Адашев. Северские земли

— А я тебе про что? — поддакнул первый. — Дочек его мы сызмальства помним, но хозяйствовать-то не им. Мужик хозяином станет, а мужей их общество, почитай, и не знает совсем. Мы их и не видели никогда. А ну как упырь какой приедет, нас всех прижмёт и три шкуры драть станет? Мы бы, может, и отправили бы человечка ловкого про нового князя расспросить, и денег общество на такое выделило бы, да про кого спрашивать — непонятно. Кому из зятьёв он в духовной княжество отписал — про то никому не ведомо, мы всю дворню опросили — никто не знает.

— А может не помрёт? — жалостливым тоном спросил расстроенный первый. — Может, оклемается? Вот верно говорят — от добра добра не ищут. Как подумаю, что к новому барину привыкать придется — сразу матерно лаяться хочется, а меня поп и так неделю в церкву не пускал за сквернословие.

— Может и не помрёт, — фаталистично изрёк собеседник. — Опять же — видал, барчук какой-то вслед за нами приехал, одет по-господски. Мож, лекаря какого князю привезли?

— Тьфу, скажешь тоже. "Лекаря привезли...". Какой ещё в задницу лекарь? Это тиун князев, Оксаков, пёс шелудивый, своего воронёнка домой высвистал. Не узнал, что ли? У них же одна рожа на двоих, и та чернильно-кляузная.

— О, блин... Точно. А я-то думал, кого он мне напоминает? — протянул его собеседник. — Вот уж точно народ говорит: крысы бегут с тонущего корабля, а стервятники — наоборот, слетаются.

Тут от амбара крикнули, что мешки давно разгрузили, и забирайте уже свои телеги, балаболы. Но, даже выводя лошадь под уздцы, опознавший сыночка крестьянин никак не мог успокоиться: "Лекарь... Такому лекарю... (дальше непечатно)".

Глава 4. "Поворотись-ка, сынку!"

— А ну, поворотись-ка, сынку! Экой жердиной ты вырос! Да не вертись волчком, дай рассмотреть, пять лет чай не виделись, пока ты там в училище мои деньги проедал.

Такими словами приветствовал старый Оксаков своего сына, вернувшегося к отцу после пятилетней учебы.

В последнее время что среди литовских, что среди московских дворян наблюдался настоящий образовательный бум. Даже сыну боярскому — не говоря уже про боярские и тем более княжеские роды — не то что при приёме на службу, но даже при сватании невесты могли дать от ворот поворот. Просто оттого, что тот не отучился хотя бы пару лет в какой-нибудь академии или университете — 'а нам невможно с неграмотным быдлом родниться'. При этом ты еще не везде и попадешь, даже если деньги водятся. В какие-нибудь Славяно-греко-латинскую академию в Москве или Академию и университет Виленский в столице Царства Литовского набирали практически одних столбовых дворян, едва ли не только Рюриковичей и Гедиминовичей[1].

[1] Рюриковичи — потомки первого властителя русской земли Рюрика. Гедиминовичи — потомки первого нелегендарного князя Литвы Гедемина. И в Московском царстве, и в Великом княжестве Литовском представители обоих фамилий считались 'царской кровью' и оценивались одинаково высоко. Кстати, и тех, и других хватало среди подданных обеих государств — и в Москве гедиминовичей было изрядно, и в Литве — рюриковичей.

Но и для худородных дворян, вроде Оксаковых, предложений хватало — училища, созданные на манер иезуитских коллегиумов, в последние десятилетия открылись едва не в каждом крупном городе. В Гродненское училище пять лет назад старый управляющий князя Белёвского и отправил учиться своего единственного, да к тому же ещё и позднего сыночка. Далековато, конечно, но тамошний директор[2] что-то крупно задолжал старику Оксакову, поэтому в счёт погашения долга кровиночка училась там с половинной скидкой.

[2] Не примите за просочившееся современное слово. На самом деле главы учебных заведений в России изначально именовались именно 'директорами'. В Московском университете, к примеру, директора сократили до 'ректора' только в XIX веке, в 1803 году.

Сынок ещё раз повернулся, и ядовитым тоном спросил:

— Ну что — насмотрелись, батюшка?

— Да уж насмотрелся... — не менее язвительно ответил лежащий в постели старикашка. — Глаза б мои не смотрели, если честно. Ну и рожа у тебя, Антипа!

Сынок явно что-то хотел ответить что-то колкое, но благоразумно проглотил замечание.

Молодой 17-летний Оксаков, которого, как вы уже поняли, звали Антипой, и впрямь ничем не походил на Коула Спрауса. Скорее он напоминал Фернанделя, если его, конечно, ещё кто-нибудь помнит — очень худой, очень долговязый, и с предельно лошадиным лицом. Кстати, с папашей они и впрямь были донельзя похожи. Вот только старик, отдавший свою жизнь двум пламенным страстям — деньгам и женщинам, считал себя писанным красавцем, и узнавать себя в этом отражении категорически не желал.

— Как твоя учёба? — тем временем поинтересовался тиун. — Ваш директор писал мне, что у тебя было что-то вроде припадка месяца три назад — ты никого не узнавал, дичился и говорил всякие глупости?

— Да так... — неопределённо повёл рукой сын. — Один муж не вовремя домой вернулся, пришлось с окна прыгать, а спальня у купчихи на втором этаже была. Нога подвернулась, и я башкой неудачно приложился. Сейчас уже всё прошло, мозги на место встали.

Старик недоверчиво посмотрел на сына. По его мнению, отпрыск больше всего напоминал расхаживающий по комнате скелет в дворянском платье и с саблей на боку. Разве что купчиха некромантией одержима была.

— А Дар твой как поживает? Он же у тебя тот же, что у меня — Планирование ты от меня в наследство получил.

— С Даром всё хорошо, папенька. Я его постоянно тренирую, и развивается он весьма активно. У меня уже третий уровень.

Старик вскинулся:

— А не врёшь? Больно уж быстро. У меня самого — четвёртый только.

Сынок пожал плечами:

— Могу открыть.

— А и открой, милый, — не стал противиться родитель. — В нашем ведь деле как — доверяй, но проверяй.

Сынок сделал быстрый жест, и папаша всмотрелся во что-то, одному ему видимое.

— Не соврал. — старик удовлетворённо откинулся на подушки. — Положим, третий ты максимум пару недель назад получил, но не соврал. Это хорошо, потому что скоро Дар тебе пригодится.

Старик поёрзал на кровати, и вперился глазами в сына. Похоже, наконец-то начался серьёзный разговор. Это почувствовал и сынок, который перестал метаться по комнате, бухая сапогами по половицам, и замер в углу, пожирая отца глазами.

— Я скоро помру, сынуля. — сразу зашёл с козырей отец. — В этом году у меня был удар крови[3], а потом — ещё один.

[3] Удар крови или апоплексический удар — инсульт, что, собственно, и переводится с латыни как 'удар'.

Поэтому хожу с клюкой, оправдывая фамилию[4], а чаще всего — лежу пластом.

[4] Род Оксаковых (позже — Аксаковых) — татарского происхождения. Фамилия происходит от слова 'оксак', что в тюркских языках означает 'хромой'.

Княжий лекарь сказал, что третий удар может случится в любой момент, и его я уже совершенно точно не переживу. Я поэтому и вызвал тебя из Гродно, оторвав от риторики, грамматики и попоек.

Сынок обозначил сочувствие покачиванием бровей, но не произнёс ни слова. Отец хмыкнул, и продолжил.

— Ты не стал рассыпаться в дурацком сочувствии из цикла: 'Как вы можете так говорить, вы непременно поправитесь и проживёте сто пятьдесят лет...', и это радует. Есть шанс, что ты умён и чувствуешь собеседника. Да и директор мне писал, что ты весьма неглуп.

Начну издалека. Как тебе наверняка известно, наш род Оксаковых достаточно древний — наш предок мурза Оксак выехал из Орды в Литву ещё при князе Ольгерде и по сроку своего дворянства мы немногим уступаем гедиминовичам. Но при этом мы бедны, как библиотечные мыши. Поэтому ни в один приличный клан Оксаковых не взяли, а в дерьмовые мы сами не пошли — мы хоть и бедны, но дураками никогда не были. Так и скитаемся между кланами, продавая свои сабли и головы. Часть Оксаковых служит Литве, часть — Москве, есть, говорят, наши и у польского круля, и даже обратно в Орду парочка подалась, обесерменились[5] родственнички. Кстати, сын мой, а что ты предпочитаешь продавать — саблю или голову?

[5] Обесермениться — сменить веру. От слова 'бусурман' — 'иноверец'.

— Руки и ноги у меня на месте и учителя фехтования в училище неумёхой меня не называли. За себя я постоять сумею, и смею заверить — эти длинные руки становятся только длиннее, когда в них сабля, но остаются такими же умелыми. Но зарабатывать саблей на жизнь— слуга покорный. Если у благородного человека всё в порядке с головой, ему нет нужды ежедневно ставить голову на кон.

— Хороший ответ, сын мой. Но, кстати, о благородстве. А как ты относишься к дворянской чести? Ты уж прости, что выспрашиваю, сам понимаешь, я тебя давненько не видел.

— Да нормально всё. Как отношусь? Я вам так скажу, папаша — честь дело хорошее, когда тебе не приходится думать, как мягко ты сегодня будешь спать, и как сладко ты перед сном пожрёшь. А если за твоей спиной ни клана, ни покровителя, ни денег — один дырявый вытертый плащ, то тебе не до этой щепетильности. Ты просто берёшь то, что тебе глянулось, никого не спрашивая и ни с какой честью не сверяясь.

На этих словах Оксаков-младший цапнул из стоящей на столе тарелки яблоко и обнажил длинные лошадиные зубы, намереваясь вонзить их в сочный бочок. — СТОЯТЬ!!! — никто никогда бы и не подумал, что умирающий ещё способен говорить таким командным голосом.

Глава 5. "Эх, яблочко..."

Ошалевший Антипа застыл с открытым ртом, так и не донеся яблоко до места назначения.

— Яблочко на место положи, — уже прежним, полуживым голосом продолжил отец. — Ты смотри — то самое цапнул. Значит, правильно я выбрал, и князь его первым возьмёт. К нему рука так и тянется.

Старый тиун посмотрел на вытянувшуюся физиономию сына и хмыкнул.

— Что глаза вытаращил? Любит князь местные яблочки, их одни почитай что и ест каждый день, невзирая на болезнь.

Младший подошёл к отцу, наклонился над постелью и, делая вид, что поправляет подушку, прошептал в ухо:

— Это то, что я думаю? Яблоки отравлены?

Отец молча кивнул, а потом довольно громко сказал:

— Да ты не бзди, сынок, можно спокойно говорить, здесь нас никто не слушает. Отучил я всех слухачей от этого занятия, да и сейчас пара обязанных мне людишек на всякий случай снаружи приглядывает, чтобы никто близ комнаты не слонялся. Вот, держи, кстати... — и он вытащил из-под одеяла пачку бумажных листов.

— Здесь про каждого из княжих ближних людишек написано, все их грехи в подробностях обрисованы, все их секреты потаённые. Чтобы мог, ежли что, у любого шуляты[1] в кулак взять. Новый князь большинство разгонит, конечно, но вдруг кто останется? Да и вообще, лишним не будет, это гора с горой не сходится, а людишек на земле много и суетливые они — постоянно между собой сталкиваются. Вот тогда и пригодится бумажка.

[1] Шуляты — мужские яички, они же тестикулы.

— Новый князь, значит... — со значением протянул юный Оксаков.

— Ну а как же? — как будто даже удивился отец. — Все мы смертны, все перед престолом Господним предстанем, вопрос в сроках. А вот сроки и поправить можно. Про ситуацию с Белёвским княжеством знаешь, или рассказать?

— Лучше рассказать — степенно кивнул сынок. Уважения в его голосе явно прибавилось. — Вы, папенька, по всему видать, человек знающий. Вас не послушать — самого себя обворовать.

— Так слушай. У нас тут, в Северских землях[2], сам знаешь — Литва с Москвой чересполосицу. Наш старик Белёвский — Литовского царства князь, а соседи наши, Воротынские и Одоевские — князья московские, при Иване Великом ещё под московскую руку подались. Это, значит, первое.

[2] Северские земли — историческая область Древней Руси, включавшая в себя сегодняшние территории Калужской, Брянской, Орловской и Курской областей России, Черниговскую, Сумскую и Полтавскую области Украины, Гомельскую и Могилевскую области Белоруссии. Пограничье между Москвой и Литвой, традиционно состоявшее из множества удельных княжеств, владельцы которых 'тянули' то к тому, то к другому государству. Историческая родина знатнейших аристократических семейств Российской Империи — Воротынских, Трубецких, Одоевских и др.

Второе — клан Белёвских почитай что угас. Спору нет, старик Белёвский добрый глава клана был, и в хозяйстве толк понимал, и подраться не дурак был — знал и любил он это дело. Вот только в именном роде он последний — не осталось, кроме него, Белёвских на Земле-матушке. А без именного рода какой это в задницу клан? Неименные дворянские рода, что в клане состоят, или разбегутся сразу, кто поумнее, или между собой сцепятся, чтобы свой род именным сделать. Все силы да деньги на те битвы спустят, пока их какой-нибудь сильный клан не прихлопнет, да не подведёт под свою руку.

— Так у него что — совсем детей нет? — нетерпеливо спросил сын.

Отец несколько удивлённо посмотрел на него, но ответил:

— Есть, как не быть? Две дочки у него, две близняшки, Арина и Алина. И это как раз третье. Близняшки-то они близняшки, да между собой совсем не схожи. Арина беленькая, Алина тёмненькая. Аринка с малолетства всеми окрестными пацанами верховодила, а Алинка — тихоня, нос с женской половины не показывала. У Аринки даже Дар неженский проснулся — Меткость, добросалась в малолетстве камнями по лягушкам. А у Алинки все по поповским поучениям — Готовка у неё открылась, самый бабий дар. Печёт-варит она и впрямь — пока всё не съешь, из-за стола не встанешь. Замуж дочки выскочили почти одновременно — год назад. Аринка по любви большой выскочила, и много ниже себя мужа взяла — Семёна Адашева, боярина князя Воротынского.

— Что-то нам в 'Гиштории родов русских, литовских и польских' ни про каких Адашевых не рассказывали, — осторожно заметил Оксаков-младший.

— И правильно делали, не бархатных родов, чай. Адашевы — они навроде нас, из татарских мурз выходцы. 'Адаш' по-турецки значит 'соименник', 'тёзка' то есть по-нашему. Тоже ни в одном клане не состоят, саблю продают. Но побогаче Оксаковых, врать не буду. Вояки они знатные, можно сказать — знаменитые.

Всякому ведомо — любой Адашев в битве бешенный, да и готовят их к войне сызмальства, в 15 лет любому можно полк под начало давать, и стрельцы молиться на него будут — потому как людей бережёт и с умом воюет. Да и сам обычно много что умеет, Дары у них в роду открываются — один другого завиднее, привирают даже, что уникальные бывали. Потому любой клан любого Адашева за практически любые деньги возьмёт. Монета у них водится, это всем ведомо. Хотя хозяева они часто — никакие. Вон, Семён, зять нашего князя. Вроде и боярин князя Воротынского, но это на деле слова одни. А на деле вотчина у него — хрен да маленько, два села и деревенька. Арендаторы некоторые лучше живут. Князь Воротынский-то известный жмот, а Семён этот блаженный малость, по-другому и не скажешь. Ему, по-моему, до денег вообще дела нет. На воинское снаряжение бы хватило, да на хлеба краюху, да на кожух — ночью накрыться. А больше и незачем. Главное — чтобы в бой посылали. Он воевать любит, как медведь — бороться, только подноси. Правда, в битве — и впрямь страшен. Я раз видел, и развидел бы обратно с удовольствием.