имеются выходы руды на поверхность, можно добывать открытым способом.

— ... да, пожалуйста сделайте, ещё хотелось бы получить сколько-нибудь неодима,— заметив в дверях кабинета Рокоссовского, машу ему рукой чтобы заходил,— неплохо было бы также составить список с подробным описанием всех известных месторождений, я договор пришлю.

— Сколько лет, сколько зим, рад вас видеть, Константин Константинович,— попадаю в крепкие объятия комкора,— куда получили назначение в Москву, Ленинград?

— Нет, в Сибирь,— засмеялся он, кивая на карту,— в Забайкальский округ, вместо Конева, места знакомые в двадцатых служил там, в Монголии. А вы почему моими местами интересуетесь?

'Дошли, значит, до руководства несколько дешифровок от Кима с предупреждением, что японские генералы из Маньчжоу-Го не оставили мыслей о реванше за Хасан. Решили усилить командование в Забайкалье 'испанским' героем'.

— А это, просто очень богатое месторождение очень редкого минерала,— тыкаю пальцем в точку на карте,— вот здесь, очень ценного.

— Бывал в этих местах,— Рокоссовский внимательно рассматривает обозначения на карте,— почитай всю границу проинспектировал, на конях с разъездами Монгольской кавдивизии. В этом районе сплошные пески, редко встретишь маньчжурских пограничников. Я сейчас прямо из Генштаба, встречался с направленцем, так, судя по его карте, части Китайской Красной Армии находятся примерно в ста километрах южнее на правом берегу Хуанхэ.

— Удалось хоть поесть сегодня?— меняю пока тему.

— Только что из-за стола, но от чая не откажусь.

— Организуем,— хватаюсь за телефонную трубку, попутно включаю 'глушилку'.

* * *

— Такие дела,— прихлёбываю чай из своей кружки,— попали, как говорится, из огня, да в полымя. Конечно, радиоперехваты стопроцентной точности не дают, но по моим оценкам следует от японцев ждать крупной провокации уже в мае. Они начали подготовку к ней полгода назад со строительства ветки от КВЖД...

— Да я слышал об этом от направленца,— комкор понимающе кивает головой,— выходит по всему, что японцы хотят границу подправить, по крайней мере, перенести её на рубеж реки Халхин-Гол. Если это так, то трудно нам придётся.

— Почему?

— С дорогами у нас швах,— Рокоссовский с чашкой в руке подходит к карте,— от Соловьёвска до Керулена километров двести, просёлочная дорога, скорее даже направление на карте. Оттуда до Тамцак-Булака около двухсот пятидесяти, но уже шоссе... хотя когда я там был просёлок просёлком. Приличное шоссе по меркам Монголии имеется между Троицкосавском— Уланбатором и Тамцак-Булаком, но это больше тысячи километров, а железная дорога аж в Верхнеудинске, это ещё добавить двести километров.

— Проще нормальную дорогу построить от Соловьёвска до Керулена, а ещё лучше узкоколейку, что скажете, Константин Константинович?

— Может быть, может быть, от Соловьёвска до станции Борзя на КВЖД восемьдесят вёрст...— на минуту задумывается он,— но, пожалуй, всё же лучше узкоколейку от Борзи до Соловьёвска, её я могу сделать своими силами, а оттуда шоссе до Керулена силами местных с помощью нашего 57-го корпуса.

— А что если, пользуясь моментом, что японцы напали, ударить по ним и на юге Монголии?— выдаю мысли вслух,— а китайская Красная Армия ударит нам навстречу. Так получим сухопутный коридор с ними. Китайские товарищи будут поставлять нам руду, мы им оружие...

— Это вопрос политический,— удивлённо смотрит на меня комкор,— будет приказ— ударим, тем более что наступать придётся вдоль шоссе.

— Понимаю, буду работать над этим. Вы с Головановым уже встречались?

— Не успел.

— Обязательно надо увидеться, он ведь к вам в Читу собрался с инспекцией авиации округа. А что если завтра? Мы с ним затеяли на Софринском полигоне показ нашей новой техники для армейского и флотского руководства. Хотите, поедем вместе? Отлично, звоню Семёну Михайловичу.

Московская область,

артполигон 'Софрино'.

9 декабря 1938 года, 09:00.

Скучающий часовой на въезде в полигон, издали заметив мой ЗИС, принимает бравый вид.

'Как изменилось всё вокруг с 1935-года... добротный КПП, аккуратно почищенная от снега асфальтированная дорога, изгородь... наверное всё же только со стороны шоссе'. Костя притормаживает, начкар скользит намётанным взглядом по нашим с Рокоссовским лицам, даёт знак подчинённому и тот распахтвает ворота. Через десять минут мощный мотор выносит машину на вершину плоского холма.

'А где бревенчатые блиндажи наблюдательного пункта'?

Их место заняли бетонные капониры с бронеколпаками на крыше. У открытой железной двери сооружения, в специально отведённом месте курят несколько человек в военной форме и гражданке. Водитель подруливает к пустому автобусу, стоящему на большой, посыпанной гравием площадке. Рядом с ним устроена импровизированная выставка достижений отечественного ВПК. 'Интересно будет посмотреть что новенького появилось у наших конкурентов из НИИ-3 наркомата боеприпасов (бывшего Ракетного НИИ)'.

Не успеваем остановиться как неподалёку паркуется ЗИС Будённого, а за ним ещё несколько машин сопровождающих. Маршал принимает рапорт начальника полигона и проходит к экспозиции. Курильщики бегом занимают свои места у своих стендов, Рокоссовский обнимается с Головановым, а я спешу к своим.

'Подкузьмил нас Хруничев... одна молодёжь осталась в нашей, бывшей 'звёздной', ракетной лаборатории, как бы не опростоволоситься перед военными'.

— Начнём с вас, товарищ Слонимер,— слышится рядом зычный голос Будённого.

— Докладывать будет инженер Победоносцев,— высокий дородный мужчина в гражданском с чёрной повязкой на левом глазу отвечает на рукопожатие маршала.

— Бронебойная бомба калибра 203 миллиметра БРАБ-203,— худощавый молодой человек начинает заученную речь, поворачиваясь к чертежу, висящему у него за спиной, а все слушатели смотрят на уменьшенный макет бомбы перед ним,— предназначена для поражения тяжёлых бронированных кораблей с бронёй толщиной до ста миллиметров. По конструкции схожа с бетонобойной авиабомбой того же калибра, но отличается тем, что в её боевой части имеется бронебойный наконечник конструкции адмирала Макарова с противорикошетной воронкой...

'Что там за устройство?— вытягиваю шею, чтобы рассмотреть чертёж,— на носу бомбы нашлёпка, это наверное и есть воронка Макарова, дальше боевая часть, в хвосте семь пороховых шашек и оперение точно как у РС-ов. И всё? Вообще никакой системы наведения и стабилизации? Нет, ни за что в корабль такой с высоты не попасть. Это надо снижаться сильно. За этим и сделали пороховой ускоритель для разгона бомбы, какой прирост скорости хотят получить? 200 метров в секунду... По идее нормально, но ПВО корабля прицелиться не даст'.

— ...Ракетно-зенитный снаряд калибра 132 миллиметра,— Победоносцев переходит к соседнему стенду,— предназначен для создания завесы на пути летящих строем бомбардировщиков... 'Вместо боевой части— груз, подвешенный на парашюте на длинном шнуре. Когда бомбер задевает шнур, по нему сверху вниз к цели начинает скользить осколочная граната с мгновенным взрывателем. Чего только не придумают'.

— ... для пуска РЗС-132 используется зенитная установка по два снаряда на каждой. Позиция состоит из 24 установок, высота постановки завесы 800 и 4000 метров.

Дальше последовало представление РСа в виде ракеты воздух-земля и воздух-воздух.

'А 'Катюшу' ещё не успели сделать, жаль'.

— Ну давай, товарищ Чаганов,— к нашему стенду подходит Будённый,— показывай, что у тебя в загашнике...

'Пожалуй так будет лучше,— замечаю, как облегчённо вздохнул Челомей, наш докладчик'.

— Наш НИИ-48, товарищ маршал, недавно занялся этой тематикой,— наши конкуренты снисходительно улыбаются,— но мы тоже стараемся...

Раздвигаю шторки, закрывающие чертёжную доску с чертежом, Челомей снимает покрывало с макета бомбы, лежащей на столике. Раздаются удивлённые возгласы, кто-то присвистнул.

— ... Самонаводящаяся бронебойная авиационная бомба,— торжественным голосом объявляю я,— СБРАБ-400, длина— 4 метра, диаметр— 40 сантиметров, размах крыльев около 2 метров, вес боевой части 250 кэгэ. Предназначена для поражения крупных кораблей с толщиной брони до 130 миллиметров или, с другой боевой частью, бетонированных огневых точек толщиной до трёх метров...

— Самонаводящаяся, это как?— подкручивает ус маршал,— сама гоняется за супостатом?

— Работает она так: штурман самолёта с большой высоты от трёх до десяти тысяч метров, пользуясь штатным прицелом, сбрасывает нашу бомбу на цель. Недолёт, перелёт или боковое отклонение может составлять до полукилометра. На высоте примерно двух тысяч метров у бомбы включается её 'глаз',— покалываю на макете носовую часть, закрытую чёрным обтекателем,— который находит цель, а управляющее устройство выдаёт команды на закрылки крыльев на поворот в одну из четырёх сторон. Бомба, как самолёт, меняет курс в сторону цели...

— Про устройство 'глаза' расскажите подробнее,— перебивает меня кто-то из ракетчиков.

— ... Всё расскажем, ничего не скроем, но это разговор долгий. Сейчас только скажу, что 'глаз' очень зоркий, может увидеть человеческое лицо с расстояния сто метров.

'Дезинформация... это могли японцы на никелевом болометре своей 'Ке-Го', наш же фотоприёмник на сернистом свинце в сто раз чувствительнее. Казалось бы что хорошего? Будет реагировать на всё подряд. Ан нет, если никелевый болометр не разбирает температуру цели, важна лишь интенсивность излучения, то сернистый свинец в нормальных условиях температуру ниже двухсот градусов не 'видит' вообще, зато раскалённые трубы завода или крупного корабля заметит с расстояния в десять раз больше. А вообще удачная у японцев получилась конструкция, грех не воспользоваться, тем более, что гироскоп, всю пневматику и органы управления взяты от нашего аналога ФАУ-1'.

— Зачем задние крылья?— спрашивает Победоносцев.

— Парирует крен.

— А на хвосте что такое с кучей отверстий?— вопросы посыпались со всех сторон.

— Воздушный тормоз,— играть в блиц мне не трудно,— бомба деревянная, на скорости больше 500 метров в секунду развалится. Ну ещё также он препятствует закрутке вокруг своей оси.

— Отставить вопросы,— не выдерживает Будённый,— сказано, получите ответы под подписку. Так, а что это ещё у тебя, товарищ Чаганов, под простынкой?

— А это, товарищ маршал,— перехожу к следующему столику и отбрасываю покрывало,— ручная пусковая зенитно-ракетная установка, так сказать оборонительное оружие пехоты от низколетящих самолётов.

— Не заряжено? Макет в натуральную величину, понятно,— Будённый с интересом рассматривает связку из восьми гладких труб, перехваченных на концах двумя железными обручами, затем берёт установку за ручки и сразу правильно прилаживает её к себе на плечо, прицеливается.

— К стандартному двадцатимиллиметровому снаряду,— продолжаю я,— методом закатки присоединяется камера сгорания из тонкостенной трубы длиной 17 сантиметров, в неё вкладывается топливная шашка...

— Где пороховую шашку взяли на двадцать миллиметров?— выкрикивает кто-то из 'ракетчиков'.

— Сами изготовили в мастерской из подручных материалов,— послышался недоверчивый гул,— а шашка, кстати, не пороховая, уступает, правда, по удельному импульсу баллиститным порохам процентов на 30, но, как говорится, за неимением гербовой... Камера сгорания завльцовывается сопловым дном из технического фарфора, сопла обеспечивают закрутку снаряда для стабилизации его полёта.

— На какую высоту стреляет?— не удерживается и маршал от вопроса.

— До четырёхсот метров. Вес снаряжённой пусковой установки шесть килограмм, предусмотрена быстрая перезарядка с помощью сменной кассеты.

— Лёгкая, хорошо,— одобрительно крякнул Будённый, возвращая ПЗРК на стол,— ну а по танкам не пробовали стрелять?

— Не пробовали, товарищ маршал, начальная скорость не велика всего 250 метров в секунду, хотя по бронемашинам накоротке попытаться можно.

— Вот, товарищ Слонимер, возьмите на заметку,— маршал легко на каблуках поворачивается к начальнику НИИ-3,— может использовать, как вы её назвали?... 'Колос'... для удара по моторизованной пехоте. А, кстати, где М-1, почему не вижу?

— В Шиханах, товарищ маршал,— смутился он, оглядываясь по сторонам,— там же РСы со спецснаряжением.

'Шиханы... выходит они будущую 'Катюшу' на химическом полигоне испытывают'.

— Ах, да, мне докладывали,— хмурится Будённый,— что-то у вас с кучностью совсем плохо...

— Работаем над этим, товарищ маршал,— покраснел Слонимер.

— С кучностью?— влезаю в чужой разговор,— товарищ Слонимер, вы знакомы с работой товарища Лангемака у нас в НИИ по улучшению кучности стрельбы РСами? Нет, мы же у вас на полигоне их проводили...

— Что такое?— заинтересовался маршал.

— Я недавно вступил в руководство...

— ... так вот, товарищ Лангемак предложил слегка закручивать снаряд,— вижу начальник 'ракетчиков' готов возразить,— слегка, всего пара оборотов в секунду, на дальность практически не влияет, а вот на кучность значительно. У вас есть в институте наш отчёт, посмотрите... и ещё он там критикует компоновку установки М-1, говорит, что при залпах её сильно раскачивать будет, предлагает продольное расположение направляющих вместо поперечного.

— Где сейчас Лангемак?— пытается сдерживаться Будённый.

— Всех моих ракетчиков перевели в ЦАГИ.

— Немедленно командировать Лангемака в НИИ-3, назначить главным по этому делу,— рубит слова маршал,— у нас на М-1 большие надежды...

'Подмигнул мне... неужели дивизион 'Катюш' в штат мехкорпуса собрались включать'.

— ... Ладно, соловья баснями не кормят,— спокойным голосом продолжает он,— как говорил мой коновод Лёшка Жидов: 'Будем посмотреть'. Веди, товарищ Захарченко.

— Сюда, товарищ маршал, — начальник полигона показывает дорогу военным к главному бункеру,— а вас, товарищи инженера, попрошу в боковой капонир.

* * *

— Опять мимо,— расстроенный Будённый отрывается от бинокля,— плохо, товарищ Слонимер.

Третий БРАБ, как и два предыдущих, оставив в небе дымный след, зарылся в снег в полукилометре от цели, невысокого круглого деревянного помоста (диаметром десять метров), обитого кровельным железом с небольшим костерком посередине. Невидимый отсюда ТБ-3, с которого сбрасывались бомбы, пошёл на посадку на полигонный аэродром.

— Баллистика у бомбы с реактивным ускорителем меняется, товарищ маршал,— сбивчиво оправдывается тот,— при пользовании штатным прицелом нужно вносить поправки...

— Кто же вам не давал,— раздражённо отвечает Кулик, повернувшись спиной к длинной узкой смотровой щели бункера, вдоль которой выстроились военные и, примкнувшие к ним, мы с начальником НИИ-3.

— Мы вносили, но видимо этот прицел отличается от нашего, на котором работали мы...

— Это как ты себе понимаешь,— легко взрывается начальник ГАУ,— пристрелку этими дурами на каждом прицеле проводить? Не напасёшься их...

— Четвертый, зона свободна, работу разрешаю,— слышу негромкий голос авиадиспетчера местного аэродрома, расположившегося неподалёку с рацией на столе.

— Это Михеев?— подхожу к нему, показывая на наушник,— разрешите поговорить с ним.

— Пожалуйста, товарищ Чаганов,— диспетчер снимает с себя и передаёт мне гарнитуру.

— Иван Васильевич, здесь Чаганов.

— Здорово, Лёша,— послышался хрипловатый голос бывшего пилота 'Максима Горького'.

— Привет, пусть твой штурман проговаривает всё, что делает и видит.

— Сделаем, он вас слышит...

— Принято, это Иванов говорит,...освобождаю крылья бомбы... все распрямились полностью, встали на защёлки,... открываю клапан гидросистемы,... есть давление масла,...

'Хороший мы сварганили пульт управления, всё есть манометры, датчики, индикационные лампы'...

— ... гироскоп раскрутился,— продолжает штурман,— включаю накал ламп,... высотомер установлен на 1000 метров,... высота шесть тысяч, скорость 340,... вижу цель,... сброс!

— Пошла родимая,— послышался голос Галлая, третьего члена экипажа нашего ДБ-3, лежащего на месте стрелка,— вытяжной шнур сработал,... тормоза расправились,...

— Сброс,— крикнул я, все поспешно примкнули к смотровой щели.

Пошли тягучие секунды ожидания.

— Задёргалась!— торжествующе закричал Галлай.

Задёргалась или пошла зигзагами, означает, что головка самонаведения захватила цель и заработала система управления перекладывая закрылки и включая элероны.

Не успеваю освободится от гарнитуры, как послышался многоголосый вздох.

— Точно в колышек! С шести тысяч...— Будённый, Кулик и другие двинулись на меня раскрыв объятия.

— Страусов не пугать,— срывается с языка,— пол бетонный.

Остановившиеся военные удивлённо смотрят себе по ноги и в этот противно задребезжал полевой телефон, связист срывает трубку. Самые сообразительные уже готовы были рассмеяться, но осеклись...

— Да, здесь, товарищ Поскрёбышев, передаю трубку... вас, товарищ Чаганов.

— Слушаю.

— Вы на колёсах?— послышался искажённый помехами голос сталинского секретаря,— срочно в Кремль, вас вызывает товарищ Сталин.

'Какой убогий аппарат,— отпускаю кнопку связи и рассматриваю крашеный фанерный ящик,-как-то проводную связь я упустил, а она ведь пока основная в армии'.

Москва, Кремль,

Кабинет Сталина.

9 декабря 1938 года, 11:00.

'Необычный сегодня состав участников,— Поскрёбышев мягко без стука закрывает за мной дверь,— Молотов, Берия и Микоян... похоже выволочку мне собрались устроить, вот только за что? Микоян... речь скорее всего пойдёт о внешней торговле... хочет контакты с госпожой Пост переключить на себя? Хотеть не вредно, сама Мэрджори вряд ли захочет... Берия. Что-то случилось с МакГи? Не хотелось бы... Молотов в хорошем настроении, что-то улыбаясь шепчет на ухо, сидящему рядом с непроницаемым лицом, Микояну... со времени второй поездки в Штаты я у него не в фаворе. Чую, будет разбор персонального дела'...

— Здравствуйте, товарищ Чаганов,— вождь прерывает мои мысли, встречая в центре кабинета,— присаживайтесь.

'Или даже суд',— приветливо машу головой, усаживаясь напротив сразу насупившейся 'тройки'.

— Расскажите как идут дела с поставками оборудования и руд по вашей линии,— Сталин по звуку пускается в прогулку по кабинету.

'Мне нетрудно повторить, что я написал в докладной записке'.

— В общем поставки идут примерно по графику. Возникшее препятствие по закупке 'бельгийской руды' устранено. Посол Дэвис встречался с королём Леопольдом и получил согласие на вывоз её с территории Бельгии. Наш контрагент сейчас занимается, как он говорит смазкой нужных людей в кабинете правительства, чтобы осуществить сделку без задержек. Поставки оборудования для цеха по производству карбида титана на Соликамском магниевом заводе завершены, последний пароход разгружается в Мурманске. Председатель Спецкомитета цветных металлов товарищ Завенягин уверяет, что до конца года строители закончат строительство цеха. Несколько хуже со строительством в Березниках. Там запланировано строительство трёх заводов: титанового, магниевого и алюминиевого и ещё крупной тепловой электростанции. Наилучшее положение с алюминиевым заводом: поставки оборудования из-за океана на уровне пятидесяти процентов, по титановому— ещё не начались, начало ожидается во втором квартале 1939 года, по магниевому— начало поставок во втором полугодии...

— Кхм, по поводу титанового завода, у меня тут набралась целая пачка сигналов от уважаемых учёных,— Берия прихлопывает ладонью по тощей папочке, лежащей перед ним на столе,— они все в один голос утверждают, что нигде в мире задача получения в промышленном масштабе чистого металлического титана не решена. Что вы там закупили в Америке, товарищ Чаганов? И главное, для чего?

'Законный вопрос... ну и въедливый у нас глава НКВД, немудрено что нажил к концу жизни столько врагов. Ведь никто из товарищей в ЦК и правительстве не встал на защиту заслуженного человека, ни один... Что буду отвечать? Я пришелец из будущего'?

Три пары глаз вонзились в меня спереди, один в спину.

Тянусь за водой к графину, не торопясь наливаю воду и медленно пью из стакана, собираясь с мыслями.

— Начну с последнего вопроса,— прерываю затянувшуюся паузу,— титан нужен для вакуумной промышленности, он— составная часть геттера, газопоглотителя в вакуумной лампе, в Германии в составе ферротитана применяется для раскисления стали для уменьшения её зернистости...

— Ферротитаном занимаются в ВИМСе и в Институте Металлов в Свердловске,— перебивает меня Берия,— я справлялся, металлический титан для этого не нужен.

— ... Согласен, для ферротитана не нужен, но очень нужен двигателистам и авиастроителям. Титан в шесть раз прочнее алюминия, в двенадцать раз твёрже и имеет в восемнадцать раз более высокий предел текучести...

— Вы меня за Советскую власть не агитируйте,— раздражается Генеральный комиссар госбезопасности,— лучше ответьте, что вы собрались покупать в САСШ, если промышленной технологии не существует?

— Летом этого года в САСШ запатентован очень перспективный магниевый процесс: хлорирование оксида титана и затем его восстановление хлорида магнием. Конечно, в них не указаны конкретные температуры и другие параметры техпроцесса, но он выгодно отличается от английского процесса, в котором участвует жидкий натрий тем, что производство магния у нас будет под боком. А оборудование я покупаю универсальное для металлургического производства цветных металлов: герметичные из нержавеющей стали реакторы, электропечи, вакуумные насосы, водоохлаждаемые конденсаторы...

'Выкрутился'?

— Это называется технический авантюризм!— стучит кулаком по столу Молотов.

— Согласен, но у нас нет времени на раскачку,— смотрю прямо в глаза Берии,— если не выйдет ничего, то оборудование можно использовать на магниевом или алюминиевом заводе, а выйдет— весь мир окажется у нас в хвосте. Состав оборудования мне помогали подбирать, наверное, те самые учёные, что написали эти сигналы.

— 'Если не выйдет ничего'...— кривится Предсовнаркома,— миллионы рублей народных денег псу под хвост.

— Если каждый руководитель, без согласования с наркоматом внешней торговли, станет покупать за границей всё, что ему захочется,— подключается Микоян, лицо его повёрнуто ко мне, но глаза неотрывно следует за вышагивающим за моей спиной вождём,— это будет подрыв монополии внешней торговли...

'За что боролись'?

— ... одного из главных завоеваний революции!

— И это не единичный факт,— нагнетает Молотов, переворачивая лист бумаги,— вот перевод передовицы вчерашней 'Вашингтон пост'... Правительство Мексики объявляет о полной национализации нефтяной отрасли страны. Вы понимаете, что за этим последует? САСШ в ответ наверняка объявит об эмбарго, то есть запрете на всякую торговлю с Мексикой. Вы не напомните мне, кто убеждал руководство, что из Мексики, как из рога изобилия, на нас посыпятся горы нефтехимического оборудования, надо лишь организовать совместную советско-американскую компанию внести учредительный взнос...

'Твою же мать, неприятно,... но не смертельно'...

— Три дня назад мы внесли нашу часть в уставной капитал компании пятьсот тысяч долларов САСШ,— трагическим тоном вторит Микоян.

— Это просто вредительство!— восклицает его шеф, при молчаливой поддержке наркома внутренних дел.

'Опять полмиллиона долларов, символично'...

— Никакого вредительства нет,— поднимаю глаза выше голов оппонентов,— и ничего страшного не произошло.

— Ну да, полмиллиона долларов для него не деньги,— патетически взмахивает руками Молотов.

— Продолжайте, товарищ Чаганов,— послышался голос сзади.

— Я согласен с оценкой товарища Молотова, очень вероятно, что Америка и некоторые другие страны введут эмбарго на торговлю с Мексикой. Из-за этого цена на неё упадёт и наша компания сможет покупать её для производства полиэтилена дешевле. Уверен также что полное эмбарго продлится не долго, в конце концов, нефтедобыча не главная статья торговли между САСШ и Мексикой, вмешаются банановые компании и через полгода-год полное эмбарго отменят или ограничатся только нефтью. В течении этого времени можно начать торговать с Америкой через посредника, например, через испанских товарищей организовать экспортно-импортную компанию на Кубе. Батиста, насколько мне известно, не брезгует взятками, поэтому компания может заручиться государственной поддержкой.

— Ну по вопросу дачи взяток нам с вами тягаться трудно,— пробормотал Предсовнаркома себе под нос, Микоян удивлённо переводит взгляд с Молотова на меня и обратно.

'А ведь благодарен быть мне должен... от такого пятна не отмылся бы перед 'товарищами' из Политбюро'.

— Так как быть с титановым заводом?— прерывает Берия внезапно возникшую паузу,— оборудование заказано, но ни проекта завода нет, ни даже технологического процесса. Кто за это будет отвечать?

— Мы все будем отвечать,— Сталин встаёт справа от меня,— этот вопрос обсуждался на Политбюро, вам ли, ну за исключением товарища Берии, об этом не знать? Вопрос надо ставить по другому: как помочь товарищу Завенягину в кратчайшие сроки организовать промышленную выплавку столь необходимого народному хозяйству металла? Раз вы вчетвером уже изучили сложившуюся ситуацию, то вы войдёте в состав комиссии по этому вопросу, подключите Академию Наук научные и проектные институты. Председателем предлагаю товарища Молотова, заместителем будет Завенягин, товарищи Берия и Микоян займутся организацией посреднических компаний в Испании и на Кубе, товарища Чаганова следует привлекать по отдельным вопросам, касающимся переговоров с американцами и техники. Н а этом закончим. Товарищ Чаганов, вы свободны... хотя знаете что, оставайтесь, вам будет полезно послушать.

'Как вытянулось лицо у Молотова'...

— Приглашайте...— вождь опускает трубку.

'Шапошников с неизвестным комдивом,— уступаю им место напротив 'тройки' и сдвигаюсь в конец стола,— Берзин... двери не закрывают, ждут кого-то ещё'.

Через пять минут появляется Киров (садится напротив меня) со Ждановым, Андреев, Вознесенский устраивается рядом, Маленков с противоположной стороны. Сталин откладывает трубку, рукой разгоняет дым и идёт к противоположной глухой стене кабинета, отдёргивает занавеску закрывающую карту.

'Испания'.

— Начинайте, Борис Михайлович.

— Кхм-кхм,— прочищает горло Шапошников,— докладывает комдив Захаров.

Дверь открывается, на пороге появляется раскрасневшийся нарком обороны.

— И Будённый... твою мать,— громко шепчет Ворошилов на ухо Кирову, в кабинете раздаётся взрыв смеха, поддержанный самим вошедшим.

'О чём-то о своём смеются старейшие члены Политбюро, не всё ж у них совещания, наверное и корпоративы бывают и тимбилдинг'...

Будущий маршал, дождавшись тишины, начинает чётко по карте на память с севера на юг показывать расположение республиканской армии и войск путчистов.

' Что они делали там два года после моего отъезда? Линия фронт ведь совсем не изменилась'.

Войска республиканцев продолжают нависать над противником с севера. Образовалась выпуклая дуга: Эль-Ферроль— Вальядолид— Саламанка, твёрдо удерживаемая армией Хосе Антонио Примо де Ривера, ориентированного на итальянцев. К ней примыкает вогнутая дуга южной группировки: западные окрестности Малаги— Севилья— Касерес, под командой генерала Мола, ставленника Германии.

'Куда же делся пьяница и сквернослов генерал Кейпо де Льяно? Похоже, Гитлер не смог его вынести'.

Эта полоска земли, в самом узком месте сужающаяся до ста километров, на своем протяжении с севера раз посередине пересекается с запада на восток горным хребтом, что практически исключает взаимодействие двух группировок и делает само их существование имеющим смысл. Активные боевые действия на суше в течение последнего года практически не ведутся. Несколько месяцев назад неожиданно с новой силой вспыхнули сражения в воздухе, немцы впервые применили в бою новейшие истребители бф-109 'Эмиль', но это никак не повлияло на сухопутную линию фронта, а с наступлением зимы, нелётной погоды, всё окончательно затихло и в небе.

Налицо значительные трудности в снабжении войск с обеих сторон. Поставки военной техники и боеприпасов из СССР, наталкиваются на значительное противодействие со стороны флотов путчистов и Италии, одновременно с этим по каким-то причинам снизили поставки своим клиентам и страны Оси.

Берзину, готовящемуся сменить Захарова у карты, приходится отдуваться за последнюю фразу, неосторожно брошенную комдивом.

— Как это понимать 'по каким-то причинам',— Сталин останавливается напротив начальника Разведупра,— мы здесь собрались чтобы принять важнейшие решения по Испании. Мы должны знать всё о причинах тех или иных действий противников, нас не устраивают туманные формулировки.

— Военная разведка действительно отмечает снижение снабжения путчистов, товарищ Сталин,— бледнеет Берзин,— быть может это связано с ранением Гитлера и вынужденным его отходом от управления страной, возможно глядя на поведение старшего брата и Муссолини решил сэкономить...

— 'Быть может', 'возможно',— раздражается вождь, впиваясь гневным взглядом в Берзина,— разве это ответ начальника Разведывательного Управления Красной Армии? Хорошо, согласно последним статьям в германских и английских газетах, Гитлер пошёл на поправку, стоит ли нам ожидать увеличения военных поставок путчистам со стороны Германии и Италии в ближайшие месяцы?

— Разрешите мне ответить, товарищ Сталин,— мой голос прозвучал очень громко в наступившей тишине.

— Пожалуйста, товарищ Чаганов,— удивлённо вскидывает брови вождь.

— На мой взгляд увеличения ждать не следует. Если кратко, в последнее время занимаясь систематизацией старых дешифровок, перехваченных в Испании радиограмм, я отметил что эта тенденция, хроническая нехватка у путчистов артиллерии, снарядов, амуниции, стала заметной примерно год назад. Потерпев ряд поражений под Теруэлем, Сарагосой и Гранадой, командиры передовых частей путчистов стали жаловаться на сокращение снабжения по сравнению с 1936-м годом и началом 1937-го. Я заинтересовался этим вопросом и стал изучать германские экономические данные. Конечно, все сведения о выполнении четырёхлетнего плана немцами строго засекречены, но кое-что в печать всё-таки просачивается, помогли также аналитические отчёты Разведупра по экономике Германии...

'Приходится присваивать результаты Олиной работы, но ведь не скажешь, что подруга поделилась информацией из закромов личной разведки вождя'.

— ... В течение последних двух лет, с конца 1936-го года, то есть со времени реализации четырёхлетнего плана, германская промышленность достигла больших успехов, особенно в области нефтепродуктов. Если три-четыре года назад Германия на 80-90% процентов зависела от импорта, причем импорта по морю, то сейчас лишь на 40%. Положение, при котором Германия потерпит поражение в войне просто потому, что ей перестанут отгружать сырьё— устарело. Создаются большие запасы сырья, с их учётом в режиме строгой экономии и рационального использования Германия уже в ближайшее время сможет продержаться без импорта в течении от полугода до года. В 1937 году за счёт экономии на импорте, немецкая экономика получила дополнительные средства в размере 400 миллионов рейхсмарок, а в этом году ожидается почти миллиард. Отсюда можно сделать вывод, что в скором времени Германия получит экономическую возможность ведения быстротечной войны со своими соседями на своих условиях, не оглядываясь на Англию, Америку и Францию.

— А почему тогда Германия не станет поставлять оружие путчистам,— удивляется Вознесенский,— если у них сейчас стало денег больше, чем было раньше?

— И деньги, и оружие, и сырьё нужны внутри страны, а Испания использовалась германцами как полигон для испытания своего новейшего оружия перед своей войной, ну если не считать обратных поставок цветных металлов, в первую очередь вольфрама,— отвечаю я,— ведь путчисты в данный момент контролируют все основные его месторождения в стране. Это означает, что Германия не заинтересована в обострении ситуации на испанском фронте, не заинтересована в наступлении на республиканцев и поэтому увеличения поставок не предвидится.

— Что скажет на это Генеральный штаб?— Сталин всем телом поворачивается к Шапошникову.

— Хотелось бы получить соображения товарища Чаганова в письменном виде с указанием источников, на основании которых делались далеко идущие выводы,— голос начальника Генштаба как обычно не выражает никаких эмоций,— товарищ Захаров займётся проверкой.

— Сколько времени, товарищ Чаганов, вам понадобится на составление доклада?— немного успокаивается вождь.

— Он уже готов, осталось перепечатать на машинке, сегодня вечером пошлю его с фельдъегерской связью на имя товарища Шапошникова.

— Хорошо,— кивает Сталин,— один экземпляр, отправьте мне... нет, лучше всем членам Политбюро.

— С какими же соседями начнёт войну Германия через полгода, товарищ Чаганов?— Молотов не скрывает свой ехидный тон.

— С Польшей,— быстро отвечаю я,— считаю, что нападение произойдет либо осенью 1939 года, либо весной 1940-го.

— У Германии с Польшей пакт о ненападении,— менторским тоном возражает Предсовнаркома,— но даже не это главное,— Англия и Франция дали гарантии полякам, что в случае нападения они вступят в войну против агрессора. Или про нападение на Польше тоже сказано в ваших расшифровках?

— Нет, ничего такого в радиоперехватах нет,— ни один мускул не дрогнул у меня на лице,— но поскольку экономика Германии не сбалансирована, такие затраты на армию она не может себе позволить, без периодического ограбления соседей она просто развалится...

— Как же так,— трясёт головой Молотов,— вы же только что говорили, что у Германии большие успехи в экономике?

— Успехи показывают отрасли, связанные с военной промышленностью, а сельское хозяйство, например, в загоне. Страна балансирует на грани голода, имеется также дефицит промышленного сырья. За счёт каких соседей Германия может поправить ситуацию с продовольствием? Напрашивается очевидный ответ, это Франция или Польша, в перспективе— СССР. Чехословакия, окончательный захват которой вопрос ближайшего времени, делу не поможет, у неё самой трудности с продовольствием. Франция пока Германии не по зубам, остаётся нападение на Польшу, в результате Германия получит общую границу с СССР. Англии с Францией такой поворот событий выгоден и вполне может случится так, что войну-то Германии они формально объявят, но сами на неё не явятся...

'Шапошников скептически поглядывает на меня, что ж его можно понять, ведь имеется и куча других вариантов, таких как совместное нападение на СССР Польши и Германии, да и румыны с венграми могут подтянуться,... не забывает он и о японцах. Что ж, Генштаб должен быть готов к наихудшему варианту.... Многие собравшиеся тоже смотрят в мою сторону с недоверием'...

— ... Товарищ Сталин,— упреждаю град обвинений в некомпетентности, готовый обрушится мне на голову,— пользуясь случаем, разрешите мне одно предложение сделать, тем более тут товарищ Андреев присутствует?...

— Что у вас?— кивает вождь.

— ... Предложение касается организации центрального вычислительного центра в Народном комиссариате путей сообщения. Математики из Ленинграда предложили интересный алгоритм... последовательность шагов, которая приводит к нужному результату, чтобы перевозить грузы по стране наименьшим количеством вагонов за минимальное время. Эту задачу будет решать быстродействующая вычислительная машина, которую предоставит мой Спецкомитет. Может быть военные железнодорожники также заинтересуются...

— Вы что-то спросили, молодой человек,— тугой на ухо нарком путей сообщения, после толчка в плечо со стороны Ворошилова, поворачивается ко мне.

— Оформите ваши предложения в письменном виде, товарищ Чаганов,— Сталин поднимает руку, пресекая возникшие смешки,— приглашённые товарищи свободны, остаются только члены Политбюро.

Глава 13.

Москва, завод 'Темп',

улица Большая Татарская, 35.

12 декабря 1938 года, 14:00.

Вернувшись в машинный зал после обеда в заводской столовой и краткой экскурсии по лабораториям Цукермана, Коломийца и Ощепкова, возглавившего недавно отдел тепловизоров, гости из Коврова, поражённые увиденным, забросали меня вопросами.

— На какую глубину этот ваш рентген может заглянуть под ствольную коробку?— седовласый конструктор Дегтярёв в тёмном полувоенном френче с облегчённым выдохом опускается в единственное в зале операторское кресло.

— Тот, что вы видели, сквозь сталь примерно на десять сантиметров. Но, как я понимаю, Василий Алексеевич, вам интересна не фотография оружия в рентгеновских лучах, а кино, чтобы посмотреть как детали себя ведут под крышкой?

— Именно так, Алексей Сергеевич, чтоб вживую видеть, ну как в тепловизоре.

— На такой рентген-установке не получится, она делает подряд всего восемь рентгенограмм с периодом в одну микросекунду и останавливается на несколько минут для подзарядки и смены фотопластинок. Установка предназначена для того, чтобы разглядеть быстротекущие процессы, например, как встреча снаряда или пули с бронёй, взрыв какой-нибудь.

— Понимаю, тоже нужное дело...— немного расстроен Дегтярёв.

— Мы вам очень благодарны, Алексей Сергеевич,— вступает в разговор главный конструктор ОКБ-2, военинженер второго ранга Павел Майн,— за расчёты по пружинам для нашей авиапушки, большое дело сделали, кто нас только теперь не обхаживает после её полигонных испытаний: и моряки, и лётчики, и танкисты с зенитчиками.

'Приятно, есть ещё порох в пороховницах'.

Майн, Дегтярёв и Симонов крепко жмут мне руку своими шершавыми ладонями.

— Скажите, товарищ Чаганов,— задерживает мою руку в своей высоколобый красавец лет сорока,— когда мы сможем получить такие замечательные приборы, что мы видели тут у вас?

— Рентген-установки мы, товарищ Симонов, пока не производим так что если захотите увидеть фото пули в полёте, то единственный вариант— звонить товарищу Цукерману и договариваться с ним об испытаниях в его лаборатории. Насчёт тепловизора— с этим проще, скоро московский радиозавод имени Орджоникидзе начнёт его производство. Об этом мало кто знает, так что если поторопитесь с заявкой, то окажетесь в первых рядах, извините...

— Чаганов слушает,— поднимаю трубку местного телефона,— здравствуйте, товарищ Поскрёбышев. Куда прибыть? На ближнюю дачу... так точно.

Краем глаза замечаю, что мои гости устраивают пантомиму, мол пора уходить, отвлекаем хозяина от государственных дел.

— Постойте, товарищи, куда это вы собрались?— опускаю трубку на рычаг,— у меня до встречи ещё два часа. Я посмотрел материалы товарища Бравина по вашей самозарядной винтовке. Труднейшую, я вам скажу, задачу взвалил на себя профессор: описать математическим языком взаимодействие, то есть определения ускорений, скоростей и перемещений, всех звеньев оружия...

Гости продолжают смотреть на меня с надеждой.

— ... хотя передо мной Евгений Леонидович поставил более скромную задачу: моделирование взаимодействий штока с возвратной пружиной, затворной рамы и затвора, но всё равно получилась система из трёх нелинейных дифференциальных уравнений третьего порядка. Хотя это уже по силам нашей машине, но сразу же хочу оговориться, что результаты, получаемые при решении системы уравнений, точностью отличаться не будут. Дело в том, что параметры уравнений: передаточные числа и коэффициенты полезного действия передач, точно неизвестны, взяты приближённо, да ещё и структура системы меняется, какие-то звенья на разных этапах включаются, какие-то выключаются. В общем давайте взглянем что получилось.

Подвожу оружейников к наборном полю машины.

— Это и есть ваш механизм запирания,— гости удивлённо рассматривают покрытую лаком фанерную панель со множеством отверстий, соединённых кое-где между собой проводами в нитяной оплётке. Профессор Бравин дал мне диаграмму скоростей отката и наката штока автоматики вашей самозарядки, на неё я и ориентировался, подстраивая коэффициенты, входящих в систему уравнений. Нажимаю на большую кнопку с надписью 'Пуск' и обращаю внимание оружейников на картину, возникшую на экране АВМ. Послесвечение люминофора, выбранное для 'Подсолнуха', составляет примерно секунду, с таким же периодом, в такт тихому постукиванию контактов реле, меняется и изображение на экране, показывая непрерывное чередование отката и наката.

— Вот тут надо поправить,— Симонов показывает пальцем на раздвоенный зубец изображения,— в моей винтовке точка отпирания затвора и точка присоединения затвора к штоку почти сливаются, а у вас зазор...

— Верно,— вытаскиваю из выдвижного ящичка пульта оператора большую отвёртку и открываю дверцу стойки АВМ,— сейчас начальные условия подстрою. Скажите, когда хватит...

— Хуже стало.

— Значит в другую сторону,— меняю направления движка на реостате.

— Хорош!— кричит Майн.

— Очень хорошо,— вторит ему Симонов,— это для полного магазина или для одного патрона?

— Для одного, а сейчас, я вам покажу диаграмму ускорений,— возвращаю отвёртку на место и щёлкаю многопозиционным переключателем,— а теперь энергия затворной рамы...

Дегтярёв водружает на нос очки и подкатывается ближе к экрану, благо кресло на колёсиках.

— Всё как положено, по науке,— бормочет себе под нос Симонов.

— Рама с затвором у тебя лёгкие,— чешет затылок Дегтярёв, Алексей Сергеевич,— а нельзя ли показать не скорость а само перемещение затворной рамы?

— В принципе можно, дайте мне десяток минут. Нужно уравнения изменить, привести все коэффициенты к затворной раме...

— Да всё правильно,— машет рукой Майн,— наука что говорит: '...детали запирающего механизма должны быть возможно меньших размеров, так как их размеры определяют размеры ствольной коробки— одной из наиболее тяжёлых деталей оружия; к тому же утяжеление запирающего механизма снижает скорострельность'.

— Эх молодёжь-молодёжь,— качает седой головой Дегтярёв,— раз в книжке написано, значит всё, отступать не моги. Вот помяни моё слово, Сергей Гаврилыч, окажется, что все твои беды от переоблегчения затвора: силы ему не всегда хватает для запирания, отсюда и задержки.

— Да не может он, Василий Алексеевич, утяжелить затвор,— громко начинает Майн, но, взглянув в мою сторону, понижает голос,— сами же знаете, что вес нашей самозарядки уже на пределе.

-'Это они о конкурсе на самозарядную винтовку,— поглядывая на новую блок-схему, быстро переставляю перемычки на наборном поле,— интересно, когда будет принято решение о победителе? Слыхал от Оли, что полигонные испытания уже прошли'.

— И что?— ворчит старик,— по мне так лучше тяжелее, но надёжнее.

— Да с чего вы взяли, что всё дело в весе затвора?— не сдается главный конструктор,— я склоняюсь к тому, что трение между затвором и ствольной коробкой большое, на качество обработки поверхностей повышать...

— Пробовал я, Павел Иванович,— качает головой Симонов,— почти что не влияет...

— Так, товарищи, помощь ваша нужна,— прерываю я спорщиков,— я буду называть вам напряжение, а вы дайте мне знак когда стрелка на циферблате сравняется с этим значением. Вот прибор... двенадцать и шесть десятых вольта!

-'Быстро справились и пяти минут не прошло'.

-Нажимаю 'Пуск'.

— Это что?— Дегтярёв приникает к экрану.

— Перемещение, а сейчас ускорение затворной рамы,— щёлкаю тумблером.

— Погоди, оставь... что я тебе говорил, Серёжа,— старик победоносно поворачивается к Симонову,— смотри как твоя затворная рама резво стартует, а потом также резво тормозит! Лёгкая она! А нельзя ли, Алексей Сергеевич, добавить им весу?

— У меня тут приведённая масса, могу увеличить или уменьшить вес рамы, по отношению к затвору.

— Давай сначала увеличим, а потом уменьшим...

— То-то!— радуется как ребёнок Дегтярёв по завершению экспериментов,— затворную раму ты переоблегчил! Науке-то ты веришь?

— А-а, куда ни кинь, всюду клин,— сокрушается Симонов,— сниматься надо с конкурса, военные на утяжеление оружия не пойдут, да и не успеть мне уже.

— Почему нельзя облегчить затвор, а затворную раму оставить как есть?— с опаской задаю я вопрос.

— Потому что размер затвора определяется диаметром шляпки гильзы, которую затвор должен перекрывать,— повесил голову Майн,— самый очевидный путь— уменьшение калибра, но тут будут возражать не только военные, но и производственники. Я даже больше скажу, кроме нас конструкторов— оружейников никто не выступит за.

— Спокойно утяжеляй раму на сколько надо,— Дегтярёв медленно поднимается с кресла, упираясь руками в колени,— я поговорю с Фёдором Васильевичем, похоже, что у него та же загвоздка с затвором, что и у вас, Сергей Гаврилыч. Вместе попросите отсрочку.

Москва, ул. Серафимовича, д. 2.

12 декабря 1938 года, 23:30.

— Зачем Хозяин вызывал?— под нашими с подругой ногами пронзительно поскрипывает снег, поблёскивая в свете фонарей.

Во внутреннем дворе огромного здания немноголюдно, но почти все окна светятся в ожидании глав семейств, чей рабочий день заканчивается далеко за полночь.

— Заслушивал наш с Курчатовым доклад о ходе работ.

— А чего на даче?

— Болеет, ангина у него, ты бы посоветовала ему какую-нибудь микстуру или чем она там лечится?

— Пенициллином лечится,— хмурится Оля,— только кто на себя сейчас ответственность такую возьмёт, а вдруг аллергическая реакция. Ермольева точно будет возражать, у неё в руках пока только 'жёлтый, аморфный' не очень хорошей очистки, но уже выход значительный, речь идёт о килограммах... В любом случае на главе государства такие эксперименты не проводят. Так что там у Курчатова?

— Проблемы с графитом. Одна партия с электродного завода ничего, другая— брак, а иногда и внутри партии могут быть отклонения. Хотели обойтись лёгким навесом над 'котлом' чтобы ускорить строительство, но Сталин прослышав о вреде излучений приказал строить капитальный, железобетонный. В общем, сроки пуска сдвигаются минимум на полгода.

— Ясно, а Дегтярёв чего приходил?

— Показывал 'ковровцам' рентген-установку, тепловизор, а в конце на АВМ смоделировали узел запирания самозарядки Симонова. Дегтярёв, между прочим, сильно меня благодарил, что помог пофиксить возвратную пружину его ДШАКа...

— Симонова,— оживляется подруга,— а сам Василий Алексеевич в конкурсе не участвует?

-... какой там, занят его на части военные рвут с ДШАКом и ДШК.

— Ну и что, удалось чем-нибудь помочь Симонову?

— Спрашиваешь,— гордо расправляю плечи,— представляешь модель показала, что надо увеличивать вес затворной рамы, 'ковровцы' ухватились за эту мысль, будут пытаться реализовать её в железе.

— Растёшь над собой,— игриво подталкивает меня бедром Оля,— если выгорит дело, то без благословения Чаганова ни один оружейник за чертёжный стол не сядет: 'Алексей Сергеевич, какой тип затвора посоветуете'?

— А я им,— принимая игру, прихватываю подругу за талию,— 'затвор потом, прежде всего калибр надо уменьшать'...

— Малоимпульсный патрон хочешь замутить?— внезапно останавливается Оля и глядит на меня широко открытыми глазами.

— Если бы знал с чем его едят, то однозначно.

— Даже если бы узнал, что на него надо потратить средства сравнимые с твоей атомной программой?— буравит меня взглядом подруга.

— Чего так много то?

— Сам посуди: перейти на другой калибр означает смену всего оборудования по производству стволов и патронов. Если стволов с объёмом порядка миллиона образцов в год, количество патронов пойдёт на миллиарды. Оснастка, измерительный инструмент и разработка, испытание и изготовление новых образцов оружия, более сложная логистика, так как надо поддерживать снабжение двух разных боеприпасов, ведь старое оружие ещё долго будет оставаться на вооружении... А в остальном, конечно, было бы неплохо 'Гренделя' замутить, его нашей армии на сто лет вперёд бы хватило.

— 'Гренделя'?

— Калибр 6.5 на 39 миллиметров с гильзой от нашего промежуточного патрона образца 1943 года...

— На сто лет, говоришь,— беру Олю за руку и увлекаю за собой,— 'путь в тысячу ли начинается с первого шага'. Зачем нам миллионы стволов? Тебя же Мехлис включил в комиссию по студенческим строительным отрядам, тьфу, то есть силам специальных операций, так попроси для них спецоружие. Немного, сколько бойцов там запланировано? Десять тысяч хватит?

— Хватит и перехватит!— загорается подруга,— А ведь верно! Шесть с половиной калибр в нашей армии не новый, до конца двадцатых фёдоровские автоматы и ручники на вооружении стояли, думаю для такой малой серии и оборудование можно ещё отыскать. Патроны японские, наверняка, тоже на складе лежат, но их серьёзно перерабатывать надо.

— Даже если всё выбросили, тоже не проблема. Несколько сверлильных станков или там строгальных достать в Америке не трудно. Для начала стволы можно там же заказать, патроны.

— Патроны нельзя,— возражает Оля, но глаза её горят,— гильзы можно, а порох и пулю самим надо. Повозится с патроном придётся.

— Привлеку лучших специалистов...

— ... И оптический прицел нормальный,— её глаза поплыли вверх,— а то ты видел, что стоит на вооружении? На солнце бликует во все стороны как девичье зеркальце, в сумерки не видно ни.. короче, нужна просветлённая оптика.

— Так есть же такая. Мне академик Вавилов ещё год назад показывал в химической лаборатории в ГОИ (Государственный оптический институт) как они просветляющее покрытие на линзы наносят.

— Старение стекла методом обработки сернистым аммонием?— кривится подруга,— представляли они недавно в ГАУ прицел Емельянова с этим покрытием. В нём девять линз, получилось уменьшение коэффициента отражения на шестнадцать процентов. На глаз улучшение можно заметить, особенно если смотреть ранним утром или поздним вечером, но пятнами как-то выходит. В общем военные не в восторге.

— Слушай, а до скольки наша столовка работает? А то мне в любое время не спится, зато очень даже естся...

— До двенадцати,— Оля подносит к глазам часы,— успеем, ходу!

За счёт более длинных ног опережаю подругу метров на десять.

— Дашенька,— втискиваюсь в щель закрывающейся двери и становлюсь вплотную к фигуристой поварихе,— не дай помереть с голоду, осталось что-нибудь?

— Конечно, Алексей Сергеевич,— расцветает она, широко открывая дверь,— щи суточные, биточки и...

— И ещё что?— из-за поворота вылетает подруга и улыбка сползает с лица Даши.

— Больше ничего не осталось...— поджимает губы повариха,— стойте здесь, полы мытые, сейчас вынесу.

— Один справишься?— зло цедит Оля и бросается по аллее к нашему подъезду.

* * *

— Есть,— прерываю невыносимую тишину в комнате,— вспомнил, по просветлению...

Оля хмуро косится на меня.

— ... в пятом классе в нашем Доме пионеров открылся астрономический кружок, там по рукам книжка ходила середины сороковых годов без обложки о просветлении оптики. Методы разные нанесения покрытий, теория простейшая, формулы, но в основном практические вопросы: описание конструкций лабораторных установок, состав реактивов, графики, номограммы... мы с пацанами решили свой телескоп построить, а то в кружке...

— Понятно, понятно,— затыкает меня Оля,— полезное для нас что-то есть?

'Не ну нормально так, ведь ничего не сделал, просто рядом с девушкой постоял'.

— Очень даже много... например, на очищенное и отполированное стекло наносится два слоя: один— окиси титана, у него высокий коэффициент преломления, второй— диоксид кремния с низким. Такая двухслойная система позволяет снизить отражения в видимом спектре раз в пять-шесть, вплоть до 0.6%. По номограмме можно найти толщину слоёв каждого покрытия в зависимости от длины световой волны и коэффициента преломления стекла для заданного коэффициента отражения.

— Хорошо,— мстительно улыбается подруга,— давай готовь техзадание и договор с ГОИ на осветление оптики прицела ПЕ, а я займусь мягким чехлом, колпачками, сотовой блендой и поляризующим фильтром... нет фильтром пусть тоже они... да и наглазник, конечно. Кто в ГОИ ведущий специалист по осветлению?

— Академик Гребенщиков вроде... Я могу доесть?

— Просто ненавижу когда ты слюни пускаешь при виде первой встречной б**...

— Что ж, принимаю эти твои слова как извинение,— накалываю вилкой целый биток и резко меняю тему,— кстати, кто сейчас в ЦК заведует отделом пропаганды, Стецкий?

— Стецкий,— зависает Оля.

— А Госкино кто руководит, Шумяцкий?

— Нет, Дукельский. Шумяцкого сняли за развал работы. А почему...

— Мне тут мысль в голову пришла... вокруг тебя же на Мосфильме много разных мужиков вьётся, сценаристы, рецензенты... 'один-два крупных, три-четыре мелких'... они тебе, конечно, совершенно безразличны, ну не красней, так не использовать ли их 'совместный труд для моей пользы'? Хочу провести пиар-компанию по продвижению образа молодой девушки-комсомолки— радистки в советском кино, типа: 'девушки— на трактор'! Ну чтоб в каждом новом фильме если не главная героиня, то её подружка— радистка. Что скажешь?

— Пожалуй,— одобрительно кивает смущённая подруга,— не только медсестра, но и радистка, снайпер, зенитчица...

— Э-э-э, какой снайпер, какая зенитчица?— проглатываю биточек целиком,— овладеть радиоделом настоящим образом, а снайперами и зенитчиками пусть мужики становятся...

— Это ещё почему?— возмущается Оля.

— Потому что я заказчик этой кампании, а реклама должна бить в одну точку со всех направлений. Ещё бы для девушек в нормы ГТО ввести норматив на знание азбуки Морзе, на приём и передачу на ключе...

'Женщинам, конечно, не место на фронте, но что делать если мужчины не справляются... радистки хотя бы подальше от передовой, хотя... могут послать и за линию фронта'.

— А почему это только девушек?— продолжает скандалить подруга.

'Критические дни, понимаешь'...

Москва, завод 'Темп',

улица Большая Татарская, 35.

15 декабря 1938 года, 9:00.

— Итак, товарищи, хорошие новости,— окидываю взглядом руководство Опытного завода и отдела Вычислительной техники,— в Рязани на заводе пишущих машин завершается строительство нового корпуса под наши эФВМ, с нового года начнётся установка оборудования, а со второго квартала организация их серийного производства. Таким образом, второй экземпляр машины, сборка которого ведётся здесь сейчас вашими силами, будет последним.

— Давно пора,— трясёт пышной шевелюрой начальник отдела Гутенмахер,— заела текучка, нет времени подумать.

— Даже не думайте расслабляться, Лев Израилевич,— взвивается Шокин,— всем отделом в новом году будете жить в Рязани пока не наладите там производство. Согласно плану завод должен до конца года изготовить, отладить и установить у заказчиков десять эФВМ.

— Десять?! Это нереально.

— Подумайте как лучше организовать учёбу, товарищ Гутенмахер,— понижаю я голос,-...

'Тихий голос и жёсткий тон часто убеждают лучше, чем крик'.

— ... советую начать приглашать сюда к нам наиболее смышлёных рабочих и всех инженерно-технических работников из Рязани, чтобы они не только смотрели на процесс сборки эФВМ, но и сами участвовали в ней. Не всех сразу, конечно, а побригадно сменами, скажем на месячный срок...

— И у себя в отделе создайте такие бригады,— рубит слова Шокин,— чтобы во время передачи производства обязательно кто-то из ваших там был. Мы в Рязани этом месяце открываем фабрично-заводское училище, составьте программу обучения, назначьте лекторов, прикрепите мастеров. Чем быстрее обучите местные кадры, тем быстрее ваши люди вернуться в Москву, но государственный план— это закон! Всё здесь сказанное касается и Опытного завода, а то, я смотрю, они затихли, будто не их дело. План обучения, списки людей предоставить до конца шестидневки.

* * *

— Совещание окончено, все свободны,— поднимаюсь из-за стола,— за исключением товарищей Лосева, Авдеева и Гутенмахера, вас я попрошу остаться.

Подхожу к глухой стене кабинета и отдёргиваю занавеску, мои ближайшие соратники с интересом разглядывают открывшийся чертёж.

— 'Система управления мотором с системой впрыска лёгкого топлива в цилиндры',— голос Лосева дрогнул,— это что, шутка такая? Алексей, где мы, а где моторы?

— Заходите, товарищ Попов,— жестом приглашаю начальника отдела систем управления и игнорирую удивленные возгласы остальных,— итак, краткая предыстория вопроса: не так давно из Испании в Союз был доставлен новейший германский авиадвигатель с необычной системой управления впрыском топлива прямо в цилиндры. Наши специалисты испытали мотор, затем разобрали до винтиков и изучили его устройство. Их вердикт таков: новый двигатель имеет неоспоримые преимущества перед аналогичными карбюраторными, стоящими на вооружении Красной Армии, прежде всего в возможности резко поднять мощность мотора на 10-15 процентов и слегка— расход топлива. Кроме того, позволяет улучшить устойчивость работы двигателя на малом газе, приёмистость и другие характеристики. Достигается это использованием механической системой регулятора подготовки топливовоздушной смеси, индивидуальными для каждого цилиндра насосными элементами и рядом других устройств очень сложных в изготовлении и имеющих высокий класс обработки поверхностей. Понимая эти трудности, руководство наркомата авиационной промышленности решило поискать другие варианты, в частности изучить вопрос применения электрической системы управления двигателем, тем более что такие примеры существуют: в Италии один изобретатель применил подобный подход на моторе своего гоночного автомобиля. Он использовал электромагниты, которые по команде от релейного регулятора открывали и закрывали впрыскивающие форсунки. Система вышла довольно инерционной и мало надёжной.

'Молчат, слушают... без всякого энтузиазма'.

— Я предлагаю резко увеличить быстродействие системы управления, применив сразу две новинки,— делаю эффектную паузу,— пьезокерамический элемент в клапане форсунки и контроллер на базе диод-ферритной логики, которую мы использовали в эФВМ...

— Максимальная рабочая температура германиевого диода только 60 градусов,— выпаливает Лосев,— а всего блока— 50!

— Значит применим кремниевый диод,— возвращаю мяч на его сторону,— у него 100 градусов, надо форсировать работы по нему. Температура Кюри для феррита— 150 градусов, бакелит держит 300. Не вижу почему не можем увеличить рабочий диапазон сборок с -50-ти до +100 градусов, кстати, титанат бария будет работать в этом диапазоне без проблем. Конечно, открытые лакированные блоки не подходят, нужно будет их герметизировать эпоксидной смолой.

— Техпроцесс для кремниевых диодов надо отрабатывать,— Лосев задумчиво скребёт скулу,— брака слишком много, быть может, для увеличения процента годных придётся уменьшить частоту по сравнению с германиевым.

— На сколько снизить?— вступает в разговор Гутенмахер.

— Минимум вдвое до ста килогерц.

— Постойте, товарищи,— подают голос молчун Авдеев,— а почему обязательно диод-ферритная логика? По габаритам стержневые лампы вполне могут на равных с ней конкурировать. Да и по потреблению...

— А по надёжности?— язвительно улыбается компьютерщик.

— С ресурсом двигателя в сто часов хватит на десять капитальных ремонтов,— быстро решаю я,— тогда поступим так, будем разрабатывать схему в двух вариантах: на ферритах и стержневых лампах. Здесь справа вы видите укрупнённую блок-схему устройства управления и таблицу переходов. По ней товарищ Гутенмахер занимается синтезом конечного автомата, мы с товарищем Поповым занимаемся системой анализом системы автоматического управления...

— Позвольте, Алексей Сергеевич,— даже подскакивает со своего стула начальник отдела САУ (систем автоматического управления),— это же...

— Правильно, Евгений Павлович, это будет дискретная система автоматического управления. Она, конечно, посложнее аналоговой, но в будущем более востребованная. Наша задача будет состоять в выборе периода дискретизации и анализе всей системы на устойчивость, просто надо использовать z— преобразование вместо преобразования Лапласа, я покажу как это делать. Доработкой форсунки под пьезокерамику займутся в КБ Пермского моторного завода, действующий образец двигателя М-82 под систему непосредственного впрыска ожидается в марте, то есть у нас на работу есть целых три месяца.

— Как под непосредственный впрыск?— Лосев встревоженно смотрит на меня,— Алексей, а если у нас ничего не выйдет? Мы двигателями никогда не занимались... большой риск...

— Не волнуйтесь,— излучаю уверенность и оптимизм,— этот мотор разрабатывается и с обычной карбюраторной подачей топлива, который является основным. Просто хочу подчеркнуть, что в добавок к тем преимуществам, что я уже перечислил, мотор с непосредственным впрыском и пьезокерамической форсункой будет работать на режимах мощности, равных мощности карбюраторных моторов, на топливе с меньшим октановым числом, примерно на десять единиц. Так что если у нас всё удастся, то колите дырки на лацканах пиджаков под ордена.

Ленинград, Биржевая линия дом 5,

Государственный Оптический Институт.

16 декабря 1938 года, 10:00.

— Товарищи,— стоящий на трибуне директор института, пытается перекричать вдруг загудевший зал,— к нам на двадцатилетний юбилей ГОИ из Москвы прибыл нарком, депутат Верховного Совета товарищ Чаганов!...

' Долгие продолжительные аплодисменты, переходящие в овацию, слышны крики: 'Ура нашему великому Чаганову'! Нет, слава богу, пока до этого не дошло. Что-то Вавилов меня не предупредил что будет торжественное собрание, да и Фриш тоже, волновался, наверное'.

— Прошу вас на трибуну, товарищ Чаганов,— дирижирует публикой Чехматаев, показывая, что сейчас надо похлопать.

' Сколько здесь людей?— обвожу взглядом заполненный до отказа зал,— человек двести, почти весь институт, могу и речь толкнуть, опыт публичных выступлений у меня уже не малый'.

* * *

— Товарищ Чаганов,— на перроне при выходе из вагона к нам с Олей бросается мужчина лет сорока в темном пальто с меховым воротником и в, того же меха, шапке-пирожок,— я— учёный-секретарь Оптического института Фриш, мне поручено встретить вас.

— Здравствуйте, Сергей Эдуардович,— щёлкает что-то у меня в голове,— спасибо, помните, вы читали нам в ЛЭТИ курс общей физики в 1931 году?

— Не помню,— смущённо разводит руками профессор.

— Тогда будем снова знакомы, зовите меня Алексей, разрешите представить мою невесту,— получаю незаметный, но чувствительный толчок в бок,— Анну Мальцеву.

Услышав вчера о моём желании съездить на день в Ленинград, подруга со словами, что больше меня не отпустит одного в поездку в спальном вагоне и железным тоном довела по телефону до режиссёра своё решение о переносе батальной сцены со своим участием в фильме 'Ошибка инженера Кочина' на более поздний срок.

— Очень приятно,— мило улыбается Оля, демонстрируя свои белоснежные зубы.

— Прошу вас,— показывает путь Фриш,— товарищ Чаганов, я должен вам рассказать о той чрезвычайной ситуации, которая сложилась у нас в институте при новом директоре Чехматаеве. Из ГОИ уходят лучшие люди во главе с академиком Рождественским.

Из сбивчивого рассказа профессора во время короткой поездки на 'эмке' до Васильевского острова удаётся понять, что новый директор инженер— механик, 'специалист по изготовлению винтов', не способный что-либо видеть за пределами ближайших задач, он 'вытравливает ненужную в институте науку' и что 'представить себе менее подходящего руководителя Оптического института трудно'.

— Скажите, Сергей Эдуардович,— вклиниваюсь в возбуждённую речь Фриша,— а что по этому поводу думает академик Вавилов, он ведь заместитель ГОИ по науке?

— Для меня позиция Сергея Ивановича является загадкой,— сокрушается профессор,— ведь он хорошо понимает роль науки в развитии техники, он сам часто повторяет о необходимости 'научного заделя', но вместе с тем сдаёт позицию за позицией. Рискну предположить, что он слишком стремится избегать конфликтов, а Чехматаев пользуется этим. Скоро Оптический институт окажется просто придатком ЛОМЗа...

— Понимаю вас, товарищ Фриш,— машина сбавила ход на аллее небольшого парка, перед главным зданием ГОИ,— давайте сделаем так, сегодня вечером встретимся с академиком Рождественским и поговорим об этом более подробно. Кстати, пригласите на встречу и других 'оппозиционеров', где бы лучше это устроить?

— Я думаю, на квартире у Дмитрия Сергеевича, он здесь живёт рядом в другом здании института.

* * *

Мы с Олей и профессор Фриш приходим в квартиру академика последними.

'Большая компания, с нами шестнадцать человек'.

— Товарищ Чаганов!— ко мне бросается благообразный старик с седой бородой,— вы меня не знаете, я...

— Здравствуйте, Алексей Васильевич, мы с вами познакомились четыре года назад на 'Жизели' в Мариинском, там ещё был Валентин Петрович Вологдин. Я вам тогда ещё предложил создать технологию по вытягивания провода из расплава металлов.

— Так это были вы?— профессор Улитовский хватается за голову,— фамилию я вашу тогда тоже не запомнил, но позже она сыграла в моей судьбе счастливую роль...

— Как так?

— Все, наверное, помнят как год назад меня забрали в ГПУ, в 'Большой Дом'?— Улитовский подбоченясь, обводит собравшихся весёлым взглядом.

В комнате повисла тревожная тишина.

— Это очень интересная история, бывая наездами в Москве, я останавливался всегда в одном и том же номере в гостинице 'Москва' с видом на Манежную площадь, Исторический музей и Кремль. Так вот следователь, который вёл моё дело, понял, что того доноса, что на меня написали не хватает, чтобы засадить меня в кутузку основательно: подумаешь, демонтировал и снёс в подвал ненужную установку...

Один из собравшихся, хотел было возразить, но передумал.

— ... и вот этот прохвост придумал такой ход: будто бы я хотел покуситься на товарища Сталина, используя гипноз. Вы все знаете, что мы с Володей Лосевым,— Улитовский берёт под руку стоящего рядом старика,— занимались у меня в лаборатории обнаружением гипнотических лучей...

'Похож, так вот как будет выглядеть Олег через тридцать лет'.

— ... придумал, но решил подстраховаться и накропал бумагу с вопросом возможно ли такое. Не знаю уж каким образом эта бумага попала к вам, товарищ Чаганов, но на счастье вы написали ответ, что гипноза не существует и всё это поповские выдумки...

'Было, помню... А что было делать? Написать, что это профессорские выдумки или что гипноз— малоизученная область науки? Выбирайте'.

— ... и рекомендовали отправить меня для отбывания наказания, мне дали полгода, по месту работы, сюда в ГОИ. Спасибо вам, товарищ Чаганов. Но, как бы то ни было, истина для меня всегда дороже, поэтому, зная что вы будете здесь, мы с Владимиром Ивановичем подготовили для вас небольшой гипнотический сеанс...

'Джордано Бруно, ни дать, ни взять'.

— Что вы говорите, очень любопытно,— подхватываю из рук домохозяйки Рождественского большой самовар и ставлю в центр большого круглого стола,— можно мне, Владимир Иванович, выступить в качестве подопытного кролика?

— Конечно, я могу усыпить любого,— кривится Лосев,— но вы станете анализировать, сопротивляться. Будет трудно и вам и мне. Лучше иметь дело с людьми более непосредственными.

С этими словами медиум встаёт сзади домохозяйки, расставляющей чашки на столе, и вытянув руки, приблизил указательные пальцы к её вискам, не касаясь их. Девушка не замечает его. Лосев делает руками движение назад и девушка, следуя этим движениям, начинает падать на спину. Он подхватывает её и опускает в стоящее рядом кресло.

— Она спит!— все повскакивали с мест и сгрудились вокруг.

— Господа, прошу вас, отойдите назад,— с этими словами Лосев поднимает руку девушки, отстёгивает галстучную булавку и делает ей несколько уколов.

Она никак не реагирует, медиум отпускает её руку, рука безжизненно падает.

— Видите, она спит, ничего не чувствует,— не разжимая губ говорит Лосев, обходит кресло, направляет вытянутый палец к её переносице и резко тычет в неё пальцем,— проснись, будь добра, всё забудь...

— Что такое? Что со мной? Кажется мне стало дурно...— девушка тревожно оглядывается по сторонам.

— Ну что скажете теперь, товарищ Чаганов,— торжествующе смеётся Улитовский,— есть гипноз или это 'поповские выдумки'?

'Что-то физиономия домохозяйки кажется мне знакомой,— напрягаю свою 'программу распознавания лиц',— так и есть, соседка Лосевых по коммуналке, что на Петроградке... Жалко старика, если его сейчас опозорю, то куска хлеба могу лишить... А с другой стороны, вон как на меня смотрят 'доценты с кандидатами', изо всех сил скрывая ехидные усмешки, выглядит как подрыв авторитета власти'...

— Дмитрий Сергеевич,— выговаривает мужу бледная сухонькая хозяйка дома,— чай стынет, приглашай гостей к столу.

— Всё же я, товарищи, относительно гипноза своего мнения не меняю,— в два глотка приканчиваю душистый напиток из чашки,— насколько мне известно, никакой физической основы под этим явлением просто нет...

— Точнее, пока она не обнаружена,— возражает Улитовский,— я пробовал детектировать гипнотические волны в диапазоне дециметровых волн, безуспешно, но ведь в природе существуют еще сантиметровые и миллиметровые.

— Изучено вдоль и поперёк, в том числе и в одной из советских лабораторий,— отрезаю я,— никаких гипнотических волн не существует.

— Что же такое мы сейчас видели, голубчик Алексей Сергеевич?— близоруко щурится академик Рождественский.

— Фокус.

— Но как? Почему фокус? Вы знаете разгадку?— посыпалось со всех сторон.

— Знаю,— улыбаюсь я,— но пусть о ней расскажет Владимир Иванович, я вам сам могу показать подобный и даже посложнее. Хотите поучаствовать в сеансе телепатии?

— Хотим!— как дети подались вперёд убелённые сединой и средних лет учёные.

— Пожалуйста,— встаю я из-за стола,— у нас с моей невестой установлен постоянный телепатический канал связи. Сейчас я выйду из квартиры, а вы сообща придумаете сообщение, которое Аня будет мысленно передавать мне. Потом я вернусь в гостиную, телепатические волны не могут проходить сквозь стены, и слово в слово воспроизведу ваше послание. Согласны?

— Согласны!

* * *

— С целью уменьшения коэффициента отражения света, падающего на поверхность стекла,— напряжённо слежу за руками подруги, нервно теребящими брошку, в отражении стеклянной вазы,— на неё наносится тонкая плёнка вещества с показателем преломления меньшим, чем показатель преломления самого стекла...

В гостиной полная тишина.

— ... Это, как я понимаю, послание мне от профессора Гребенщикова,— нарушаю паузу, не поворачивая головы,— он ведь в ГОИ главный специалист по просветлению оптики?

— Как вам это удаётся?!— хором вопрошают собравшиеся.

— 'Ловкость рук и никакого мошенства',— наслаждаюсь видом сбитых с толку профессоров,— в прямом смысле. Мы с Анечкой используем язык знаков, когда, например, надо передать личное сообщение в людном месте. То, что стороннему наблюдателю кажется простым разминанием пальцев, является передачей закодированного сообщения: на руке пять пальцев, который может два состояния, быть согнутым и выпрямленным. Итого на одной руке два в степени пять или тридцать две различные комбинации, что отлично подходит для кодирования русского алфавита. Руки Ани были мне отлично видны в отражении от вазы. Всё!

— Здорово вы нас провели...

— А теперь, товарищи,— встаю со стула и поднимаю руку,— давайте поговорим о вещах серьёзных. Не скрою, что я приехал в Оптический институт вовсе не для того, чтобы участвовать в ваших торжествах, а для предложения сотрудничества между моим Спецкомитетом и ГОИ. Но узнав о том раздрае, что царит в стенах института, засомневался стоит ли игра свеч...

— Товарищ Чаганов, моя фамилия Теренин,— вскакивает со стула молодой высокий широкоплечий мужчина лет тридцати,— я занимаюсь... пока занимаюсь атомной спектроскопией, в частности спектрами редких земель, новое руководство создало в институте невыносимую обстановку, закрываются фундаментальные научные исследования, нас хотят заставить выполнять, по сути, функции надсмотрщиков за соблюдением технологических процессов и рецептуры на оптических заводах. Несогласных целенаправленно выдавливают из института, не гнушаясь самыми низкими действиями. Например, группа наших сотрудников в связи с двадцатилетием ГОИ была награждена орденами, в их числе и новый директор Чехматаев, а имени академика Рождественского, создателя Оптического института в списке награждённых не оказалось... Это подло!

— Не это главное, Александр Николаевич,— останавливает ученика академик,— причём тут ордена, главное в том, что в Оптическом институте целенаправленно убивают науку.

— Ваша позиция понятна,— снова беру слово после того, как о том же, но своими словами, высказались почти все присутствующие,— перед поездкой к вам, я поинтересовался о состоянии дел на Ленинградском оптико-механическом заводе. Положение там катастрофическое. Почти вся продукция выпускается со значительными превышениями допусков параметров оптического стекла по преломлению и дисперсии. Каждая новая партия марочного стекла сильно отличается от предыдущей. Мой вопрос такой: является ли это только результатом нерадивости работников ЛОМЗа или тут присутствует влияние несовершенства производственного и измерительного оборудования? И второе: можно ли использовать такое стекло в каких-то оптических приборах или это окончательный брак?

— Кхм-кхм, ну давайте я что ли попытаюсь ответить,— берёт слово худой высоколобый мужчина лет сорока,— моя фамилия Слюсарев, я занимаюсь расчётами оптических систем. Однозначно ответить на первый ваш вопрос, товарищ Чаганов, нельзя. Все понемногу вносят свой вклад в это чёрное дело. Я не снимаю ответственности и с разработчиков оптических систем, порой мы задаём чересчур жёсткие допуски, потому что не в состоянии точно рассчитать их влияние на аберрации, особенно высших порядков. Физически не в состоянии, так как эти вычисления требуют десятков и сотен последовательных итераций. Зачастую марочное стекло с превышением допусков ещё можно использовать, но для этого необходим кардинальный пересчёт всей оптической, что может по времени занимать месяцы если не годы. Поэтому такое стекло идёт в брак.

— Понимаю, Георгий Георгиевич, а вы не пробовали производить расчёты на вычислительных машинах, тех, что производят в ЛФТИ?

— Пробовали, товарищ Чаганов, время вычислений действительно сократилось, но не настолько как мы ожидали, сказывается малое количество ячеек памяти и невысокое быстродействие машины. Расчёты будут продолжаться недели, что для производства неприемлемо, к тому же нам пока не удалось получить такую в своё полное распоряжение.

— То есть дело только в скорости вычислений? Это поправимо. С нового года в Москве начнётся выпуск новых, значительно более быстрых вычислительных машин с большей памятью: быстродействие и объём памяти ориентировочно повысятся в тысячу раз. Я могу посодействовать в выделении ГОИ одной такой машины.

— В тысячу раз!— выдыхают учёные.

— Приезжайте, смотрите, первая эФВМ у нас уже работает. На первых порах будем консультировать в составлении программ. Поймите, товарищи, обстановка в мире очень напряжённая, новая мировая война уже началась, только идёт она пока не в Европе, а в Азии. Уверен, что уже в следующем году пламя займётся и у наших границ. Это означает, что потребность в биноклях, артиллерийских и винтовочных прицелах, возрастёт многократно. Просветление оптики— важнейшая тема! Получены сведения о новых прорывных разработках в этой области в Америке, товарищ Гребенщиков, вы тоже приезжайте ко мне в Москву, там получите подробное описание техпроцесса. Надо немедля провести эксперименты с этими новыми просветляющими покрытиями. Сейчас не время для распрей, но руководитель, который не обеспечивает слаженной работы коллектива профессионально непригоден для этой работы. Уверен, что товарищ Чехматаев в скором времени будет снят с этой работы...

'По образованию директор ГОИ двигателист, будет просто организовать ему перевод в Ярославль или Пермь'.

— И последнее, я лично обращусь к Клименту Ефремовичу и думаю, что он исправит ту несправедливость по отношению к академику Рождественскому.

* * *

— Сергей Эдуардович,— прощаемся с Фришем на перроне Московского вокзала,— что вы скажете на предложение возглавить ГОИ? Академик Рождественский уже в возрасте, ему будет не по силам заниматься наукой и административной работой. Оптический институт ведь относится к на наркомату оборонной промышленности? Я поговорю насчёт вас с товарищем Рухимовичем, думаю, он возражать не станет.

— Неожиданно,— вздыхает профессор,— вы ведь знаете, Алексей Сергеевич, что я— декан Физического факультета в университете. Боюсь, что если приму ваше предложение, то времени на научную работу совсем не останется.

— Так может быть вам лучше уйти из деканов и сосредоточиться на работе в Оптическом институте? Преподавательская работа в университете отнимает у вас много времени, ведь так?

— Но как же так, посредине учебного года? Меня ректор не отпустит. Да и у нас в институте есть много других более заслуженных учёных...

— Отпустит, Сергей Эдуардович,— прерываю его я, замечая, отмашку бригадира поезда своим проводникам,— приезжайте ко мне в Москву, я покажу вам нечто очень интересное, что кардинально изменит всю оптическую науку: генератор когерентного, монохроматического, поляризованного и узконаправленного излучения...

— Граждане пассажиры, прошу занять места в вагонах!

— Как-как вы сказали?— голубые, почти прозрачные глаза Фриша немигающе смотрят на меня.

— ... генератор вынужденного когерентного, монохроматического, поляризованного и узконаправленного излучения,— быстро отступаю в тамбур спального вагона,— жду вас у себя, позвоните мне когда решите приехать, вас встретят на вокзале. И да, своим коллегам о нашем разговоре пока ни слова.

— Я приеду завтра!— кричит профессор вдогонку отходящему поезду.

* * *

— Слушай, 'архангельские алмазодобытчики с шахты 'Чагановская', подняли на-гора первые тонны породы из кимберлитовой трубки 'Мир''...— подруга с полотенцем через плечо заходит в купе,— 'и сразу огромная удача, добыт крупнейший в Советском Союзе алмаз весом 56 карат. Он получил название 'Восемнадцатый съезд ВКП(б)' в честь предстоящего съезда нашей партии'...

— Зазвучала наша фамилия,— хмыкает Оля, прижимаясь ко мне сзади, — ну пятьдесят шесть карат для обручального кольца, конечно, перебор, а вот два-три— самое то.

— Аполитично, рассуждаешь, слушай,— пытаюсь свести разговор к шутке,— не понимаешь политической ситуации!

'Кхм, отшутиться не получится, не выношу женские слёзы'.

— Ну что ж, мужем так мужем, не такой уж и плохой вариант— невеста сирота. Тихо ты, железная лапа, задушишь брачующегося.

— 'В Бактериологическом институте имени Мечникова в Москве,— через какое-то время возвращаюсь к кипе непрочитанных газет, взятых в дорогу,— в лаборатории профессора Захарова проходит испытания уникальное лекарство на основе горного воска под названием 'Панацея', способное излечивать воспаление лёгких'...

— Ну-ка, ну-ка, Захаров,— подруга повисает у меня на спине, заглядывая в газету,— он же муж Ермольевой, заведует там эпидемиологическим отделом... понимаю, операцию прикрытия Берия проводит... слухи о пенициллине давно по Москве гуляют.

— 'Из Комитета по делам строительства при СНК СССР сообщают,— переворачиваю страницу 'Известий',— что на Урале недалеко от города Стерлитамак начато строительство крупнейшего в стране нефте-химического завода'...

'На базе Ишимбайского нефтяного месторождения, Ипатьев пробил... а с лета этого года район 'Второго Баку' шерстят на предмет нефти несколько геологоразведочных экспедиций. Конец года, наркоматы рапортуют о своих победах'.

— Я слышала, что с нового года будет 'семидневка', правда?

— Правда, давно пора было это сделать. Что ни говори, перед войной всё равно придётся 'закручивать гайки'. Чем раньше, тем лучше. Там не только это будет, вводятся трудовые книжки и значительные надбавки за непрерывный стаж. Достала уже эта 'текучесть кадров', в общем объявляется война 'летунам'. Я когда узнал про намечающиеся меры, предложил ещё ввести заодно плату за обучение в старших классах, но меня завернули с этим. Тогда попробовал через Кирова протолкнуть проект указа о 'политехническом образование в старших классах средней школы' о введении новых предметов, тоже не прошло, хотя Киров, сам выпускник механического училища, был за. И вдруг последняя попытка с постановлением о 'связи школы с жизнью' неожиданно прошла, правда в порядке эксперимента и только в Москве, Ленинграде и Харькове. Короче, с нового учебного года будет переход в старших классах на систему, где два дня в неделю ученики восьмого, девятого и десятого классов будут проходить практику на подшефных заводах, я договорился в гороно, что восьмиклассники одной из замоскворецких школ начнут эксперимент уже после зимних каникул. Подготовили для них целый участок на радиозаводе имени Орджоникидзе.

— А толк-то от детей будет?

— Почему нет? Посадим на сборочный конвейер: по полсмены два раза в неделю, шестьдесят рублей в месяц. Увидев такое десятиклассники попросятся работать после уроков. С двойками, тройками к работе допускать не будем. Конкуренция будет между учениками за место на конвейере, да и взрослых присутствие детей рядом будет подстёгивать. Ещё отберём ребят посмышлёней, обучим, посадим на настройку радиостанций. В школе оборудуем радио-класс... А ты что такая тихая весь день?

'Только не это'...

— Кулик решительно против любого патрона, если это не 7.62 с шагом нареза 240,— недовольно цедит жена.

— Слава богу,— вырывается у меня, Оля смотрит на меня изподлобья,— в смысле, без него справимся. Завтра же открываю НИОКР по теме?...

— 'Средства индивидуальной бронезащиты бойца'.

— Какая связь с 'Гренделем'? А-а-а чтоб никто не догадался?— понимающе киваю я,— но желательно всё-таки чтобы название темы и работа по ней были теснее связаны, а то недалеко до обвинения о нецелевом расходовании средств.

— Не волнуйся, теснее не бывает. Я решила заняться бронежилетами...

— Ну хорошо,— подозрительно смотрю на Олю,— тебе виднее... если передумаешь я тут, рядом. Кстати, я поручил информационному отделу подобрать информацию по фирмам и образцам малокалиберного стрелкового оружия в Америке. Есть достойный кандидат от 'Винчестера', карабин шесть миллиметров, можно по дешёвке купить станки для производства патронов и оружия.

— Правда?— загорается подруга,— нет, всё решено, бронежилеты и точка.

— Вспомнила состав металлоценовых катализаторов для пуленепробиваемого полиэтилена?

— Если бы,— вздыхает Оля,— пока начну с брезентовой основы с карманами для бронепластин, кожаных застёжек, потом когда пойдёт капрон заменю им брезент, а если удастся получить высокомолекулярный полиэтилен, то он будет вместо стальных пластинок... Думаю против пистолетной пули со ста метров выстоит.

— Хорошее дело, всяко лучше стальной кирасы, видел недавно на полигоне испытывалось такое изобретение. Я даже примерил, не понравилось: спина у бойца голая, сама тяжеленная, сильно тянет вперёд и вообще неудобная, движения сковывает...

— Это точно. А горбатых будем выпрямлять.

Конец первой части.