Адашев. Северские земли

'Экий живчик растёт! — не уставал дивиться Тит. — Вот уж точно с шилом в заднице родился!'. Кроме физического развития, Ждан не упускал ни малейшей возможности получить знания, которые могут оказаться полезными в грядущем противостоянии. В частности, обучение премудростям выживания в лесу Тит начал после того, как приёмыш буквально вынес ему мозг своими просьбами 'покажи да расскажи'. Егерь, конечно, собирался учить сына профессии, но думал начать через годик или два. Впрочем, неуёмность Ждана ему очень даже нравилась.

— Вот помяни моё слово, — убеждал он вечерами Лушку — высоко наш Глебка взлетит, выйдет из него толк. Не зря говорят — под лежачий камень вода не течёт, а ему до всего дело есть. Такие высоко летают, если на взлёте не собьют.

Некоторая проблема была только в том, что об обучении владению оружием и речи быть не могло. В этом мире 'учить смертоубийству' детей до двенадцати лет считалось страшным грехом. Тит так доходчиво это объяснил в ответ на просьбу 'дать из лука стрельнуть', что Ждан с первого раза всё понял, и больше эту тему не поднимал.

Зато набирать очки добрыми делами ему никто не мог запретить. События первых месяцев жизни и чудесное — по-другому не скажешь — спасение наглядно объяснили Ждану, насколько в этой игре важна поддержка 'куратора'. Поэтому добрые дела начались, едва ребёнок смог совершать самостоятельные поступки, не вызывая подозрений в 'подменничестве'. И пускай ничего масштабного в дошкольном возрасте, да ещё и вдали от людей не сотворишь — курочка по зёрнышку клюёт. Ждан не упускал ни единой возможности — ежедневная и чуть ли не назойливая помощь родителям, постоянные попытки 'стать тимуровцем' во время редких визитов в село, подсаживание в гнёзда выпавших птенцов, выхаживание подранков — чего он только не придумывал...

Как следствие — к семи годам на его счету было уже более двадцати тысяч очков.

При этом Ждан прекрасно понимал, что у взрослого человека (а что его соперник — далеко не младенец, стало понятно ещё по результатам первого раунда) возможности для зарабатывания очков несоизмеримо больше, и поэтому первый ход опять будет за соперником. Рано или поздно затишье должно было закончиться, а игра — возобновиться.

* * *

Это случилось в конце сентября, в самую лесную красоту, когда леса полыхали зелёным, жёлтым и красным огнём.

Обычно о том, что желающий поохотиться князь вскоре приедет на кордон, Тита предупреждали заранее. В таких случаях Лушка со Жданом обычно уходили в село, и пересиживали охоту там — не стоило дразнить хмельных если не от вина, то от адреналина дворян близкой женской красотой, пусть даже староста давно уже 'легализовал' их пребывание на кордоне.

Но эта компания заявилась неожиданно — княжий ловчий едва не загнал лошадь, чтобы хотя бы немного опередить князя, и предупредить егеря о визите высоких гостей.

В итоге Лушка со Жданом не успели даже собраться, и ещё задавали корм курам, когда к кордону подъехал козельский князь Алехно Васильевич Глазиня со своими гостями. Любопытный Ждан, впрочем, был этой неожиданности только рад — он ещё ни разу не видел князя.

Радость оказалась недолгой — выглядывавшая, как и он, из двери курятника Лушка страшно вскрикнула и побелела как мел.

Среди дворян, въезжавших на кордон, редко выделялся красивый всадник на породистом коне.

Это был князь Андрей Трубецкой.

В толпе приближённых виднелась и долговязая фигура Антипы. — Началось... — понял Ждан.

Глава 22. 'Прощай, и если навсегда — то навсегда прощай'

— Маленький, они сейчас в дом зайдут, а мы с тобой выскакиваем отсюда и бежим!

— Мам, но...

— Мы бежим, я сказала! — количеству металла в голосе Лушки позавидовал бы даже знатный сталевар.

— И куда? — мрачно поинтересовался Ждан, заранее зная ответ.

— В село, к отцу Алексию. — не замедлила подтвердить подозрения Лушка.

У дальнего родича Ждана они неизменно останавливались во время визитов 'в люди' все эти семь лет, и опальный священник давно уже стал самым близким им человеком.

— А что случилось-то? — продолжал разыгрывать непонимайку попаданец. — Они же даже не пьяные вроде.

— Потом, всё потом — отмахнулась мать. — Готов? Пошли!

Выскочили они вовремя — почти все новоприбывшие скрылись в избе, лишь двое княжьих дружинников остались во дворе и повели лошадей к коновязи. Никто и не заметил, как мелькнули за курятником белый лушкин платок да серая ждановская льняная рубашонка.

Всю дорогу до Гранного холма, которую он прошёл бы и с закрытыми глазами, Ждан думал о том, что пресловутая женская тактика 'зажмурить глаза и убежать' часто оказывается куда действеннее громоздких планов, придумываемых мужчинами. Пока он там, в курятнике, лихорадочно соображал — как бы им замаскировать Лушку, чтобы князь, а, главное, Антипа её не узнали, хитрая дочь Евы мгновенно приняла решение и никакого узнавания не состоялось за отсутствием встречи.

Побег вообще прошёл на удивление буднично — никто их не разыскивал, не преследовал, не отряжал погоню... Никто их просто не заметил. И они спокойно дошли до села и постучались к отцу Алексию.

Тот, узнав, что на кордон приехал князь с гостями, не выразил ни малейшего удивления — не в первый раз эти двое пересиживали у него визиты высоких гостей.

Лушка сразу же принялась за уборку и хлопоты по хозяйству — батюшка год назад похоронил жену, и хотя отец Алексий очень старался и в одиночку содержать дом в порядке, позиция Лушки в этом вопросе была непоколебима: не дело это — мужику бабскую работу делать! Идите вон оба во двор, там чем-нибудь займитесь!

Потянулись дни ожидания. Обычно князь редко задерживался на кордоне дольше, чем на неделю. Через несколько дней в Гранном Холме появлялся Тит, явившийся забрать семью, обычно — с каким-нибудь гостинчиком для Ждана.

Но на сей раз всё получилось иначе.

На третий день со счёта Ждана сняли семь тысяч из имевшихся двадцати, и мальчик очень сильно забеспокоился.

А вечером четвёртого дня в Гранном холме появился княжий ловчий Сергей, а с ним ещё три дружинника.

Ловчего Лушка со Жданом хорошо знали — этот усатый могилёвский мужик средних лет, почему-то всегда называвший себя 'Сирожа', был главным устроителем княжьих охот. Именно 'дядя Сирожа' обычно приезжал на кордон предупредить о грядущем визите князя. И тогда они с Титом, две 'лесные души', обычно засиживались за столом допоздна, обсуждая мельчайшие нюансы предстоящей охоты. Не насухую сидели, конечно же, и Лушке обычно несколько раз приходилось нырять в погреб за закусками.

Однако сейчас Сергей, поздоровавшись, почему-то даже не кивнул Лушке, а сразу направился к хозяину дома. Подошёл, и сказал — как в воду прыгнул:

— Нам бы это, отец Алексий... Нам бы Тита отпеть. Привезли мы яво, завтра хоронить надо, третий день будет.

И из-за плеча услышал страшный, какой-то нутряной крик Лушки.

* * *

На похоронах Лушка выла и билась так, что сельские бабы боялись — умом тронется.

Но когда большое тело Тита упокоилось на сельском кладбище, а односельчане пошли на наспех собранные поминки, из неё как будто выпустили воздух: такой тихой и бесцветной она стала. Тихой и беспрекословной — она просто сидела за столом, уставившись в одну точку, и молчала. Не кричала, не шумела, не плакала. Когда призывали выпить, не чокаясь — послушно пила. Когда толкали в бок, напоминая про закуску — беспрекословно набивала чем-нибудь рот и глотала, не чувствуя вкуса.

И лишь когда народ, опасливо поглядывая на вдову, начал расходиться, и в избе остались только батюшка, Ждан да Сергей, она вдруг сказала:

— Как его, Серёжа?

Ловчий крякнул, сгрёб в кулак бороду, потом молча отошёл к своим вещам, порылся и, вернувшись, положил что-то на стол.

Это была сломанная рогатина.

Широкий листовидный наконечник копья — бритвенноостро заточенный, как однажды убедился на своей шкуре Ждан. Между наконечником и обломком древка на толстом кожаном шнурке висел кусок рога с ладонь длиной — ступор, не позволяющий зверю нанизаться на копьё и в этой самоубийственной атаке дотянуться до охотника.

Ждан уже давно знал, что широко распространённое в его бывшем мире изображение рогатины в виде раздвоенных вил — выдумки неграмотных иллюстраторов. На крупного зверя пользовали длинное тяжёлое копьё с широким острым наконечником, позволяющим наносить страшные раны, пускать зверю кровь, разрубая артерии, и удерживать его при этом на расстоянии.

У Тита, как у профессионала, рогатин было даже две — 'берложья' и для 'охоты вдогонку'. Первая была длиннее, массивнее и тяжелей. Но сейчас перед ними лежала сломанная 'догонная' рогатина.

Сергей начал говорить — глухо, короткими, ломанными фразами:

— Охота вдогонку была. Князь сказал — пока не лёг мишка, добыть хочу. Жирный чтобы. И шкура не потёртая. Собаки огромного медведя выгнали. Я таких не видел. Тит тоже. Пудов пятнадцать был, не меньше. Псов всех спустили, мы за ними бежим. Понятное дело — медведя бить надо, как собаки его остановят. Мы с Титом как всегда. Вперёд не лезем. Понятное дело — не наша забава, барская. Наше дело — помочь да беречь. Опять же — гостей много, за потехой люди ехали.

Ловчий поёрзал на лавке, ему было явно неудобно, он чувствовал за собой вину:

— Но смотрим — псы зверя рвут, аж шерсть клочьями. Медведь крутится, отмахивается, а гости стоят столбом. Сробели они. Больно уж здоров миша был. Бывает такое, здесь привычка нужна. — словно извиняясь, объяснил он.

Потом продолжил:

— Смотрим, делать нечего — нам придётся. Ну Тит его на рожно и взял. А ему не с руки было. Несподручно, значит, бить было. Ему бы шаг в сторону сделать. Но там князь стоял. Этот... Трубецкой. Не будешь же сталкивать. В общем, неудачно Тит его на копьё взял. Хотел в шею мише вдарить, чтобы сразу, а пришлось в плечо. Потапыч-то лапой по рогатине стукнул — и не просто из рук выбил, а сломал. Силища-то дурная. И на Тита попёр. Тот за нож, а что ножом? Тут надо кто рядом стоит — вперёд прыгать, рогатиной бить, на себя зверя перебивать. А они, наоборот, шарахнулись. Что князь, что тиун его белёвский, длинный такой. Ну медведь вторым ударом голову Титу на плечо и положил. Шею, значится, сломал, — зачем-то пояснил он. — Тут уже мы подоспели, конечно, а что толку? Уже сделано дело.

Он немного помолчал, а потом закончил практически шёпотом:

— Он не мучился, Анфис. Он — сразу.

Все молчали.

Потом Анфиса медленно сказала:

— Опять эти двое. Бедоносцы.

— Кто? — спросил несколько ошалевший ловчий.

— Бедоносцы. Которые беду приносят. Чёрную. — столь же безжизненно равнодушным голосом пояснила Лушка.

Сергей помялся, но переспрашивать не стал. Известное дело — не в себе баба, и не такую чушь люди на её месте несут.

— Тут это, Анфис... — сказал он, протягивая небольшой кошель. — Мы тут с ребятами собрали вам кто сколько мог. Обычай у нас такой. Сама понимаешь — мы под Богом ходим, вот и положено своим собирать. Не побрезгуй.

— Возьму. — не стала спорить вдова. — Спасибо всем передай, Серёжа. Спаси вас Бог.

— И ещё это... — продолжил приободрившийся ловчий. — Князь Трубецкой тоже денег дал. Сказал — мол, семье.

— Эти не возьму. — отрезала Лушка. — Выпейте на них с ребятами за помин души. Только себе не оставляйте, Серёжа. Не будет от этих денег добра, я точно знаю.

— Не сомневайся. — заверил её охотник. — Пропьём. Всенепременно пропьём.

Опять повисла тягостная пауза, которую нарушила уже Лушка.

— Сергей, ты говори, что должно, не томи. Мне сейчас всё равно — хуже не будет.

— Ну, эта... — не стал спорить ловчий. — Князь наш, Алехно Васильевич, значится, сказал вам с кордона съехать. Он туда нового егеря пришлёт. Сказал — была бы хотя бы венчанная жена, или сын постарше был бы — ещё подумал бы. А так... Пусть вещи забирает, говорит, и идёт откуда пришла.

Здоровенный ловчий беспомощно развёл руками.

— Злой он был очень. Что охота не задалась, что Тит промазал, что егеря лишился... Да всё подряд. Я так понял, у него до Трубецкого интерес какой-то возник, хотел охотой к нему подмаслиться, а получилось вона как... Ну и озлился человек. Он чуть отойдёт, мы с ребятами поговорим с ним...

Лушка вновь покачала головой.

— Не надо, Серёжа. Ты ж не маленький, сам всё понимаешь. Кордон княжеский. Мужа у меня нет. Хозяйства — ни кола, ни двора. Сын малой ещё. Ну и куда князь меня, такую красивую, денет? Он меня и не видел-то никогда.

Ловчий неловко пожал плечами.

— Тут это... — сменил тему он. — Мы, конечно, на кордон за вещами ещё вернёмся, но я всё самое ценное с собой захватил — чтобы не растащили без хозяев. Там оружие в основном, посмотри...

Но Лушка и в третий раз покачала головой.

— Не буду. Продай, Серёжа. Тебе и цену нормальную дадут, не то что мне. Куда нам сейчас оно? Набор из трёх ножей оставь — Глебу на память об отце будет, да сулицу мою. А остальное всё — продай.

— Продам. — не стал чиниться ловчий. — Покупатели найдутся, Тит в оружном деле толк знал, про то всем ведомо. Погляжу, может, и себе что оставлю. Но ты не волнуйся — цену дам правильную, не обижу.

Он хлопнул себя по коленям и встал с лавки.

— Ну всё тогда. Завтра и поедем на кордон, а то мало ли что там.

Потом пристально посмотрел на молодую вдову и всё-таки спросил:

— Куда вы теперь, Анфис?

— Не знаю. — равнодушно ответила та. — Пойдём по Руси, куда-нибудь да выйдем.

— Никуда вы не пойдёте. Это подал голос промолчавший весь вечер батюшка.

Глава 23. 'И каждый пошёл своею дорогой...'

— Нечего вам по Руси шастать, — несколько мягче повторил отец Алексий. — Здесь будете жить.

Все посмотрели на священника, а тот только улыбнулся в свою уже почти седую бороду и вытер лысину.

— Ну, что вылупились? Ты ж сама меня пилишь постоянно, что я бабьей работой занимаюсь. Вот и будешь ей заниматься ты. А я тебе ещё и платить буду. Что ты так смотришь? Чтобы у попа да денег не было? Такого не бывает!

Батюшка опять засмеялся. Потом серьёзно добавил.

— Когда моя Марья померла, я, честно говоря, в монастырь собирался — вдовым священникам же служить запрещается. Да, видать, никого желающего ехать в наш медвежий угол начальство моё церковное не нашло. Ну и отписали мне — мог, оставайся на приходе в порядке исключения. На Руси, известно, нет ничего более постоянного, чем временное. Так что окормлять мне Гранный холм, судя по всему, до гробовой крышки. А силы у меня, к сожалению, уже не растут, а тают, как сахар в кипятке. Мне по-любому служанку брать надо было, чтобы хозяйством моим занималась, так почему бы и не ты, Анфиса? Ты хоть воровать не будешь, изучил я тебя за столько-то лет.

Смешливый батюшка опять захохотал. Судя по всему, он был очень рад, что смог оказаться полезным людям, давно уже ставшим ему родными.

— Заодно и Глеба твоего поучу кой-чему. А то растёт он у тебя на природе, дикий, аки тунгус лесной!

На том и порешили. Хозяйственная Лушка выгребла с кордона всё нажитое, включая кур и коз, и четверо егерей едва доволокли всё это добро до батюшкиного двора. Правда, и из того, что было на кордоне до её появления — даже иголки не взяла. Ждан вообще заметил, что окружающие его люди в большинстве своём были... Честнее, что ли? Может быть, искренняя вера в Бога не позволяла развиться у них махровому цинизму, этой настоящей чуме XXI века, разъедающей души людей подобно ржавчине и делающей жизнь невыносимой. Да, да, именно так. Верить во что-то доброе и светлое — это внутренняя потребность человека. А быть циником, воспринимать всё в штыки, подозревать плохое и скептически относиться ко всему услышанному — трудное, почти невыносимое давление на психику. Не случайно в бывшем мире Ждана у огромного количества людей 'подтекала крыша', достаточно было почитать анонимные комментарии в интернете, чтобы в этом убедиться.