Адашев. Северские земли

Трубецкой сделал паузу, оглядел собравшихся и вбил последний гвоздь: — В общем, решили мы с Алиной вашему Ждану моё Трубчевское княжество отписать.

Глава 14. "Секс! Секс! Как это мило!"

Арина охнула и закрыла рот рукой:

— С ума сошли?

— А кому ещё? — в ответ поинтересовался князь. — Своих детей у нас нет — Алина уже почти два года в тягость впасть не может. Моему троюродному брату? Который в Москве живёт, которому сейчас не то пять, не то десять лет и которого я ни разу в жизни не видел? По моей линии ближе никого нет. А Ждан нам по крайней мере родной племянник, своя кровь. Врать не буду — если у нас свои дети появятся, я, конечно, духовную перепишу, но сейчас никого ближе Ждана нет. Он, по крайней мере, из наших, из северских, здесь родился, здесь и вырастет. Всяко лучше, чем москвич чванливый. Поэтому мы с Алиной и прикинули — надо составить духовную, надо. Таким как нам, во всяком случае. У кого семьи — раз, два и обчёлся. Действительно — вдруг что случится? Пусть всё с гарантией родным уйдёт. Опять же — ссоры между родичами упредим, не введём их, как говорится, во искушение.

— Ну... — ошарашенный Адашев только руками развёл. — Я уж и не знаю, что сказать. Спасибо. Земной поклон тебе от всего семейства нашего.

— Ну вот и отлично! — разулыбался Трубецкой. — Тогда сегодня наш приезд отметим, завтра духовную составим, а послезавтра с утра мы и отъедем, благословясь.

— Отметим, ещё как отметим! — пообещал Адашев — Баня уже топится — вам с дороги помыться. А уж после бани, — как предки завещали — портки продай, а чарку выпей! А уж с такими дорогими гостями одной чаркой точно не обойдёмся! Ну и закусить найдём чем. Девки уже в погребах шуруют. Мы тут народ лесной, не побрезгуйте, лесом живём — окорок кабаний копчёный, медвежьи лапы вяленые, грузди сопливые, брусника мочёная и кофа кипячёная!

И Семён довольно засмеялся. Арина пристрастилась к модному заморскому напитку ещё до замужества, и в доме Адашевых его всегда заказывали знакомым купцам, не жалея денег.

* * *

Ночью Арина толкнула мужа, который, от души наотмечавшись, уже собирался было с чувством захрапеть.

— А?! Чего?! — вскинулся он.

— Да тихо ты. — успокоила жена. — У меня всё слова зятьевы из головы не идут — про духовную.

— Эт они с Алиной дали, конечно! Не ожидал даже. — зевнув, согласился Семён. — Вон сколько богатства Жданке сразу насыпало. Верно старики бают: жданные дети — они счастливые!

И, посчитав разговор законченным, повернулся на бок.

— Да я не о том! — пихнула его в бок жена. — Я про нашу духовную. Он ведь всё правильно говорил — если большой семьи нет, надо духовной озаботиться, чтобы и самому спокойным быть, и родичей во искушение не вводить. А мы её и не писали никогда. Ты ведь тоже один на всём свете — родители померли, братьев и сестёр и не было никогда, а родичи только дальние. А вот случись что с нами?

Боярыня решительно приподнялась на локте.

— Знаешь, что я думаю? Нам надо вместе с ними духовную составить. Так мол, и так, если что с нами случится — всё отходит сыну, а за сыном — Алина и муж её стоят. А то не по-людски получается. Они нашему сыну всё отписывают, а мы о них даже не вспоминаем — не то родичи они нам, не то просто мимо проходили. Ну что ты молчишь, бирюк лесной?

— Да я что? Я рази против? -опять зевнул хмельной Адашев. — Кому ещё оставлять, как не им? Ближе родни у нас никого нету, да и помогли они нам в последнее время знатно. Зря всё-таки на Андрея люди наговаривали. И такой он, мол, и сякой... А он? А он супротив самого царя слово сказать в нашу пользу не забоялся, хотя в немилость впасть мог! И первое княжество нам получить помог, и сейчас вон — второе Жданке отписывает. Не зря говорят — людей не по словам, а по делам судить надо!

— Ну вот и решили! — улыбнулась Арина, и Семён, на которого улыбка жены всегда действовала магически, по-медвежьи сгрёб её к себе.

Княгиня притворно запищала...

* * *

'Гадство какое! — в это же самое время думал младенец, лежащий в колыбельке и распираемый злобой — Моя кормилица живёт с княжьим тиуном! Причём в моём присутствии!!!'.

Из колыбельки он, естественно, ничего, кроме потолка, не видел, но звуки, долетающие с кровати, были более чем красноречивыми.

'Ну, Клуша! Ну дура!!! — исходил негодованием грудничок. — Интересно, ей хотя бы чайную ложку мозгов положили? Ну как можно быть такой идиоткой? Да у этого Антипы всё на роже написано — прохиндей, на котором пробы негде ставить. А поди ж ты — сперва 'на секундочку' в комнату втёрся, потом на ушко что-то пошептал, эта дура ещё хихикала как идиотка, потом за сиськи помацал, ну а уж когда жениться пообещал — эта курица сразу и растеклась квашнёй по лавке, бери её голыми руками... Вернее — не руками, конечно же'.

Справедливости ради надо сказать, что об этой стороне жизни бывший подросток, скитавшийся по больницам, имел исключительно теоретическое представление. Хотя впечатления, полученные в последний час, уже ликвидировали множество пробелов в его сексуальном образовании.

'Они вообще угомонятся? — никак не мог успокоиться потенциальный владелец двух северских княжеств. — Или собрались мне всю ночь спать не давать?'.

Мстительный питомец хотел было даже подстроить подлянку и разораться в самый ответственный момент, но вовремя сообразил, что за такое злодейство с него сто пудов очки спишут. Потому, скрипя не проклюнувшимися ещё зубами, всё-таки сдержался.

Зато, проснувшись голодным под утро, собрался было разораться на всю катушку. Но не удалось — бдительная Клуша, быстро выхватив его из колыбели, заткнула ему рот в прямом смысле слова.

Ждан мрачно чмокал, Клуша привычно додрёмывала, и всё вроде шло как обычно, но разметавшийся по кровати Антипа вдруг что-то сказал во сне.

— Тише, тише, маленький, не чмокай. Давай послушаем, вдруг он про меня говорит! — и нянька опять захихикала идиотским смехом.

'Ой, дура' — подумал Ждан, но чавкать стал тише — самому интересно было, чем там бредит коварный соблазнитель.

— Не я князя, не я!!! — вдруг отчётливо сказал тиун. — Не вели казнить, заставили меня! И яд не я!!! Нет, нет...

Антипа застонал, а потом громко скрипнул зубами.

— Нет, не надо! — вновь заметался на кровати тиун. — Огнём не надо! Не я это, они, они, душегубы! И засаду они, не я...

И забормотал что-то уже совершенно невнятное.

— О, Господи! — прижатый к груди Ждан ощутил, что его кормилица мелко дрожит. — Страх-то какой, спасибо и борони, Исусе Христе! Что же нам делать-то, маленький.

Клуша всегда разговаривала с ним, с первых дней жизни, но сегодня как никогда Ждану хотелось ей ответить. Он последними словами проклинал старикашку, засунувшего его в тело, у которого даже речевой аппарат ещё не сформировался.

— Рассказать мамке твоей, а, маленький? — меж тем продолжала свой псевдо-диалог Клуша. — Так она сразу допытываться начнёт — откуда слышала? И всё! Погонят меня за блуд греховный! Тебя точно отберут. Да только за то, что я тут при тебе кувыркалась — меня сразу обратно в деревню выпрут, да ещё и батогов всыплют на дорогу. И всё — прощай моя сладкая барская жизнь!

Ждан никогда не видел свою кормилицу такой растерянной. Она сидела, с силой прижав к себе Ждана и тихонько раскачиваясь.

— А вдруг они и впрямь душегубство затеяли? Не отмолю же потом такой грех-то! Да нет...

Похоже, девка начала убеждать сама себя.

— Да нет, быть не может такого, да, маленький? Они ж благородные все, а благородные рази ж душегубами быть могут? Князь вон — княжество своё тебе отписать собрался, не может такому человеку душегуб служить. Ой, не знаю...

Она закусила ладонь и тихонько, еле слышно, завыла.

— Что же мне делать, дуре блудливой, подскажи, маленький? Говорить аль смолчать?

Младенец мрачно агукал.

Она ещё немного посидела, раскачиваясь, потом, явно что-то решив, встала и положила Ждана в колыбель.

— Давай спать, маленький. Утром решу, утро вечера мудренее.

Когда Клуша подваливалась под бок своему хахалю, тот вдруг мгновенно проснулся, вскинулся и сел в кровати:

— А? Что?

— Да я это, я. — шепнула Клуша. — княжича кормить вставала.

А потом, явно решившись, добавила:

— А ты кричал во сне.

— Да-а-а? — зевнул Антипа, и, даже не переменившись в лице, спокойно добавил. — Небось что-нибудь про засады и душегубов орал?

— Да!!! — вытаращила глаза Клуша. — А ты откуда знаешь?

— Да меня много лет кошмары мучат. — опять равнодушно ответил прелюбодей. — Я ещё мальцом был, когда с отцом в засаду разбойничью попал — он тогда торговлей занимался. Нас-то Господь миловал, а людей на моих глазах многих посекли. Крови было... С тех пор и мучат меня кошмары — спужался сильно, говорю же, пацаном ещё был.

— Ой, борони Господь! Страх-то какой! — с явным облегчением закрестилась Клуша.

А длинный тиун меж тем притянул её к себе и шепнул на всю комнату:

— Давай ещё разок, да пойду я, пока не рассвело.

— А это... Ой! А про... Да погоди ты! А про свадьбу ты когда с князем...

— Слушай, потом, всё потом! Иди сюда... И это... Завтра дверь не запирай. Сладкая ты баба, Лукерья.

* * *

Оставшиеся до отъезда дни прошли как по задуманному — на второй день обе семьи оформили духовные грамоты, вечером отметили это дело, а с утра третьего дня князь с Антипой собрались в дорогу.

Семён с Ариной гостей не удерживали — подумав над словами князя, они и впрямь собрались на следующий же день малым отрядом перебраться в Белёвское княжество, брошенное бесхозным.

Арина простилась с роднёй дома, а Семён решил проводить гостей верхом до тракта.

Выйдя на большую дорогу, все трое остановились.

Спешившись, свояки обнялись на прощание, и Семён хлопнул родича по плечу.

— Ну, доброй вам дороги. Даст Бог — увидимся скоро.

— — А как же! — поддакнул Андрей. — Непременно увидимся. И вам завтра лёгкой дороги. Ты там поосторожнее, на большаке из Воротынска в Белёв разбойники, все говорят, завелись. Белёвские купцы уже в объезд ездить начали, через Козельск. На день дольше получается, но спокойней.

— Разбойники... — презрительно поморщился Адашев. — Я четверых дружинников возьму, из лучших, которых сам бою учил — сам-пятый! Разбойники хороши купчин потрошить, а против воев — со своими ржавыми топорами ничего не стоят. Они к нам и не сунутся, а сунутся — пожалеют. — Ну тебе видней! — не стал спорить Андрей и легко взлетел в седло. — Спасибо тебе за всё! И — прощай, родич!

Глава 15. 'Последний раз сойдемся в схватке рукопашной'

В день отъезда в селе Семёновка царила какая-то даже праздничная суета. Как распорядился опытный походник Семён, всё было собрано и упаковано с вечера, так что на сборы и беготню по дому время не тратили. С утра приморозило, мороз покусывал за щёки и нос. Но, несмотря на мороз и ранний час, в бывшем боярском дворе собралась, похоже, вся Семёновка, все пришли проводить хозяев на новое место жительства.

Закутанного Ждана вынесла во двор Клуша, сама обряженная в какую-то длинную доху. Им, в отличие от всех остальных, предстояло ехать не верхами, а в крытом санном возке, сделанном наподобие фряжской кареты, но на полозьях. В возок была впряжена пара коней, и молодой дружинник Влас уже сидел на козлах и, поминутно гогоча, о чём-то зубоскалил с дворовыми девками.

Ещё трое дружинников проверяли в последний раз, как снаряжены кони, не трёт ли где сбруя и не давит ли. Всё-таки ехать предстояло два дня, с ночёвкой в Лихвине[1], поэтому лучше было перестраховаться. Эти трое будут ехать впереди, дозором. Глава семейства тоже был уже во дворе, в полном воинском снаряжении, и заметно нервничал. Ждали только княгиню, а Сёмен в походе не терпел ни проволочек, ни опозданий. Он уже собрался было послать кого-нибудь в дом — поторопить жену, но тут дверь открылась, и Арина вышла на крыльцо.

[1] Лихвин — город в Северских землях, известен с XVI века, когда был причислен Иваном Грозным к опричным городам и укреплён. Был частью Засечной черты, выстроенной против набегов кочевников. Сейчас — город в Суворовском районе Тульской области, в 1944 году переименован в Чекалин — в честь казнённого 16-летнего партизана, Героя Советского Союза А. П. Чекалина. Сегодняшнее население — 914 человек, один из самых малочисленных городов России.

Все так и пооткрывали рты.

Княгиня была в мужском костюме: в высоких сапожках, в пригнанных по фигуре мужских штанах и в отороченной мехом куртке-венгерке[2]. За спиной у воительницы висел расшитый серебром сагайдак[3], как сказали бы современные автомобилисты — в полной комплектации: лук в налуче, стрелы в колчане и чехол для колчана, иначе тохтуй.

[2] Венгерка — короткая куртка, отделанная шнурами на груди. Впоследствии на её основе сформировалась знаменитая форма гусар с расшитыми доломанами и ментиками.

[3] Сагайдак — набор вооружения лучника.

Слева на ремне у Арины висела тонкая фряжская шпага в ножнах. Оно и понятно — сабля всё-таки тяжела для женской руки, да и с даром Меткость шпагу пользовать способнее.

В целом же княгиня выглядела так, что все стоящие во дворе мужики, от юнцов до стариков, синхронно сглотнули.

Княгиня рассмеялась хрустальным смехом. Она была хороша, сама знала, что диво как хороша, и оттого пребывала в прекрасном настроении.

Арина подошла к Ждану, наклонилась над младенцем и спросила:

— Что, сыночка, смотришь? Не видел ещё такую маму? А вот такая мамка у тебя — боевая!

Она чмокнула сына в лобик, дождалась, пока они с няней загрузятся в возок, затем легко взлетела в седло подведённой кобылы и повернулась к мужу:

— Я готова!

— Едем! — махнул рукой Семён, и короткая кавалькада, провожаемая криками собравшихся, потянулась со двора...

* * *

Вечером того же дня где-то на дороге между Перемышлем[4] и Лихвиным стояли Антипа Оксаков и Андрей Трубецкой.

[4] Перемышль — город в Калужской области, построен в XII веке князем Юрием Долгоруким и назван в честь Галицкого Перемышля

— Ну и где они? — князь заметно нервничал. — Скоро темнеть начнёт!

— Приедут, никуда не денутся, — внешне Антипа был само спокойствие, хотя в глубине души заметно нервничал. — некуда им отсюда деться. Здесь от самого Перемышля и аж до Ржавца места глухие — ни села, ни деревеньки, ни хутора. А здесь ещё и лес стеной у самой дороги. Потому Стрига и указал на это место, как на лучшее.

— Стрига... — проворчал князь. — Много он понимает, твой висельник.

— Много. — утвердительно кивнул тиун. — Грехов у Стриги много, не спорю, но дело своё он добре знает, и понимает в нём много. Мы потому его с командой и наняли, что здесь нам лучше людей не найти.

— Не знаю. — буркнул князь. — Тревожно мне что-то. Как оно всё ещё пройдёт?

— Да всё хорошо, — вновь начал убеждать Антипа. — Мы же всё продумали. Стрига ещё шестерых душегубов попроще нанял, ничего им особо не рассказывая. Они здесь вместе с Бабой и Невером два месяца банду разбойников изображают. Все о них уже прослышали, никто по этой дороге уже не ездит. Здесь и раньше не часто путники были — известно, торговля между Воротынском и Белёвым никогда не процветала. Литва торговую пошлину берёт, потому купцам проще было со своими московскими княжествами расторговаться. А сейчас, как про разбойников слух прошёл, здесь неделями людей не появляется. Пока их найдут — волки от Адашевых уже ничего не оставят. Положить их здесь всех — и княжество ваше навечно. А на вас никто не подумает — все знают, что как вы за них хлопотали, да и к духовной Адашевых вопросов быть не может — они сами вам с женой всё завещали, своей волей, все то видели и слышали.