Адашев. Северские земли

— Погоди! — прервал его князь. — Скачет кто-то.

И действительно — на дороге показался всадник. Это был Баба.

Из леса на дорогу вышли трое оставшихся разбойников.

— Едут! — крикнул спешившийся Баба. — Через четверть часа здесь будут! Трое впереди в дозоре, ещё один на козлах, сам Адашев верхами, княжна, видать, в возке.

— Делаем как договорились, — скомандовал Стрига. — Те шестеро, что впереди, дружинников кончают — Невер, предупреди их, и сразу возвращайся. Пусть после свиста начинают. Мы вчетвером Адашева делаем — что-то о его воинском бое сказки всякие рассказывают, лучше перестраховаться. Як, ты начинаешь, первой стрелой — Адашева, второй — кучера.

Душегуб хлопнул в ладони и скомандовал:

— Всё, по местам! Работаем!

Все исчезли в лесу, включая князя.

* * *

Всё произошло очень быстро — это только в книжках и фильмах противники могут драться часами. Человек — животное хрупкое, и выпустить жизнь из него можно очень быстро, что все часто и делают — было бы желание.

От быстрого уничтожения отряд Адашевых спасло звериное чутьё Семёна. За миг до выстрела, который должен был оборвать его жизнь, князь, будто почуяв засаду, остановил лошадь и поднял руку, призывая всех к вниманию. Поэтому Яку пришлось спешно доворачивать лук, перецеливая уже практическую спущенную стрелу. Из-за этого стрела, которая должна была пробить шею князю, лишь оцарапала кожу. Бесследно, впрочем, она в кусты не ушла, зацепив всё-таки какую-то жилку, из которой ходко побежала кровь. Известное дело — на шее кровяных жилок, как у дурака махорки.

Оплошав на князе, вторым выстрелом Як оправдал всё-таки свою репутацию редкого стрелка. Дружинник-кучер оказался парнем шустрым, он уже спрыгивал с облучка, когда стрела эста, пробив шею, поставила точку в его короткой жизни.

Сразу за этим над дорогом прозвучал длинный разбойничий свист, и спереди донеслись неясные звуки — там, судя по всему, 'разбойники попроще' кинулись на дружинников.

Когда Адашев увидел смерть своего дружинника, у него по спине побежал холодок.

Это были не разбойники — тот сброд и мечтать не мог о выстреле такой точности. Это были ублюдки.

Засаду делали профессионалы. Причём, судя по выстрелу, профессионалы высокого уровня — с хорошо развитым Даром.

Князя вновь обожгло холодом страха. Не за себя — за семью. С профессионалами он мог и не успеть.

Тело меж тем действовало на автомате, само собой. Мягко соскользнув с лошади и закрываясь ей как щитом, Адашев быстро побежал в сторону стрелка, держа кобылу под уздцы и направляясь чуть правее — стрелок был профессионалом и после двух выстрелов обязательно должен был поменять позицию. А лучника следовало кончить первым — иначе бой был проигран, не начавшись.

Наперерез князю выбежали три фигуры.

— Минимум четверо, значит. — подумал Семён. — Плохо. Очень плохо.

Стрелок меж тем занервничал и выстрелил по ногам. И вновь Бог хранил князя — стрела угодила в ногу, но не Адашеву, а лошади.

Выстрелив, стрелок указал свою позицию, и опытный глаз князя мигом вычленил в переплетении голых ветвей придорожных кустов грузную фигуру с луком. Семён приготовился к рывку, надеясь достать лучника саблей, прежде чем тот натянет вторую стрелу...

Но рывок не понадобился.

Сзади, от возка, стукнула тетива и эст, хрустя ветками, повалился вперёд. Из его левого глаза торчала стрела, оперённая гусиными перьями.

* * *

Княгиня ехала в возке — села в Перемышле, ехать верхами в короткой курточке оказалось холодновато. Как только раздался свист, и возница впереди страшно захрипел, она не медлила не секунды. Откуда разбойникам было знать о том, что боярыня Адашева, едва отойдя от родов, вновь начала тренироваться каждый день вместе с мужем. А что ещё делать, если Бог воинским Даром наградил? Пренебрегать Божьим Даром, и не развивать его — грех великий, про то всем ведомо.

Сунув сына кормилице, она сказала только два слова: 'Береги его!'. После чего, наложив стрелу на тетиву и закинув тул[5] за спину, Арина выскочила из возка.

[5] Тул — то же, что и колчан.

Скрадываясь, она выглянула из-за возка как раз, когда вражий стрелок рассекретил себя после перебежки. И вновь Адашевым повезло — Арина стреляла практически вслепую, навскидку, однако выстрел оказался убийственно точным.

1:0.

Вот только выстрел княгини не остался незамеченным. Душегубы не хуже Адашевых знали главный принцип скоротечных боевых столкновений — первым делом убрать стрелка, иначе все лягут. Трое на дороге мгновенно разделились — Баба побежал наперерез Семёну, а оставшиеся двое кинулись к возку...

Глава 16. "Счёт на табло"

Семён бежал к возку, всё время увеличивая скорость. Смазливый парень, кинувшийся наперерез, уже заступил ему дорогу, и теперь ждал противника, поигрывая бердышом. Секирой длиной в человеческий рост он играл так легко, как будто та была ивовым прутиком.

— Сила у него, значится, без Дара так бердыш не повертишь. — на ходу просчитывал ситуацию Адашев, — Вертит ловко, по всему видать, драться бердышом обучен на совесть. Плохо. С саблей к нему не подобраться — бердыш вдвое длиннее. Будет держать меня на расстоянии, пока те двое Арину не кончат, после чего навалятся втроём — и каюк, мне против троих не устоять.

Решение пришло внезапно, озарением.

Вместо того, чтобы притормозить, Семён, напротив, ускорился ещё сильнее, а за три метра до противника упал на спину, заскользив по укатанной дороге ногами вперёд. Сегодня сказали бы — как футболист в подкате.

Не ожидавший подобного Баба замешкался совсем немного, на долю секунды — но именно этот миг оказался роковым. Лезвие бердыша ударило не по живому телу, а по мёрзлой земле, прикрытой снегом. А вот Адашев всё сделал вовремя — и, скользнув мимо, вскрыл остриём сабли пах своему сопернику. Баба, выронив бердыш, страшно, по-заячьи, заорал от нестерпимой боли. Кровь хлынула, как щи из перевёрнутого горшка — кровяных жил в паху не многим меньше, чем в шее.

2:0

А Семён, не обращая больше внимания на обречённого противника, ушёл перекатом в сторону, мягко вскочил на ноги и ринулся на помощь жене, вкладывая в этот рывок все свои силы.

Увы, но их не хватило...

* * *

Двое, кинувшиеся к возку, бежали невообразимо быстро.

— У обоих Дар — Скорость. — догадалась Арина, и тут же пришло понимание — на бегу она успеет застрелить только одного, второго выстрела ей сделать не дадут. Набегали на неё грамотно, с двух сторон, и Арина, решившись, перевела лук вправо. Стукнула тетива.

Здесь удача впервые изменила Адашевым. Против немца у княгини были хотя бы теоретические шансы, но именно Невера она и отправила к праотцам, загнав ему стрелу в ямку под кадыком.

3:0

А в поединке со Стригой всё было предрешено заранее. Арина ещё успела обнажить шпагу — но и только. Остриё сабли ускорившегося Стриги легко вошло ей под левую грудь, чтобы тут же выскользнуть обратно. Тело княгини ещё не осело на землю, а Арина уже была мертва.

3:1

Подбегающий Семён всё понял мгновенно, и закричал страшным, животным криком. Стрига развернулся, узнал, хмыкнул, но сказать ничего не успел. Два воина зазвенели саблями. Обычный, неподготовленный человек просто ничего бы не понял в этой рубке — потому что не увидел бы. Бойцы двигались настолько быстро, что их движения смазывались, казались расплывчатыми серыми мазками акварели на мокрой бумаге. Двигаться в таком темпе можно всего лишь несколько секунд — не больше, потом организм предаёт и сдаётся.

В этой рубке первым ошибся Стрига — на полвершка, не более, не доведя остриё сабли — и немедленно поплатился за это, осев на красный снег бесформенной кучей тряпья.

4:1

Семён выдернул из этой кучи саблю, воткнул её в снег и начал выдёргивать пояс — надо быстрее перетянуть рассечённое бедро, чтобы не истечь кровью.

В этот момент ему в спину ударили сразу два арбалетных болта.

Неслучившийся князь Белёва даже не смог повернуть голову — так и упал вперёд лицом вниз.

4:2

* * *

Минуты через три, убедившись, что страшный воин больше не встанет, из кустов выбрались Трубецкой с Оксаковым, закидывая за спину разряженные арбалеты.

— Кровищи-то... — пробормотал побледневший Антипа, нервно сглатывая. — Как будто дюжину свиней закололи.

— Скажешь тоже — 'закололи'. — не менее нервно озирался князь. — 'В десять топоров порубили' — вернее будет.

— Угу.

Оба остановились возле трупа княгини. На ней одной кровь не бросалась в глаза — лишь на красной венгерке расплылось красное же пятно. Казалось, красавица-блондинка просто зачем-то прилегла на снег, зажав в руке шпагу и эффектно отбросив свою роскошную косу.

Оба почему-то замерли и стояли молча, не зная, что сказать.

— Князь! Кня-я-язь!!!

Синхронно повернувшись, подельники увидели одного из 'разбойников поплоше', напавших на дружинников. Парень, прихрамывая, довольно резво скакал в их сторону, схватившись за бок.

Не сговариваясь, князь и Антипа пошли ему навстречу. Правда, Антипа, задержавшись на секунду, подобрал шпагу княгини. Не то на всякий случай, не то знал, сколько стоит толедская сталь.

— Что орёшь-то? — нелюбезно поинтересовался Андрей, подойдя поближе к душегубу.

Тот, оказавшийся совсем молодым пацаном — лет 17-ти, не старше, осмотрелся вокруг, нервно сглотнул при виде располосованных трупов и сказал:

— Эта... Князь, дружинники эти — ровно демоны какие секлись. Усих хлопцев порубали, я уж думал — не сдюжим. Но ничо, одолели. Правда, один я живой остался, да Сидор ещё.

Он опять позыркал туда-сюда глазами, и снова зачастил нервной скороговоркой, безбожно 'гэкая'.

— Но Сидор не жилец, ему ливер вскрыли, там всё из кишок полезло. Хвилин десять чи двадцать жить ему, не боле, видел я такие раны. Расчёт теперь, получается, со мной одним за всех шестерых. Мне бы того... гроши получить, да я и поскачу потихоньку. Да вы не сомневайтесь, княже, Сидор и сдох небось уже. Я его даже перекрестил, как уходил, хотя что ему тот крест? Его по любому в геенну огненную оприходуют, душегуб был каких мало. А я ничего, ловко отбился, я вообще вёрткий, бок вот только пропороли, но нормально, неглубоко. Перевязать бы меня, княже. Там нормально, неглубоко, но руда[6] течёт — спасу нет. Видать, зацепил этот гнида жилку какую.

[6] Руда — кровь.

Разбойник молол и молол языком, и было уже понятно — если ему, к примеру, в ухо не дать, или другим каким способом не заткнуть — они так и будет всякую пургу молоть, нервное это.

— Так рассчитаться не проблема, а расчёт есть за что давать? Дружинников вы точно всех уложили? — поинтересовался князь, незаметно подмигнув Антипе. Тот, как был, со шпагой в руке, начал потихоньку обходить говоруна слева.

— Так это... — дружинник заметно приободрился, едва речь зашла о деньгах, и даже глаза у него бегать стали вроде как меньше. Он даже засмеялся, но не весело, а скорее страшно. — Мёртвые они. Мертвее разве что в трунах[7] лежат на погостах.

[7] Труна — гроб.

Говорю же — они так рубились, что я потом каждого сабелькой проткнул — на всякий случай. Человек — он скотина живучая, как кошка. Хотя куда там кошкам до людей. Кот — он вообще скотина зряшная, баловство это всё... ААААА!!!!

Пацан оказался калачом тёртым, и, видать, смекнул что-то. Пока чушь про котов молол, сделал пару незаметных шагов назад, а потом, крикнув так, что уши заложило, попытался рвануть наутёк.

Не преуспел — князь самолично достал его длинным уколом сабли в спину, угодив аккурат под левую лопатку.

Говорун лежал на снегу, повернув голову, и рыбой беззвучно открывал рот, будто пытаясь дорассказать про котов. Потом у него ртом хлынула кровь, он дёрнулся пару раз и затих.

Князь вытер саблю прямо о спину покойника, вбросил её в ножны и ругнулся матерно, но не с чувством, а как-то ровно и безжизненно. А потом добавил:

— Всё, сделано дело. Чисто сделано, болтать некому будет. Валить нам пора. Темнеть скоро начнёт, а нам с тобой ещё всю ночь скакать.

— А здесь прибрать? — растерявшийся Антипа неопределённо повёл руками вокруг.

— Одурел, что ли, с испугу? — князь демонстративно постучал по голове. — Здесь через полчаса волки будут — звери и приберут всё. Здесь самые волчьи места, а этих через несколько дней найдут, не раньше. Тогда здесь и убирать уже нечего будет, по одежде Адашевых опознают, а с разбойниками никто и разбираться не станет — и так всё понятно.

Князь вдруг схватил Антипу за воротник, и, притянув к себе, сказал страшным шёпотом:

— В возке приберись, и догоняй. Я Сидора проведаю, а потом в лесу у коней буду. Только на совесть приберись, понял!?

Антипа только и смог судорожно кивнуть.

Князь разжал кулак, толкнул Антипу в грудь и, не оглядываясь, побрёл по дороге. Шатался, как будто пьяный.

Антипа, волоча за собой шпагу, безжизненно пошёл к возку. Внутри всё было деревянным — этот безумный день, казалось ему, как будто выжег его досуха. Он шёл, ни о чём не думая, а вокруг была полная — какая-то даже неправдоподобная — тишина. Только снег хрустел под ногами, и Антипа впервые в жизни понял, почему такую тишину называют 'мёртвой'. Снег продолжал хрустеть, и убийца вдруг осознал, что с неба давно сыплет снег, причём сыплет хорошо, и через час-полтора всю эту кровищу накроет чистым белым одеялом.

Тиун подошёл к возку и молча рванул дверь. Он ожидал увидеть внутри что угодно, но только не то, что предстало его взору.

Эта дура кормила младенца грудью!

Представляете, вытащила своё вымя, сунула сосунку в рот, а сейчас молча смотрела на недавнего любовника заплаканным овечьим взором.

Нашла, блин, место и время!

Увиденная картина так ошеломила его, что он расхохотался.

Наверное, это была истерика. Антипа смеялся и никак не мог остановиться.

Потом он вдруг догадался, что она вовсе не кормила своего питомца. Нянька просто заткнула ему таким образом рот, чтобы несмышлёныш не орал, и не привлекал внимания. И этот умный поступок глупой, как пробка, девки так удивил его, что он подавился своим смехом.

Антипа замолчал.

Курица тоже молчала, так и не сказав ни слова. Она только мелко крестилась правой рукой, — в левой был младенец — а в её глазах застыл глубинный, нечеловеческий ужас.

Младенец чавкал.

Пора было что-то делать. Антипа посмотрел на свои руки. Они ходили ходуном, и тиун понял, что в любой момент может вновь сорваться в истерику.

Он ещё ни разу не убивал людей сам, своими руками, он ни в кого никогда не вгонял сталь вот так — глаза в глаза.

А сейчас ему предстояло не просто зарезать человека — надо было зарезать женщину, с которой он делил ложе ещё позавчера, да впридачу — отправить на тот свет безвинного младенца.

Антипа понял, что если промедлит ещё немного — то ничего уже не сможет сделать.

Он поднял шпагу, зажмурился, и ткнул ею бабу, с отвращением ощущая, как клинок легко раздвигает ткани тёплого мягкого тела. Того самого тела, которое он мял так недавно.