Находясь в полной уверенности, что Петропавловск на Камчатке у них почти в кармане, британские моряки не слишком торопились к его берегам. Плыли они не шатко ни валко что, в конечном счете, и причиной их поражения в этой кампании. Предупрежденный гавайским королем о намерениях англичан напасть на Камчатку, губернатор Петропавловска затребовал помощь и получил её перед самым прибытием вражеского флота.
Героическими усилиями гарнизона и жителей Петропавловска, были созданы оборонительные укрепления и береговые батареи, на которых разместили, часть пушек снятых с фрегата 'Аврора' и транспорта 'Диана'.
Объединенный флот противника появился у берегов Камчатки в самом конце августа, а 1 сентября англичане и французы предприняли штурм Петропавловска. Суть его заключалась в том, чтобы огнем с кораблей уничтожить береговые батареи закрывавшие вход в Авачинскую бухту и высадить на берег десант.
После ожесточенной перестрелки противник смог привести к молчанию две батареи и сразу после этого высадил десант. Французские солдаты смогли захватить Кладбищенскую батарею, но едва только они подняли над ней флаг, как фрегат 'Аврора' обрушил на них град ядер, нанеся им существенный ущерб.
Вместе с русскими ядрами, на голову французов обрушились и английские бомбы, которые британские комендоры выпустили по ним по ошибке. Все это вызвало такую сильную панику среди солдат противника, что когда брошенные губернатором Завойко в контратаку рота солдат и казаков приблизилась к батарее, французы в панике ретировались.
Повторно, Петропавловск подвергся атаке через четыре дня, после того как от американских матросов узнали о тропинке, по которой можно было обойти Никольскую сопку и захватить город ударом с тыла.
На расчистку дороги для десанта, англичане и французы бросили все свои силы и, несмотря на мужество и героизм защитников батареи Смертельной смогли заставить её замолчать. В общей сложности, на берег было отправлено около девятисот британских пехотинцев.
С развернутым знаменем, под барабанный бой они сошли на берег, поднялись на сопку и предприняли попытку захвата Петропавловска. Едва наблюдатели доложили генералу Завойко и том, что англичане взбираются по Никольской сопке, он снял с батарей, всех кого только можно было, добавил все имеющиеся у него резервы и триста пятьдесят человек устремились в контратаку.
Завязалась рукопашная схватка, в которой, несмотря на численный перевес, англичане были жестоко разбиты. Спасаясь от русских штыков, многие из гибралтарцев прыгали в обрывы высотой около тридцати метров и разбивались насмерть.
Действия пехотинцев были поддержаны огнем Озерной батареи, чьи залпы картечью сломили гордый дух сынов коварного Альбиона и обратили их в повальное бегство. Свыше четырехсот человек погибли у англичан в этот день, тогда как потери русских равнялись тридцати шести солдатам.
Вечером того же дня, видя крушение всех своих надежд по захвату Камчатки, объятый гнетущим предчувствием грядущего гнева адмиралтейства и бичевания со стороны британских журналистов, несчастный адмирал Прайс застрелился в своей каюте. Конечно, благородные британские моряки поспешили заявить своим французским союзникам и трагической случайности, но в неё никто не верил, так как это было неправдой.
Ещё раз позорную неудачу у берегов камчатки объединенные силы союзников потерпели летом следующего года, когда явились с большим количеством вымпелов для сатисфакции за прежнюю неудачу. К огромному разочарованию, на месте города они обнаружили пепелище, не позволяющее думать о возможности высадки в Авачинской губе.
По состоянию пепла, англичане определили, что русские совсем недавно покинули Петропавловск и бросились за ними в погоню. Русскую эскадру со всеми жителями и защитниками Петропавловска они настигли в заливе Де-Кастри. Пока разведчики ждали прибытия главных сил, под покровом темноты русские моряки выскользнули из бухты и отправились к Татарскому проливу на севере Сахалина.
Согласно тем картам, что имели британские и французские адмиралы, Сахалин не являлся островом, и объединенный флот союзников долгое время поджидал русские корабли у выхода из залива Де-Кастри. Только из газет, британское адмиралтейство узнало, что Сахалин — остров и русские корабли благополучно достигли устья Амура, где создали новый город-порт Николаевск.
Разразился грандиозный скандал. О нем британские журналисты еще долгое время напоминали лучшему флоту в мире, не в силах забыть и простить столь ужасный географический конфуз.
Не улыбалось счастье объединенным европейским силам и по другую сторону Тихого океана, в Аляске. Так и не сговорившись в цене с представителями лондонского Сити, первый лорд британского адмиралтейства не стал посылать английские корабли в набег на русские владения в Америке. Королевская казна посчитала невозможно организовывать столь дорогостоящую экспедицию ради обогащения несговорчивых купцов и банкиров.
Захват столицы Аляски города порта Ново-Архангельска, было поручено французам, которые подобно шакалам подбирали все, что плохо лежало. С этой целью, из объединенной эскадры, идущей на Камчатку, был выделен 26-пушечный французский корвет 'Тритон' с десантом на борту. Покинув перуанский порт Кальяо, он двинулся вдоль побережья на север, благополучно достиг берегов Мексики в районе Акапулько и после короткой передышки направился в залив Нутка острова Ванкувер.
Разрешение на заход в британские территориальные воды французского военного корабля было заранее отправлено генерал-губернатору Канады и 'Тритона' ждали с распростертыми объятьями. Противостоять боевому кораблю и двум батальонам пехоты, жители Ново-Архангельска, чья воинская сила не достигала сотни человек вряд ли могли.
Уничтожить все компанейские суда и разрушить до основания столицу Аляски, для французского корвета было делом одного двух дней. Ничто не могло спасти жемчужину Русскую Америку от вражеского порабощения, но Господь не допустил этого. Когда до Форта Виктория оставалось всего два дня пути, разразился страшный шторм погубивший 'Тритона' со всей командой и десантом на борту.
Лишь два человека, чудом достигли американского берега и поведали миру о печальной судьбе императорского корвета.
Гибель 'Тритона' нанесла непоправимый урон планам объединенной Европы. Падение Ново-Архангельска должно было вызвать восстание индейского племени тлинкитов длительное время воевавшего с русскими поселенцами, но каждый раз терпевшего поражение. Наученные прежним горьким опытом, индейские вожди не были вновь попытать воинское счастье в одиночку.
Единственный из вождей кто польстился на щедрые посулы агентов Гудзонской компании, был вождь Сломанное Перо, у которого были свои старые счеты с русскими. В обмен на порох и ружья он был готов напасть на редут Якутат находившийся к северу от столицы Русской Америки. Сил его племени вполне хватало для того, чтобы правиться с тридцатью пятью русскими и алеутами, составлявшими на этот момент гарнизон редута.
Чарли Захария очень надеялся, что захват Якутата славившегося своими бобровыми запасами подтолкнет к активным действиям других индейских вождей, но этим мечтам не суждено было сбыться. Среди индейцев нашлись 'доброжелатели', которые сообщили русским о тайных визитах к ним британского агента и губернатор Аляски Розенберг незамедлительно предпринял нужные контрмеры.
Он пригласил на празднование Ивана Купалы всех индейских вождей, в том числе и Сломанное Перо, пообещав им хорошие подарки. Подобная практика была широко известна вождям тлинкитов и ни у кого из них не вызвала подозрение. Почему не получить подарок ради сохранения мира между русскими и колошами.
Вожди действительно получили подарки за исключением Сломанного Пера. Он был арестован и посажен в крепостную тюрьму за драку, в которую его втянули несколько алеутов. Два десятка индейцев попытались под покровом темноты пробраться в крепость и освободить своего вождя, но часовые были начеку и вовремя подняли тревогу.
Нападение индейцев было отбито с большим для них уроном. Шесть человек было убито, трое ранено, а остальные разбежались. Сразу после нападения на крепость, Розенберг отправил в становище плененного вождя военную партию под командованием промысловика Новожилова. Хорошо знавший дорогу, Новожилов сумел скрытно подойти к становищу индейцев, захватить в нем Чарльза Захарию и при этом не пролив ни капли крови.
Схваченный шпион был доставлен в крепость и после недолгих разбирательств, по решению военно-полевого суда приговорен к смертной казни. Столь решительные меры, а также страх потерять торговые преференции удержали остальных вождей колошей от активных действий. Сам вождь Сломанное Перо, после долгих разбирательств был освобожден из-под стражи к концу осени, под честное слово не иметь никаких дел с британскими агентами.
Так бесславно закончился мощный удар крокодила, но и удар медведя не мог похвастаться особыми успехами.
Глава VI. Мы долго, молча, отступали.
Известие о начале боевых действий между Российской империей и Англии с Францией, должны были придать дополнительный импульс русским войскам, изрядно застоявшимся на Дунае под командованием Горчакова. Казалось, что дипломатические 'оковы' пали и теперь уже ничто не может остановить боевую поступь правнуков князя Олега идущих к стенам Царьграда, но ничего этого не произошло. Даже гневные упреки государя, написавшего Горчакову, что своими действиями губит боевой дух подчиненных ему войск, генерал ни на йоту не изменил свою тактику ведения войны.
Правда, получил сильный 'импульс' от царя командующий Дунайской армии решил все-таки предпринять некоторые действия для собственной реабилитации в глазах Николая, однако все закончилось ожидаемым конфузом.
Посчитав, что самый верный путь — это изгнание турок из Калафата генерал вознамерился лично возглавить этот поход. Уже был отдан приказ в войска, расписана тщательная диспозиция войск, но тут Горчакова поразили сильнейшие сомнения. Он, то отказывался от удара по противнику, то вновь признавал его целесообразность, то предлагал офицерам своего штаба высказать свое мнение и провести голосование.
Наличие в штабе главнокомандующего подобной атмосферы не могло привести к победе над врагом. Едва только русские полки ударили по врагу, как турки моментально обратились в повальное бегство. Момент для нанесения нового удара, который должен был привести к полному разгрому и уничтожению войск противника был благоприятнейший, но этого не произошло. Сначала прибывшие к месту сражения батальоны молча, не получая приказа к атаке смотрели на то, что творилось в рядах неприятеля, а когда турки пришли в себя, последовала команда на отступление.
Именно в этот день, среди русских солдат и офицеров окончательно умерла вера в победу над врагом, под командованием генерала Горчакова. Все как один, они говорили, что Горчаков по происхождению чистокровный русак, а ведет себя как истинный пруссак.
Правдивость этих слов полностью подтвердили дальнейшие действия командующего Дунайской армии. Все время до момента своей отставки он только и делал, что сдерживал боевые порывы генерала Хрулева и подполковника Тотлебена пытавшихся выбить турок с острова вблизи Силистрии и громивших огнем батарей позиции врага под Никополем.
Несмотря на то, что в обоих случаях русскому оружию сопутствовал успех и до полной победы оставался только один шаг, генерал не делал его, неизменно выговаривая им.
После очередного порции царского гнева, Горчаков, наконец, перестал топтаться на месте и отдал приказ о форсировании Дуная. Однако и тут, генерал не изменил себе. Местом вторжения на вражеский берег был выбран район дельты великой славянской реки, по той причине, что захват Добруджии не вызовет гнев австрийского императора.
Даже после того как русская армия под командованием генерала Лидерса успешно перешла через Дунай в районе Галада, Браилаа и Измаила. Удар русских войск был такой силы, что турки бежали, не смея оказывать им сопротивление в открытом бою.
Преследуя противника, русские солдаты заняли крепости Мачина, Тульчи, Исакчи. Возникал благоприятный момент для нанесения удара по Силистрии, чьи фортификационные укрепления ещё не были полностью возведены. Захвати русские эту крепость и путь на Балканы был бы открыт, но Горчаков упорно не желал одерживать побед. Ровно три недели, с ружьем у ноги, простояли русские полки, безучастно наблюдая за тем, как турки возводят свои оборонительные укрепления.
Горечь от откровенной трусости главнокомандующего, вылилась в солдатском фольклоре. Теперь, к почетному званию истинного пруссака, генерал Горчаков добавил почетное звание настоящего турка.
Говоря так, солдаты не знали все правды жизни. Михаила Дмитриевича сломали не турки, а французы и англичане. Стоило их кораблям появиться у Кюстнеджи, как генерала обуял панический страх перед возможностью возникновения большой войны с ведущими армиями Европы. Страх настолько парализовал душу Горчакова, что даже гнев государя не смог подвинуть его на действие.
Когда раздосадованный бездумным топтанием на Дунае, император снял Горчакова с поста главнокомандующего армии и назначил на его место фельдмаршала Паскевича, луч надежды вновь забрезжил в сердцах воинов Дунайской армии, но как оказалось ненадолго.
Светлейший князь, победитель турок и персов, усмиритель горцев и поляков, единственный полный кавалер орденов святого Георгия и Владимира, был серьезно болен. И болезнь эта заключалась не в теле семидесятилетнего полководца, а в его голове. Усыпанный званиями, деньгами, землями и поместьями, Иван Федорович из боевого, не страшащегося самого черта и смерти генерала, от упоминания имени которого бросало в дрожь турецкого главнокомандующего Омер-пашу, превратился в нерешительного царедворца.
Вместо того чтобы, как и прежде с блеском выполнять поставленные перед ним государем задачи, Паскевич стал выстраивать план боевых действий, который не должен был привести к дипломатическим осложнениям с соседями. При этом необходимо отметить, что сам государь его об этом не просил, справедливо полагая, что смелость и отвага убеленного сединами фельдмаршала помогут в реализации его честолюбивых замыслов.
Николай не стремился связать руки своему любимцу, которому при встрече, по приказу императора войска оказывали такие же почести как самому царю. Государь был искренне убежден, что старый воин совершит новое чудо на Балканах, как ранее его совершил фельдмаршал Дибич, но коварная болезнь прочно сковала руки Паскевичу.
Прибыв на Дунай, фельдмаршал резко изменил план ведения войны, ранее составленный им самим и отправленный на ознакомление царю. Паскевич отказался от наступления на Белград, мотивируя это тем, что появление русских солдат на Дунае в этом месте вызовет гнев австрийского императора и даст повод к началу войны между двумя империями.
Как не убеждал Хрулев фельдмаршала, в ошибочности принимаемого им решения, предсказывая незамедлительное выступление сербов, Паскевич был неумолим.
