Другая ветвь

Через две недели или около того вся Картахена вышла из-под контроля. На планете бушевало народное движение с г-ном Джайлзом во главе, а имперская полиция сидела тихо, забаррикадировавшись в своих участках, и боялась высунуться. Потому что поначалу полицейские попытались вмешаться, и тут выяснилось: оружейники Картахены, изготавливая свою продукцию, не обидели оружием и себя самих.

В первых числах ноября о мятеже на Картахене доложили Ройенталю; он послал разбираться в ситуации Альфреда Грильпарцера — уж очень тот рвался в дело.

Но Грильпарцер не справился. Разговаривать с ним Картахена не пожелала. Там уже кричали о свержении имперской власти и о восстановлении милой сердцу демократии. Грильпарцер попытался высадить десант. С планеты огрызнулись зенитные орудия. Адмирал потерял голову, впал в ярость и приказал бомбить планету.

Известие о бомбардировке облетело Новые земли со скоростью лесного пожара, и вслед за Картахеной вспыхнули еще полдесятка обнищавших промышленных планет. А с верфей Альмансора поднялся недовооруженный, но все равно крайне опасный повстанческий флот. Среди рабочих нашлось достаточно бывших военных, чтобы управлять кораблями.

У них не было толкового полководца, но это, как говорится, дело наживное.

Флот-адмирал Ройенталь произнес несколько энергичных фраз в адрес идиота Грильпарцера — кажется, он грозил ему трибуналом и расстрелом, — и вылетел разбираться с восставшими лично.

Уже перед самым отлетом его перехватил звонок Миттельмайера. Военный министр намеревался поговорить с другом о малыше Феликсе-Мордреде, но разговор по понятным причинам сразу пошел совсем в другой плоскости.

— Нет, не надо пока никого больше присылать, я справлюсь, — сказал Оскар фон Ройенталь Вольфгангу Миттельмайеру. — Будь наготове, но не слишком дергайся. Это всего лишь взбунтовавшиеся рабочие, а не Ян Вэньли. Не волнуйся.

И его флот ушел в направлении Альмансора.

-0-

Безвременье. Вечер

Зиг.

Пока был жив его величество, она только и позволяла себе, что взглядывать на Зига из-под ресниц, а когда заговаривала — получалось про брата. Ее брата они любили оба, о чем еще им и разговаривать? совершенно не о чем. И она взяла с него обещание... не потому ли, что надеялась — если он будет всегда заботиться о ее брате, они всегда будут приходить к ней вместе... и она будет видеться с Зигом, пусть мельком, пусть редко. Нет, сама-то она была уверена — что это ради брата, у него слишком трудный характер, и он не умеет сходиться с людьми, только ослеплять их — но Зиг смотрел на него не щурясь, видел его насквозь и понимал до донышка. И даже на ледяной вершине этого мира Зиг был бы для него теплом, поддержкой и совестью. Своей-то, честно говоря, у брата было маловато.

Но не вышло. На вершину ее брат пришел один.

Зиг погиб, а она...

Она оставила брата одного в темноте, которой он когда-то так боялся. Нет-нет, на самом деле темноты не было — был слепящий свет, и этим светом был он сам. Но она знала, как ему темно, и все-таки ушла.

Это было больно. Наверное, ему было еще больнее. Но она поступила правильно.

Только вспоминать об этом...

...Звяканье спиц умолкло, руки замерли и опустились. Она невидящими глазами смотрит на свое вязанье и не замечает, что сбилась в узоре. Когда увидит... придется распускать целый ряд.

-31-

Флот-адмирал Ян Вэньли каждое утро проверял почту, надеясь обнаружить официальный конверт с печатями — ответ на прошение об отставке, поданное по всей форме еще в начале октября. Конверта все не было. А мистер Хван, президент Баалатской автономии, ловко уклонялся от прямого разговора на эту тему.

Наконец Ян не выдержал и решился идти к Хвану за ответом.

Пусть скажет уже что-нибудь конкретное, глядя мне в глаза, — думал он, завязывая галстук перед зеркалом и пытаясь одновременно состроить решительную и непреклонную физиономию. Получалось как-то неубедительно. Адмирал нахмурил брови и скривил рот. Да, так получше...

Загудел комм.

Ян машинально хлопнул по клавише приема, совершенно забыв о выражении своего лица. На экране появилась миссис Кармоди, глава президентского секретариата.

— Что с вами, ваше превосходительство, вы нездоровы? — спросила она, неодобрительно поджав губы.

Ян растерялся и пробормотал, что нет, ничего... и отрепетированная грозная мина, разумеется, пропала впустую.

— Рада за вас, — сказала миссис Кармоди кислым тоном. — Чрезвычайное совещание, сэр.

Дальше следовал официальный текст. Где и когда. Без пояснений, в чем дело.

— Ойёй... — пробормотал флот-адмирал, выключая комм. — Я как чуял. Вот и собрался уже...

Что могло стрястись? В автономии до сих пор было относительно спокойно. Разумеется, шумели политики, митинговали граждане, на Пальмленде началась забастовка, а на сельскохозяйственной Морабеле проснулся вулкан, но все эти неприятности, безусловно требующие внимания, тем не менее не из разряда чрезвычайных, требующих срочного созыва кабинета. Что-то внешнее, за пределами Баалатской кастрюли? А вот это возможно.

— Картахена или Альмансор? — спросил сам себя флот-адмирал, входя в зал заседаний.

— Оба, — вздохнул мистер Черни, министр внешних сношений. — Добрый день, адмирал... если его можно считать добрым.

— Здравствуйте, — кивнул Ян Вэньли. — Так, значит, у них началось.

Черни вздохнул еще тяжелее.

— Не очень понял, при чем здесь мы, — сказал он, — но мистер президент явно считает, что это нас касается, и близко.

Разумеется, — подумал Ян. — Еще как близко. От Альмансора до окраин нашей системы рукой подать, и если они размахивают демократическими лозунгами... а они наверняка именно ими и размахивают... и рассчитывают втянуть нас в драку на своей стороне... а мы не можем не то что вмешаться — мы не можем даже не вмешиваться молча. Это же повод прихлопнуть нас вовсе, как источник главной нестабильности, и если нас раскатают заодно с этими ребятами, никто не осудит господина губернатора. Он будет прав...

— Господа, — президент Баалатской автономии постучал авторучкой по графину с водой. — Прошу внимания. Обстановка крайне опасная...

Ну да, Картахена, и Альмансор, и Борунд, и еще несколько окраинных планет. И имперский губернатор, флот-адмирал Ройенталь, уже ведет туда двадцатитысячный флот. И прибудет к концу следующей недели. И Баалатская автономия должна не только выразить верноподданические чувства, но и подкрепить их делом. Лучше всего — успев до того, как придут официальные директивы, которые могут нам не понравиться.

— Министр внешних сношений, вашему ведомству — подготовить документы. Мы должны отрапортовать о своих действиях прежде, чем нас спросят. Тогда мы сможем играть по своим правилам, а не по тем, которые нам навяжут. Главнокомандующий... сколько вам нужно времени, чтобы раскочегарить ваш замороженный флот?

— К первому декабря мы можем выдвинуться на позиции, — нехотя ответил главнокомандующий. — Мы встанем здесь... надеюсь, этого хватит.

Отгородить собой наши территории от бунтующих территорий Новых земель, не высовываясь за пределы автономии. Если правильно подать этот маневр администрации Ройенталя, может быть, этого действительно хватит. Мы не поддерживаем бунтовщиков и готовы препятствовать их кораблям, буде они попытаются уйти под наше крыло. И одновременно — не провозглашая этого вслух, разумеется, но г-н Ройенталь прекрасно прочитает смысл, — у границ демократической автономии стоит лично Ян Вэньли. Не стоит соваться. Не надо.

Мы не вмешиваемся, и мы верны договоренностям, достигнутым на Эль-Фасиле. Мы — добропорядочная автономия в составе Империи. Нас не за что карать. Мы не бунтуем.

А что покарать нас будет трудновато... так ведь не за что же, правда?

Президент кивнул.

— К первому числу — в самый раз. По моим сведениям, губернатор доберется туда не раньше. Хорошо. Теперь министр труда...

И пошел разговор о проблемных территориях — но уже гораздо спокойнее.

Адмирал Ян спасет нас, как всегда.

Работаем дальше...

-0-

Безвременье. Вечер

Когда умер отец, она горевала — но не слишком долго. Брат и вовсе не горевал, он не помнил хорошего, очень уж был мал, когда умерла мама. А плохое помнил... он это умел — помнить плохое. При маме отец не был таким, каким стал после ее смерти — угрюмым, вечно пьяным, циничным. Брат не помнил снисходительного, хотя и не слишком внимательного отца, небрежно трепавшего его по волосам, не умевшего разговаривать с маленькими детьми, но умевшего улыбаться. И тогда отец старался быть ласковым, иногда это получалось. И — он любил маму. Наверное, это главное. Когда он умер — он просто наконец ушел туда, где мама ждала его столько лет.

Когда умер его величество, она горевала тоже — она была привязана к нему. Что бы ни думал ее брат, его величество был хорошим человеком, и его смерть была для нее ударом... еще и потому, что она чувствовала себя виноватой. Последние годы, проведенные с ним, она мечтала о другом человеке — и ничего не могла с собой поделать. Его величество не знал... она надеялась, что он не знал — она всегда была с ним ровной, теплой, но чуть отстраненной, и поведение ее нисколько не изменилось с того дня, когда она неожиданно для себя разглядела Зига, и сердце защемило от незнакомого чувства. Может быть, он догадывался о чем-то — но ни разу не дал ей этого понять.

Потеряв его, она потеряла многое... и речь вовсе не о положении при дворе и всевозможных выгодах, которые никогда не были ей интересны.

Но о его величестве она тоже горевала недолго — потому что обрушилось другое горе, и под его тяжестью всякое прочее просто выцвело и увяло... она умерла тогда, хоть и осталась жива.

Мир снаружи скукожился, и звезды погасли, и она едва дотянула по ледяному холоду до этого зеленого острова за стеклянной стеной — и сжалась в комок под его листьями, беззвучно воя.

Когда умер Зиг.

-32-

Ну что ж, прошлый раз мы прожили на Хайнессене три месяца. В этот раз — чуть дольше. Если с каждым годом этот срок будет увеличиваться... лет через двадцать окажется, что мы наконец живем в столице полный год. Может быть, его даже отпустят в отставку по этому случаю.

— Хотел бы я, чтобы ты осталась дома, — сказал адмирал Ян.

— Даже не думай, дорогой, — ответила его жена, аккуратно складывая форменные рубашки. — Я твой адьютант, и я иду с тобой.

— Конечно, милая. Но я хотел бы... сражений не предвидится, мы просто показываем бицепсы. Постоим у границ, поскучаем, потом вернемся.

— Разумеется. И будете висеть там несколько месяцев, а мне все это время тут сидеть и глядеть на звезды? Ну уж нет.

— Я и не сомневался, — вздохнул адмирал. — Просто...

Просто он опасается, что стрелять все-таки придется. Но говорить об этом мы не будем. Зачем?

— Эй, — сказала она. Положила на стол стопку рубашек и подошла к дивану. Села рядом, обняла, прижалась. — Ты же знаешь. Я с тобой.

Ему не нравится обстановка, ему не нравится этот поход, а особенно ему не нравится роль, которую придется поневоле играть. На восставших планетах поднято знамя, за которое он воевал столько лет. И если ему придется во имя сохранения демократии в Баалатской автономии стрелять в другую демократию... ради "ручной" — в "дикую"... Он выполнит приказ, но чего ему это будет стоить... Не говоря уж о том, что ему это позже припомнят. Непременно.

И даже примерно можно предсказать, кто припомнит первым.

— Я с тобой, — повторила она.

Сидели, обнявшись, голова к голове. Пока мы вместе...

Время шло.

Потом оно вовсе вышло.

-0-

Безвременье. Вечер

После смерти его величества она еще некоторое время оставалась в своем маленьком дворце — но собиралась как можно быстрее оттуда съехать. Наводила справки через подруг — искала себе жилье где-нибудь в пригороде. Тогда же ей сообщили и об этой лесной вилле, и она подумала — хорошо бы, но далеко от города, брату... и Зигу... им трудновато будет ее навещать.

Брат хотел снять дом для них — всех троих — вместе. Конечно, на это нельзя было соглашаться. Они давно не дети. Она с братом — могла бы... но по размышлении — не хотела бы. Она с Зигом... если бы он он понял, что она не только допускает такую мысль — она ничего лучшего и не желала бы... Они могли бы пожениться, наверное. Она, бывшая любовница старика, сомнительная пара для блестящего офицера — но для простолюдина фантастическая партия, графиня... Даже его родители, поджав губы, приняли бы этот брак, и закрыли бы глаза на то, что невеста старше жениха на пять лет... Она не мечтала об этом, просто иногда ей казалось — может быть, когда-нибудь...

Глупо... но это из тех воспоминаний, которые хочется подержать в горсти. Хотя бы немного.

Чтобы не вспоминать дальше.

-33-

В восемь утра его величество был не только уже на ногах, но и совершенно готов к выходу. Сегодня была намечена поездка на строительство Зангеринской ГЭС. С одной стороны, императору хотелось посмотреть на то, как возводят плотину, с другой — по дороге предполагалось обсудить с премьер-министром Бруно Сильвербергом ряд животрепещущих экономических вопросов. Волнения по окраинам Новых Земель застали в работе ряд законопроектов, направленных именно на то, чтобы избежать подобных волнений — и дело следовало по возможности форсировать.

Кроме того, его величество просто не мог усидеть на месте. Здоровье его последнее время было настолько хорошо, что доктора осторожно высказывали предположение об окончательной победе над болезнью. Как и всякого здорового молодого человека в возрасте чуть за двадцать, императора переполняла энергия, жаждавшая выхода. Ему казалось, что столько неуемной энергии у него в жизни еще вовсе не было — потому что впервые в жизни у Райнхарда фон Лоэнграмма возникли взаимоотношения с девушкой, и он ничегошеньки в них не понимал.

После той самой ночи он то летал от восторга, то падал с размаху на камни — так ему казалось. Она была так нежна тогда... а потом не захотела с ним разговаривать, как такое вышло? Он сразу предложил ей руку, сердце и трон; она испуганно заморгала, ответила что-то невнятное — в любом случае это было не "да". Вот тогда он ударился о камень в первый раз. Потом он немного подумал и понял, что это было и не "нет". Она бормотала странное — но все-таки не категорический отказ. Он почувствовал крылья за спиной и ветер в ушах. Но она уклонялась от встреч и даже перестала ходить на работу — и приподнятое настроение улетучилось. Пришлось требовать объяснений — и она так смотрела на него, отвечая, что не понимает ни его чувств, ни тем более своих... Крылышки затрепетали снова. Обнадеженный, он снова спросил ее: так может, вы выйдете за меня замуж, фройляйн? Она покраснела и выпалила "нет, нет!" — и он всем телом грянул об скальную стену.

Так оно и продолжалось. И ведь не сделаешь вид, будто ничего не произошло. И — если совсем уж честно — хочется, чтобы это происходило и дальше... лучше об этом не думать, пока она не отвечает "да". Но попробуй тут не думать!