Свобода выбора.

— Девочку, отдайте девочку, — ответила Тоша. Главарь кивнул одному из своих подельников, и тот из соседней комнаты вынес стул с привязанной к нему девочкой лет восьми. Верёвки врезались в худенькое тельце, и девочка тяжело, с присвистом дышала носом, так как рот у неё был туго забит кляпом. Судя по всему, о ребёнке не очень то и заботились, похоже, так и намеревались оставить, получив деньги, а возможно и убить, ведь девочка видела бандитов в лицо. Скорее всего последнее, так как девочка дрожала от страха, понимая, что с ней хотят сделать и, видно, решила, что этот момент пришёл. Гоха незаметно, как ему казалось, подмигнул своим бандитам, и двое из них зашли смуглой девушке за спину.

— Не бойся, я пришла за тобой, я отведу тебя к маме, — сказала Тоша девочке, у той из глаз обильно потекли слёзы. А Гоха, кривя губы, сказал:

— Не так быстро, сначала деньги, как ты думаешь нам их отдать?

— А вот так! — Тоша резким движением распахнула саквояж, и деньги полетели на пол, бандиты непроизвольно за ними дёрнулись. Таким же резким движением девушка надела саквояж на голову Красавчику и отпустила спусковой рычажок, раздался дикий приглушенный крик: всё-таки на голове бандита была плотная кожаная сумка. Остальные бандиты на мгновение растерялись, а Тоша уже стремительно двигалась по кругу, едва касаясь каждого из них. Но при этом те падали: кто с распоротым горлом, кто с другой, не менее ужасной раной. Девушка громко засвистела, с улицы послышались звуки выстрелов, и в комнату ворвался киневский Пикертон с дымящимся револьвером.

— Сколько? — спросила Тоша, сыщик также лаконично ответил:

— Шестеро!

Тоша кивнула, указывая на револьвер:

— Правильно, могли сюда ворваться и устроить стрельбу, девочка пострадала бы.

В комнату быстро вошло ещё четыре сыщика с револьверами наизготовку. Тоша отрицательно покачала головой:

— Это уже лишнее, господа.

— Да, сударыня, я вижу, вы справились и без нашей помощи, — сказал один из сыщиков, кивая на лежащих бандитов, надо было хоть одного оставить для допроса.

— Можете взять этого, — кивнула Тоша в сторону булькающего с саквояжем на голове Гохи.

Сыщик подошёл, сдёрнул сумку с головы бандита и, глядя на того, сказал:

— М-да, Гоха теперь далеко не красавчик, всё таки кислота — страшная вещь. Да и поговорить с ним не удастся — горло сожжено.

Словно подтверждая эти слова, Гоха издал громкий хрип, дёрнулся и затих.

— Не жилец, — сделал вывод один из сыщиков, Тоша пожала плечами и наклонилась над девочкой, те из конторы Пикертона, кто это видел, могли поклясться, что в руках у девушки ничего не было, но верёвки, стягивающие ребёнка, упали на пол разрезанными! Тоша легко подняла девочку на руки и со словами "Идём к маме, маленькая" направилась к выходу. Сыщики, быстро собрав деньги, направились следом.

— Осторожно, девочка была долго связана и, похоже, её не кормили, — произнесла Тоша, держа на руках бесчувственное тело ребёнка. Пока ехали на пролётке от притона бандитов, измученный ребёнок потерял сознание. Тоша передала девочку не матери, а Атише, остановив порыв госпожи Каращенко подхватить свою дочь:

— Погодите, сестра ей поможет лучше всякого врача.

— Ласочка! — всхлипнула госпожа Каращенко, но не стала перечить Тоше. Она и её муж с удивлением наблюдали, как прерывистое дыхание девочки стало ровнее, бледные щёки порозовели и наконец их дочь, почти не подававшая признаков жизни, открыла глаза и произнесла:

— Мама! Мамочка!

Пока супружеская чета Каращенко смотрела, как вторая сестра Диа чудесным образом исцеляет их дочь, а потом хлопочет вокруг девочки, брат миллионера пересчитывал деньги, что привезли назад сыщики.

— И что? Всё сходится? — насмешливо спросила Тоша. Мужчина молча кивнул, а его старший брат приложил руку к сердцу:

— Спасибо вам, сударыня Атоша, и вашей сестре большое спасибо, я уже думал, что не увижу свою девочку живой! А деньги... Это не главное...

— Рада, что вы это понимаете, господин Каращенко, — улыбнулась Тоша и, глянув на покрасневшего брата миллионера, добавила: — Надеюсь, вы объясните это своему родственнику.

В этот момент в комнату вошёл киневский Пикертон в сопровождении двух полицейских, смущаясь, он указал на Тошу:

— Вот, наша внештатная сотрудница Атоша Диа, она вам даст нужные пояснения.

Полицейский, предъявив саквояж, спросил:

— Сударыня, я бы хотел знать, почему эта сумка оказалась на голове некоего вора и бандита Гохи Красавчика? И почему его лицо так обезображено, а сам он мёртв?

— Ну что я вам могу сказать, — словно изумилась Тоша, — я только провела переговоры об освобождении дочери господина Каращенко, как видите, они прошли успешно. А вот зачем этот ваш Красавчик полез головой в сумку, не знаю. Может быть, деньги искал?

Полицейский глянул в сторону кучи денег перед братом Каранского, Тоша, чуть заметно усмехнувшись, продолжила объяснения:

— Но как видите деньги здесь, а не там. Наверное, у этого Гохи так исказилось лицо, когда он не обнаружил там денег, что самым естественным образом обезобразилось, а сам он задохнулся.

— Как задохнулся? Там же был убит не только Красавчик, но и вся его банда уничтожена! Очень жестоко уничтожена! Их резали каким-то очень острым предметом, похожим даже не на нож, а на бритву! Не могу понять, как такое могло произойти! Их резали, а они не сопротивлялись! Ведь следов борьбы нет! — не понял полицейский, девушка пояснила:

— От злости, они, эти бандиты-грабители, знаете ли, очень злые и очень часто так поступают — давятся от злости, самоуничтожаются бритвой. Куда они потом эту бритву дели? Не знаю. Да что с них взять — бандиты, впрочем, что я вам рассказываю, вы, как полицейский, должны знать это лучше меня.

Обескураженный полицейский, предъявить девушке ему было совершенно нечего, откланялся и ушёл. А госпожа Каращенко, глядя на Тошу, спросила:

— Вы их всех... Одна?..

— Сыщики не успевали прийти на помощь, а девочку надо было спасать, — пожала плечами Тоща. Супруга Каращенко перевела взгляд на Атишу, она помнила, какие у этой девушки были добрые и ласковые глаза, когда она лечила её дочь. Сейчас такие же зелёные глаза, как и у Тоши, смотрели так же холодно, и девушка произнесла:

— Они должны были умереть, убивающие детей не имеют права жить!

Когда сёстры Диа ушли, брат Каращенко, разглядывая давешний саквояж, спросил у сыщика:

— Как я понял из ваших пояснений, здесь было спрятано хитрое устройство, которое должно было вылить кислоту на деньги, этим эта девица угрожала бандитам, для того чтоб они отдали ей Ласочку. Ей как-то удалось вытащить деньги, тем самым спасти их от порчи, что само по себе очень похвально, а потом нахлобучить сумку на голову Красавчика и привести в действие механизм, освобождающий кислоту. В то, что эта девица могла перебить почти всю банду, после того, что она здесь продемонстрировала, я тоже верю. Но как вам удалось так быстро выйти на притон?

— Видите ли, уважаемый, Атиша Диа и подсказала эту идею, видно, что-то подобное она видела в ССР. Видите, саквояж имеет двойное дно? Там тоже была жидкость, и Атоша Диа ею отмечала пройденный путь, — начал отвечать сыщик, брат миллионера удивлённо спросил:

— Но почему бандиты не увидели эту дорожку? Ведь вы говорили, что за курьером будет установлена слежка? И если им что-то покажется подозрительным, то убьют и курьера и девочку!

— Темно было, да жидкость бесцветна, долго не высыхает, но при этом не оставляет мокрых следов и видима только при свете этого фонарика, — сыщик продемонстрировал модный электрический фонарик, светящийся тусклым синим светом.

Глава седьмая. Вагонные споры и не только

Мерно стучали колёса императорского поезда, всё дальше и дальше уходившего от города Кинева. Поезд шел к одной из столиц Империи, а именно в Северную, где сейчас находился двор Императора. Поезд был довольно большой — четырнадцать вагонов: три вагона, где располагалась императорская семья — спальни, столовая, три салона и бильярдная. Четыре вагона обслуживающего персонала — один жилой, два, где была кухня и другие службы, четвёртый — вагон ресторан. Два вагона для сопровождающих Императора и императрицу лиц (адъютанты, фрейлины и т. д.). Два вагона охраны, один в голове поезда, другой в конце (в охране были только офицеры и унтер-офицеры, рядовых не было). И ещё три, идущие сразу за императорскими, так называемые гостевые вагоны, там находились сопровождающие Императора министры, генералы, губернатор провинции, по которой шёл поезд, там же обитал граф Родерикс, министр двора. Сестёр Диа, как особ приглашённых Императрицей, разместили в одном из гостевых вагонов, в последнем, выделив при этом всего одно купе, узкое и маленькое, полки там располагались одна над другой. Атиша почему-то сразу очень испугалась, и Тоше пришлось долго успокаивать сестру, они даже спали на одной полке, на верхней. Тоше верхняя полка понравилась больше чем нижняя, и сёстры каждый вечер туда забирались, худеньким девушкам там не было тесно. Проводник, или как его здесь называли — купейный лакей, очень удивился, когда пришёл будить этих пассажирок императорского поезда (завтрак девушки проспали), обнаружив нижнюю полку пустой, а когда посмотрел на верхнюю, то увидел две пары зелёных глаз, внимательно его разглядывающих. Естественно, слухи о странном поведении девушек, приглашённых императрицей, пошли гулять как среди слуг, так и охраны.

Последний вагон императорского поезда занимала охрана — офицеры, унтер-офицеры, так как младшие по званию были в первом вагоне, сразу за паровозом, в вагоне, которому больше всего доставалось дыма от локомотива. Последний вагон охраны, хоть его и занимали офицеры, не был, как и первый, разделён на купе, а своим открытым пространством напоминал казарму. Такая планировка позволяла поместить большее количество людей, увеличивая численность охраны почти в полтора раза. Господ офицеров, привыкших к казарменному быту, такое положение не очень смущало, тем более что охрана Императора — это очень престижно, да и платят поболее, чем просто в гвардии, не говоря уже о простых армейцах.

Поручик Замойский, закончив бриться, подкрутил усы. Наблюдавший за этим его товарищ спросил:

— Глеб, а ты чего это на ночь глядя прихорашиваешься? Вроде ж не твоя очередь в караул идти?

— Да вот, хочу нанести визит двум молодым особам, судя по слухам — им очень одиноко, — Замойский закончил крутить усы и, глянув в зеркало, остался доволен своим видом. Посмотрев на заинтересовавшегося товарища, пояснил: — Прехорошенькие девочки, судя по слухам, бывшие циркачки. А нравы там, знаешь, какие? Спят девочки в одной постели, в смысле, на одной полке, на верхней.

— В одной постели, это ещё можно понять — любовь, пусть и между особами одного пола, но почему на верхней полке? — вмешался в разговор ещё один офицер, пощипывающий гитару. Замойский пояснил:

— Так я же говорю — циркачки! Может, они по-другому и не умеют? Любовь на верхней полке — этакое возвышенное чувство!

— Нет, я предпочитаю нижнюю, — усмехнулся первый спрашивающий и добавил: — Острота чувств от этого не меньше, но возможность упасть как-то снижает возвышенность такой утехи, хоть она и происходит на высоте.

— Приземлённый ты человек, и чувства у тебя приземлённые, не могут воспарить выше нижней полки, — шутливо упрекнул Замойский собеседника и повернулся к офицеру с гитарой: — Ну, а ты, Арсен? Как насчёт того, чтоб испытать возвышенную любовь?

Офицер с гитарой взял особо громкий аккорд и поинтересовался:

— Глеб, думаешь, выгорит? Вот так они сразу и согласятся?

— А почему бы и нет? — ответил вопросом Замойский и, доставая бутылку мадам Флико, пояснил, почему уверен в успехе: — Вот! К этому закажем ужин в ресторане, потом ты на гитаре сыграешь, что ещё нужно для создания подходящих условий?

— Романтический ужин под стук вагонных колёс, — хмыкнул первый офицер и ехидно добавил: — Очень располагает к любовным утехам на верхней полке!

Но Замойский его уже не слушал, он уговаривал Арсена Футоркина:

— Слушай меня, две одинокие девушки томятся в самом хвосте гостевой части поезда и, судя по тому, что к ним не подкатился никто из генералов, они никого не интересуют! Им скучно! Грустно! Но вдруг случается чудо, на них обращают внимание два блестящих кавалера, офицеры гвардии! Не просто гвардии, а из охраны самого Императора!

— Может, генералы из гостевой части поезда не интересуются не потому, что считают их... — прервал Замойского третий собеседник, но замешкался, подбирая нужное слово, чем сразу воспользовался поручик, уговаривая своего товарища с гитарой:

— Ну же, Футоркин, давай решайся! Их две и нас двое! Вот мы чудненько и проведём время! Отдохнёшь после смены, ты же из караула! Тебе и бриться не надо, только мундир застегнуть!

— Хорошо, — согласился Футоркин, но высказал свои сомнения: — Начало хорошее — почти романтический ужин, шампанское, гитара... А потом? Как ты себе это представляешь? В одном купе, ты с девушкой на одной полке, а я на другой? Так? Тогда я на нижней! Согласен? Тогда идём!

— Э-э-э-э... Там разберёмся, — уклонился от прямого ответа Замойский и увлёк товарища в переход в соседний вагон.

Атиша сидела у окна и грустила, чем дальше поезд уходил на север, тем печальнее она была, а вот Атошу пробегающий за окном пейзаж нисколько не интересовал, она читала книжку — толстый справочник по обслуживанию двигателей аэропланов. Атиша оторвалась от окна и спросила:

— Тоша, а зачем ты это изучаешь? Ведь ты и так в этом отлично разбираешься!

— Должна же я знать, как называется то, в чём я прекрасно разбираюсь. Со времени окончания мною нельского технологического колледжа, пошло довольно много времени, наука и техника шагнули далеко вперёд. Вот, например, тринклера, я не говорю о той барже, на которой я в Кинев приплыла, там старый стоял, устаревшая конструкция. А вот новые — у них зажигание от магнето...

— Тоша, — Атиша прервала увлечённо начавшую рассказывать сестру, укоризненно покачав головой. Та села рядом, сёстры обнялись, Тоша виновато произнесла:

— Извини, всё я забываю, что тебе это неинтересно.

Атиша вздохнула и достала книгу не менее толстую, чем у сестры, та, увидев название, удивлённо спросила:

— Атиша, а тебе-то зачем? Ты и так лечить умеешь намного лучше, чем местные дипломированные доктора.

— Должна же я знать, как называется то, что я умею лечить? Названия органов и болезней. Но тебе это не интересно.

— Но почему же, — возразила Тоша, показывая на страничку в книги Атиши, где были изображены — скелет и строение мышц, — это всё я могу сломать или вывернуть, теперь буду знать как оно называется.

Сёстры засмеялись и, отложив книги, снова обнялись. Тоша хотела ещё что-то сказать, но не успела, ей помешал решительный стук. Не дожидаясь ответа, дверь откатилась в сторону, явив двух офицеров, у одного в руках была бутылка шампанского, у другого — гитара. Тот, который с бутылкой, увидев обнимающихся девушек, многозначительно глянул на своего товарища и начал говорить: