Леон. Встань и иди!

— И что, я не видел?

— А ты в будке склонился и что-то на полу высматривал.

— И калитка была открыта? Не может того быть!

— Склероз уже у тебя, дядя Коля, не с неба же мы свалились.

— Ну, да, — с недоумением он почесал затылок.

— Открывай лучше арку, выезжаю я.

Даже по пустынным улицам ночного города домой на Святошинскую добирался долго, почти полчаса. Особо не разгонишься, дороги скользкие, а городские дорожные службы мышей не ловят и работают из рук вон плохо. И машину у дома просто так не бросишь, быстренько угонят, тем более 'восьмерку'. Хорошо, что есть возможность эксплуатировать пятачок на внутреннем дворе расположенного рядом гастронома. Елизавета, его директриса выходец из наших, интернатовских. Сделала карьеру из простых продавщиц, окончила заочно торговый институт, сначала стала заведующей отделом, а потом и директрисой. Не без помощи влиятельного любовника, конечно, но как бы там ни было, директор гастронома в наши времена, это не простая личность. Когда пришел попроситься разок на стоянку, сразу ее узнал, она старше меня на четыре года. Лиза тоже меня признала, вывела во двор, подозвала старшего охранника, топнула на пятачке ногой и сказала: 'Здесь будет стоять его машина. Всегда. Пока я здесь хозяйка'. С тех пор у нас сложились братские отношения.

Вот и сейчас мой пятачок был свободен, дежурный охранник открыл ворота, а я привычно вывернул руль, припарковался, закрыл машину на ключ и поспешил со слякотной улицы к теплому парадному своего дома. В квартире был порядок, видать, Оля периодически убирала, правда, верхняя кромка плинтуса выглядела серовато. Так и есть, опять на полпальца пыли. Подавил раздражение и успокоился, надо благодарить и за то, что старалась.

Когда после теплого душа ложился спать, вдруг вспомнил, что два дня назад было восьмое марта. Да, к празднику не поспели. Но ничего, интернатовских цветами и подарками поздравлю завтра, а сегодня встречу Олю с работы и сделаю ей много хорошего. Ух, как я ее хочу! Так, ну его! Ну, его! Надо отвлечься от этих сладких мыслей и спать.

Впервые за два месяца обошелся во сне без погружения в виртуальный мир обучающей системы. Мало того, продрых девять часов подряд совершенно без сновидений, а в три часа дня уже названивал на Ольгин рабочий телефон.

— Алло, слушаю вас, — на девятом гудке услышал характерный голосок голубоватого Миши Немина, заместителя генерального директора компании и непосредственного Ольгиного шефа.

— Привет, Миша. А чего это ты на телефоне моей любимой женщины сидишь?

— О, привет! Седьмого марта у нас был междусобойчик, Оля без тебя пришла, говорит, что ты где-то в Африке на сафари. Это правда, да?

— Да, но только что приехал, — в их офисе бывать доводилось, Ольга затаскивала, даже пару раз участвовал в пьянках и оргиях, — Так, где моя любимая, Миша?

— Ах, а мы ее вчера в Питер отправили, контракты подписывать.

— Какие контракты, нафик?

— Ну, контрагент затребовал исполнителя, а документы готовила лично она, вот она в командировку и отправилась. Да ты, Витя, не переживай, там люди серьезные, нормально встретят, нормально проводят и в обиду не дадут.

— Ясно, дай-ка Питерский номер телефона, где ее можно разыскать.

— Ммм, — промычал он, — У меня есть номер президента компании и, сам понимаешь, дать его никому не могу. Но я сейчас попытаюсь связаться, и ее там разыщут, будь дома на телефоне.

— Добро. В крайнем случае, перезвоню тебе через полчаса.

Через двадцать пять минут он меня сам набрал.

— Ах, Витя, офис-менеджер президента говорит, что они где-то там пункты контрактов утрясают и, как только освободятся, ее сразу же известят. Так что жди, ничем другим помочь не могу.

Длинный гудок межгорода раздался лишь в седьмом часу вечера.

— Алло, ты уже дома? Фу, наконец-то, — услышал скороговорку дорогого мне человека.

— Привет, солнышко. Я так страшно соскучился, приезжаю, а тебя нет.

— Соскучился?! А где ты был вообще?!

— Ты же знаешь, в джунглях были, а связи там никакой.

— В джунглях? За два месяца ни слуху, ни духу, среди людоедов! Да я места себе не находила, испереживалась вся. Хорошо, что оставил домашний телефон своего Алексея. Хоть он не совсем дурак, да нашел возможность несколько раз жене позвонить. От нее и узнала, что у вас как бы все нормально. Ты гад!

— Солнышко, не ругайся, ты же знаешь, как я люблю тебя. Я за тобой так соскучился.

— Любит он! Соскучился! — передразнила она меня, — Знаю я тебя, два месяца с негритянок не слазил!

— Неправда, ни одну даже не нюхал, поверь. У меня ведь есть ты, поэтому, и воздерживался в ожидании нашей встречи.

— Воздерживался? Да ты два дня без секса вытерпеть не можешь, а здесь целых два месяца! И ты думаешь, я тебе поверила?

— Да что ты напала, говорю тебе, не было никого! Ты что, перестала мне доверять? Брось, никто мне не нужен, даже если появится какая другая женщина, ты об этом первая узнаешь.

— Узнаю? А Валька, которая жила с вами в Якутии и была одна на четверых?

— Ну, вспомнила. Между прочим, ты тогда решила на годик замуж сходить, не мучится же мне без женщины.

— Нет, это было еще до того. Я, может быть, потому и вышла замуж, с горя!

— Замуж — с горя! Ну, ты и сказанула!

— Да, именно с горя! Так Валька и после того жила с вами, и в прошлом году тоже, разве не так? — язвительно спросила она.

— Да? А ты не понимаешь, что если бы я не был участником общественной очереди, у меня бы яйца отвалились? И я бы не смог любить тебя мою милую и дорогую?

— Ага! Вот как это называется, ежегодно брали с собой проститутку в лечебных целях.

— Напрасно ты так. Валька нам готовила, обстирывала, работала с утра до вечера, лишь бы мы на эти дела не отвлекались, получала свою долю справедливо.

— Ты забыл сказать, что и обслуживала.

— Да, и обслуживала, а как же, молодец она! И жены всех моих ребят о ней знали, видишь, и тебя просветили.

— К твоему сведению, просветили, да! Ой, да нет, ничего, — вдруг Оля смешалась и что-то невнятное пробормотала.

Странно, подобных разборок, тем более по телефону, у нас еще не было никогда в жизни. Интеллигентная и сдержанная Оля словно с цепи сорвалась, но сейчас было слышно, как на той стороне телефонной линии кто-то зашел в помещение, где она находилась, и помешал ей окончательно испортить наши отношения. А может, и не помешал?

— Все, Виктор, мне нужно заканчивать, я приеду послезавтра, — вдруг сказала она совершенно изменившимся, тихим голосом.

— Нет, дорогая, ты приедешь завтра, — мою душу неожиданно заколотило от неприятных ощущений, в кровь хлынул адреналин.

— Я не смогу, — нерешительно сказала она, при этом ей кто-то суфлировал, — Мне документы только завтра отдадут.

— Пусть отдают сейчас или отправляют почтой, но ты немедленно вызываешь такси, едешь на вокзал, и звонишь мне оттуда.

— Но я не могу завтра, как ты не понимаешь, — рядом с ней опять кто-то бубнил. Я никогда не был ревнивым, наоборот, пускай бы побыла в Питере еще день-два, но почему-то именно сейчас тихий мужской бубнежь рядом с моей женщиной очень сильно волновал и раздражал.

— Короче, любимая, я тебя завтра встречаю. Либо не встречаю больше никогда, — веско проговорил каждое слово и положил трубку.

г. Киев, пятница, 11.03.1994.

Спальный вагон, в котором ехала Ольга, остановился прямо напротив центрального выхода из вокзала на перрон. Лицо ее ни лаской, ни дружелюбием не светилось, не растопил айсберг даже огромный букет из роз. И отношение ее ко мне было каким-то странным, ранее ничего подобного не ощущал, но понял, что это проявились мои новые способности. Между нами словно стоял барьер, а Ольга не знала, остаться за ним или переступить и сделать шаг навстречу. Я ее нежно прижал к себе, поцеловал, но она только коротко взглянув, отстранилась и хмуро затребовала, чтобы отвез ее домой, к маме.

— Мне было крайне неудобно объясняться, почему я должна все бросить и мчаться в Киев. Ты меня обидел и опустил.

— Дорогая, я сам не знаю, что на меня нашло, — отобрал у нее дорожную сумку, — Поехали ко мне, а?

— Нет, только не сегодня, сейчас я вся на нервах, вези домой, на Крещатик.

— А на работу заезжать не надо?

— Надо, но потом.

— Давай, Олечка, не будем ругаться, а сделаем так, как нужно нам обоим. Сейчас отвезу тебя к маме и отправлюсь по своим делам, а в три часа дня заберу и отвезу на работу. А оттуда мы едем ко мне. Я сам исстрадался, хочу тебя до опупения.

— Исстрадался, — она кисло улыбнулась, — Ты не знаешь, как я исстрадалась, мучитель мой. Ты меня мучаешь всю жизнь, с самого детства.

По ее щекам покатились две слезинки, она выхватила из рукава дубленки носовой платок и промокнула глаза.

— Олечка, не плачь. У нас все будет нормально, — взял ее за руку и повел через здание вокзала к платной стоянке легковых автомобилей.

Мы шли к машине, а ее холодная ладошка в моей руке стала теплой, барьер отчуждения начал развеиваться и, наконец, исчез. Я ощутил это физически. Ольга вдруг остановилась, прильнула ко мне и крепко обняла. Мы так и простояли несколько минут неподвижно, посреди вокзальной площади, не обращая никакого внимания на снующих людей.

Доставив ее домой и, договорившись о встрече после обеда, отправился по ранее запланированным делам.

Оле розы покупал на рынке, но сейчас предстояла поездка в тепличное хозяйство Ботанического сада за еще одним букетом из двадцати пяти роз и ящиком с тремя сотнями тюльпанов, а затем, мой путь лежал в школу-интернат поздравлять женский коллектив и учениц. С собой еще брал пятнадцатикилограммовую коробку шоколадок 'Гулливер'. Делал это уже семь лет подряд, каждого седьмого марта. Боже мой, как эти сопливые девчушки ожидали этого дня, а я взял и не приехал. Ничего, сейчас вину загладим.

С началом перестройки в магазинах найти хорошие конфеты было сложно, но Елизавета выручала всегда, даже один раз ездила вместе со мной. Кстати, за конфеты, которые везу в интернат, денег не брала никогда. С цветами дело обстояло проще. Стране на науку стало глубоко наплевать, поэтому, для научных работников НИИ и преподавателей ВУЗов наступили тяжелые времена безденежья. Многие из них уехали за рубеж, а некоторые даже на рынок пошли торговать. Сельскохозяйственники со своим опытным садом и теплицами оказались в более благоприятных условиях, результат которых поместили в багажник: большой букет роз и ящик с тремя сотнями тюльпанов. А стоило все это богатство сущую ерунду — сотку баксов.

Когда подъехал к центральному входу учебно-бытового корпуса и стал вытаскивать из машины цветы, то заметил, что все окна второго и третьего этажей заполнены детскими лицами. Черт побери, сорвал уроки, не вовремя прибыл. Мама Наташа опять будет ругаться, но надеюсь, что как всегда, не очень сильно.

Вдруг парадная дверь распахнулась, и на улицу вылетело полураздетое светлое создание. Светлое, не из-за цвета одежды или волос, а из-за счастливого выражения лица и распространяемой вокруг яркой энергетики. Совершенно никого не стесняясь, оно нахально повисло у меня на шее и крепко прижалось к груди.

— Света, ты чего это? — хотел ее отстранить но, увидев заполненные лицами окна, сделал вид, что так и надо, и взлохматил ей короткую стрижку.

— Вернулся, наконец, вернулся, — громко и жарко прошептала она, — Я так ждала тебя еще седьмого числа, девчонки меня до самого отбоя спрашивали, приедешь или нет. А я не знала что ответить. И вот ты есть.

— Я же говорил, что месяца на полтора-два уеду по делам. Наконец, управился и вчера приехал, — после встречи в кафешке она мне частенько названивала, и я всегда на разговор минут пять-десять уделял. Так что о моем отъезде она тоже знала, — Кстати, а чего это девчонки обо мне у тебя спрашивали?

— А у кого же им еще спрашивать? — она откинула голову назад и взглянула на меня удивленными глазами. Слишком близко они были. Вдруг она тяжело вздохнула, душа ее вздрогнула, пухлые губы приоткрылись, длинные ресницы затрепетали, а большие голубые глаза покрылись туманной поволокой.

— Так, ты чего голая? Брысь в корпус! — резко ее встряхнул и сделал строгое лицо. Она была в том же свитере с закатанными рукавами, который на ней уже когда-то видел. Заметив, что она не реагирует на мои слова, и чтобы не отдирать от себя ее руки, кивнул на машину, — Ладно, давай помогай мне, будешь тащить цветы.

— Давай! — она, наконец, от меня отцепилась и со счастливейшим выражением лица ухватилась за ящик.

— Куда тяжести хватаешь?

— Какие же это тяжести, это для меня пыль!

— Нет, я тебе доверяю букет роз, мы их в учительскую понесем.

— В учительскую? — с некоторой настороженностью спросила она.

— Что, струсила?

— Я? Нет, я ничего не боюсь, — Света тряхнула короткими русыми кудряшками и взяла в руки большой букет роз.

— Раз ничего не боишься, то молодец, тогда получай сразу и от меня подарок, — пальцы чисто автоматически отделили: три, пять, семь, девять, одиннадцать ярко-красных тюльпанов и я их вручил девчонке.

По тому, как радостно полыхнули ее глаза, понял, что сделал что-то не так. Точно! Я же всем девочкам без исключения всегда дарил по одному тюльпану. По одному! Но, черт побери, не отбирать же букет обратно?

Нет, тюльпанчиков всем хватило. Ежегодно здесь обитает около пятисот воспитанников и, несмотря на то, что многие после восьмого класса уходят в профтехучилища и техникумы, девятые и десятые классы все равно доукомплектовываются за счет двух других интернатов-восьмилеток. То есть, насколько мне известно, в этом году здесь по списку четыреста восемьдесят пять детей, из них девочек — двести семьдесят три. Так что да, тюльпанчиков было достаточно, да и шоколадок тоже.

Поздно вечером, насытившись очередным блюдом любви с дорогой мне женщиной, мы лежали в постели, нежно лаская друг друга. Оля закинула сверху ногу и водила рукой мне по подбородку, целовала щеки и шею, радуясь, что ради нее я сегодня дважды побрился и бородой не оцарапал лицо. Не знала она, что в этом месте волосы у меня больше не растут.

— Да, все ради тебя, милая, — губами щекотал ей ухо, а руками поглаживал плечи, бедра, округлости, высокие холмы и глубокие впадины. О планете Леон и будущем проекте ничего ей рассказывать не стал. Вот знал, что нельзя этого сейчас делать и все. Перед самой отправкой поставить перед фактом и объяснить перспективы можно. Согласиться ли разделить со мной будущие вероятные обстоятельства, не знаю, здесь пятьдесят на пятьдесят. Поэтому да, говорю, что был в Африке, где охотились, рыбачили, готовили уху и шашлыки. В общем, отрывались по полной программе. Нет-нет, никаких веселых женщин не было, совсем.

— А как твоя поездка в интернат? — спросила и положила мне голову на грудь.

— Отлично! Наталья Николаевна поругалась немного, своим прибытием сорвал последний урок. Но это так, для порядка, ты же знаешь, что она меня любит. Как обычно, преподнес учительницам и мамам-воспитательницам по розочке, а девочкам по шоколадке и тюльпанчику. Одна девчонка и двое пацанов в помощники напросились, так что управились быстро.