Она испуганно смотрела на меня, явно не ожидая такой сильной вспышки ярости. Как же мне охранять тебя? И от кого? Любимая моя... Запутавшаяся и брошенная...
Я вновь обнял Наташу и поцеловал в лоб. По-отцовски, без тени страсти. Но куда уж там! Наташа оказалась неожиданно сильной и смогла повалить меня на длинное сиденье транспорта, а сама мгновенно прыгнула сверху. Еще через миг ее губы прижались к моим, и язычок коснулся моих зубов.
Мужское естество вошло в этот миг в конфликт с разумом. Я хотел ее. Очень хотел. Уже давно, почти с детства, когда только впервые осознал, что значит любить и желать. Но хотел я ее не здесь и не так. Без наркоты и измены. Гормоны буйствовали, но разум победил.
— Я же вижу, что ты хочешь! Давай! Я твоя! — Наташины руки агрессивно сжимали меня.
— Прекрати! — рявкнул я и, собрав все силы, отбросил девушку на другой край дивана. — Ты не нужна мне такая! Как ты можешь так поступать с Пашкой?!
Наташа заплакала.
— А он со мной так может, да? — сказала она, всхлипывая. — У него теперь девчонок будет сколько угодно! Зачем я ему нужна? Да кому я вообще теперь нужна после всего этого?!
"Мне", — хотел сказать я, но промолчал. Наташа вдруг стала мне противной до тошноты. Она впервые вела себя так, как сейчас. Мне страшно было подумать, что могло бы случиться, окажись на моем месте кто-нибудь другой...
— Успокойся, Наташа, — я постарался придать голосу мягкие интонации. — Я провожу тебя до дома. Поспи, а завтра все образуется.
Я действительно довел ее до дома. Поговорил минут десять с Анной Андреевной, объяснив ей, что Наташа тяжело переживает разлуку с любимым. Она все поняла и повела дочку отсыпаться. Я попрощался и на ватных ногах побрел по направлению к поселку. Что я там буду делать, я еще не знал.
Весенняя погода не радовала. Куда бы я ни посмотрел, везде видел Наташино лицо. Сегодняшнее лицо. Правильные и такие знакомые черты, искаженные химической страстью. Влажный приоткрытый рот, закатившиеся вверх зрачки... Химия... На английском сленге синоним любви. Но не нужна мне такая вот любовь через наркоту.
Перед глазами поплыло, и я понял, что обида стала превращаться в слезы. Ну и черт с ним! Главное — не терять стержень, всегда видеть цель. И вот я уже понял, куда и зачем иду...
Да, видимо, я хлюпик и пускаю сопли по любому поводу. Но меня не переделать, так что приходится идти со своим характером на компромисс. Сегодня этот компромисс вылился в то, что я проследовал к алкогольному автомату.
Все дети давно научились обманывать систему распознавания возраста, которой обладал робот. Достаточно было лишь попросить спиртное грубым голосом и наморщить лоб. Борцы за справедливость в обществе, сами того не желая, подыграли сорванцам, отстояв право человека на анонимность в вопросах торговли.
Я заказал себе несколько емкостей с газированными коктейлями, побросал их в рюкзак и пошел по направлению к парку. Пить придется осторожно — не дай бог наткнусь на стража порядка.
Как-то мы пробовали спиртное с Пашкой ради интереса. А потом я и сам несколько раз покупал коктейли, чтобы унять душевную боль из-за Наташки и Пашкиного скорого отбытия на Край. Очень тяжело сохранять дружбу и держать лицо, когда твой самый близкий товарищ встречается с девушкой, в которую ты влюблен.
В пьяном состоянии, кстати, мне в голову и пришла идея отрывать крылья у бабочек. Хоть как-то бороться за правду.
Правда, я никогда еще не хотел напиться посреди дня и в парке...
Почему люди настолько лживы? Неужели нельзя обойтись без вранья?
Умом я понимал, что нельзя. Что мир рухнет, если каждому лепить в глаза одну только правду. Я и сам иногда, скрепя сердце, нарочно лгал. Но я делал это исключительно для блага.
Я страдал, по-видимому, оттого, что мог видеть эту ложь, мог чувствовать ее нутром. Сколько бы я отдал за то, чтобы уметь контролировать свое чувство правды. Сделать так, чтобы оно включалось, только когда я этого захочу.
Страдания пробудили во мне эту странную способность, а теперь она сама доставляет мне лишь муки. Там хорошо, где нас нет. Мечтал стать особенным — вот и стал. На свою голову.
Ах, да что там говорить...
Пустая банка весело полетела в мусорный контейнер, стукнулась о его бортик и упала в траву.
— Не очень-то и хотелось, — зачем-то вслух сказал я, открывая новую емкость.
Мимо скамейки, где я сидел, пробежали какие-то школьники. Исчезнув из поля зрения, они вскоре возвестили о себе звонкими криками. Орала в основном девчонка. Орала очень высоко и противно, периодически срываясь на визг. Я совсем не хотел знать, что там происходит, тем не менее, меня накрыло потоком правды. Я увидел то, что творится за кустами, более того, я почувствовал каждого, кто там был. Понял его намерения, разобрал причины...
Похоже, алкоголь усиливал мое чутье...
Девчонка визжала, потому что ей под майку запихали жука. Жука она не боялась, тем более что сама видела, как он выпал обратно в траву. Девчонка кричала, желая привлечь к себе внимание, она хотела показать себя беззащитной, но с характером. Мол, делайте со мной, что хотите — я буду визжать, чтобы не уронить гордость хотя бы в своих глазах.
Парни делали то, что хотели. Им не было интересно, где в майке девчонки находится жук. Их руки искали там что-то другое. Искали и, естественно, находили.
Две другие девочки смотрели на происходящее неодобрительно. Одна завидовала своей подружке, представляя себя на ее месте. Другая, напротив, жаждала оказаться на месте парней и вспоминала, как однажды прикасалась к тому, что сейчас трогали ребята...
Тьфу...
Я смачно и со злостью плюнул на газон. За что бог так жестоко поступил со мной? Идиотское чутье! Дети и дети, блин... Резвятся себе — и ладно... Так ведь нет, словно скальпы с них для меня снимаются, мозги наружу выворачиваются. Смотри! Пожалуйста!
Тьфу...
Я залпом допил вторую банку. На этот раз мне удалось попасть в мусорный контейнер. Хоть что-то у меня в жизни еще получалось.
А может, послать к чертям собачьим свои принципы, спустить в унитаз мораль и пойти к Наташе? Витиеватыми фразами прогнать Анну Андреевну из комнаты и пару раз поискать жука, только не как эти дети, а по-взрослому?
Я грустно улыбнулся. Моя защитная реакция все еще действует. Арсенал пошлых шуток не исчерпан. Разве не повод для радости? Нет? Ну, значит — повод для того, чтобы выпить!
Какой все-таки парадокс: я люблю Наташу, люблю с детства, когда чувства чисты и их не может погасить ничто; она в свою очередь любит Пашку. Наташа для меня — идеал женщины (все никак не могу поверить, что у нее крыльев за спиной нет), идеал, в том числе и потому, что она всегда была верна Пашке, не поощряла мои попытки флиртовать и уж конечно не набрасывалась на меня. И что же это такое получается? Пашка улетает, говорит, что вернется, целует Наташу в губы, долго так целует, а по прошествии двадцати минут после старта, Наташа начинает домогаться ко мне. Вот тебе и поворот. С одной стороны выходит, что она теперь легко может стать моей девушкой, но с другой — получается так, что такая она мне уже и не нужна вовсе. Не за предательство ведь я ее люблю... Да еще и эти дебильные наркотики!
Я вспомнил все неловкие ситуации, в которых оказывался по вине Наты.
Теперь все звоночки сложились для меня в четкую мелодию. Наташа не стала другой — она просто плавно продолжила свое развитие. И я на секунду представил, что станет с ней дальше, если она не свернет с этой дороги. Пожалел и порадовался тому, что не могу видеть правду о ней. Дар распространялся только на людей незнакомых и не важных для меня.
И что же делать?
Извечный русский вопрос. Многое к нему в ответ зарифмовывали...
Остается, пожалуй, только пить. Вот напьюсь — авось само все рассосется.
Только вот с каждой выпитой банкой мне становилось все хуже. Не рассасывался узел внутри меня, а наоборот распухал, образовывал снежный ком, который обстоятельства ставили на гору прямо за моей спиной. Покатится и раздавит...
Чем я сейчас лучше Наташи? Точно так же не справился с собой. Она наелась наркоты, я напился алкоголя. Могу ли я вообще судить ее?
Я закрыл глаза и откинул голову. Мир закрутился гигантским пропеллером вокруг. Электрическим штопором он вынимал из меня пробку, подталкивая выпитое прямо к горлу. Я решил уже идти домой, и даже встал, когда резкая вспышка заставила меня упасть на колени.
...Я увидел лицо. Пашкино лицо. Бледное и неживое. И голову увидел. Отдельно от тела. Он лежал, как пластиковый манекен. Сломанный. В луже запекшейся крови...
Через долю секунды видение исчезло.
Что же это? Пашка умрет?
Я добрел на четвереньках до кустов и оставил там содержимое своего желудка. Стало немного легче. Я смог даже нормально встать на ноги. В голове полный сумбур. Никогда еще я не видел правды про близких мне людей в любой ее ипостаси.
Пашка не может умереть, не должен! Этому надо помешать, во что бы то ни стало.
Меня наполняла бессильная злоба. Она искала выход и, в конце концов, нашла.
Мимо проходил какой-то человек. Я грубо схватил его за плечо.
— Стой, гад! — заплетающимся языком прокричал я. — Иди сюда!
Человек пребывал в полном шоке. Он, видимо, не ожидал такого от молодого паренька.
— Что? Что вам надо?
Серый пиджак, щенячья невинность в глазах, дрожащие уголки рта... И смутно знакомое лицо.
Получи, ублюдок! Прямо по твоей честной физиономии. Чтобы нос свернулся набок, извергая потоки крови. Чтобы из глаз полетели искры, гася твою гребаную невинность.
Я-то знаю, меня не проведешь. Я вижу насквозь твое интеллигентное рыло. Вижу доведенную до гроба мать, которая сдуру решила включить тебя в завещание. Вижу жену, которую ты сдаешь в аренду своим друзьям за несколько бутылок пива. Ты тварь! Уродская тварь! Таких, как ты, надо давить, словно тараканов, пока вы не размножились повсеместно. Такие, как ты, откладывают личинки прямо в нас.
Голова кружилась. Я поймал себя на том, что бью упавшего прохожего ногами по почкам. Усилием воли остановил себя и огляделся. По парку ходили люди. Некоторых я видел, некоторых нет, но я явственно ощущал, что они все здесь, рядом. Все со своими секретами и ошибками. Самые мерзкие из которых липли ко мне, словно банные листья.
— Неужели я один чистый? — прошептал я. — Неужели только мне нечего скрывать и нечего стыдиться?
Ко мне уже бежала милиция, пропустившая, как всегда, все самое интересное. Сейчас меня схватят и потащат в участок. Будут кормить и лечить. Бесплатно. Поставят прокол в личном деле. Затем отпустят, напомнив, что я могу подать апелляцию.
— Все идет как надо, — пролепетал с земли окровавленный человек.
Бредит.
Я упал в траву лицом вниз. Мне есть что скрывать — взять хотя бы мой проклятый дар. И есть чего стыдиться.
Теперь есть.
16.07.2215
Что-то изменилось во мне. Я не до конца понимал, что именно, но ясно видел это изменение. Ощущал в своем поведении, в реакциях.
— Мам, почему я последнее время чувствую себя иначе? — спросил я как-то.
— Повзрослел! — ответила мать и пожала плечами.
Простой ответ заставил меня задуматься.
"Повзрослел". Я смаковал в голове это слово. Странное состояние души — ловишь себя на мысли, что стали неважными былые занятия, понимаешь, что нужно думать о дальнейшей жизни, строить планы на будущее. Ведь никто, кроме тебя самого, теперь уже не поможет. На плечи ложится ответственность.
Но нести эту ответственность я все равно не смогу — я еще жил с мамой, на Земле. Не то, что Пашка — бороздил космические просторы в десятках световых лет от Солнечной системы. Вот кто повзрослеет рано — мне же грех жаловаться. Мне все дается легко.
Впрочем, легко ли?
Я вспомнил свои проколы. Вспомнил бег по лесу за флаером. Как все было странно и просто тогда! Жизнь казалась ровной дорогой. Уже тогда я смутно ощущал правду. Не зря чутье вывело меня на упавший из грузолета механизм.
А потом?
Глупые ошибки. Воронежский космодром, куда мы проникли, поверив в россказни пьяных. И конечно, самое тяжелое — день, когда Пашка покинул Землю. День, когда я вкусил в полной мере все прелести своего дара. Понял истинную суть Наташи, понял, что почти все люди далеко не те, кем хотят казаться.
Тогда, в милиции, я получил третий прокол и поставил крест на космосе. С тремя проколами попасть на Фронтир нереально.
Я жил в состоянии непрерывного стресса. Я начал ловить себя на том, что часто подхожу к автомату, продающему алкоголь. Стесняясь матери, я пил в одиночку в своей комнате, закрывая дверь на замок. Пить на улице больше не хотелось — боялся я не спутникового слежения и не милиции — я боялся себя, опасался, что неконтролируемая вспышка агрессии может заставить меня избить еще кого-нибудь.
Хотя, если уж говорить о милиции — то они тоже усилили наблюдение за мной. Будь я чуть постарше — вшили бы передатчик под кожу, чтобы контролировать мои слова и действия. Но я еще был слишком молод, и по закону никаких чипов вшивать мне не имели права.
В какой-то момент, после очередной порции алкоголя, я задумался о том, почему так хорошо дерусь. Мне довелось размахивать кулаками всего несколько раз — и я ни разу не проиграл. Тогда, в драке с бандой Стаса, уложил противников крупнее и сильнее меня. Избежал смерти в схватке с лесной собакой. Да и совсем недавно, с двух ударов убрал взрослого мужика.
Неужели — это тоже часть дара? Неужели я становлюсь непобедимым?
Иногда голова болела от попыток понять свою сущность. Дар то и дело пропадал. Будущее постоянно расплывалось в сизой дымке.
Я мучил маму вопросами: кто мой отец, что во мне может быть особенного. Мать все время отвечала одинаково — отец погиб на Фронтире, а если во мне и есть что-то особенное — то это из-за воздействия радиации. Мол, сам понимаешь — Третья Мировая, Нашествие...
А я не понимал.
Почти все виды животных, появившиеся в результате мутаций, через несколько лет были истреблены в ходе работ по очистке окружающей среды. А звери, которые возникли после Нашествия, не отличались от земных животных ничем, кроме внешнего вида. Разве что водомеры могли каким-то образом манипулировать со своим весом.
Существовали и люди с генетическими изменениями, но кроме силы и опять же внешнего вида, никаких особых способностей они не имели. Не умели ни летать, ни видеть правду.
Объяснить происходящее это никак не могло.
И конечно, я постоянно думал о Наташе. Мы поддерживали отношения. Я то и дело навещал ее, так же, как и она меня, но держался с ней сухо, обменивался парой слов, передавал привет от Пашки, если тот что-то писал. И все.
Между нами не осталось ни дружбы, ни любви.
Все это вместе взятое заставляло меня пить. Жизнь ускользала сквозь пальцы, как речной песок. Наверное, я все-таки не повзрослел, а отчаялся. Именно этим и объяснялись все происходившие со мной изменения.
Чтобы прервать тягостные раздумья, я решил выйти в магазин. Неподалеку от моего дома располагался универсам, где я запасался продуктами на неделю, когда мама давала мне список и перечисляла на умную карту нужное количество кредитов.
