Мой путь лежал в сторону автовокзала, а, точнее, к расположенной близ него больнице. В такую даль я забрался не случайно: в этой же больнице располагался городской пункт переливания крови; а там, где есть такой пункт, всегда есть запасы... ну, не будем о вкусном.
Редкие парочки, наслаждающиеся возможностью пообщаться друг с другом, испуганно шарахались к краю тротуара, как только в темноте обрисовывались черты стремительно бегущего субъекта. Ничего удивительного в моем спринте не было: субъект хотел кушать и делал все возможное, чтобы как можно скорее отдалиться от вероятной пищи. Я даже пошел на ускорение, мчась со скоростью, доступной разве что олимпийскому чемпиону.
Вот так — для них же стараешься, а тебе вдогонку такие нехорошие слова летят! Обидно...
Может вернуться, прокусить кому-нибудь глотку, чтобы не зря ругались?
Ой, так я до больницы не доберусь. Надо что-то делать.
"Настоящий полководец не тот, кто всегда прав, а тот, кто без нужды в драку не ввязывается!" — приободренный этой, без сомнения, блестящей мыслью, я решил забыть недавно услышанные реплики и — гордый как морковка — продолжил свой путь к больнице.
Я бежал, наслаждаясь великолепной работой своего тела. Ноги с легкостью несли меня вперед без каких-либо признаков утомления. Равномерно поднималась и опускалась грудная клетка; дыхание оставалось таким же размеренным, как и раньше.
В порыве восторженных чувств я высоко подпрыгнул, делая сальто. Но — то ли мышцы мои оказались более сильными, чем я думал, то ли чего-то не учел с непривычки, — словом, я, совершив более одного оборота, с размаху плюхнулся физиономией о дорогу. Тротуар, больно ушибленный моим носом, протяжно застонал. Потом выяснилось, что я ему подпеваю.
Я зашевелился. Отодрал свое лицо от асфальта, встал на колени. Прислушался к себе, выискивая повреждения. Немного болела голова, но это дискомфортное ощущение быстро уходило, терялось: нечему там болеть — кость одна.
Зато росла и ширилась ЖАЖДА, временно отодвинутая моим самолюбованием. Вздохнув, я побежал дальше.
Как я попал в здание, объяснять не стоит: схема проникновения была той же, простой до крайности. Вогнав санитарку поглубже в транс, я коротко, больше внушением, чем словами, отослал ее вперед — показывать дорогу.
В принципе, если разобраться, быть вампиром не так уж плохо. Разница лишь в том, что поменялись ритмы сна, да и питание... хм... изменилось. А, вообще, если меня с вечера накормить (или напоить?), я вполне могу заниматься научной работой.
Кто-то, возможно, скажет: "Пить кровь — нехорошо". А я ему отвечу: "Дорогой гражданин, мне что же, следует умереть с голоду? Я между прочим, хороший вампир: еще никого не убил". Идет впереди, негромко шаркая тапочками, девушка и до того вкусно пахнет, что скулы твердеют...
Стоп! Стоп-стоп-стоп. Всё-ё под контролем... На самом деле пример был очень удачный — просто я не ел уже целые сутки. Сколько времени проходит между приемами пищи у среднестатистического человека? А?? То-то!
Интерьер сменился. Стены, у входа увешанные плакатами, повествующими о ВИЧ-инфекции, туберкулезе и тому подобных вещах, в глубине коридора радовали глаз желтой чистотой. Позади остался мужчина на каталке, укрытый простыней. Этот — уснул еще до того, как мы приблизились. Размеренное дыхание служило хорошим аккомпанементом для моих, чуть тяжеловесных, уверенных шагов и дробного перестука каблучков спешащей санитарки.
Посторонних людей пока не наблюдалось (себя я считал здесь вполне уместным). Хотелось бы, чтобы мое везение продолжалось и дальше — во избежание различного рода сложностей.
Да, есть у меня такой недостаток: когда голоден — бываю агрессивен. Ну и что? Все иногда бывают раздражительны. Я — опасность для общества? Ерунда! Сотворите однажды что-нибудь необычное. Например, придите на работу в одетом наизнанку тулупе — посмотрим, что общество с вами сделает!
Шутки шутками, но, когда не вовремя действуют на нервы, я действительно становлюсь опасен. Сила, знаете ли, есть...
Под горячую руку мне попался врач — молодая черноволосая женщина, появившаяся рядом именно в тот момент, когда медсестра уже скрежетала ключом в замочной скважине.
— Что вы тут делаете? — грозно приподняв брови, осведомилась врач.
Вместо ответа я повернулся к санитарке:
— Зайди внутрь!
Короткий цокот каблучков.
— Эй, я к вам обращаюсь! — врач положила свою руку на мое плечо.
Я дернулся.
Придавил ее кисть своими пальцами и, придвинувшись поближе к широко распахнутым, полным испуга, глазам, продемонстрировал непривычно большие для нормального человека клыки. Женщина обмерла. Ночь, знаете ли, и все такое...
— Входите, — я повел плечом в нужную сторону. Она послушно засеменила следом. В центре комнаты остолбенело ждала указаний санитарка.
— Спи!
Мягкий шлепок упавшего тела.
Я перевел взгляд на врача: что делать-то? И почему я не продумал подобную ситуацию заранее? Ду-урдом!
Проблема заключалась в том, что врач меня видела. И, в отличие от предыдущих свидетелей, очень даже отчетливо. Даже сейчас, в этой критической ситуации, она держала себя в руках. Медсестра ничего не вспомнит — в этом я был уверен, врач же...
Распахнув холодильник, я вытащил один из пакетов, с рычанием надорвал упаковку. А затем — пил, пил, равнодушно следя за женщиной, тихо сползающей по стене.
Я вскрыл другой пакет...
Насытившись, я четким взором обвел помещение: на полу — две женщины: одна подле моих ног; другая — врач — у стены рядом с выходом.
Негромко гудел холодильник, благодаря распахнутой дверке щедро остужая комнату.
Нужно забрать побольше пакетов. Иначе придется каждую ночь устраивать подобные набеги — однажды это кончится плохо. Спохватившись, я мягко шлепнул ладонью по дверке холодильника, закрывая ее. Прислушался.
Где-то монотонно капала вода, с назойливым бряканьем разбиваясь о мойку. Переведя дыхание, я снова огляделся, запоздало жалея, что оставил дома вместительную дорожную сумку. Искать сумку здесь — подобно самоубийству: бегать по помещениям, тратя время и силы на усыпление всех, кто попадется на пути... очень и очень глупо. Но оставить все это сокровище здесь и тем самым обречь себя на новые приключения — еще глупее.
Эх, если бы здесь была — пусть не сумка — хотя бы бумажная коробка. Минутку...
В какой таре в больницы доставляют лекарства? Держу пари, что в коробках. Если я найду место складирования лекарств, проблема будет решена. Так что же, начинать бегать по территории, разыскивая склад?
Я шагнул к врачу, намереваясь узнать у нее всю нужную мне информацию. Нагнул и замер с одной поднятой ногой, озаренный простенькой, в общем-то, мыслью: а куда деваются коробки, когда надобность в них исчезает?
Стараясь топать потише, я промчался по больничному коридору, выскочил на улицу. Подобно заправской ищейке, сделал ознакомительный круг.
Ага, вот оно! Возле неприметной боковой двери аккуратным штабелем были сложены коробки. Пустые? Я заглянул внутрь. Пустые.
Ну, сам Бог велел изъять парочку.
Так и сделав, я вдруг передумал. Вернул коробки на место. Присел, выискивая тару побольше: лучше нести один большой груз, чем множество мелких.
Я протянул вперед руки, одними пальцами двигая к себе приглянувшуюся коробку. Несмотря на предосторожности, рывок оказался сильным. Неловко повалившись назад, я шмякнулся на спину. Сверху, недовольно шурша, посыпались соседки выхваченной коробки, которая при ближайшем рассмотрении оказалась не только длинной, но еще и узкой. А я-то надеялся на значительную ее ширину.
Досадливо взмахнув рукой, я отправил коробку кувыркаться по земле. Осторожно, стараясь ничего не примять, повернулся на бок. Упираясь ладонью в заснеженную землю, встал на колени.
Совсем рядом, гостеприимно распахнув картонные объятья, ждала внимания тара требуемых размеров. Есть в жизни счастье!
Простите великодушно, дяденька дворник, но у меня мало, слишком мало времени, чтобы складывать все это добро обратно. "В любую секунду может подняться тревога, нужно торопиться", — внушал я своей совести, несясь обратно. Совесть в отвращении скривилась, но — промолчала.
Вот и прекрасно. Я вовсю грохотал ботинками по бетонном полу. Заложив замысловатый вираж на повороте, ворвался в нужную комнату. Врача в помещении не было.
Поглядывая на мирно посапывающую медсестру, я лихорадочно швырял пакеты в коробку. Если врач — умный человек — а именно такое впечатление она и производит — то уже вовсю названивает в милицию, чтобы сообщить байку о неожиданно нагрянувших террористах (маньяках-садистах, расистах с собаками, — нужное подчеркнуть). Пора освобождать помещение.
У-ух, как свистнул ветер, обволакивая мое мужественное тело, что стремительным рывком преодолело расстояние до входной двери. Если бы выскочил на крыльцо чуть позднее, обязательно попал бы под свет фар — к зданию подъезжала машина.
Как истинный архар, я скакнул за угол, где и присел, задействовав глаза и уши на полную мощность.
Подъехала "скорая". Из машины выбрались несколько человек. Громко, на всю округу, хлопнули дверцами. Вошли в здание.
Пригнувшись, я пробежал вдоль металлического ограждения, отмечающего территорию больницы. Обогнул его и, вздохнув полной грудью, зашагал к остановке.
Из предосторожности я решил преодолеть некоторое расстояние пешком: стражи правопорядка наверняка спросят водителей маршруток, не садился ли кто-нибудь — "вот с такой внешностью" — возле больницы, что рядом со "Школой милиции".
Хо! Так я, получается, устроил ограбление под самым их носом!.. Рейды по больницам больше делать нельзя. В маршрутку, даже на "Поворотной", садиться опасно. Остается воспользоваться троллейбусом или автобусом. Там, правда, будет тесновато. Но ведь и я сыт.
...Троллейбус подошел к остановке раньше маршруток. Усмотрев в этом неординарном явлении указание судьбы, я с легким сердцем загрузился в салон и, примостив коробку на колени, повернулся к окну. Доеду до цирка, а там — пересяду.
Зашипело, потом створки дверей со скрежетом сошлись, троллейбус нервно дернулся и, набирая скорость, покатил дальше.
При каждом выдохе выбрасывая в пространство облачко пара, рядом опустился грузный мужчина; кряхтя, заерзал по скрипящему сиденью, утраиваясь поудобнее.
Потом — я кожей чувствовал его взгляд — покосился в мою сторону.
— Эй, парень, — плечо толкнула широкая ладонь, — ты живой там?
Я вопросительно взглянул на докучливого гражданина.
— Живой! — обрадовался тот. — А я гляжу: ты вроде как и не дышишь! Сидишь там, скукожился, живой — не живой — не понятно.
— Почему не живой?
— Так дыхания-то нет. Вот у меня — гляди, — он шумно выдохнул в мое лицо. — Видал?!
— Видал, — процедил я, отворачиваясь.
— Во-от. А у тебя, гляжу, пар изо рта не идет. Я и решил, что ты... того!
— Газировки холодной напился, — буркнул я, глядя в окно. — Вы сейчас выходите?
— Нет, а что? Ты выходить будешь? Жа-аль. А я-то решил: поболтаем...
Я встал, решительно протискиваясь к выходу.
Ну их в баню, таких попутчиков.
Глава 4
Домой я добрался только к одиннадцати.
— Где был? — поинтересовался отец.
— До Гарика ездил, — я поставил коробку на пол. — Лекции взял переписать. Ну, и поболтали немного.
— Лекции? — папа недовольно покосился на коробку. — Это сколько ж ты прогулял?
— Я вытащил три тетради.
— Вот. Все сегодняшние. Тут у меня кровь просто...
— Какая кровь?? — оторопел отец.
— Вот, — поднятый моей рукой, на свет появился один из пакетов. — Гарик передал для завтрашнего семинара.
— А откуда это у Гарика? — подозрительность отца не знала границ.
— Виктор Михайлович дал. Они сегодня не успели немного, Виктор Михайлович и раздал все до завтра. А Гарику неохота тащить обратно; он и спихнул коробку мне: у нас все равно завтра занятие по этой теме.
— Почему ваш преподаватель выдает образцы на руки? Он должен был забрать их с собой.
— А я знаю?
Батя поискал, к чему бы еще придраться — не нашел. Пошевелил скулами и, еще раз смерив коробку хмурым взглядом, пошел спать.
Как только утих скрип половиц, я начал разгружать коробку, перемещая ее содержимое в холодильник: кровь, как ни крути, надо хранить в прохладном месте. Осталось разобраться, куда именно. Если просто положить ее на полку — будет бросаться в глаза. Гораздо неприметней позиция у задней стенки морозильной камеры. Для этого нужно было вытащить оттуда полиэтиленовый мешочек с курицей.
Шурша намерзшими на мешочек льдинками, я извлек его из холодильника и... задумчиво почесал оной курицей затылок. Допустим, я положу на освободившееся место кровь. Она превратится в единый кусок льда...
Морозилка исключалась.
Пару пакетов я замаскировал в поддоне. Остальные — положил на нижнюю полку.
Теперь можно заняться тетрадями.
Свет в моей комнате горел долго. Переписывая лекции, тихо скрипя ручкой, я меланхолично размышлял, есть ли в этом смысл? Зачем корпеть над строчками, если посещать ВУЗ мне уже не удастся?
Опять же, почему не удастся? Начнем с того, что я не превратился в вурдалака, бегающего с высунутыми клыками по улице. Я, между прочим, вполне нормальный человек, с совершенно адекватными поступками: вон, до сих пор никто ничего не заподозрил. Может, и нет со мной ничего? Может, переболею так пару дней, потом все пройдет: сон нормализуется, есть буду не что попало, а то, что мама готовит?
Короче, я все переписал. Кроме того, принял решение пойти на дистант, и вообще — все сдавать в письменной форме. Товарищи по курсу помогут.
Внутреннее сомнение что-то пыталось жалобно возразить, но, спасовав перед альянсом воли и желания сохранить смысл жизни, отступило, забившись в самые дальние уголки сознания. Потом я выдавил его и оттуда.
Чтобы отвлечься, я решил посмотреть фотографии. Присел на корточки, открыл протестующе взвизгнувшую дверцу тумбочки. Вытащил серый бумажный пакет, откуда с шелестом вывалились на пол черно-белые фотографии. Задержавшись на них взглядом, я протянул руку за толстенным фотоальбомом с яркими цветами на обложке.
Снимков было много: старые фотографии сменялись цветными, иногда мелькали карточки 'Палароида', — мне было все равно, что и в каком порядке смотреть.
На одной из фотокарточек мой взгляд задержался. Ничего особенного, просто маленький пикничок на природе: две семьи выехали на речку отдохнуть: позагорать, половить рыбки, ну и, как водится, угоститься шашлычком. Вторым с левого края сидел я и, вцепившись в Надькин шампур, весело скалился в объектив.
Другой снимок запечатлел меня у елки, рядом с Дедом Морозом, протягивающим конфету. Мне было, кажется, лет десять. Наверное, сладкий приз был наградой за рассказанный стишок. А, может, конфета — это поощрение за костюм ковбоя, в котором я пришел.
Перебирая фотографии, я исподволь, пытаясь обмануть сам себя, сравнивал себя теперешнего с тем, каким я был на снимках. Сравнивал — и раз за разом приходил к выводу: да нет, все нормально, не стоит тревожиться. Но тревога не уходила, грызла-тянула, тревога оставалась.
