Почернев от праведного гнева, турецкий главнокомандующий, когда вернулся к себе, обратился к небесам покарать злобных гяуров, мешавших ему бороться с врагами, и его мольбы были услышаны. Через несколько дней вражеским ядром во время осмотра позиций, был смертельно ранен генерал Шильдер, главный вдохновитель осады Силистрии, а во французском лагере под Варной вспыхнула эпидемия холеры.
Если бы не трагическая гибель Шильдера, Силистрия бы пала. Сидевший в ней гарнизон только и ждал момента штурма крепости русскими войсками, чтобы почетно капитулировать. Об этом Горчакову в один голос говорили многочисленные перебежчики, и генерал назначил взятие Силистрии в ночь с 19 на 20 июня.
Все было готово, но в самый решающий момент Горчаков отменил свой приказ. В дело вмешалась пресловутая боязнь австрийского удара в спину. Перед началом штурма генерал получил сведения об усилении числа австрийских войск в Трансильвании и это поставило окончательную точку в наступательных действиях Дунайской армии.
Самовольно истолковав слова императора в полученном от него письме, Горчаков отдал приказ об оставлении правого берега Дуная и снятии осады Силистрии.
Получив приказ об отступлении, многие военные отказывались этому верить.
— Как так отступать!? Через два часа Силистрия будет нашей! — возмущался генерал Хрулев, потребовавший подтверждения от начальника штаба Коцебу о подлинности полученного им приказа.
Снятие осады Силистрии моментально нашло отголосок в высокой дипломатии. Увидев, что Горчаков откровенно боится австрийских дивизий, Франц-Иосиф подписал с турецким султаном две конвенции. Согласно первой, Австрия получала право временно занять Албанию, Черногорию и Боснию, по условиям второй, австрийским войскам разрешалось занять Дунайские княжества. Буоль немедленно известил об этом Нессельроде, пригрозив началом боевых действий в случаи отказа очистить Валахию и Молдавию.
Вслед за ультиматумом Вены, в русскую столицу поступил ультиматум из Берлина, в котором тесть императора Николая извещал его о том, что не поддерживает действия австрийского императора. Прусский король очень испугался, что заняв Дунайские княжества, Австрия настолько усилится, что перестанет считаться с позицией Пруссии во Франкфуртском союзе.
Подобные действия Берлина были слишком запоздалыми, ибо с этого момента, события понеслись вниз подобно сказочному камню Сизифа и остановить их никто не мог.
Узнав о решении Горчакова отвести войска за реку Прут, Николай был вынужден молча наблюдать за его действиями. Первая часть Восточной войны была проиграна окончательно, исключительно из-за предательской позиции венского дома, который в июле месяце занял Дунайские княжества.
Казалось, что Европа добилась умиротворения России, и конфликт был исчерпан, но Париж и Лондон ничего не хотели слышать о мире. Наполеон и Виктория в один голос твердили, что русским нужно преподать крепкий урок на будущее и намеривались перенести боевые действия на русскую территорию.
При помощи своего флота союзники намеривались произвести десантирование на северное побережье Черного моря. Высаживаться в Одессе или устье Днестра, где находилась бывшая Дунайская армия французы и англичане отказались. Господа европейцы не были самоубийцами.
Десантироваться на кавказском побережье, несмотря на энергичные просьбы турок, они также не стали. Слишком длинен и опасен был путь в исконно русские земли, а имам Шамиль так и не смог поднять мощное восстание по ту сторону Кавказского хребта. Получив деньги и оружие, грозный горец потерпел поражение на подступах к Тифлису и был вынужден уйти в горы, зализывать раны.
Оставался только Крым, с главной базой русского флота на Черном море и объединенное командование остановило свой выбор на этом направлении. Крокодил изготовился нанести медведю новый удар, который должен был быть решающим в их схватке.
Весь июль, русский император получал одно неприятное известие за другим. Видя как хмуриться чело своего венценосного супруга, императрица Александра Федоровна пыталась всеми силами помочь и приободрить его.
В один из горестных дней, во время завтрака, она обратилась к мужу с необычной просьбой.
— Мне кажется, что после ранения Паскевича и неудачи Горчакова, тебе как никогда нужен верный и смелый человек, разбирающийся в военном деле. Я взяла смелость на себя и пригласила в Петербург Мишеля Ардатова. Он будет со дня на день, и я очень прошу тебя найти время принять его.
Столь неожиданное известие удивило и вместе с тем обрадовало императора. Талант ушедшего в отставку Ардатова был бы ему в помощь и Николай не стал пенять супруге, влезшей в его дела.
— Хорошо, дорогая. Скажи мне, когда он приедет, и я обязательно приму его — улыбнулся император и в знак признательности супруге, нежно сжал своей ладонью её маленькую руку.
На дворе стояло жаркое лето 1854 года, которое должно было решить, оставаться России могучей империей или превратиться в региональную державу.
Часть вторая
Глава I. Приватная беседа двух высоких персон.
Когда дежурный адъютант императора Николая I распахнул резные двери царского кабинета перед графом Михаилом Павловичем Ардатовым, званного во дворец по именному повелению, первое, что увидел перешагнувший порог гость, это как сильно сдал его старый друг. Их последняя встреча состоялась в 1848 году, когда соседнюю Австрийскую империю сотрясали раскаты венгерского мятежа. Тогда Николай точно так же, неожиданно вызвал своего старого боевого товарища к себе во дворец, что бы поговорить о сложном положении соседней монархии. Император очень ценил мнение Михаила Павловича. За все время своей службы, граф зарекомендовал себя, не только прекрасным и добросовестным исполнителем порученного ему дела, но и как человек, способный подать дельный совет в трудную минуту.
Последнее свидание двух старых соратников, правда, не принесло радости ни одной из сторон. Оценивая венгерские события, Ардатов был категорически настроен против оказания помощи венскому двору, резонно указывая императору, что Австрия всегда была тайным недоброжелателем России.
Поэтому Ардатов настойчиво рекомендовал государю воздержаться от посылки русских войск на помощь австрийскому императору Францу-Иосифу. Он советовал царю дождаться распада австрийской империи, что бы потом можно было свободно присоединить к землям империи Галицию и Молдавию. К сожалению, тогда государь всецело внимал речам и советам канцлера Нессельроде, который, тайно сочувствуя венскому двору, умело, играя на нелюбви императора к любым революциям, сумел уговорить его помочь своему августейшему соседу.
История со временем всё расставила на свои места, наглядно показав русскому царю, кто из его советников был прав. Получив имперскую корону из рук русского царя, Франц-Иосиф затаил огромную обиду, которую смог реализовать через четыре года, нанеся коварный удар в спину своему спасителю.
Когда русская Дунайская армия под командованием фельдмаршала Паскевича вторглась в Валахию и подошла к Дунаю в районе Рущука, венский двор выразил резкое несогласие с действиями Петербурга и пригрозил немедленной войной, если русский царь не пересмотрит своё решение. Одновременно с этим, аналогичное заявление прозвучало из уст прусского короля, на поддержку которого император Николай очень рассчитывал, надеясь на старые династические связи. Увы, расчеты русского царя на понимание и поддержку Вены и Берлина рухнули в одночасье подобно карточному домику. Никто из августейших соседей не собирался поддерживать укрепление России, видя в ней опаснейшего конкурента своим политическим планам.
Беда не приходит одна. И эту житейскую мудрость императору Николаю пришлось испытать на своём примере. Вслед за предательством соседей — должников выяснилось, что военная разведка в Париже работает из рук вон плохо. Полностью веря донесениям разведки,— что новый французский император Наполеон III не сможет в короткий срок создать боеспособную армию для противостояния действиям русских на востоке, и что военный союз между Англией и Францией невозможен,— царь с легким сердцем объявил войну Турции.
Каково же было его удивление, когда он узнал, что в Марселе готов к отправке в помощь Турции 40-тысячный корпус во главе маршалом Сен-Сиром, под знамена которого, англичане так же предоставили 20 тысяч своих солдат и весь свой флот. Союзнические войска вот-вот должны отправиться в плавание, конечной целью которых был Стамбул.
Это известие полностью хоронило все военные планы императора Николая. Воевать сразу против пятерых противников Россия не могла. Проведя за время своего царствования несколько успешных военных компаний, присоединив к империи новые земли на Дунае и Кавказе, наведя порядок внутри страны и за её пределами, Николай представлял новую войну с турками венцом своего долгого правления.
Придерживаясь теории о покровительстве русского царя над православными подданными турецкого султана, он искренне надеялся принести им свободу и сделать то, что не смогли сделать ни его венценосная бабка Екатерина II подарившая русским Крым, ни его брат Александр -победитель императора Наполеона. Объявляя туркам войну, Николай собирался занять Стамбул и получить контроль над Босфором и Дарданеллами, давнюю мечту России. Таковы были его честолюбивые планы, и они бы, несомненно, осуществились, если бы не предательство союзников.
Столкнувшись лицом с многочисленными врагами, Николай сделал единственно правильный шаг в этой ситуации. Он приказал Дунайской армии очистить земли Валахии и Молдовы и отойти за Прут и Дунай. Старый фельдмаршал Паскевич, получивший контузию от вражеского ядра и сдавший на время болезни пост командующего генералу Горчакову, полностью поддержал решение государя. Находясь на излечение в Гомеле, он настойчиво рекомендовал царю воздержаться от активных действий, предоставив право первого хода противнику с проведением активных контрмер.
Вот эти стратегические неудачи в начале войны, которые лишь немного скрасила победа Черноморского флота под Синопом, подобно ядовитой змее терзали сердце русского монарха и тем самым, неотвратимо укорачивали его земное пребывание. Сейчас Николай напоминал гордую и хищную птицу с перебитым крылом, которая еще способна защищать себя от врагов, но никогда уже не сможет подняться в синее небо.
— Нет у человека врага, страшнее, чем он сам. Ибо судит он себя куда более строго и беспощаднее, чем его недруги — подумал Ардатов, созерцая лик своего государя, троекратно лобзаясь.
— А что Михаил сильно я сдал? — спросил Николай, словно читая тайные мысли своего товарища — что скажешь?
— Скажу, что выглядишь ты хорошо для своих лет, но государственная ноша тяготит твои плечи и душу, государь — ответил граф присаживаясь на простой походный стул, который наглядно подчеркивал спартанскую обстановку кабинета русского правителя.
— Я не Александра Федоровна и в твоих комплиментах не нуждаюсь — сварливо произнес монарх, усаживаясь напротив Ардатова, сверля тревожным взглядом лицо своего собеседника — Ты уже просмотрел те бумаги, что я велел тебе приготовить сразу по приезду?
— Да, государь.
— И каков твой вердикт. Насколько плохи наши дела? Говори смело, не робей, ведь за все совершенные ошибки только я в ответе перед людьми и перед Богом — произнес Николай, пытливо глядя на собеседника, стремясь уловить на его лице чувство радости, за запоздалое признание его правоты. Однако лицо Ардатова ничуть не изменилось после услышанных им слов покаяния.
— Ты не виноват государь, ибо не может один человек полностью охватить всех дел такой державы как Россия. В опасном нынешнем положении я вижу вину твоих советчиков, что плохо исполнили свои обязанности перед тобой и Отчизной.
— Всё никак не можешь забыть Венгрию!? — гневно спросил Николай, и его лицо покрылось мелкими красными пятнами.
— Бог с тобой государь. Венгрия — дела давно минувших дней. И не стоит посыпать голову пеплом от упущенных возможностей. Я говорю о Дарданеллах и Босфоре. Послушайся ты тогда моряков и разреши высадку десанта на Босфор, положение было бы совсем иным. Константинополь был бы сейчас в наших руках, и корабли союзной эскадры не бороздили бы просторы Черного моря.
— Уж не хочешь ли сказать ты, что Нессельроде — враг нам, и все эти года я пригрел на своей груди ядовитую змею!?
— Полно, государь. У меня и в мыслях не было обвинять господина канцлера в измене в пользу иностранных государств. Он полностью предан тебе и душой и телом, но вот советы его, — Ардатов сделал паузу и, видя, что Николай не взрывается в негодовании, а внимательно слушает его, продолжил говорить.
— Вся беда Карла Васильевича состоит в том, что он свято верит в идею любви и мирного сосуществования между Россией и Европой. На доказательство этой идеи он тратит все свои силы, к чему упорно склоняет и тебя, государь. Однако вся история наших отношений с Европой свидетельствует, что она видит в нас лишь опаснейшего соседа, которого, для своей же пользы, нужно как можно сильнее ослабить путем очередного кровопускания. И для этого вполне сойдут и поляки, и турки, и шведы. Европа всегда видела в нас только одну угрозу. Вспомни, как отблагодарила она твоего брата, спасшего её от французского императора. Сразу, едва только Наполеон был сослан на Эльбу, "союзнички наши" заключили секретный договор против нас с недавно разбитым врагом. Если бы Буанопарте не вернулся и не переслал бы эти бумаги Александру Павловичу, неизвестно, что было бы дальше.
— Значить Нессельроде дурной советчик? — в голосе императора не было гнева, но звучала явная обида за своего канцлера.
— Нессельроде уперся носом в идею умиротворения Европы и не желает или не может видеть иного варианта сосуществования с нею, хотя вся история общения России с ней упрямо доказывает ошибочность взглядов господина канцлера. Сколько мы им добра сделали: Наполеона разбили, Венгрию привели к порядку, а они плюнули на нас и сейчас стоят против России единым фронтом, как пуговицы на парадном мундире, в два ряда.
От чего французы и англичане выставили против нас всего 60 тысяч человек, тогда как сам Буанопарт пригнал против нас 600 тысяч, и этого оказалось мало. Выходит, заранее знали, сволочи, что большую часть наших войск оттянут на себя австрийцы с пруссаками. Ох, знали, государь. Вот тебе и взаимопонимание среди монархов. С Европой конечно надо жить мирно, но при этом блюсти с ней свой интерес, всегда ставить свои нужды выше нужд чужих, а мы это делаем так редко, что по пальцам можно пересчитать.
Николай ничего не возразил Ардатову, поскольку веских аргументов в пользу позиции любимого им Нессельроде не было. Поерзав на жестком стуле, он вздохнул и, глядя в глаза собеседнику, спросил:
— Как я понял из твоих речей, ради исправления положения, ты будешь настаивать на отставке Нессельроде?
— Желательно да, но если он тебе так дорог, государь, пусть остается канцлером, но без права вмешательства в военные и иностранные дела на время войны. Иного решения, Ваше величество, я не вижу. Да и его не может быть. Если ты согласен с моими словами, то я готов изложить тебе свой план, если нет, то позволь откланяться. Слово за тобой.
