Адашев. Северские земли

И они двинулись вперёд по едва заметной тропинке. За валом начинался холм, и тропинка пошла круто вверх. Пейзаж стал резко меняться. Нет, лес никуда не делся, деревья не расступились, но из-под земли полезли огромные камни, которых — Ждану ли не знать, — в здешних лесах практически не было.

Однако священник вёл себя как ни в чём не бывало, и, постукивая посохом по камням, довольно бодро карабкался вверх. На язык Ждану просилось множество вопросов, и он открыл было рот, но батюшка вдруг остановился.

Справа и слева были два огромных камня, а тропинка проходила аккурат между ними.

— Вот они. — негромко промолвил старик. — Чёртовы ворота. Вход в крепость Кудеярову.

Он повернулся к Ждану и очень серьёзно сказал:

— Теперь, Глебушка, молчи. Что бы не случилось — молчи. Нельзя тебе говорить, пока обратно за ров не выйдешь. Говорить я буду — затем и нужны провожатые.

Он сделал два шага вперёд и став ровно посередине между камнями.

— Исполать тебе, Георгий Васильевич. Дозволь путникам войти в крепость твою. Не за златом-серебром твоим идём — Дар отроку напитать хотим. Только ночь проведём под кровом твоим и утром уйдём, ничего не порушив.

После этих слов наступила тишина. Пауза всё тянулась и тянулась, а потом верхом пролетел порыв ветра и затрепетали листья на деревьях.

Отец Алексий низко поклонился невидимому собеседнику и двинулся вперёд.

* * *

Когда они взошли на вершину холма, Ждан едва сдержался, чтобы не ахнуть.

На вершине возвышалась крепость. Не то разваленная, не то недостроенная — но самая настоящая крепость. Более того — стены этого циклопического сооружения были сложены из огромных блоков, которые не всякий строительный кран поднимет. Где в этих песчаных лесах нашли столько каменных монолитов, и — главное, — кто и каким образом мог сложить эти многотонные камни в стены?

У Ждана не было ни малейших идей по этому поводу[1].

[1] И не у него одного. Иеромонах Леонид, ставший позже наместником Троице-Сергиевой лавры, писал в своей книге 'История церкви в пределах нынешней Калужской губернии': 'Недалеко от древнего Ржавца есть замечательное место — это развалины какой-то исторической постройки, на которую потреблены камни огромной величины, взятые, по-видимому, издалека, ибо вблизи каменных ломок не имеется. О древности этой постройки свидетельствуют вековые деревья, растущие внутри её и давно поросшие мхом стены. Народное воображение населяет это таинственное место духами, называя его Чёртово городище'. Ему вторит и корреспондент 'Калужских губернских ведомостей': 'При осмотре "городища" невольно берёт раздумье и недоумение, как только можно было выстроить стену из камней, из которых поднять каждый кажется, не в состоянии тысяча человек, до того поражают они неимоверной своей величиной. Всякий, осмотревший это городище, придёт к тому заключению. что сложить эту постройку из громадных камней выше сил человеческих. Предположить же что-либо самородное тоже никак нельзя, т.к. ясно видно, что сооружение сделали при помощи искусственных сил. Итак, всё это остаётся пока загадкой'.

Священник, заметивший восторженное недоумение Ждана, улыбнулся.

— Что, сын мой, впечатляет? Это ещё не всё.

Он показал на папоротник, растущий, казалось, прямо из каменных стен.

— Ты в этих лесах такой видел?

Ждан, всмотревшись, решительно замотал головой.

— Вот видишь, — улыбнулся батюшка. — Если даже ты, лесная душа, не видел, значит, точно нигде больше такого не растёт. Я тебе больше скажу — даже я такой папоротник видел только в карельских лесах. И нигде больше. А ещё под крепостью пещеры есть — так там светящийся мох растёт. Я такого вообще нигде не видел.

А вот это видал?

Он подвёл Ждана к одному из камней, выплывавшему из земли, словно спина кита. Вот только вся 'спина' была истыкана дырками, в каждую из которых при желании можно было засунуть палец.

— Это 'чёртовы пальцы'. Они здесь повсюду.

Говорят — черти своими когтями дырки оставили, когда разбегались. Я тебе потом про это расскажу.

— Ничего ты никому больше не расскажешь, долгогривый! — прервал его незнакомый грубый голос.

Ждан мгновенно вскинулся — окружив их, со всех сторон стояли люди, по виду — сущие разбойники.

Один, два, три... Шесть.

Шесть разбойников. Все вооружены. Оружие, правда, у всех, за исключением главаря, откровенно так себе. Но это слабо утешает — голову можно проломить и ржавым плотницким топором, вроде того, что нервно сжимает вот тот русый парень, совсем ещё молоденький, с редкими волосьями вместо бороды.

Ждан потянул нож из ножен. После того, как в 10 лет Лушка выдала ему 'отцово наследство' он не расставался с ножом, снимая только ночью, да во время тренировки. Правда, самый большой нож, 'Клык', был ему ещё великоват и тяжёл, поэтому остался дома, а на поясе у Ждана висел средний, 'Жало'.

Зловещую тишину разрядил хохот — это смеялся отец Алексий. Разбойники вытаращились на священника — умом, что ли, батюшка повредился со страху?

— Это я-то долгогривый? — поинтересовался поп и стянул с головы скуфейку. Лысина, будто отполированная, блеснула в лучах заходящего солнца.

Не сдержавшись, захмыкали и разбойники и напряжение заметно спало.

Не улыбался только атаман. Невысокий, но поджарый, заросший чёрной бородой до глаз, он был заметно лучше других одет и стоял чуть впереди, ловко поигрывая гирькой на цепочке. 'Кистень — понял Ждан. — самое разбойничье оружие'.

— Да, дед, знатный у тебя купол. Как раз под мой кистень. — хмыкнул он.

— Здесь нельзя кровь лить. — очень серьёзно ответил отец Алексий, водружая шапочку обратно. — Георгий Васильевич запретил.

— Не тебе меня учить, порода жеребячья. — процедил сквозь зубы разбойник. — Это наше место, Кудеяр нашей масти был, нам это наследство.

— Был. — серьёзно кивнул батюшка. — Вот только под конец жизни он в нашу масть перешёл. Про Любашу историю помнишь? Призрак её здесь ещё не видел, нет? А я видел. А про дуб знаешь? И про князя Глуховского?

Разбойник, явно проигрывающий диспут, побагровел.

— Хватит болтать! — крикнул он и добавил непонятное. — Мы жгоны жгонили, шошили, сары скосали, ухлили!

К удивлению Ждана, батюшка даже бровью не повёл, и спокойно ответил:

— Хлил вовчан и малашту не кимавши по кумар с кокуром мар, как не шошно, а жихморить пор.

Атаман собрался, как перед прыжком, и гирька замелькала заметно быстрее:

— Интере-е-есный ты поп... — протянул он высоким голосом.

— Живу долго, — спокойно пожал плечами священник и огладил седую бороду. — Знаю много.

— А он? — разбойник дёрнул бородой в направлении Ждана.

— Ер. — мотнул головой батюшка. — Ербез нем сенжыш; ушаш — сенжаш.

Атаман ненадолго задумался, а потом решительно помотал головой, и добавил резко:

— Ер. Мас на упаке зон, зашленить пор.

Священник только руками развёл.

— Жи е. Мне убивать нельзя, ты знаешь, но жизнь свою я защищать могу. Только это... Кудеяр баял: седмают масы, слухмают не шпаря не цинжат. Это его место, его слово токмо михоки помихоривают.

Атаман кивнул:

— Юдора саевая, саксы межовые. Без крови, значит?

— Без крови. — пристально глядя на разбойника, кивнул священник.

— Расступитесь, олухи! — не оборачиваясь, вдруг скомандовал своим бойцам атаман. — Место нам дайте. Чем бы не закончилось, не лезьте. Это наши с ним дела. Тут...

Он на секунду замешкался.

— Тут старые дела. Если что, за меня Жбан будет. Где казна, он знает. Скажете ему, что поп полюшить зетил, не токмо тонь межок. Запомнили? Полюшить зетил, не токмо тонь межок. Он же вам, дуракам, всё и объяснит. И попа с пацаном не трогать, если что, поняли!?

— Поняли, батька. Запомнили мы! — вразнобой загомонили разбойники.

— Зря ты. — сказал на удивление спокойный батюшка. — Могли и разойтись краями.

— Не зря! — оскалился атаман. — Всю жизнь за себя отвечал, и сейчас отвечу. У меня масть воровская, не шеповальная.

— Жи е. — лаконично повторил батюшка. — Ты хоть крещёный, тумак?

— А как же! — нехорошо ухмыльнулся тот. — Поп Макаром крестил. Сказал, у греков это имя 'счастливый' значит. Наврал, долгогривый, счастья я пока не видел. Но наш поп вообще дурковатый был, не тебе, старому, чета. Ладно, что зря баять. Без крови, так без крови. Рудый, лови!

И он бросил свинцовую гирьку на цепочке одному из разбойников, после чего мгновенно выдернул из-за пояса другой кистень — вроде как мешочек с песком на толстом шнурке, но очень тяжёлый, похоже.

— Я запомню, Макар. — кивнул поп. — А, может, сграбаешься?

Но тот лишь молча покачал головой и начал выписывать мешочком восьмёрки. Потом медленно пошёл по кругу, — крадучись, как кот.

Священник медленно поворачивался вслед за ним. Он вообще стоял недвижно, только посох перехватил посередине.

Поединок не занял и минуты. Макар вдруг прыгнул — тоже как кот, мягко и быстро. Удар был очень коварным — мешочек полетел снизу, метя в челюсть и почти не оставлял шансов парировать удар посохом.

Но отец Алексей как будто знал заранее, как нападёт разбойник. Почти неуловимое взглядом движение — и нижний конец посоха коротко ударил не по шнурку даже — по самому мешочку, уронив его вниз. Движение продолжилось резким разворотом — и массивное дубовое навершие посоха ударило разбойника за глазом, проламывая висок.

Не издав ни звука, атаман упал на спину, немного подёргал ногами и затих.

Разбойники ахнули, а потом подались вперёд. — Стоять! — бешено крикнул отец Алексий, раскручивая посох над головой и готовясь уронить его на первого, кто сунется.

Глава 28. 'Жили двенадцать разбойников, жил Кудеяр-атаман...'

Разбойники, испуганные столь быстрой и внезапной смертью своего атамана, отпрянули.

— То-то. — изрёк батюшка и опустил посох. — Значит, так. Сейчас вы все выходите за ров. На ночь в Чёртовом городище мы должны остаться с мальчиком вдвоём. Это всё, что я просил, ваш атаман почему-то на это не соглашался, через что и смерть принял. Давайте обойдёмся без второго смертоубийства и — опять-таки — уважим волю покойного. Его последние слова помните? Если кто перейдёт ров — я это почую. Не надо этого делать.

Тело раба божьего Макара заберите с собой, омойте и оденьте в чистое. Утром я его отпою, потом снесёте тело в Гранный холм, скажете старосте, что отец Алексий покойника отпел и просил похоронить в освящённой кладбищенской земле. Пусть Господь сам его грехи судит, но быть зарытым в землю как собака ни один крещёный человек не заслужил. Спаси, Господь, его душу грешную!

И батюшка осенил себя крестом. Разбойники согласно закрестились. Один из них — тот самый Рудый, который и впрямь был рыж, как апельсин[1] — выступил вперёд, и, не кланяясь, сказал:

[1] 'Рудый' по-польски значит 'красный' или 'рыжий'.

— Хорошо, поп. Поединок был честным, это все видели, опять же — он сам просил вас не трогать. Поэтому — ладно, так и сделаем, как ты сказал. За отпевание завтра заплатим, мы не нищие какие. Косой — за одеждой атаману и тряпками метнись, и подстелить что-нибудь прихвати. Вас, поп, утром на выходе встретим. Пошли, братья.

Двое подхватили тело под мышки и за ноги, и скоро вся разбойничья братия исчезла с поляны.

После ухода разбойников батюшка без сил сел на камень и долго кашлял. После чего посмотрел на Ждана, улыбнулся и сказал:

— Больше всего боялся раскашляться в самый неподходящий момент. Ну что ты на меня так вылупился? Я же не всегда священником был, в молодости меня по свету помотало изрядно. Подраться часто приходилось — и на войне, и без войны. Ну и я Адашев всё-таки. А Адашевых, бою не учёных, — не бывает. Помогло и то, что боевая ветка Познания у меня прокачена, я часто знаю, куда супротивник бить будет. Ладно, что встал? Пошли. К Чёртову колодцу нам надо.

Чёртов колодец оказался здоровенным камнем с пятигранной дыркой посредине. В дырке поблёскивала вода, причём, по словам священника, вода там стоит всегда, даже в самые жаркие дни.

Зачерпнув, отец Алексий выпил чёртову воду сам и заставил выпить Ждана. Потом повёл мальчика в пещеру под крепостью.

Под землёй они далеко не пошли, сели почти у выхода. В пещере оказалось неожиданно уютно и даже довольно светло — светящийся мох не давал застояться мгле.

— Далеко в пещеры не пойдём. — ответил священник на немой вопрос Ждана. — Там народ сокровища Кудеяра ищет, знаменитые девять бочонков с золотом. Золота пока не нашли, зато ловушек соперникам понаставили преизобильно. Хотя другие бают, что Кудеяр золото своё не в Чёртовом городище, а в Гранном холме спрятал. Гранным вообще везёт на разбойные сокровища. Я как-то на Волге жил, есть там такое Гранное Ухо — так там всё клад Стеньки Разина ищут. А здесь, значится, кудеяров клад...

Ты, Глебка, устраивайся поудобнее, можешь даже поспать. А мне вот спать нельзя, я тебе пока про Кудеяра расскажу, тебе это знать надо, раз он одним из крёстных твоего Дара стать может. Может, и впрямь пособит тебе с Даром — больно уж ваши с ним судьбы схожи...

Кудеяр, Глебка — это прозвище. А по настоящему его звали великий князь Григорий Васильевич, и был он, Глебка, не больше не меньше, как старшим единокровным братом первого царя московского Ивана Васильевича Грозного.

Матерью его была Соломония Сабурова, первая жена Василия III, великого князя Московского. Ох и красавица была, говорят — глаз, мол, от девы было не отвести... Известное дело — её ведь на смотре невест выбрали, из 500 девиц, приехавших со всех земель русских. Так-то Сабуровы особой знатностью похвастаться не могут — обычный дворянский род, тоже татарский, как и мы, Адашевы. От выехавшего на Русь мурзы Чета Сабуровы пошли, они, да Долговы ещё. Но вот красотой Соломония всех очаровала, и князя тоже.

А вот с детьми у них не заладилось. Двадцать лет вместе прожили — а Соломония даже в тягость ни разу не впала. Осерчал на неё князь Василий, а уж как влюбился на старости лет в молодую Елену Глинскую — так и не сдержал злобы, и велел постылую старую жену насильно в монахини постричь.

Ох и плакала она, ох и билась, не хотела из мира уходить. Известное дело — из монастыря обратного хода никому нет. Любимец князев, думный дворянин Иван Юрьевич Шигона-Поджогин даже, говорят, кнутом её ожог, чтоб не кричала так. Вот после того удара она и замолчала, да так, что жутко всем стало. Ни звука больше не проронила, ни слезинки не уронила — ни когда постригали её под именем инокини Софьи, ни когда в суздальский Покровский монастырь навечно везли.

Вот там-то, в Суздале, и выяснилось, что тяжёлая Соломония была. Но дело сделано — обратно в мир монахиню не вернёшь. Родила она там ребёнка тайно, и никто про то не знал, кроме матушки-настоятельницы, да двух подруг её приближённых, что вместе с ней в монастырь ушли. Вот только одна из подруг была ведьмой — сильной ведьмой, да знающей. Смекаешь?

Ждан кивнул. Он уже знал, что слово 'ведьма' в наше время тоже изменило смысл, а здесь оно значит совершенно другое. Изначально 'ведьма' происходит от слова 'ведать' и обозначало мудрую, знающую женщину, в данном случае — с сильным Даром. А батюшка меж тем продолжал: