Кровавый триумф Восходящего Солнца

— Э, да здесь слоны насрали! — непринужденно сообщила она. — Неудивительно, что он дал осечку! Сиамское дерьмо, — она бросила винтовку на пол и подобрала другую. — Вот эта получше — мой старый и добрый белголландский "манлихер". Джуниор, ты еще долго собираешься здесь стоять?! Возьми оружие и становись к двери! Будешь сторожить, пока тетя прихорашивается. Все-таки ты удивительный тормоз! Знаешь, Джим, кого он мне напоминает? Макса ван Бергера, Белохвостика. Белохвостик тоже изрядно тормозил. Но мы в конце концов сделали из него человека!

— Это верно, — не стал спорить Хеллборн и в который раз осмотрел комнату.

— Итак, мой адмирал, что теперь? — поинтересовалась Фамке, удовлетворенная осмотром новой винтовки.

— Дай мне немного подумать, — попросил он. — Придумал, — добавил Джеймс секунду спустя. — Переодеваемся. Спокойно выходим отсюда и идем к вертолету. Ты ведь сможешь им управлять?

Это был тот самый случай — и далеко не первый — когда ему следовало отрезать, поджарить и проглотить собственный язык, но только не задавать этот вопрос. Смертельное оскорбление, которое могут — нет, не смогут смыть даже океаны крови. Хуже, чем назвать ее Одуванчиком и Солнышком одновременно.

— Я убью тебя когда-нибудь потом, — пообещала полковник ван дер Бумен. — Я тебе только одно скажу — я трахалась с главным конструктором этого вертолета. В кабине первого прототипа. Понимаешь, что это значит?

— Понимаю, — на всякий случай сказал Хеллборн. — Можешь убить меня как-нибудь потом. Переодеваемся. — Он перевернул один из трупов и принялся сдирать с него армейскую куртку. Расстелил ее на столе и покачал головой. Бросил взгляд на мертвого офицера — весь в крови, мундир безнадежно испорчен. Посмотрел на Редширта — тот наконец-то занял позицию у двери, потом на Фамке.

— Только ты, Рыжая. На нас с мистером Редширтом это не налезет, даже пытаться не стоит.

— Толстяк, — хихикнула она и принялась расстегивать свой комбинезон. — Эй, Джуниор, отвернись! Рано тебе еще на такое смотреть. Черт побери, что с этой курткой? И здесь слоны насрали. Вернемся домой — месяц из ванны вылезать не буду.

Она натянула куртку, придирчиво выбрала самые чистые штаны из трех предложенных пар и спрятала рыжие волосы под зеленой панамкой. Схватила "манлихер" и страшно оскалила зубы. Получился образцовый таиландский — или камбоджийский солдатик.

— Годится, — удовлетворенно кивнул Хеллборн. — Мы с Редширтом будем по-прежнему изображать пленных, поэтому нам винтовки брать нельзя. Наберем побольше пистолетов. — Он взял со стола свой альбионский "кольт", потом подобрал с пола пистолет командира "черных кхмеров".

Подобрал и замер.

— Что случилось, Джим? — уже через минуту забеспокоилась Фамке. — Что ты там нашел? Что с тобой? ТЫ ПЛАЧЕШЬ?!

Разумеется, полковник Солнышко ошибалась.

Это были не слезы.

В глазах Джеймса Хеллборна отражался Туман Времени — туман, в который он погрузился и в котором растворился без остатка.

ГЛАВА 14 — Сердце тьмы —

"Отправьте военную ракету "Аякс" за его трупом".

Генерал Кала, 1980 год.

* * *

Январь 1943 года. Где-то в Южном Индокитае. За пятнадцать лет до описываемых событий.

* * *

Самолет — точнее, гидросамолет — приземлился — вернее, приводнился -в сумерках. Старая, добрая традиция, освященная тремя годами мировой войны.

Пилот заглушил мотор и замолчал сам. Собственно, за все время полета он произнес от силы два-три слова. Слишком молчаливый для француза, мысленно констатировал Джеймс Хеллборн. Хм, да и француз ли он вообще?

— Что теперь, месье Ле Брис?

— Ждем, — пилот и на этот раз не изменил себе, он был сама лаконичность. Ле Брис, Ле Брис... Бретонец, наконец-то понял Хеллборн. Ему бы следовало родиться спартанцем, а не бретонцем. Ну что ж, бретонец — это не совсем француз, хотя, честно говоря, Хеллборн мало что знал о бретонцах. Достаточно и того, что командир французского подводного крейсера рекомендовал капитана Ле Бриса как своего лучшего пилота. Если не врал, конечно. Ну что ж, сюда мы долетели без приключений. Что будет завтра?

Хеллборн повернулся к ближайшему иллюминатору и сделал вид, что любуется окружающим пейзажем в лучах заходящего солнца. Но, право слово, любоваться здесь было нечем. Вонючие джунгли Юго-Восточной Азии. Те, самые, что лежат в кармане, рядом с кормом для голубей и мелкими монетами. Бог ты мой, какая пошлость. Гидроплан покачивается у берега в крошечном заливе неизвестной реки... Хм, река ли это? Это как-то иначе называется. На глаз — пятьдесят процентов воды, пятьдесят процентов грязи. Болото или что-то очень близкое к нему.

Строго говоря, такие места можно отыскать и в дельте альбионского Стикса, особенно в разгар лета — альбионского лета, в январе-феврале. Но тамошние болота — они как-то роднее и ближе... Нет, Джеймс Хеллборн не собирался идти на компромиссы и страдать объективностью, когда речь шла о болотах Нового Альбиона. Что угодно, только не это.

Что еще мы видим за бортом? Ах, да, деревянная пристань. А может и не пристань, а мостки для полоскания белья — если кому-то в голову придет безумная идея стирать белье в этой воде. Явное творение рук человеческих, но как давно здесь ступала нога человека? В пределах видимости — ни единой живой души. Война изменила привычный распорядок вещей и в этом уголке родной планеты Джеймса Хеллборна.

Один час, другой, третий... Как писали в старинных романах, солнце скрылось за сплошной стеной джунглей, и ночь постепенно вступила в свои права. Джеймс откровенно скучал. С пилотом не поболтаешь. Тот откровенно игнорировал не только Хеллборна, но и всю окружающую действительность. Радио включать нельзя. Читать нечего, да и не почитаешь особо в темноте — а свет в кабине тем более включать нельзя. Спать не хотелось — выспался во время полета. Плотно пообедал перед вылетом — и еще не успел как следует проголодаться. Что остается? Продолжить планирование предстоящего разговора? Почему бы и нет. Хотя, когда дойдет до дела, этот план все равно придется выкинуть на помойку.

Или утопить в болоте.

Дело шло к полуночи, когда Хеллборн услышал звук мотора. Очевидно, его услышал и капитан Ле Брис, внезапно нарушивший обет молчания:

— Это он.

"Исчерпал месячный запас красноречия!" — восхитился Хеллборн.

Невидимый в ночи мотор приближался и приближался, пока не чихнул и не замолчал где-то совсем рядом. Прошло еще несколько минут — и в той же ночи несколько раз мигнул маленький фонарик. Где-то в дальнем конце пристани.

— Ступайте, — сказал пилот. — Я буду ждать здесь.

"Годовой запас красноречия!"

Джеймс осторожно выбрался наружу и столь же осторожно — не споткнуться бы на этих гнилых досках, темно — глаз выколи — зашагал в ту сторону, где еще раз мигнул фонарик. Некоторое время спустя он мог различить силуэт человека, а еще мгновение спустя услышал его голос:

— Кто вы?

По-французски, с легким акцентом.

— Я летел на самолете, заблудился, и был вынужден приземлиться здесь, — медленно, почти по слогам отвечал Хеллборн. Слишком длинная фраза, ошибок быть не должно. — Мне бы не хотелось продолжать vol de nuit, ночной полет.

— Вы военный летчик? — спросил незнакомец. — Pilote de guerre?

— Никак нет, — возразил Джеймс. — Я — Courrier Sud. Южный почтовый. Я привез lettre à un otage, письмо заложнику.

— Очень приятно, — глаза Хеллборна окончательно привыкли к темноте, и он увидел, как собеседник кивнул. — Я — Маленький принц. Следуйте за мной.

Около сотни метров петляния между деревьями — и они снова очутились на берегу водоема. Здесь было гораздо светлее. Ночные гости (точнее, встречающие, это я гость, напомнил себе Хеллборн) не стали гасить все огни в своей машине. Джеймс напряг зрение и память, и узнал "Стерке-Пир" М1938, лицензионная копия итальянского "Тритоне" 1935 года. На таких машинах три года назад белголландские морпехи высадились на острове Порт-Султан. Но с тех пор где они только не высаживались. А часть машин перепала вассалам и союзникам...

Как этим, например.

Забрались в кабину. Теперь Хеллборн смог разглядеть своего спутника. Типичный абориген. Совсем мальчишка, на вид не больше восемнадцати. Короткая стрижка, пухлое лицо, новенькая белголландская униформа. Только вместо оранского триколора или "Г.И.Х" — другая нашивка, черная пирамида на красном фоне.

В машине больше никого не было. Камбоджиец сам сел за руль, и амфибия, стремительно набирая скорость, очень скоро оставила позади заброшенную пристань с одиноким французским гидропланом.

Три четверти часа спустя они выбрались на сушу. Еще минут через десять их остановил первый патруль, на такой же машине. Потом другой, на танке. Затем еще несколько патрулей и шлагбаумов. Хозяин здешних мест заботился о своей безопасности. Впрочем, ни на одном из постов машину "Маленького Принца" надолго не задерживали. Очевидно, часовые и патрульные слишком хорошо знали водителя. Пассажир их вовсе не интересовал.

Снова вода — короткая грунтовая дорога — мост с особенно мощной охраной — и вот они на месте.

На это стоит посмотреть при свете дня, твердо решил Хеллборн. При свете дня он должен производить куда более сильное впечатление. Ангор... нет, язык поломать можно! — Ангкор-Ват, храм и древняя крепость камбоджийских королей, оплот могущества кхмеров, семь с половиной веков истории и прочие высокие материи. При свете дня — надо же понять, чем он отличается от крепостей и храмов Европы. Потому как в безлунной ночи, под щитом светомаскировки, Ангкор выглядит как один из них — то ли Реймсский собор, то ли Тауэр — и производит столь же гнетущее впечатление.

Возможно, так и было задумано, мысленно усмехнулся Джеймс, выбираясь из машины. Наводить страх и трепет на чужаков.

Еще один пост охраны, и еще один, тускло освещенный каменный лабиринт, лестница, еще один пост, тяжелая бронированная дверь.

— Прошу вас, — провожатый распахнул дверь и пропустил Хеллборна вперед.

— Аnak ach tow ksekr, — сказал человек за столом. Юный камбоджиец кивнул и торопливо закрыл дверь за собой. Джеймс Хеллборн перевел дыхание и осмотрелся.

Судя по стенам — камень и зелень — комната находилась где-то в глубине крепости. Но этот камень и эта зелень тоску не наводили — напротив. Очевидно, все дело в освещении — под высоким потолком красовалась гигантская хрустальная люстра. Вдоль стены — длинные деревянные столы, на которых расставлены глобусы, знамена, книжные полки и даже аквариумы с рыбками. И, наконец, массивный письменный стол — явно из дорогих сортов дерева — у противоположной стены. Человек, только что сидевший за этим столом, встал и двинулся навстречу гостю. Хороший знак, решил Хеллборн.

Еще один азиат-индокитаец, с пухлым лицом и короткой военной стрижкой, но гораздо старше первого. Лет сорок пять, а то и все пятьдесят — кто их разберет, этих азиатов. Белголландская униформа с генеральскими погонами, и такая же черная пирамидка на красной нашивке. На поясе — внушительная кобура из коричневой кожи, в такой мог бы спрятаться мой "Хеллдог", подумал Джеймс — как знать, может он там и прячется. Хозяин кабинета подошел почти вплотную, и Хеллборн смог оценить его рост — всего на два сантиметра ниже альбионского гостя — и заглянуть в глаза, черные и загадочные. Генерал остановился и протянул руку, Хеллборн незамедлительно ее пожал.

— Добро пожаловать в Ангкор, коммандер Хеллборн, — сказал хозяин. — Очень рад нашему знакомству. Ваша слава опережает вас.

Голос у него был чуть-чуть хриплый, английский язык — безупречен.

— Вы мне льстите, генерал, — Джеймс отвесил полупоклон. — Это для меня большая честь познакомиться с вами.

"Какая бессовестная ложь с моей стороны!"

— Прошу вас, — генерал Лол Нон указал в один из углов комнаты. Два низких мягких кресла, столик с напитками, закусками и сигарами. Хорошее начало, недурное продолжение! Будем надеяться, что и финал не подведет. Только бы не сглазить, мысленно сплюнул Хеллборн.

Пока хозяин кабинета наполнял бокалы и предлагал гостю разнообразные лакомства, Джеймс Хеллборн — в который раз! — мысленно прокручивал в уме его биографию.

Итак, генерал Лол Нон.

Родился на территории французского протектората Камбоджа, где-то в окрестностях столицы. Точная дата рождения неизвестна. Где-то между 1890 и 1900. Родители — зажиточные кхмерские крестьяне — отправили старшего сына в католическую французскую школу в Пномпене. В ее архивах стоило бы покопаться для уточнения дня рождения, но Пномпень и все его архивы в руках белголландцев. И уж наверняка метрику генерала они попытались заполучить в первую очередь...

В 1919-м, сразу после войны, приезжает в Париж. Два года на юрфаке Сорбонны. Потом неожиданно перебирается в Англию и продолжает образование там. Кажется, в этом была замешана дама. В любом случае, родители девушки даже слышать об этом ничего не хотели. В 1924-м Лол Нон возвращается в Париж. Задерживается там ненадолго. Судя по слухам — попал в грязную историю, после которой остался труп. Версий множество — уголовщина, пьяная драка и даже дуэль из-за дамы. Архивы французской полиции могли бы рассказать больше, но и они — в руках белголландцев. Дабы избежать возмездия — от кого бы то ни было — поспешно записывается в Иностранный легион. Пять лет в Северной Африке и на Ближнем Востоке, несколько медалей, почетное увольнение в связи с истечением контракта. Контракт продлевать не стал, хотя один из бывших командиров что-то говорил про перспективное будущее.

В 1930-м возвращается на родину. Отставник Легиона и студент Сорбонны — пусть и недоучившийся? Такими кадрами в колониях не разбрасываются. С распростертыми объятиями принят на службу в колониальную полицию. И снова блестящие перспективы — которые всего через два года перестают быть таковыми. Арестован как член боевого крыла Кхмерской Национальной Партии — "Камбоджийского Гоминьдана". Подозревается в убийстве двух французских офицеров, перспектива ровно одна — гильотина. Но доказательств недостаточно, поэтому исполнение приговора откладывается. Так или иначе, Лол Нон до гильотины не добрался — в конце 1932-го бежит из тюрьмы. По слухам, и здесь была замешана дама. Cherchez la femme. Складывается впечатление, что женщины сыграли в жизни генерала большую, очень большую роль.

С 1933 по 1940 Лол Нон неоднократно замечен в разных концах Белголландской империи. Чем он занимался в эти годы — толком неизвестно; впрочем, судя по итогам, догадаться нетрудно, и описывается догадка одним словом — готовился.

В 1940-м открыто возвращается на сцену как лидер "Армии Освобождения Камбоджи" — гораздо более известной как "Армия Черных Кхмеров". Высаживается в Пномпене с первой волной белголландских парашютистов. Белголландцы были так добры, что даже позволили кхмерскому изгнаннику принять капитуляцию у французского губернатора. Дальше — больше. "Армия Освобождения Камбоджи" (человек двадцать эмигрантов) благодаря трудолюбию генерала и добродушию виксов превратилась в полноценную армию — десятки тысяч солдат, танки, авиация, патрульные катера — и теперь поддерживала порядок в доброй половине камбоджийских провинций. С официальной точки зрения Лол Нон подчинялся "временному правительству Кампучии" в Пномпене, военным министром которого он являлся. Фактически он давно превратился в классического феодального властителя, царя и бога для своих подданных, и вел дела только с белголландскими партнерами.