Сели мы в пригороде. На стекло: местность была песчаной. Я оглянулся, но не увидел город. Да, скорее всего, уже и города никакого не было. Здесь тоже здания оплавило со стороны светочастотного. Соседний забор был похож основательностью на тюремный, он принял на себя большую часть акустического удара и выглядел соответственно: поверженные дозорные вышки лежали, по-бабьи раскинув длинные ноги.
Над нами кружили две спецоновские эмки, но садиться не спешили. Замеры, наверное, делали. Но наземные военные уже повылазили из своих дыр. Хмурые парни без нашивок выгоняли из подвалов местных, заставляли их стаскивать в кучу трупы. Наши зэки им помочь пока не могли — шок плюс тепловой шок. На ногах стоял я, оба пилота и один из полисов, крепкий оказался. Он сделал шаг ко мне, оступился на скользкой, оплавленной земле и упал к ней в объятья. Сглазил я его, что ли?
Напротив росла гора трупов. Тела — обожженные, искореженные, смятые и изломанные. Я выхватил острые лопатки и поджатые ноги. Сердце повисло. Перевернул... Нет, это был не Лерон.
И тут закапало вдруг, без туч и ветра, прямо с бурого, предзакатного неба. Я подставил было лицо, но его, и без того изъеденное потом, защипало, словно сверху лилась кислота. Дезактивацию начали, гады. Прямо со статистами. Вот тебе и медпомощь... Я натянул на голову робу и, задрав трикотажную майку, стал обтирать пылающую морду. Майка почернела: такой я был грязный. И посинела тоже. Я потер левый висок, потом, для верности, прошелся по нему тыльной стороной ладони и долго ее разглядывал. Краска была ядовито-синяя, цвет в цвет той, что идет штрафникам на татуировки.
10. История десятая. 'Слишком большой, чтобы...'
Из дневниковых записей пилота Агжея Верена.
Абэсверт, Мах-ми
— Бак пафшкииц! Щамурафц! (Этот Бак, да он же сумасшедший!)
Я слушал и наслаждался. Пфайфики прозвали меня Бак, что по-ихнему означало — большой. И это не только за рост. Я вообще оказался слишком 'большим' для здешних гуманоидов, потому что нес в себе много чужого и непонятного.
До моего появления на астероиде пфайфиков жизнь текла по бинарному принципу: есть топливо — бери, нет топлива — отваливай.
И тут нарисовался я.
— Топлива нет! — заранее просигналили мне со старенькой, покореженной метеоритами базы.
— Ну и ладно, — сказал я и стал заходить на посадку.
— Топлива нет! — думая, что человекообразный плохо понимает стандарт, пфайфик стал показывать мне отсутствие горючки жестами.
Я энергично кивнул ему пару раз и... сел.
Сел против неписаных местных правил. Но и стрелять в меня пфайфики не решились: топлива-то не завезли, а значит — и защищать нечего.
В обшарпанной проржавевшей забегаловке ко мне тут же подошел один, самый смелый, и, косясь на трех других, подпирающих головами сделанную под человека стойку, спросил на стандарте (их чириканье я понимал с большой натяжкой):
— Топливо ждать будешь?
— Нет, — сказал я и стал пить авт — местное слабоалкогольное пойло.
Пфайфик онемел. Удлинившимися от удивления глазами он влез, практически, в мою кружку, а пальцы сложил коробочкой, словно изготовился молиться.
Я пил.
— Так не будешь ждать топливо? — переспросил пфайфик, очумело таращась на меня.
— Не буду, — согласился я, равнодушно глядя, как мой зеленокожий собеседник бочком, точно краб, пятится к своим.
Конечно, на астероиде сейчас только и разговоров, что о моей персоне. Но передатчик тут маломощный, и дальше информация не уйдет.
Горючка меня действительно не интересовала. И то, что я официально числился штрафником, никак не мешало работать непосредственно на Мериса. А Мерис велел на недельку сдохнуть. Ну я и сдох.
Какой-то хороший, наверное, парень валялся сейчас под обломками рефлекторной башни с моим личным браслетом на руке. (Маячок из плеча я тоже на всякий случай вырезал — дохнуть, так дохнуть).
Выпил за этого безымянного парня, по весу похожего на экзотианца (больше о нем ничего нельзя было сказать с уверенностью — слишком обгорел). Щас он еще полежит, бедняга, денька три. Потом его откопает Келли, он видел, куда я его сунул. Потом сочинят рапорт. Потом пошлют в Главное управление армады материалы для генетического анализа. Потом потеряют их по дороге, война же. Родители получат армейскую пенсию за 'пропавшего без вести', и будет им, наконец, от меня, беспутного, хоть какая-то польза.
А может, Келли и пять дней промаринует 'меня' в развалинах — лето не самое ядреное в центральной части третьего континента Мах-ми. Нет, как ни крути — неделя. И неделю я должен пропить. На то она и 'неделя', чтобы ничего не делать.
Тоска-то какая, Беспамятные боги!
Нужно было пить, чтобы не думать. Не думать о том, что будет дальше. Не думать о смерти Дьюпа. Она все еще была со мной, когда я останавливался. Стоит замереть и умирание нащупывает в тебе родные корни. И ты снова набираешь скорость, бросаешься в зону Метью, без навигации, без расчетов, вперед, в безвременье, чтобы и мысли не смогли догнать тебя. Но нет ничего быстрее мыслей.
Зря меня после истории с расстрелом террористов кинули в штрафбат. Это был тактический проигрыш военного министерства. Меня нужно было сразу вешать. Зачем пытаться переиграть Мериса в его же фантики? Уже через три месяца из штрафбата меня перевели в группу зачистки, в подразделение смертников, которое документально еще существовало, а на деле — практически нет. Потом с уголовниками я оказался на Мах-ми, где шли уличные бои, 'сливы', биоэвакуация... Самая подходящая обстановка, чтобы тихо стать безымянным куском мяса.
Мерис подтянул на Мах-ми Келли, который временно командовал нашей ЭМ-17, и теперь оставалось всего лишь тихо похоронить бывшего капитана Верена и зачислить к Келли какого-нибудь другого двухметрового болвана. Вот этого самого Бака, например. Нужно-то всего лишь недельку подождать.
Мерис предполагал нанять меня тут же, на Мах-ми. В таких случаях предельная наглость снимает все подозрения. Моей задачей было — отсидеться на астероиде, а потом свалиться на голову Келли.
Пояс астероидов, окружающий Мах-ми, мало пострадал от обстрела. Да здесь и до нас было спокойнее некуда. Мах-ми — это тебе не приграничный наногигант Аннхелл, где только ленивый не играет в политику. Тут ловить нечего. Ни высоких технологий, ни сырьевых ресурсов, ни особенных культурных ценностей.
Мах-ми — исконно экзотианская территория, но население преимущественно 'наше'. Так сложилось. И южное крыло армады слопало этот маленький мир, даже ни разу не икнув.
Особого сражения за Мах-ми, кстати, не было. Экзотианские корабли отступили к Гране, там есть что защищать — урановые рудники, серебро и палладий. А вот на грунте нам повоевать пришлось: часть населения небезуспешно оборонялась. Плюс мародеры, которым все равно, кого грабить. Ну и наши головотяпы.
Я взял еще кружку авта. Какой вообще бандак придумал такой слабый, никчемный алкоголь? Утопиться ж проще, чем напиться!
Напиться я безуспешно пытался двое суток. На третьи уснул и проспал часов десять. Когда проснулся, выяснил, что пфайфики освоились с моим телом и почитают его за мебель. Возле головы лежала какая-то рекламная снедь, строем стояли полные кружки... Похоже, я украшал своей персоной местное заведение и привлекал посетителей.
Астероид тряхнуло. То ли садился корабль, то ли... Тряхнуло снова, и других 'то ли' не осталось. Садился корабль. Судя по вибрации — не самый маленький. Топливо привезли? Я зевнул. Пфайфики уже не замечали меня особо — привыкли. На вибрацию они тоже не отреагировали, значит, посадка была делом ожидаемым и банальным. Точно — топливо. Теперь пфайфики начнут продавать его мелким леталам, типа меня, которые крутятся в системе, выживая спекуляцией и контрабандой, купят себе немного кислорода. Ну и я, может, как-нибудь убью тут шесть, ой, нет — семь дней.
Я еще раз зевнул. Чуть челюсть не вывернул.
В обжитый мною бар вошел пилот с новоприбывшего корабля. Похоже, гуманоид — рост, телосложение и все такое. Лицо закрывал шлем — за двойным шлюзом дверей воздуха не было.
Шлем аккуратно лег на стойку...
Человек. Совсем молодой парень. Наверное, в космосе начал пахать, как я на ферме — сначала за пульт, потом в школу. Хорошая осанка, ровная походка. В движениях что-то экзотианское, но костяк средний. Полукровка? Пфайфики защебетали с ним по-своему. Какой-то — я их не различал — показал на меня. Парень обернулся. Странные у него были глаза. Длинные, теплые, похожие на серебряных рыбок. Мне как-то не попадались такие раньше.
Он сел за соседний столик. Я кивнул, предлагая поделиться своим кружечным изобилием. Он по экзотиански склонил голову набок, отказываясь. Точно — полукровка. Тонкие черты, темно-рыжие волосы. Красавец. Бабы от него, поди, без ума.
Мой собственный опыт общения с противоположным полом все еще бродил вокруг борделя. Я никогда не знал, о чем с дамами можно говорить, чего от них особенного хотеть и все прочее. Моя мать... Я не был любимым сыном. Им был мой старший брат Брен. Родных сестер не случилось. Погодки двоюродные росли слишком девочками и сторонились мальчишек. Мы с Бреном подглядывали за их глупыми играми.
Я помотал тяжелой ото сна башкой, и полукровка нервно оглянулся. Война и гражданским психику попортила...
Надо пойти размяться хоть как-то, а то уже задница приросла к стулу.
Я полез наверх по ржавой лестнице — в барах такого типа автоматически предполагается зал для отдыха.
Зал нашелся. Пустой. И из всех развлечений досталась мне родная физкультура. Хорошо хоть пфайфики не видели, каким способом я перевожу кислород. Вот бы оскорбились.
Я увлекся. Вернее, слышал мерный скрип лестницы и видел проекцию одинокой человеческой фигуры на экранчике спецбраслета, но не отреагировал — это же не личное помещение. Да и кто мог закашлять за моей спиной, если не новоприбывший пилот?
— Чего тебе? — спросил я, не оборачиваясь: так скрутился растяжкой, что фиг обернешься.
— Мне стрелок нужен. Ты, часом, не стрелок?
Голос мягкий, приятный.
Я продолжал растяжку, размышляя, надо ли мне вообще с кем бы то ни было разговаривать? Но мысль о семи днях на астероиде победила. Разговор — тоже развлечение.
— Я часом занят. Сильно.
Полукровка недоверчиво хмыкнул. Видно, пфайфики уже рассказали, как 'сильно' занят их гость. Однако комментировать я не собирался.
Он подождал.
— Могу заплатить горючим.
Я, наконец, выпутался из своего узла и развернулся к нему.
А парень-то озабочен: глаза-рыбки прищурены, под ними залегли тени, красивый рот кривится. В полутьме бара я этого не заметил, но тут он встал в аккурат под 'лампочкой'.
— Я не на стандарте сказал? — спросил с ма-ленькой угрозой в голосе (большая моему росту не полагалась). — Я занят. И деньги мне не нужны.
Полукровка круто развернулся и затопал вниз по лестнице. А мне сразу расхотелось заниматься — тоска встала перед глазами во всей своей зеленой красе.
— Эй, ты, — сказал я в удаляющуюся спину. — На сколько дней тебе нужен стрелок?
Он остановился. Кажется, вздохнул — лопатки дернулись. Снова полез вверх.
Я еще раз смерил его взглядом — нет, не экзотианец, но что же в нем не так?
Парень хмуро смотрел на меня, прикидывая что-то.
— Дня на два, — буркнул он, наконец. — Ну, может, на три.
— Ну, если только на три, — усмехнулся я. И спросил в лоб. — Ты кого собрался убить?
Секунды две полукровка непонимающе хлопал глазами, потом на скулах у него проступили пятна, и он схватился за сенсор.
'Майстер-34' был укреплен у него на голени. Это же надо согнуться, правильно положить ладонь, чтобы разблокировалось крепление...
Через две третьих секунды я сидел на этом чудике. Мне было весело — оружие парень вытащить так и не успел.
Да, мне было именно весело. Лерон вынес мне мозг своим спасательством. И смех немного защищал меня от меня же. Иначе бы уже наспасался. Дураков кругом паслось как никогда много. Но этот мне еще и приглянулся чем-то. Хотя... скука тоже имеет право голоса.
Я встал с полукровки. Как-то неловко оказалось на нем сидеть. Потом скрестил руки и, улыбаясь, наблюдал: вот он подскакивает, выхватывает-таки тяжеловатое для его руки оружие... Тем более, сенсорное вполне можно было подобрать и полегче.
От неловких движений полукровки маячок бионаведения 'майстера' сдвинулся. Забавно. Сенсором со сбитой наводкой лучше просто махать — больше шансов, что попадешь хоть куда-то.
Однако парень разочаровал — не стал стрелять в мою ухмыляющуюся рожу. С интеллектом у него, к сожалению, все оказалось в норме. Где он найдет здесь другого стрелка? То, что мы сошлись — уже редкая удача. А на Мах-ми стоят части регулярной армии и спецона, там ему вообще ничего не светит. Кроме виселицы. В целях экономии энергии. Там не будут долго разбираться: полукровка он или нет.
Я зевнул. И, обогнув парня, пошел к лестнице.
С полдороги окликнул:
— Пошли, что ли, наниматель? Тебя зовут-то как?
— Влан, — почти не разжимая зубов, выдавил он.
Последнюю букву полукровка произнес вообще с закрытым ртом. Я с трудом понял. Была, кажется, птица в здешней системе — влан. Кличка значит. Только что придумал, поди. Ну-ну. И я для тебя — Бак. Впрочем, я вообще сейчас Бак. Агжей — три дня как умер.
Мне снова стало смешно, и я затопал к выходу из бара, минуя суетящихся на уровне моего пресса пфайфиков. Они, наверное, пытались понять наш с Вланом разговор. Вот только знание стандарта не дает никаких ключей к пониманию намерений гуманоидов другого вида. Мы для них — темный лес, как, впрочем, и они для нас.
Влан, прихрамывая, тащился сзади. Видно, упал неловко. Но я и так видел, куда идти. Корабль на стоянке маячил один-одинешенек. 'Партнерский', совместного производства, класс 'эль', межсекторные грузоперевозки. Управление у него символическое. Делов-то: реактор антивещества, марш-форсаж, один разгонный и два маневровых двигателя (для которых, собственно, и нужна горючка). Потому что при входе в стратосферу реактор антивещества блокируют в целях безопасности. Считается, если атомного реактора на судне нет, такая блокировка вполне надёжна.
Влан отключил защитное поле, и я вошел первым. По привычке сел в кресло первого пилота, проверил системы управления. Полукровка не мешал, но и не садился рядом.
— Куда полетим, птица? — спросил я весело.
— На Мах-ми, — сквозь зубы процедил Влан.
— Ты что, обалдел? — поинтересовался я сдержанно. — Или это какая-то новая местная шутка?
Полукровка молчал.
Я развернулся к нему вместе с креслом. Нет, он не шутил. Это было видно по глазам, по сжатым челюстям.
— Ты чем треснутый? — спросил я, не повышая голоса. — Нас срежут еще до входа в атмосферу. Это ты понимаешь?
— Я — хороший пилот, — упрямо сказал он.
— Ты? — ему удалось меня удивить. — С твоей реакцией?
У Влана на скулах опять расцвели пятна.
— На меня просто никто никогда не прыгал! — сердито сказал он.
