Другая ветвь

Закрепила нитку, сняла вышивку с пялец.

Стояла у раковины в кухне, смотрела, как струйка воды из крана льется на лиловые лепестки. Надо было просто выбросить эту тряпочку, не так велика проделанная работа, проще переделать, чем пытаться спасать.

Только претит почему-то. Именно эту — не поднимается рука. Отстирать, высушить аккуратно.

И свернуть, убрать недовышитую на самое дно рабочей корзинки.

А на душе смутно.

-45-

31 января завтрак молодых супругов — кайзера Райнхарда и кайзерин Хильдегарде — прервал адьютант его величества Артур фон Штрайт. Ему было крайне неловко, но — обязанности есть обязанности, а император должен быть в курсе событий, тем более таких серьезных, и неважно, медовый там у него месяц или не медовый.

Злоумышленники покусились на святое святых Феззана, планеты коммерсантов, у которых ничего святого кроме прибыли да еще Навигационного центра. Впрочем, все, что угрожает Навигационному центру, угрожает и прибыли, так что в конечном счете для аборигенов речь идет о ней.

Но для столицы Лоэнграмма как для сердца гигантского галактического государства Навигационный центр — больше, чем прибыль. Это межзвездные трассы — а значит, целостность империи. Конечно, карты есть не только там, и разумеется, информация восстановима, но единый банк данных уникален, и воссоздавать его с нуля после уничтожения...

Его величество вскочил, еще не успев осознать всех возможных последствий катастрофы, но уже успев испугаться.

— По счастью, у нас сохранилась полная копия всей навигационной базы данных, — сообщил Штрайт. — Господин военный министр распорядился еще год назад... предыдущий военный министр.

Император медленно выдохнул.

— Оберштайн, — сказал он.

— Да, ваше величество.

Инцидент крайне неприятный, но не фатальный — а мог бы стать таковым. Парализовать межзвездные перелеты на долгие недели. Всякий, кто видал дорожные пробки, способен оценить опасность неразберихи в галактических масштабах, и всякий, кому случалось заблудиться в незнакомом месте...

Способен всякий — однако предвидел только один.

— Благодарю, — сказал его величество своему адьютанту, — держите меня в курсе и докладывайте обо всех новостях безотлагательно.

— Разумеется, — поклонился Штрайт и отключился.

Хильда с тревогой взглянула на супруга. Стоит, вцепившись в спинку стула, и бледен, и капли пота на лбу.

Встряхнул головой, сел.

— Фройляйн... то есть кайзерин.

— Да, ваше величество?

Покойный озаботился еще тогда. Он — предвидел, и принял меры, и никто кроме него даже не задумался... горе империи, в которой на подобное предвидение способен только один человек. Особенно когда этот человек уже умер.

Справится ли его преемник, хватит ли ему проницательности, или неверия в человечество, или паранойи, в конце концов?

Ах, если бы был жив флот-адмирал Оберштайн!

— Кайзерин, — сказал его величество. — как вы думаете... мы с вами удержим галактику в руках?

От ее улыбки светлеет на душе, и тревога, стиснувшая сердце, медленно разжимает когти.

— Разумеется, ваше величество, — говорит она.

И неслышный голос добавляет:

— Кто сможет, кроме тебя?

Нет, Кирхайс... неправда. Руки мои слабеют, и голова кружится. Я сделаю все, что сумею — и что успею, но... Удерживать — не мне.

Хильда наклоняет кофейник над его чашкой. Тонкие пальцы, запястья кажутся хрупче, чем на самом деле, из-за широких рукавов. Золотой ободок колечка — он сам надел его на этот палец два дня назад.

Она всего лишь женщина, да притом беременная, какие уж у нее силы, однако... Удерживать — ей.

Она справится.

Боги, дайте мне времени.

-06-

Февраль

Брат заболел — она узнала об этом случайно. Связалась с невесткой по комму, хотела зайти повидаться, и пирог к чаю уже испекла собственноручно, яблочный, — и услышала в ответ: не стоит, сегодня мы не настроены принимать гостей, извините. И в голосе тревожные нотки. — Что случилось, ваше величество? — О, ничего особенного, ваше высочество. — А все-таки, Хильда? — Ему нездоровится. — Тогда я точно приду, не как гостья, а как сестра. Ждите. — Но...

Отключила связь, чтобы не слышать возражений. Собралась в три минуты.

— Конрад, машину.

— Слушаюсь, госпожа.

Заболел. Но в этом ничего особенного, потому что он заболел не в первый раз и не во второй. Это с ним все время последние два года. Он то поправляется и тогда весь в государственных делах, а пока война не кончилась — был весь в делах военных, то снова вынужден отправляться в постель, потому что даже неукротимый дух не в состоянии поддерживать ослабевшее тело. Это печально, доктора все головы сломали в поисках причин, и пока не разобрались. Он медленно умирает, но в этом ничего особенного. Ничего не поделаешь, ваше высочество кронпринцесса, мы привыкли, а главное — он привык.

Привыкли!

Пока она сидела там, на своей вилле, и опасливо взглядывала издали на прекрасное чудовище, когда-то бывшее ее младшим братом... и отворачивалась, потому что боялась увидеть слишком много... все это время он был один — и умирал.

Ей нет прощения.

Кого угодно просила позаботиться о нем — а сама!

— Хильда, я умею ухаживать за больными, позвольте мне...

— Спасибо, не надо. Я пока справляюсь.

Она кланяется и уходит — на улицу, к автомобилю, домой, в свою комнату — и достает вышивку. Вот все, что ей осталось.

Так тебе и надо, старшая сестра.

-46-

Две недели — это очень мало, но кое-что за них успеть можно. Например, решить вопрос с отделом по борьбе с терраизмом. То есть с наркотиками.

Директива с Феззана пришла только что — ясная и недвусмысленная. По всей Империи создается сеть таких отделов, и Баалатская автономия, как часть Империи, тоже обязана... если делать это дело так, как в нашей благословенной демократии принято, понадобятся совещания, согласования, утрясания бюджета — на дворе февраль месяц, а бюджет на ближайший год, разумеется, принят еще осенью, откуда брать финансирование... Правительство будет заседать, создавать комиссии, выслушивать отчеты, а время неумолимо, заставлять его ждать бессмысленно и даже опасно.

Конечно, борьба с наркотиками — полицейское дело, то есть — не военное. Но как полицейское — оно будет тянуться слишком долго. А если взять пример с метрополии, в которой подобные вопросы решают военные, не заморачиваясь, насколько это в их компетенции — решают, и все, а там разберемся... Пусть правительство медленно и основательно создает структуры вне армии, это его работа. А небольшой и оперативный отдел внутри армии... то есть Сил самообороны — это моя компетенция, и я найду средства внутри ведомства, не тревожа бюджет. В конце концов, нам снова консервировать флот. Подумаем, решим... ах да, дальше уже работать не мне — я выхожу в отставку.

— Фредерика, вызови ко мне Мюрая.

— Есть, сэр. — Да, милый.

Адмирал улыбнулся. Еще каких-то десять дней — и он с удовольствием начнет отвыкать от этих козыряний. И Фредерику отучит.

Еще немножко.

Мюрай возьмет на себя общее курирование отдела. Не его уровень — входить в подробности, но если понадобится, кто справится лучше него? Командовать поставим Багдаша. Его мозгам на такой работе самое место. И Юлиан — обязательно Юлиан, к официальной имперской директиве была приложена частная просьба задействовать лейтенанта Минца, так хорошо проявившего себя в деле с терраистами Картахены и Альмансора.

Кстати, и в звании его повысим.

Если он не захочет, конечно, тоже уйти на гражданку... но вроде бы пока не собирался.

А Паэта потом пусть делает что хочет — отдел уже создан и приступил к работе. Наши ребята, если захотят, умеют действовать очень быстро.

И они окажутся в значительной мере самостоятельны... это хорошо. Паэта вполне годится в главнокомандующие мирного времени, он толковый человек и хороший служака, но воображения у него нет, и незачем ему вникать. Пусть имеет дело с Мюраем. А тот привычный, он уже знает, как работать с нашими парнями. Ворчать, конечно, будет, не без того.

Хорошо бы успеть. Очень мало времени.

-07-

Февраль

Руки привычно делают привычную работу, а мысли ворочаются, тяжелые, как камни. Тогда ей казалось — она поступила правильно. Теперь — она сомневается, она боится, что ошиблась... но сделанного не вернешь.

Пока она сидела под своим стеклянным колпаком, и отодвигала от себя весь прочий мир, этот мир жил — а она нет. И жил он не так, как она опасалась. И брат ее, под грузом ли вины... или из ненависти к прежнему царствованию... какая разница, в чем причина — брат обуздал в себе чудовище, насколько сумел. Он плохо начинал, но продолжил — хорошо. Он много чего взял на душу... с совестью у него всегда были проблемы, но все же — страшная тень за его спиной куда короче, чем могла бы быть. Он всегда умел видеть нужных людей — и нашел себе правильных. В том числе и того, кто брал на себя тьму, чтобы ярче сиял свет.

Он хороший правитель, куда лучше, чем можно было бы ожидать.

Был бы он лучше, если бы она не бросила его?

Она не знает ответа.

Ничего не поделаешь — эти годы прошли так, как прошли.

Она откладывает очередное вышиванье и идет к комму.

-Здравствуйте, ваше величество... Хильда. Как он сегодня?

-Здравствуйте, госпожа Аннерозе. Лучше. Если хотите, приходите вечером, он будет рад вас видеть.

Что же, она снова испечет пирог... больше она ничего не может для него сделать.

-47-

Юлиан Минц согласился без раздумий. На этой службе от него безусловно будет толк, и дело такое — наверное, сейчас это самое важное дело во всей галактике. Работа предстоит тяжелая, и приятного в ней мало... но вычистить эту грязь из темных углов Империи... впрочем, темные углы — это позже, проблема вовсе не в них. Рядовые члены секты, простые верующие, пусть себе сидят по своим углам, пусть собираются на свои молебны, пусть носят свои шарфики и поют свои гимны. Хуже те, кто маскируется под добропорядочных граждан, а сами подтачивают основы и плетут заговоры — а они же всюду. Вот и рыцари-патриоты снова появились на улицах Хайнессенполиса. Интересно, кто негласно руководит ими теперь? Раньше они были людьми Трунихта, хоть он и открещивался всячески. Но теперь Трунихт далеко, а они выползли снова, и снова ходят с лозунгами, и лозунги у них как всегда. Нехорошие.

И вообще в автономии потянуло нехорошим духом. Адмирал делает вид, что не замечает. На самом деле, конечно, еще как замечает, и делает выводы, и вряд ли они его радуют... беда в том, что все это касается его непосредственно. А он же из тех, кто не станет защищаться, пока не припрут вовсе уж к стене. Пресса имеет право писать все что ей угодно. Ясно, что кампания кем-то инспирирована, и за прошедшее время, пока они с флотом висели там, на границах автономии, настроения общества сильно изменились. Но все, что можно сделать в ответ на нападки прессы — написать опровержение, дать пару интервью... младенцу ясно, что это не поможет, если только не заинтересовать могущественную газету или популярный телеканал в противодействии этой самой кампании... но этим адмирал заниматься не будет. Можно было бы поручить кому-то. Вопрос — кому?

Юлиан полагал, что не обошлось без Оливейры. То есть что значит не обошлось... Оливейра при каждом удобном случае вворачивал пару слов в адрес адмирала Яна, и добрых среди этих слов как-то не находилось. Неясно только — он ли главный двигатель происходящего. Один из — конечно. Но, возможно, заправляет кто-то еще.

Очень интересно, где же теперь Трунихт. И кто еще имеет на адмирала такой зуб.

Впрочем, вероятно, таких затаивших неприязнь не один и не два.

Адмиралу Яну припоминали все его грехи, начиная с неудобных высказываний еще во времена, когда он был юным лейтенант-коммандером, повышенным с неимоверной скоростью за спасение гражданских Эль-Фасиля. Непатриотичен, и всегда таким был. Он никогда не любил родину, вот почему он ее предал! В глазах темнело от таких пассажей. Он — и предал? вы вообще о чем? А вот, — с удовольствием отвечал мистер Смитсон из "Хайнессен геральд", — помните дело, за которое адмирал Ян даже угодил под суд? об уничтожении нашего прекрасного защитного "Пояса Артемиды" вокруг планеты Хайнессен? Вдумайтесь, господа, ведь если бы адмирал Ян не снес тогда к Хель этот защитный пояс, разве смогли бы так просто захватить столицу имперские адмиралы Ройенталь и Миттельмайер в 799 году, во время битвы при Вермиллионе? Это был конец Союза свободных планет как государства. А вот если бы автоматическая спутниковая защита продолжала функционировать, возможно, вся судьба нашей бедной страны повернулась иначе! — Действительно! — вздыхали граждане. — Если бы был цел наш "Пояс Артемиды"! — что имперские адмиралы в 799 году могли своротить эту защиту ничуть не хуже, чем проделал это адмирал Ян в 797-м, никому не приходило в голову. Разве что... они потратили бы на это несколько часов, и приказ о прекращении военных действий мог запоздать... и битва при Вермиллионе могла окончиться иначе. И в Империи сейчас не было бы кайзера Райнхарда, а что было бы — одним богам ведомо.

Но этого Юлиан Минц не стал говорить никому — в нашей прекрасной автономии сейчас такие высказывания слишком быстро попадают в печать и льют воду на ту же мельницу.

Но мало того. В конце концов, спутниковая защита, мир ее осколкам, была разрушена еще четыре года назад. А всего полтора года назад адмирал с шумом и треском бежал из столицы на Изерлон, и одним из последствий стало окончательное закабаление системы Баалат вообще и Хайнессена в частности — Империя усилила свое присутствие и сменила остатки местной власти своими структурами.

Да, конечно, он отважно воевал там, на своем Изерлоне, и добился от кайзера переговоров, и наше демократическое образование существует на карте Империи только благодаря ему — но, господа! У нас было независимое государство, занимавшее половину населенных земель галактики, а теперь — жалкая автономия в пределах одной звездной системы. Неужели нам радоваться тому, что вместо прекрасного огромного государства, сравнимого с Рейхом по мощи, а в некоторых пунктах — и превосходящего старую закоснелую Империю, — вместо своего собственного независимого государства размером в половину обитаемого мира мы имеем вот это... и оно подчиняется имперским властям и не смеет пикнуть! Вот это — то, чего добивался адмирал Ян? Да он поставил нашу демократию на службу их проклятому самодержавию, и мы еще должны быть за это благодарны?

Последние дни бурно обсуждался предстоящий уход адмирала с поста главнокомандующего Силами самообороны. И в общем хоре удовлетворения — так ему и надо, этому сомнительному человеку, ему нельзя давать слишком много власти, он же такого наворотит, никому мало не покажется! — слабые голоса в защиту совершенно терялись. Даже мистер Хван, до последнего защищавший своего главу военного ведомства, махнул рукой и подписал наконец прошение об отставке. Он мог сколько угодно думать об адмирале Яне самое лучшее — но мнение избирателей игнорировать нельзя. А избиратели шумели, галдели и пререкались — и слишком многие были готовы предполагать худшее.