Леон. Встань и иди!

В девять утра, кроме Татьяны и Петровича, в моем кабинете собирались менеджеры Костя и Прошка Громов, а Анечка садилась за приставной столик и каждое сказанное слово записывала в протокол. Прошка — это еще один наш корефан, с которым мы дружили до последнего дня учебы в школе-интернате, и потом вместе поступили в Политех. Только я выучился на механика, а он — на металлурга.

Внутреннюю сущность Гошиных дружков, бывших менеджеров, постиг за два дня, поэтому, расстался с ними немедленно и без сожаления. Они, правда, попытались качать права, но я в нескольких словах объяснил их неправоту и возможные последствия за гнилой базар. Так что, получив выходное пособие, они растворились в пространстве города без следа.

Сначала их работу выполнял один Костя но, увидев возможность значительного увеличения объемов, вызвонили Прошку, который числился старшим мастером литейного производства еле дышащего завода и забрали к себе. Ребята сразу же разбежались по предприятиям города восстанавливать старые связи и налаживать новые. Директор 'Стройиндустрии', когда наши предприятия свели нулевой баланс, а Гоша с ним рассчитался налом по прошлым долгам, продлил договорные отношения. Прошка тоже наладил контакт с руководством своего завода, и после моей встречи с заместителем директора, определения объемов реализации и порядка цифр отката, был заключен еще один договор. Мне так же пришлось съездить в командировку на металлургический комбинат, где уточнил некоторые нюансы сотрудничества, перезаключил контракт и со своим прямым контрагентом познакомился лично.

Так что дела у нас пошли неплохо, резчики и демонтажники (на самом деле мои рабочие числились газоэлектросварщиками и слесарями-монтажниками) оперативно грузили металлолом на машины и отправляли на базу, Анечка решала вопросы с железной дорогой, а Петрович с крановщиками каждую пятницу или субботу отгружал по одному вагону. Потребитель деньги не задерживал, а перечислял исправно, доставляя от всего этого кордебалета удовольствие мне и моим людям.

— Таким образом, господа хорошие, по сравнению с прошлыми периодами, в этом месяце фирма увеличила объемы отгрузок более чем в два раза, к концу месяца в адрес меткомбината уйдет пятый вагон. Так? — повернулся к Петровичу.

— Так точно, — ответил он.

— Прекрасно. Тогда вам, мадам бухгалтер, задание: при расчете обнала учесть сумму зарплаты работников, получаемую в конвертах, увеличенную ровно в два раза.

— Ура! — шёпотом проговорил Прошка, и менеджеры друг друга весело толкнули локтями.

А обе девчонки после моих слов буквально физически источали удовлетворение, граничащее с экстазом, при этом Татьяна не выдержала и высказалась:

— Впервые за последние три года из уст начальства мне на душу бальзам пролился.

— Я рад, что ты рада. Всё, народ, расходитесь по местам.

Они шустро подхватились и очистили помещение, лишь только Петрович не сдвинулся с места.

— Представляешь, — сказал он, — Вчера с Машей были на Бесарабке, и нос к носу столкнулись с генерал-майором Лагутиным Сергеем Васильевичем. Помнишь его?

— Еще бы, с детства помню, потом его в Германию перевели. А когда я служил в 'ящике' Дяди Федора, то сталкивался по службе, только тогда он был подполковником, заместителем начальника Базы хранения военной техники и вооружений. Да, быстро он генерала получил.

— Это благодаря новообразованной Украинской армии. Если бы банда Меченого и наши новоявленные государственные паханы Союз не развалили, то выше полковника он бы вряд ли вырос. Так вот, он был с супругой, а мы с ним в Германии служили вместе и были в нормальных отношениях. А вчера встретились, постояли в сторонке и минут десять пообщались. Когда он узнал, что мы с тобой занимаемся металлоломным бизнесом, кстати, он тебя тоже помнит, то совсем не возражает о заключении посреднического договора. Сейчас они порезанное старое оружие в литейку соседнего завода 'Коммунист' вывозят.

— Отличная новость, батя. А я ожидал прибытия Дяди Федора и вместе с ним собирался сходить к Лагутину. Теперь не вижу причины оттягивать, — кивнул на телефон, — звони, договаривайся о встрече.

г. Киев, среда, 27.04.1994.

По огромным подземельям базы вооружений, мы ходили второй день вдвоем с майором Симоненко Петром Степановичем. Вот где ледокол непотопляемый, он здесь безвылазно служит уже девятнадцать лет, а все последние годы является особой, приближенной к генералу. Мне приходилось с ним сталкиваться и раньше и, надо отдать ему должное, в этом большом многоуровневом бардаке он был самым компетентным человеком.

Вчера мы прибыли на прием к генералу Лагутину с проектом договора о сотрудничестве, и именно Симоненко было поручено разрешить все волнующие вопросы. Пока старшие офицеры вспоминали былые деньки, дегустируя армянский коньяк, доставшийся мне из-под полы в гастрономе Лизы, мы с майором пробежались по всем пунктам стандартного договора, определили порядок отгрузки, платежей и откатов. В общем, подписали его в течение двух часов, как говориться, не отходя от кассы.

Сегодня Петрович на базу не поехал, в вооружении он понимает много меньше меня, поэтому, остался на хозяйстве. А мы с Петром Семеновичем, оттоптав ноги в многочасовых похождениях, захватили бутылку коньяку и спрятались в одной из его вотчин — помещении архива базы и подводили первые итоги нашей совместной работы.

— Давай, Семеныч, — налил ему полстакана, а себе на донышко, — отметим начало нашей плодотворной и взаимовыгодной деятельности.

— А чего это ты хитришь? — он кивнул на стаканы с неравным разливом.

— Да за рулем я. Еще заеду куда-нибудь не в ту степь, кто тебе потом денежку откатает, а?

— Ага, ну тогда конечно, — согласился он, взял в руки бутылку и внимательно прочел этикетку, — А и ладно, мне больше достанется.

Мы чокнулись, выпили и стали грызть плитку шоколада. Ощутив воздействие алкоголя, вытер губы и руки носовым платком и приступил к самому главному:

— Что ж, Семеныч, решили мы с тобой большой массив вопросов, но это не все, этого мало.

— Ничего себе мало! — возмутился он, — Пять с половиной тысяч тонн мерно нарезанного железа! Да по твоему же графику, это на полтора года поставок! И это только первые списания, а потом, глядишь, опять чего-нибудь спишем.

— Металлолом — это хорошо, но разговор не об этом, — я взял бутылку и опять плеснул коньяку в стаканы.

— А о чем? — он посмотрел на меня настороженно, но твердо.

— Об оружии, большой партии оружия.

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — ответил он, а я вдруг ощутил исходящее от него сожаление и зарождающуюся неприязнь.

— Семеныч, — обратился как можно дружелюбней и поднял свой стакан, — Не жди от меня ни провокаций, ни левых номеров. Договориться хочу конкретно и на максимально законных основаниях. С учетом вашего интереса, конечно.

— А! Так бы и сказал, — он начал успокаиваться, молча взял в руки стакан и уставившись в стол, пару минут раздумывал, затем, посмотрел на меня заинтересованным взглядом, — Небось, на Дядю Федора пашешь?

— Семеныч, это ты сказал, а я промолчу.

— Ну-ну, — он с каким-то убеждением в душе покивал головой.

— Нет, Семеныч, не уполномочен пока что оглашать имя заказчика, но уполномочен провести предварительные переговоры, отобрать и забронировать за собой некоторое вооружение и авансировать лояльность и помощь договаривающейся стороны.

— Ага! — он накатил коньяк, как водку, занюхал рукавом и ткнул в меня пальцем, — Только учти, наш 'Спецэкспорт' официально и свободно торгует только разным старьем, да и то, если это не горячие точки и не страны, на которые наложено эмбарго ООН. А что-то серьезное и новое можно приобрести только по межправительственному соглашению.

— Под старьем ты подразумеваешь что-то бэушное и расстрелянное в хлам?

— Что ты? Такого дерьма здесь нет, такое давно все порезано и на заводе 'Коммунист' расплавлено в чушки. Имеется в виду, что модели старые, а так оно все новое, в консервации. Так что тебя интересует?

— Десять тысяч единиц различного стрелкового оружия, три сотни батальонных минометов и полтораста противотанковых сорокапяток, которых вы на металлолом собираетесь резать. Ну, и десятка два 'Утесов'*.

— Да-а, неслабый заказ, — Семеныч поднял голову к потолку и надолго задумался. Мне было натурально 'слышно', как в его мозгах шуршат шестеренки.

— 'Утесов' ты, конечно, не получишь, — наконец он заговорил, — но ДШК* на пехотном станке с колесами — без вопросов, все новенькие, в смазке и муха не сидела. А вот с обычными пулеметами напряг, немецких и чешских валом, а наши да, в дефиците. Я так понимаю, что 'Дегтяри' и 'Максим' тебя не интересуют?

* Крупнокалиберные пулеметы под боеприпас 12,7х108 мм.

— Это уже совсем древность, хотелось бы что-то типа ПК, штук семьсот.

— Гм, жаль, у меня этой древности семнадцать тысяч единиц. Что же касается ПК, то на много не рассчитывай, сотни полторы, не более. Ну, а с обычным стрелковым оружием вообще никаких проблем нет — два миллиона пистолетов, более чем по миллиону АКМ и АКС-ов на разных складах, так что бери, сколько хочешь.

— Как раз автоматы, Семенович, мне ни к чему. В основном нужны карабины под промежуточный патрон, и штук девятьсот винтовок СВД.

— Ха! Даже не представляю, в каком захолустье вы будете воевать!

— Вот именно, что захолустье. Заказчик желает, чтобы аборигены научились стрелять, а не жечь патроны.

— Да? — он удивился, пожал плечами и опять надолго задумался, а я тем временем долил в стаканы коньяку.

— На здоровье, — кивнул ему.

— Ага, будем, — он махнул свою порцию и взялся грызть шоколадку, но через несколько минут продолжил:

— СКС тоже нет, мы их в свое время отправили в Забайкальско-Амурский военный округ, а та мелочь, что осталась, в прошлом году выведена для реализации на гражданском рынке. Правда, у нас есть девять тысяч сто единиц чешских карабинов под промежуточный патрон, только запас боеприпасов всего шесть миллионов штук, это приблизительно по шестьсот пятьдесят штук на ствол.

— Это карабин VZ 57 что ли, которые с откидными багнетами? — спросил у него, — Так это отличное оружие, я из него стрелял, и патроны там наши, автоматные.

— Нет, это VZ 52, до вхождения Чехословакии в Варшавский договор у них использовался более мощный боеприпас — 7,62х45 мм. Наши вроде бы эту партию выкупили, чтобы поощрить переход на советский стандарт, потом планировали их перестволить и продать, но так оно все и застряло. А может, делалось все это для других целей, черт его знает. В прошлом году их пытались втюхать то ли камбоджийцам, то ли вьетнамцам, но те, в конце концов, взяли десять тысяч немецких карабинов К-43. У них, оказывается, маузеровский патрон очень распространен и выпускается почти во всех странах Индокитая.

— Да, интересная информация. Слушай, Семеныч, мне как-то мой старый прапор Петрович, с которым я служил в 'ящике' Дяди Федора рассказывал, что после войны из Германии и Чехии в Союз перевезли оборудование патронных заводов. Вроде, даже в Киеве какое-то из них стоит на хранении. Ты об этом что-нибудь знаешь?

— Как же, конечно знаю. На Одиннадцатом ремзаводе на хранении стояли две линии, с оснасткой под 'маузеровский' патрон и под 'парабеллумовский'.

— А почему стояли? — спросил у него.

— Еще в прошлом году получили разрешение на списание, поэтому может, и сейчас стоят, а может, уже на металлолом вывезли.

— А как выяснить?

— Да сейчас и выясним, — он снял трубку телефона без номеронабирателя и дунул в нее, — Э! Кожанка! Валентина, ты там спишь или как? Ха-ха! Соедини с Одиннадцатым-первым.

Он повернулся ко мне, указал пальцем на телефон и сказал:

— Сейчас прямо с начальником ремзавода и переговорю, — дождавшись, видно, соединения, отвернулся к стенке, — Алло? Здравия желаю, товарищ полковник, майор Симоненко. Так точно, так точно! И вам того же! Да, есть повод. Руслан Салманович, скажите, пожалуйста, то оборудование в четвертом корпусе еще стоит или ему капут? Ага, ага. Да есть здесь у меня один товарищ, Львов Виктор Алексеевич. Так точно, это его сын. А он металлоломом занимается, ага, придержите, да? Можно завтра? Благодарю, до-свидания.

— Тебе крупно повезло, так что можешь своим заказчикам и патронное оборудование втюхать, — он опять откусил кусок шоколадки и спросил, — так что там с карабинами решил, возьмешь немецкие?

— Семеныч, а почем они, случайно не в курсе?

— Случайно в курсе, К-43 — по четыреста долларов за ствол.

— А болтовые маузеры и немецкие пулеметы?

— К-98 ровно столько же, как и карабин, четыреста, в снайперском исполнении — пятьсот, а MG-42 на сошках — семьсот.

— А эти чехословацкие карабины, почем?

— Чешские? — удивленно переспросил он, затем, пожал плечами и ответил, — По сто долларов за ствол. Короче, те три морских контейнера с оружием и боеприпасами, которые здесь пылятся уже тридцать лет, в прошлом году оценили в полтора миллиона долларов, вот так. Да, кстати, с маузеровским патроном опять же, напряженка, но с полмиллиона штук выделить можно.

— Тогда, Семеныч, пишем, — вытащил из кармана ручку и блокнот. Мне, конечно, ничего писать не надо, биокомпьютер уже давно зафиксировал полный расклад, между тем, собеседник меня не поймет, — Итак, карабины VZ-52 — девять тысяч сто штук вместе с боеприпасами, карабины К-43 — восемьсот, винтовки К-98 в снайперском исполнении — сто, пулемет MG-42 — пятьсот штук. А ДШК почем?

— По три тысячи сто.

— Ни хрена себе, но все равно, двадцать единиц записывай. Теперь, какие у тебя есть пистолеты под парабеллумовский патрон?

— По пять сотен 'Парабеллумов' и 'Вальтеров' дам, они тоже по четыреста долларов.

— А чего-нибудь более интересное есть?

— Добавлю сотню 'браунингов' под магазин на тринадцать патронов и все, цена та же. Если хочешь, можешь несколько тысяч револьверов взять, они совсем дешёвые, по полтиннику за штуку.

— Нет, распыляться с номенклатурой боеприпасов, будет неправильно. Вот автоматов под этот же патрон взял бы.

— Есть немецкие 'шмайсеры' и чешские 'скорпионы', их сюда в шестьдесят восьмом году полторы тысячи штук привезли. Половина осталась, а половину растащили. Ты, кстати, тоже к этому руки приложил.

— Охренеть можно, какая у тебя память, Семеныч! Точно, двадцать два автомата при тебе получал. А почем они?

— Тоже четыреста.

— Три сотни 'скорпионов' дашь?

— Бери, — махнул он рукой.

— Что ж, осталась артиллерия и боеприпасы. Сорокапятки, которые списали в металлолом, почем отдашь?

— Ну..., — он поднял глаза к потолку, подумал и выдал, — По тысяче возьмешь?

— Куда же я денусь, пиши сто пятьдесят единиц. И еще три сотни батальонных минометов.

— Они по пятьсот, — подсказал Семеныч.

— Да ты что? — возмутился я, тем более знал, что они тоже списаны, — Хочешь сказать, что кусок трубы и штампованная железяка сорок пятого года выпуска стоит пятьсот?

— Не жлобись, Виктор, вроде бы свои личные деньги платишь.