Дальнейшая поездка прошла без приключений. Выйдя на нужной остановке, я растерянно покрутил головой. Смешно сказать: мало, очень мало прохожих. Я, значит, гуляю по ночам — и ничего. А вы — боитесь?
Впрочем, если быть честным до конца, не так уж и пуглив наш народ. Просто время такое: с работы и учебы все уже вернулись; из библиотек, от друзей — возвращения еще только предстоят.
Пока же — случайные прохожие не то что адреса мне не подсказали, но и косились, мягко говоря, с подозрением: кто такой будешь, мил человек? Отчего так интересуешься? Вообще-то я позаботился, чтобы обо мне осталось самое туманное воспоминание — но раз за разом ловить неодобрительные взгляды? Брр...
Ну, конечно, выручить меня мог только братец-студент. Эта братия в огне не горит и в воде не тонет! Попавшись в силки моей воли, юноша покаянно признался, как они с Петькой Булыгиным и Саней из соседнего дома курили анашу. Где взяли? Да Петька принес... Адрес? Назвал и адрес. Вот только идти сильно не хотел. Пришлось.
Петр Булыгин оказался дом. Как только он вышел на лестничную площадку, я отправил своего проводника домой, накрепко заблокировав в его голове события последних минут.
Петя оказался настоящим кладом. Честно хотел прикрыть своего знакомого, но в итоге не только сдал его со всеми потрохами, но и поехал указывать дорогу. С моего позволении, разумеется. Как ни крути, а быть сильным — приятно.
У нужной квартиры я прочистил Булыгину мозги и отправил назад. Незачем подставлять парня. Судя по фильмам, наркоторговцы подобного не прощают.
— ...Кто? — глухо спросили из-за металлической двери.
Будто в глазок не видит.
— Смоктуновский Иван Никифорович, участковый, — я продемо... попытался продем... Черт! В общем, не знаю, увидел он мои корочки или нет: что-то мешало мне взять его под контроль. Ширнулся уже поди. — От соседей снизу поступила жалоба, что вы их регулярно заливает.
— Это они заливают, а не я, — огрызнулись из-за двери.
— У людей вода по стене бежит. Что еще непонятно?! — я подпустил в голос раздражения. — Топите людей!
— Никого я не топлю. Врут они.
— Короче, так. Сейчас ты откроешь дверь. Я зайду, проверю, что да как. И будет ясно, врут или не врут. Мне тоже лишний раз бегать по домам неохота. Давай открывай. Или выламывать придется?
— Будете отвечать, — предупредили из квартиры. — Ордер у вас есть?
— Какой на хрен ордер? Что ты несешь?! Я что тебе, обыск устраивать буду? Не топишь — покажи ванну! Чего хвостом виляешь?
За дверью задумались.
— ...Ну? — не выдержал я.
— Соседей позовите. С ними — открою. А то я вас не знаю. Мало ли что. Вот с соседями — открою.
Ах, твою мать! В ярости я рванул дверь на себя. Она выгнулась, но — удержалась на месте.
В квартире сдавленно охнули и быстро-быстро засеменили подальше: бронежилет одеть, вертолет завести.
А я, как одержимый, ломал дверь. Уперся ногой в стену и гонял металлическую преграду туда-сюда. На разносившийся по подъезду гул здравомыслящие соседи предпочитали не реагировать. Время такое.
Когда между дверью и стеной образовалась щель, я просунул в нее пальцы. Действуя предплечьем, как рычагом, налег всем телом. Дверь открывалась медленно, протестующее скрежеща.
Утерев трудовой пот, я перевел дух и вернулся к прерванному занятию. Мама, пусти меня в штангисты!
Не получалось. Никак не получалось. Конечности тряслись от чрезмерных усилий. Неужели все зря? Не-ет, все получится! Тяжело дыша, я опустил ноющие руки, отступил назад — и резким, порывистым движением вырвал замок.
Чебуреки ждали? Чебуреки пришли!
Бабах! В руках хозяина квартиры дернулся, приподнимаясь вверх пистолет. Руки стрелка тряслись так, что попасть в меня, пусть даже с трехметрового расстояния было трудно.
Я даже не обиделся. Вынул опасную игрушку из слабеньких пальчиков, швырнул под трельяж. Потом сгреб хозяина за шиворот и поволок вглубь квартиры.
Парень оказался молодым — лет двадцати пяти. На левой щеке родинка. Волосы черные. Цвет лица — по-зимнему белоснежный. Страшилище, в общем.
Прости, хлопец, но времени на сантименты у меня нет. Пока не приехали ребята с дубинками, я должен с тобой закончить.
Сбегав на кухню, я выплеснул в его лицо стакан воды:
— Как звать?
— А?
— Звать как, говорю?!
— Дима... — пробормотал он, опуская взгляд на мои руки.
Чего он там увидел? Руки как руки.
— Где деньги?
— ...
— Дима, если ты сейчас же не отдашь деньги, я тебя убью. Вот этими пальцами, — я показал какими. — Сверну шею, как цыпленку... Понял меня?
Он затравленно кивнул.
— Давай бабки.
Не отрывая от моих кистей взгляда, он полез в ящик комода. Здесь отвлекся, заглянул внутрь и вытащил пачку скрепленных резинкой купюр. Опасаясь приближаться, бросил ее к моим ногам.
— Еще давай! — потребовал я, поддев ногой бумагу.
— Это все. У меня больше нету...
Ладно, живи — пока.
— Сколько здесь?
— Тысяч семь.
— И из-за этого ты людей на иглу сажаешь?! — изумился я.
Он промолчал. А что он мог ответить?
Глава 20
Пробуждение было чудесным. Кошмарных снов сегодня видеть не пришлось, что само по себе было неплохо. Самое время укрепить бастионы хорошего настроения, семью навестить. Насвистывая, я поднялся на ноги, стряхнул с одежды снег.
Как пусто и темно в голове... То есть, я хотел сказать, в окрестностях! До чего ж четко знает местная живность: к этом месту приближаться не стоит. Хоть бы суслик какой пробежал — все б веселее было. Эх, что удивляться, коли сам... Ну, не будем о грустном: я вообще-то домой собирался.
Как бодро признавался популярный певец, "ежедневно сорок две минуты под землей туда-сюда, сюда-туда". Словно про меня написано. Только ходьба меньше времени занимает, да и перемещаться приходится в основном среди заснеженных деревьев, но в целом — верно. Каждый вечер я исправно мотыляюсь до транспортной остановки.
А, впрочем, место выбрано отменное: природа вокруг, речка под боком, пляж. Сейчас, понятно, не сезон, а вот когда настанет лето... я мечтательно улыбнулся. Купаться, да загорать все любят. Вот только понежиться под теплым солнышком вряд ли удастся.
Да что со мной сегодня такое?! Прям день мировой скорби. Непорядок. Между прочим, я проснулся вполне счастливым. Таким и следует остаться!
Через час я жизнерадостно докладывал родителям о получении заработной платы. Вот только часть ее отдал новым друзьям — занимал.
— А что с милицией? — пробасил отец.
— А! Полный порядок: все утрясли, обо всем договорились. Можно жить спокойно.
— Правда, что ли? — неуверенно спросила Надя.
Я задержал на ней суровый взгляд:
— Я тебе когда-нибудь врал?
— Хм! — красноречиво сообщила сестренка.
— Ну... было дело. Зато сейчас — говорю правду.
— Мне-то откуда знать? Я — мысли читать не умею.
— Ладно, успокойся. Все нормально. Правда.
— Кеша, а когда тебя домой отпустят? — спросила мама.
— Трудно сказать. У меня график плотный: тренировка за тренировкой. Днем все по минутам расписано. Зато вечером я свободен. Часа на три. Потому что подъем у нас в шесть утра и, естественно, надо быть на перекличке.
— Ну, а ночью, ты можешь вернуться? — уточнил отец.
— Ну как... — предположив, что транспорт ходить не будет и до убежища придется добираться пешком, я назвал цифру. — Самое позднее в четыре часа утра.
— Ясно.
Батя помрачнел. Видно, понял, что забрать чадо из цепких лап ФСБ ему вряд ли удастся.
— А когда тебе удостоверение дадут? — нагло поинтересовалась Надька.
— Когда обучение закончу, — отрезал я. — Много будешь знать — скоро состаришься.
— Кеша, — укоризненно сказала мама.
— Ах, старушка я, старушка, — притворно вздохнула сестренка.
Вот егоза!
— Смотри, не рассыпься, — посоветовал я.
— Кешка!!
Мама рассердилась. Взглянув на нее, я предпочел замолчать.
— Как вы можете?!! Вы же родные брат и сестра! — ярилась мама. — Пришел на два часа — и уже грызетесь!
Не слушая далее, я поднял голову и подмигнул Наде. Она ответила веселой улыбкой. От мамы ничего не укрылось:
— Да что я вас воспитываю?! Взрослые уже: сами понимать должны!
Я решил оправдаться:
— Мы шутим, мам!
— Шутите...
Было видно, что мама ищет новые гневные слова. Бросила это вредное занятие, махнула рукой:
— Делайте что хотите. Я вам уже все сказала.
Пару секунд все сидели с умным выражением лица.
— Кеш, помоги мне с уравнением, — попросила вдруг Надя.
— А ты в школе чем занимаешься? Почему сама решить не можешь? — вкрадчиво поинтересовался папа.
— Почему сразу "чем занимаешься"? — обиделась дочка. — Просто голова сегодня не работает. Чуть что — сразу ругать. Даж не спросил ничего!
— Я и спросил, — заметил батя. Посчитав родительский долг выполненным, величаво развернулся к телевизору.
Я встал с дивана:
— Пошли.
Плотно прикрыв за мной дверь в комнату, Надя спросила:
— Кешка, ты что, наврал мне про... — она замялась.
Я протянул вперед руку:
— Потрогай.
Сестра неуверенно коснулась моей ладони:
— Холодная...
— Могу клыки показать.
Она замотала было головой, но одолеваемая любопытством, попросила все же:
— Покажи.
Я показал. Трудно, что ли?
Надя качнулась назад, побледнела. Тихо села на кровать.
— Что, таким я тебе не нравлюсь? — чувствуя давящий холод в груди, спросил я. Ожидая ответа, замер.
— Ке-ешка, — плаксиво протянула она.— Господи, что ж теперь делать?
— Ложиться и помирать! — раздраженно гаркнул я. — Что ты меня оплакиваешь, словно покойника?
Сестренка всхлипнула, вытерла слезы:
— Прости, я больше не буду.
— Случилось чего? — отворив дверь, в комнату заглянула мама. — Кеша, ты чего орешь?
— Ничего, мам, все нормально.
— Все нормально, мам, — подтвердила Надя. — Уравнение дурацкое. Но мы его решим, не беспокойся.
— Смотрите, время уже позднее — как бы соседи жаловаться не пришли, — предупредила родительница.
— Хорошо, мам, — сказала Надя.
— Прости, мам. Мы тихо будем, — пообещал я.
— Ну хорошо, — притворив дверь, мама оставила нас наедине.
— Гарик не появлялся? — спросил я.
— Не... Звонил разок, по-моему.
— Ясно...
— А где ты живешь? — поспешила прервать молчание сестра.
— Сплю, что ли?
Она нервно сглотнула:
— Ага.
— В снегу в парке. Зарываюсь и лежу до вечера.
Присев на кровать, я откинулся назад, оперся спиной о стену.
— Обрыдло, Надька. До того тошно иногда становится — жизни не рад. И то сказать — и в самом деле не живу. Просто существую — глупо, никчемно. Бессмысленно и никому не нужно. Одиноко. Не хочу я так.
Надя подвинулась ближе, обняла. Молча хлопала ресницами, пряча подозрительно блестевшие глаза.
— Уже думаю иной раз: не потому ли вампирами становятся — по духу, не по крови — что в людях одну гадость видят, злобу, ненависть? По себе знаю: накатит тоска — хочется... пусть не убить, но — ударить. Чтоб не так тяжело самому было. Боюсь я, Надька! Господи, как боюсь сорваться однажды!
Подняв руку, Надя несмело стала гладить меня по голове. Я вздохнул:
— Надь, ты не представляешь, как я хочу жить нормальной жизнью; спать дома — в нормальной кровати, а не рыться словно собака бродячая. Все бы отдал — и силу, и власть над людьми, — чтоб только жить как все.
— Кеш, ты по-прежнему мой брат, — мягко сказала Надя. — И мама радуется, когда ты приходишь.
— Знаю, — я осторожно провел пальцами по ее волосам.— Знаю, Надя. Спасибо.
Еще раз вздохнув, я мягко отстранил ее:
— Мне пора, Надюш.
— Куда? Все равно бродишь по городу до утра!
— Надь, ты прости. Я один хочу побыть.
— Давай я уйду из комнаты? Посидишь здесь.
— Нет. Спасибо. Я все же пойду.
— Вот упрямый! И куда?
— Посмотрим, — я поднялся. Она молча пошла за мной в прихожую.
Одевшись, обувшись, я выдавил-таки:
— Прости, Надь. Однажды я задержусь до утра, обещаю.
— Кеша, ты уходишь? — из зала показалась мать.
— Да, мам. Пока, — я щелкнул замком, намереваясь выйти на лестничную площадку.
— Когда ты теперь придешь?
— Не знаю, мам. На днях загляну. Пока.
Выходя, я оглянулся, помахал ладошкой. Надя ответила тем же. В уголках ее глаз снова заблестели слезы. Ну что такое — я не плачу, а она — ревет!
Зря я на нее все это вылил. Только расстроил. Но все же насколько тяжелей была бы жизнь без такого чуткого женского пола!
Предавшись размышлениям, я неторопливо брел по тротуару. Навстречу мне, уставившись в светящийся цифрами агрегат, шел незнакомый мужчина лет сорока. Проходя последние разделяющие нас метры, он смотрел уже только на меня. Приблизившись вплотную, произнес:
— Дроботецкий Сергей Викторович, институт паранормальных явлений при Российской академии наук. Можно с вами поговорить?
Глава 21
— Чего?
— Меня зовут Дроботецкий Сергей Викторович. Я сотрудник местного филиала паранормальных явлений при Российской академии наук. Хочу с вами поговорить.
— Ну, поговорите.
"Погода какая хорошая или вон птичка пролетела..."
— Ээ... Простите, как вас зовут?
— Иннокентий, а что?
— Очень приятно. Видите ли, Иннокентий, вот эта вещица — которую я держу в руках, не что иное, как новейший, пока еще секретный прибор для обнаружения различного рода энергетических аномалий. Вы не будете против, если мы поговорим у меня в машине?
— Без проблем, — ответил я.
Интересно, как на меня вышли?
Он развернулся, приглашающе взмахнул рукой:
— Идемте.
Гадая, во что мне посчастливилось вляпаться на сей раз, я подчинился. Ученый размашисто шагал впереди, поминутно оглядываясь и радостно вещая:
— Сейчас этот прибор проходит обкатку. Но я склонен ему доверять: наводку на вас дали и наши специалисты.
— Какие?
Сергей Витальевич поморщился, однако пояснил:
— Сотрудники нашего отделения. Как вы относитесь к таким вещам, как ясновидение, телепатия, телекинез?
Что такое телекинез, я не знал, но на всякий случай заявил:
— Положительно.
— Замечательно. Как раз подобными вещами мы и занимаемся. Честно говоря, сам я ничем особенным не владею, но некоторые наши ребята — настоящие гении. Они-то и указали на вас.
Пальцем, что ли? Не припомню, чтобы на меня пялились. Я, знаете ли, чувствую.
— Как это они на меня указали?
Новый знакомый вздрогнул, озадаченно покосился в мою сторону. Несмотря на мелькнувшее в глазах сомнение, ключи из кармана все-таки достал. Открыл дверцы стоявшей у тротуара "семерки", жестом предложил садиться в кабину. Я послушно полез в салон.
— Вы правда не догадываетесь? — спросил Дроботецкий, усаживаясь на водительское место.
— А зачем бы я спрашивал?
Он тихонько вздохнул и начал объяснять:
— Вы знаете, что такое аура человека?
— Ну... в общих чертах.
— Угу. Если упрощенно, аура — это энергоинформационное поле, находящееся внутри и возле физического тела человека. Образуется благодаря различным тонким телам индивида. По ауре можно определить характер человека, его здоровье, наклонности. Пока понятно?
