В общем, последний день перед отлетом прошел, и, что называется, Хэд с ним. Дневник мне ни в эту ночь, ни в две последующие почитать не срослось. Валился и засыпал.
На Аннхелле нас ждал парад по случаю Дня Изменения. Пришлось топать с корабля на бал.
'Со строевой в спецоне — не ахти', — думал я, глядя на своих бандитов, усиленно изображающих солдат. Торжественность происходящего их никак не вставляла. На лицах посторонние улыбочки, руки то и дело лезут к карманам... Тем более ребят, помнящих, что такое парад, я сюда как раз и не взял. Они у меня в воздухе болтались: Келли — на орбите, Рос, лучший из моих пилотов, — вообще висел где-то над головой. У Мериса имелись в окрестностях свои спецы, но мои мне милее. Особенно учитывая наличие на площади самого Мериса, нового лендслера, которого назначили, наконец, спустя почти год, уж не знаю, к счастью или к несчастью, и приличного правительственного стада, которое мычало и блеяло на возвышении. Стреляй — не хочу.
Я бы такое мероприятие куполом накрыл. Но нельзя. День Изменения — это праздник колонизации сектора. Сегодня Хэд знает, сколько всего планируют спускать с неба.
Мы стояли с левого края. Позади — слоеный пирог: трибуна, армейские при параде, полицейские части. Впереди, отгороженная какими-то условными ленточками, бурлила толпа — по-экзотиански пестрая и шумная, совсем не похожая на толпу военного времени. На Аннхелле не велось боевых действий — сплошь заговоры да теракты. Все, что происходило сейчас на других планетах сектора, казалось здесь нереальным и преувеличенным. Вот и мои уставшие от войны ребята смотрелись неотесанной деревенщиной рядом с парадными частями армии Аннхелла. Но армейские моих не задирали. Разве что глубоко в душе, без права отправки мыслей в мозг.
Спецоновцы заранее маялись. Они знали, что стоять нам на этой площади минимум четыре часа, а то и все шесть. Новобранцы, правда, пока еще не устали. Головами вертели, этим — хоть какие-то новые впечатления. Я прошелся взглядом по их радостным лицам, но споткнулся об угрюмую рожу Джоба Обезьяны. Выглядел тот, хоть пиши картину 'Растяжение святого Януса'. Там страшный и унылый мужик висит над пропастью, а вокруг летают какие-то мерзкие птицы. Я подмигнул Обезьяне: не унывай, мол, где наша не пропадала.
До начала праздника оставались считанные минуты. Я поискал глазами Мериса — не нашел, далековато. Заиграла музыка, и люди на площади задвигались, высматривая, откуда появятся ведущие праздника. Я полагал, что их спустят сверху — так оно и вышло. Над нами повисла приличных размеров гравитационная платформа (бешеные деньги плавали по воздуху). Садить этакую махину на гравидвигателях, разумеется, было нельзя, людская толпа бурлила слишком близко. Стали опускать, медленно гася гравитацию и подключая маленькие 'моторы-вертушки', позволяющие платформе планировать.
Разноцветные моторчики работали бесшумно... первые минуты. А потом я вдруг уловил странный шелест, инстинктивно качнулся назад и...прямо перед моим лицом мир взорвался красными брызгами.
Дальше несколько сцен спрессовались для меня в одну.
Я слышал, как 'в ухо' мне докладывает Келли, и что-то отвечал ему. Видел, как падает-таки от вида и запаха облепившей меня с ног до головы кровавой каши мой белогубый новобранец. Видел, словно бы другим, дальним зрением, как с обоих флангов начали разворачивать полицейское оцепление и оттеснять толпу, образуя между парадными частями армии и штатскими свободный пятиметровый коридор. Слышал, тоже каким-то другим, не занятым Келли слухом, как отдаю команды...
А сам думал совсем о другом: о том, как хорошо, что Влана осталась в корабле, о том, кто же из моих солдат разлетелся на кровавые брызги... Кто?
Впереди — никого, справа — новобранцы. Неужели..? Нет, белогубый на месте, вон он лежит, я же видел, как он побелел и... Кто же? Раз, два... семь.
— Ты цел?! — кто-то схватил меня сзади за плечи.
Голос я в первую секунду не узнал. Потом мир вдруг крутанулся, остановился... На меня смотрел Мерис.
— Я-то цел... — и тут же вкус чужой крови ожог рот. Я, наконец, понял, кого не досчитался — белобрысого. Он, скорее всего, тоже услышал шуршание, я качнулся назад, а он — на меня. Понял, что стреляли в меня, не обниматься же он ко мне кинулся.
— Кто-то из твоих?
Я кивнул. Не знаю, вышел ли кивок — и лицо, и шею покрывал толстый слой липкой массы — моего бывшего бойца. Волновой удар превращает человека в коктейль. Взбивает изнутри наружу. Хоронить нечего.
Жуткая дрянь — маленькая пластмассовая капсула. Ничем не тестируется. Один изъян — при подлете можно услышать, как она шуршит. Надеялись, что на празднике будет шумно? На платформе включили моторы, вот они и...
— Цел, — повторил Мерис. Его руки уже покрылись кровью.
— Без бионаведения, значит, штучка была, — констатировал я. — Система засекла место, где стоял наводчик?
— Толку-то. В толпе стоял. Твои взяли картинки со спутников, я допуск дал. Почему же — тебя?
— Почему именно меня? Может, как раз ветерана твоего... — мне мучительно захотелось умыться и вымыть руки. Кроме того, я увидел, что к нам пробираются через толпу медики: видимо в воздух подняться им не разрешили. Только медиков мне сейчас не хватало. Хорошо, что рядом Мерис, да еще и в подходящем состоянии, чтобы послать и порвать кого угодно.
Шоу продолжалось. Полиция отгородила нас своими телами от гражданских, и все пошло своим чередом. Но я не улавливал уже ни музыки, ни шума толпы. Уши искали совсем иных звуков, глаза отмечали, как с нашего края кружат над площадью машины: полисы, наземный спецон, личная охрана Мериса.
— Слушай, мне переодеться надо, не буду же я в таком виде четыре часа, — сказал я совсем не то, что хотел сказать.
Мерис задумался.
Тут вынырнули, наконец, два медика с носилками. И третий — с жуткого размера гравичемоданом. Переносная реанимация, наверное. И остолбенели. Выглядел я...
— Вот и кстати, — сказал Мерис. — Может, воды у них нет, но спирт есть точно, — он пристально посмотрел на медика с чемоданом. — Чего стоите? Умыться человеку нужно!
Генерал содрал с носилок какое-то гигиеническое покрытие.
Я оглянулся. Мои бойцы росли впереди такой плотной стеной, что переодеваться можно было спокойно, найти бы — во что.
Пока Мерис искал мне одежду, я извел все запасы медицинских антисептиков. Потом ребята принесли откуда-то канистру с водой.
Если бы ты знал, насколько вода пахнет лучше медицинского спирта. Но после первого же глотка меня едва не вырвало. Пришлось запивать кровь спиртом.
Не знаю, на кого я походил снаружи, да и воняло от меня теперь совсем жутко, но изнутри все рецепторы сгорели до мертвенного спокойствия. И я не знал, когда наступит откат. По крайней мере, до конца этого проклятого праздника меня должно было хватить. А там — будь что будет.
Мальчишку жалко. Вот так, наверное, боги и принимают долги — я пощадил одного брата, другой погиб вместо меня. У них, у богов, свои счеты, своя мораль. Нам никогда не понять, почему за одно и то же они возносят или убивают. Чем белобрысый оказался хуже меня? Я сгубил столько народу, что по любым расчетам сдохнуть полагалось мне!
Не помню, как достоял этот праздник. Ничего больше не помню. Только вкус чужой крови во рту.
12. История двенадцатая. 'Сияние эйи'
Из дневниковых записей пилота Агжея Верена.
Абэсверт, Аннхелл
Когда я вышел из душа, экран с моего стола уже убрали. Келли расставлял бутылки, а Влана резала дейк — копченое мясо с таким количеством пряностей, что запивать его можно вечно. Девочка старалась вести себя так же, как парни, хотя я заметил, какое бледное у нее лицо. Ну, ничего, напьюсь сам или нет, а ее-то уж точно напою.
...И, в общем-то, напоил. Келли любил всякие настойки на ягодах и травах, мы с Вланой перепробовали их достаточно.
В конце концов она расплакалась, сказала, что сама во всем виновата: если бы не настояла, я бы не взял белобрысого, и его бы не убили, а если не настояла бы — то убили бы меня.
Пришлось срочно отослать всех спать, кроме Келли, а его командировать за более крепкими напитками.
В результате я был трезв как идиот, а Влана заснула за столом, положив голову на мокрую от слез салфетку.
Я заварил йилан. Раз все равно не пьянею — зачем травиться?
Келли пытался втолковать мне, что Влану нужно отнести в ее каюту. Но я сказал ему, что спать все равно не хочу, и мы решили положить девушку на мою кровать. Но, когда Келли начал вставать, мы оба догадались, что это для него сегодня лишнее. Пришлось мне сначала нести на кровать Влану, потом почти что на себе тащить Келли.
Вернулся. Сел.
Мне было глухо, больно, и я был трезв. Сидел, пил йилан и вспоминал, что удалось выяснить Келли. А выяснил он немного. Мы имели видео площади с разных ракурсов. А еще по городу гулял сейчас Джоб. Когда все бросились ко мне, он нырнул в толпу, и сигналов от него пока не поступало. Да оно и рано. Если есть какие-то слухи, то обычно день-два походить за ними надо.
Вот и все. Я даже не знал — в меня стреляли или не в меня.
Встал. Тело требовало действий, но что я мог сейчас сделать? Часть команды и так уже напоил.
Влана зашевелилась, перевернулась на спину и раскинула руки. Проснулась, что ли? Вот незадача.
Подошел.
Нет, спит.
С лица ушло обиженное выражение, спала краснота возле глаз.
Я стоял и любовался, как вдруг над телом Вланы разлилось золотое сияние и начало подниматься вверх.
Или я таки пьян, или... Что это?
Сияние состояло из крупных золотистых искорок, словно бы звездная пыль повисла в воздухе. Пыль клубилась и возносилась вверх, просачиваясь сквозь потолок. А потом с середины груди пошел более ровный свет, мерный и угасающий постепенно.
Я наклонился, чтобы успеть потрогать искорки рукой: мерещится или нет? Но тут Влана открыла глаза, обняла меня за шею, я почувствовал ее горячее дыхание и... Сам не понял, как наши губы встретились.
Ее губы имели более обширную практику. Я пытался не отвечать несколько секунд, но эти секунды утекли.
От девушки пахло не настойкой, а молоком и травами. Я не смел даже думать о том, что между нами может что-то произойти, и потому оказался совершено не готов. Если бы Влана не взяла инициативу в свои руки, я не знал бы, что делать.
Но она знала. Было тесно, хотя это нас не очень смущало. Я хотел что-то сказать про средства предохранения, но мне зажали рот рукой, а второй рукой...
Наверное, я все-таки очень много выпил. Потому что потом уснул.
Мы уснули. На одной кровати. Где я один помещаюсь с трудом.
Впрочем, под утро я выяснил, как мы спали. Влана просто лежала на мне.
Я проснулся от стука дежурного и едва сумел выбраться из-под нее так, чтобы не разбудить. Оказалось, я практически одет, только застегнуться.
Накрыл Влану одеялом, глотнул какой-то вонючей настойки, чтобы перебить исходивший от меня сладкий женский запах. Приглушил свет. Открыл дверь.
— Обезьяна вернулся, — тихо сказал дежурный, явно зная, кто у меня внутри. — Просил срочно.
Я прихватил бутылку с этой самой настойкой и вышел.
Джоб казался на удивление трезвым, а ведь ему тоже пришлось пить всю ночь. Хотя он-то вполне мог использовать что-то медикаментозное, чтобы не пьянеть.
— Стреляли — в вас, — сказал он в лоб. — Народ поговаривает, что вы — это вы. Значит, информация была запущена, и покушение готовили именно на вас.
— Весело, — сказал я, протягивая ему бутылку. — Иди, отдыхай.
— Поймал бы заразу — убил, — сказал Джоб. — Он оглядел меня c ног до головы, хмуро и рассеянно, и я понял, что он тоже очень сильно не допил сегодня. Если бы не Влана в моей каюте, я бы составил ему компанию, но пришлось идти в навигаторскую.
Еще раз просмотрел фотографии. Потом включил внешний обзор. Над горизонтом поднималось голубовато-белое солнце Аннхелла. Его называют Саа. Холодное, старое солнце, которому устроили искусственный 'коллапс ядра'. Интересно, кровь родившихся здесь такая же холодная? Нам с Вланой это солнышко не помешало.
Я не знал, что теперь делать. Влана могла принять меня в таком состоянии за кого угодно, могла вообще ничего не запомнить. Не стоило бы и мне брать случившееся в голову, если бы ума хватило презерватив рядом держать. Но — ума не хватило. Вот ведь эпитэ а мате.
И тут я вспомнил про сияние. Не померещилось же мне?
Спросить у нее напрямую? У медика спросить, он же осматривал ее? Или я был так пьян?
Хотел связаться с Мерисом, но глянул на часы и решил не будить. Хотя ему тоже следовало узнать, что раскопал Джоб. Про то, что я — это точно я, знало достаточно мало людей. Значит, информатор — в его ближайшем окружении. Или в моем. В его — опаснее.
Мерис примерно через час связался со мной сам. Он получил те же сведения, что и я, и был так же ими недоволен. Попросил, чтобы я никого не отпускал в город. Что ж, облавы и дезинформация — это по его части.
Я вернулся к себе в каюту.
Влана еще спала.
Потихоньку открыл сейф и достал дневник.
'...У приличного писателя, как бы прост герой ни казался, он и тонкий, и думающий... А по мне, так больше половины нашего брата — сны и те видит о полной миске. Иначе бы просто с ума посходили.
В открытом космосе, если ясно понимать, где ты и что здесь из себя представляешь, — невыносимо страшно. Недаром звездное небо таким, как его видно с корабля, можно посмотреть только в навигаторской. У остальных на экранах сигналы да траектории. И ты либо мыслишь этими траекториями, либо в какой-то момент пространство начинает выдавливать твои мозги прямо в большой космос. Этому даже есть название — 'безумие неограниченного пространства'. И вышибает эта болезнь самых умных, самых перспективных, самых молодых. Потому что клопы в человечьем обличии присасываются к кораблю крепко, живут своим проверенным мирком, держатся за него всеми лапками. И выживают. А остальные — стреляются.
Собрать подобие оружия из подручных деталей любой пилот может. Этот — такое соорудил, что техники не сразу поняли, что за хрень. Но сработала.
Как всегда — первогодка, как всегда — перспективный, как всегда — просмотрели. Полгода без твердого грунта под ногами, и все.
Значит, была крыша — раз сорвало. Значит, был человек. Вот так и узнаем.
Некоторые рождаются людьми сразу. Как будто помнят, что можно, а чего ни в коем случае нельзя.
Некоторые вырастают в людей долго и мучительно. Но вырастают. Им хватает одной лжи во спасение, одного предательства. Они учатся, набивая шишки.
Остальные...
Что ж, остальные 'держат' форму нашего мира, не дают ему сбежать, когда мы отводим глаза.
Так что, это даже хорошо, Анджей, что тебе в очередной раз нагорело сегодня от навигатора. Во-первых, твоя голова трещит от заданных им расчетов, и ты точно не думаешь сейчас о том, что не дает спать мне. Во-вторых, порицания тебе уже идут на пользу, значит — толк из тебя будет.
Кстати, те, из кого не получается в конечном итоге ничего — особых порицаний тоже не нахватывают. Им не за что. Они — безынициативны. Ты же решил познавать мир, зарабатывая на каждой ступеньке. Ну и зарабатывай. Главное — чтобы не сломал шею.
