Небо запоздало полосовали яркие даже при свете дня лучи. И повстанцам я обед испортил.
— Дейса сюда, — кивнул я дежурному, который из-за отсутствия капитанской палатки просто болтался у меня за спиной. — И наших техников.
Дейс, я уже и сам нашел его глазами, выгружал из шлюпки какие-то левые (без маркировки армады) ящики. Молодец парень. Услышав приказ дежурного, он тут же перепоручил кому-то разгрузку и подбежал ко мне.
— Смотри, — показал я на ту часть неба, где плясали сполохи. — Что это?
— Импульсное, капитан, — вынырнул из-за моей спины старший техник со 'Скорка'.
— Только уж больно большое, — добавил из-за спины же незнакомый басок. Техники предпочли группироваться вне моей видимости.
— Это не 'бич'. Это они установку для атмосферных работ переоборудовали, — сказал лейтенант с нашивками госармии Аннхелла. И сам испугался своей храбрости. Как-то не по уставу у него вышло.
Я, однако, дружелюбно кивнул ему.
— Спасибо за информацию...
— Лейтенант армии Краско!
Армейские лейтенанты и техники быстро собирались вокруг меня. В армии лейтенант то же, что и сержант на корабле. У нас лейтенантов дают редко, должностных обязанностей это звание не расширяет. Цепочка подчинения на КК исчерпывается отношениями боец-сержант-капитан. Звание 'лейтенант' если и присваивается, то просто как поощрение, или передается в знатных домах по наследству. Оби Лекус и был таким вот наследственным лейтенантом (это называется рейд-лейтенант) — человеком не служившим, не воевавшим, но имеющим звание, закрепленное в титуле. Сам я недавно кое-кому из ребят присвоил 'лейтенанта' чисто в качестве благодарности за службу. А вот в наземной армии лейтенант — первый помощник капитана. Здесь совсем другая иерархия.
Чужие лейтенанты и техники смотрели на меня с опаской, но и с надеждой. Первый раз моя репутация человека, который на пустом месте может сотворить все что угодно, была здесь кстати.
Я велел докладывать обстановку по очереди, кто что о происходящем думает. А сам слушал и крутил в голове услышанное и так, и этак. Сегодня я хотел одного — озадачить и своих, и чужих. И озадачил. Но, если мы не начнем действовать, вдохновение своих и озадаченность чужих скоро пройдут. Это означало, что медлить по-прежнему нельзя.
— Прорываться будем ночью, — сказал я. — Ночью этот ваш 'бич' лучше видно. А пока объясните мне, как он действует. Буду решать, что с ним, заразой, делать.
Я сел на траву (в этой части болота земля оказалась вполне твердой; о том, что вода близко, говорили только не в меру сочная трава и уродливые, низкорослые деревья), пригласил желающих располагаться рядом. Желающие нашлись. Через пару минут разговор пошел более раскованно и конструктивно. Я оказался не таким уж и страшным. И умел внимательно слушать все, что мне говорили.
Установка, преграждающая путь в долину, как мы и предполагали ранее, действительно работала по принципу импульсного бича. Она буквально прижимала к земле остатки армии. И командиры опасались, что рано или поздно установку сумеют развернуть так, что из действующей армия превратится в паленую или жареную.
На импульс есть только один ответ — импульс. Или достаточно мощный щит. Как щит боевого космического корабля, например. Связи с кораблями крыла у нас сейчас не было, повстанцы тоже свое дело знали, но мы с Келли разработали ряд условных сигналов и, при необходимости, он меня поймет. 'Ворон', однако, далеко, и на планету его не посадишь. И все-таки у нас с Дейсом уже имелась идея, как воспользоваться его электромагнитным щитом.
Я приказал связисту запустить ракету, означающую 'Внимание, ожидайте сигнала', чтобы Келли понял, что мы на него рассчитываем. А сам стал готовить своих и чужих к прорыву.
Армию следовало поставить так, чтобы убедить разведку повстанцев, что мы готовы рвануть из долины через горло. Мы же в последний момент должны будем отойти немного назад и выкатиться на взгорок. Там выше, и там — ровное место.
'Бич' они, разумеется, развернут и далеко нам уйти не дадут, но нам нужно всего лишь вползти на плато и прижаться к нему, демонстративно подставив армию под удар. Мне было важно, чтобы теперь повстанцы оказались в низине — а мы на возвышении. Боялся, что иначе и нас зацепит. Шутку-то я задумал довольно объемную.
Келли тоже проще будет зависнуть над относительно ровной местностью. Если я рассчитал правильно, и боги помогут нам хоть немного...
Ночи я ждал не для того, чтобы скрыть окончательный маневр армии: надо фермерам — они повесят над нами 'светляки'. Но ночью четко будет виден 'разбег' импульсного бича. И это позволит точно выбрать момент. Келли поймет. У нас хватает условных сигналов.
К сумеркам я разделил обязанности: кто куда движется и кто за что отвечает.
Выходить на незащищенное горами плато предстояло 'голыми' — с выключенными доспехами, дезактивированным оружием. Иначе мы сами сдохнем в аду, который там устроим. От армии требовалось одно — по команде залечь и в идеале мысленно умереть до следующей команды. Я видел, что армейские мне верят, и это обнадеживало. Они не понимали, чего я добиваюсь (за исключением кое-кого из техников), но верили. Просто верили. Странное, я тебе скажу, чувство.
Ладно. Оваций мне все равно за эту операцию не дождаться, будем считать, что это они и есть.
Лекуса вместе с его подразделением я загнал в самую середину армии. И тихо сказал на ухо, что даже за видимость паники повешу. И никто не узнает, где на Аннхелле могила его. Я был зол и сосредоточен и, по-моему, здорово напугал рейд-лейтенанта.
Вперед мы вывели пеших, шлюпки и платформы оставались в тылу, они крупнее и сами по себе могут 'притянуть' разряд. Хорошо бы их вообще не поднимать, но тогда повстанцы не поверят, что мы пошли на прорыв. Ничего, все техники и сержанты предупреждены. У нас будет около трех минут, чтобы все обесточить.
Пожалуй, поехали.
— Выступаем. Дейс, красную ракету для Келли. Движемся с максимальной скоростью. Нужно успеть выйти на плато.
Мы снялись с места бесшумно. Это не имело значения для противника, нашего выступления ожидали. Однако ринулись мы совсем не в ту сторону.
Небо прорезали разрозненные сполохи, но я уже знал, что это не 'импульсный бич'. Тот надо было сначала то ли развернуть, то ли переориентировать. Мы смотрели сегодня съемки с орбиты, но не поняли даже примерно, где у них замаскирована эта дрянь. Маскироваться они умели. Впрочем, в горах это не сложно.
Но вот небо на восходе начало подозрительно синеть, и армейский техник дернул меня за рукав. Я и сам уже видел — развернули, гады. Шлюпки еще ползли на взгорок, а времени оставалось по прошлому опыту армейских не больше трех минут.
Ну, помогите нам теперь боги.
— Шлюпкам прижаться по ходу движения! Шлюпки и платформы — обесточить! Всем бойцам — лечь! — приходилось пользоваться усиленной голосовой связью, в эфире на всех волнах стоял сплошной треск.
Кромка неба пошла разноцветными сполохами. У ребят тут же замигали неотключенные браслеты.
— Все отключить! — заорал я и толкнул стоящего рядом сержанта. — Передай по цепочке. Все отключить!
Взлетел один вражеский 'светляк', другой. Мы были на этом плато, как на ладони.
Я держал в руках последнюю ракету для Келли и обычную механическую зажигалку. На всякий случай у Дейса и у старшего техника были такие же ракеты.
Сполохи в небе сложились в изгибающуюся удавку. Кто-то вскрикнул и тут же заткнулся, наверное, получил по башке. Справа боец вскочил было... Упал, придавленный к земле соседом.
Дейс, как и уговаривались, находился от меня слева. Он прижимал к животу выключенный пока импульсник. Самый мощный из тех, что мы нашли у армейских. Такой же был у меня и еще у дюжины наших парней, рассредоточенных так, чтобы получился многоугольник.
Луч обычного импульсника слишком узок, хватит ли высчитанных шести опорных точек? Я перестраховался и вооружил вдвое больше бойцов. Хорошо бы иметь шесть небольших импульсных установок...
Я не видел, где у меня Дейс, но чувствовал: он готов и ждет.
Одна секунда, две...
Сияющая удавка в небесах разомкнулась и превратилась в серп. Она была прекрасна, как бывает прекрасна смерть.
Все. Время.
Я что-то крикнул, надеясь, что ребята меня услышат. Но они уже и сами среагировали. В небо ушел один белый луч, другой... Три, четыре...пять... Пять маленьких белых молний. Это очень опасно, разряд может 'вернуться' по оружию. Да и оружие в такой электромагнитной буре долго не продержится. Шесть, семь... Все!
Ракету для Келли я пустил сам. Зеленую. Это означало 'Щит', 'Активировать щит'.
Еще секунда.
Корабль, висящий над нами насколько возможно низко, должен был по нашему сигналу включить отражатели, активировав электромагнитную защиту.
Келли, увидев приказ, не будет думать. Он просто...
Почему слева луч импульсника такой синий? Я же приказал двоим из одной точки не стрелять! У меня же там Дейс! Выживет — убью гада!
Треть секунды!
И вдруг стало светло, как днем.
Горы справа заполыхали так, что заболели глаза. Потекли слезы, но зажмуриться я не мог. Изо всех сил тянул шею, чтобы увидеть, что происходит.
— Дайяр та хэба, — прошептал слева от меня почти мальчишеский голос.
Да, вот так мы и выжгли в свое время Дайяр. Всю планету. До голого, раскаленного камня. Но — не победили.
И сжечь кусок Белой долины — тоже еще не победа.
Мощности 'опорных точек' хватило. Выпущенный нами импульсный заряд отразился от активированного Келли щита, вступил в резонанс с 'импульсным бичом' повстанцев, и бич свернулся. Полная победа. И выжженная до камня земля на двадцать-тридцать квадратных километров вокруг условной точки нахождения 'бича'.
Я вскочил. В лицо мне дохнул горячий, жаркий ветер. Включил браслет. Работает. Значит, вырубил его вовремя, все не выключенное уже сдохло.
— Строиться в прежнем порядке. Активировать доспехи. Движемся на 72 градуса. Десантники — по шлюпкам, провожаем армию. Разведчики — вперед. Нужно выйти из долины, пока противник не опомнился.
Материализовался грязный, но довольный Дейс.
— Я с тобой потом поговорю, — пообещал я, нашаривая за пазухой фляжку. — Кому было приказано не рисковать?
— Да мы не рисковали, капитан! — он протянул мне свою. — Скотчем два импульсника связали и поставили на двухсекундную задержку. Как раз, чтобы отползти.
— Дурак, я же для тебя фляжку искал. У тебя земли полный рот!
— Да? — улыбнулся грязными губами Дейс.
Я уже подтянулся было, чтобы запрыгнуть в шлюпку, когда подбежал капитан Падди. Цвел он так, что я сразу оборвал:
— Вот только благодарностей не надо. И не медлите. Кто знает, какую хрень и в какие сроки они могут сюда подтянуть. Выходите через болото. Мы провожаем вас до горла и, если все в порядке, уходим вправо, на Дагалу.
Капитан поутратил прыть, замер в недоумении. Только что он был рад. Мы же победили...
Я все-таки сделал усилие, чтобы рассмеяться, и обнял его.
— Выполните мою личную просьбу? — вытащил блокнот, набросал несколько слов и с силой рванул неподатливый пластик. — Передайте это капитану Лагаль, спецон, в Бриште.
28. История двадцать восьмая. 'Сиреневое дерево для рейд-лейтенанта Лекуса'
Из дневниковых записей пилота Агжея Верена.
Абэсверт, Аннхелл
На горизонте горели горы. И это была не метафора.
Несло раскаленным камнем, еще чем-то непередаваемым. Я вытолкнул из легких вонючий горячий воздух и прикусил губу. Расслабляться рано. Разве что постоять пару секунд возле шлюпки, провожая глазами уходящую армию.
Я сделал все правильно, но отчего же мне хреново-то так?
В плечо кольнуло. Перевел взгляд на запястье и увидел, что огонечек дальней связи мигнул раза два неуверенно и загорелся. Связь заработала. Мы, наверное, снесли к Хэду все 'шумелки'.
Коснулся пальцем экрана.
— Ты чего там опять творишь! — взревел Мерис.
Я поморщился и приглушил звук.
— Ничего, — сказал тихо и невесело. — Поставленную задачу отработали. Все под контролем.
— Ты хочешь сказать, что с орбиты не видно, что у вас там?
— А что у нас там? — спросил я без особого интереса.
— Судя по видео, которое мне сейчас гонят, вы всю долину сожгли!
— Почему всю? Квадратов двадцать-тридцать по нашим прикидкам.
Мерис онемел от моей наглости. Потом засопел. Судя по всему, параллельно просматривал и карты, и записи, и интерактивную съемку.
— А ты сам у меня где?
— В долине. Движемся в сторону Дагалы.
— А армия?
— Армия выходит из долины. Что, с орбиты не видно?
— Просто глазам не верю. Пусти козла в огород... Ты у меня во сколько вчера под Бриште сел?
— В районе обеда. Если по местному времени. По корабельному — в одиннадцать.
Мерис замолчал. Потом выдохнул:
— Да... Скоро я тебя по секундомеру буду с цепи спускать. Все карты мне спутал. Я рассчитывал, что дня три ты там повоюешь.
Рос посигналил мне, я подтянулся и запрыгнул в висящую на уровне пояса шлюпку. Но дверь не задвинул, смотрел на горы.
Лучше бы Мерис размышлял, отключившись. Я бы успел поговорить с Вланой, пока связь есть. Но вклинивать дополнительный кубик экрана в физиономию генерала было откровенным хамством.
— Ладно, — сказал он, наконец. — Действуй, как знаешь. И держи меня в курсе, насколько возможно.
— Боюсь, проблемы со связью для повстанцев — дело плевое, — признался я. (Да и у Дейса запчастей навалом.) — Лучше Влане передай, что... все в порядке, в общем. И Дараму. Он же у тебя?
— Дарам, он...
Щелчки забили на пару секунд звук. Снизу голо прилепилось простенькое видео. Я увидел знакомое, смуглое, как у всех в космосе, лицо, широко расставленные серые глаза.
— Мне тебя не хватает, Агжей. Но война когда-нибудь кончится. А сейчас мне нужно вернуться на 'Пал'. 'Пал' — старый корабль. Я нужен там больше.
Я слушал и не слышал.
Дарам не исчезал в никуда, как Дьюп, но у меня почему-то заныло сердце. Ну, чего я, в самом деле? Я не выкупал Дарама, с 'Пала' его временно отпустили по просьбе лорда Джастина. Я даже личного дела на него не видел, он у нас вроде бы как гостил...
Хэд, ну почему мне так тяжело, словно он прощается навсегда?
В общем, хорошего настроения мне сегодня не светило. Мы двигались на Дагалу — самый большой в Белой долине фермерский торговый центр. Ночи не было. Раскаленные горы превратили ее в затяжной багровый восход.
Что я натворил? Зачем? Стер с карты двадцать квадратных километров земли вместе с людьми. Стер играючи, по-детски размышляя, выйдет у меня или нет?
А если бы нужно было сжечь всю долину, тоже бы сжег?
Самое смешное, я пока и мыслей таких не мог себе позволить. Я должен изображать завоевателя — всезнающего, жестокого, ни кого не жалеющего. Наверное, это получалось плохо. Никто из бойцов даже не пытался заговорить со мной, а если я поворачивался, то ловил сочувственные взгляды. Не знаю, о чем ребята думали, я не спрашивал. Когда человеку не по себе — кроме себя он никого и не видит.
