Горошина для принцессы

И, всё-таки не мог не заговорить.

— А как... — неуверенно начал он. И вдруг замолчал на полуслове. Потому что у него перехватило горло.

Владимиру очень хотелось расспросить, как дела у Снежки. Есть ли у неё кто-нибудь? Не влюблена ли она? Не вышла ли уже, не дай Бог, замуж?

Добрич не стал ему помогать.

Нет, он не собирался мучить этого парня. Просто ему хотелось понять, хотелось почувствовать, не ошибся ли он в нём когда-то, решив про себя, что тот может сгодиться в зятья.

— А как... — с трудом выдавил из себя Владимир. — Как Снежана?.. Как у неё дела?

— Нормально дела, — ответил комдив, немного помолчав для порядка. — Взрослая уже совсем стала. В медицинском институте учится на втором курсе.

Ему незачем было мучить Владимира, но очень уж хотелось убедиться, годится ли он в мужья его дочери на самом деле. Любит ли её по-настоящему? Или это была обычная юношеская влюблённость? Памятная, может быть, но давно оставшаяся в прошлом.

— Да... Взрослая... Ещё краше, наверное, стала. Наверное, от женихов отбоя нет, — сказал Владимир упавшим голосом.

Добрич пристально посмотрел на молодого человека. А, ведь, кажется, действительно любит.

— А, может, она и замуж уже вышла? — решился, наконец, спросить Владимир.

Комдив вздохнул. Нет, он не забыл, что Владимир путался одно время с Тамарой, заведующей лётной столовой. Безотказной и совершенно безстыжей бабёнкой.

Он тогда по-отечески прочистил ему мозги. Как, впрочем, и было положено командиру и старшему товарищу. Однако, кто старое помянет, тому глаз вон...

— Нет, ещё не вышла, — сказал комдив. — И женихов у неё пока не наблюдалось, насколько я знаю, — а затем добавил, прищурившись. — А вот влюблена ли в кого, это тебе, наверно, виднее.

И улыбнулся, заметив, как засияли глаза Владимира...

Ленинград, начало мая 1938 г.

Почему ей так запомнилось это лицо?

Оно преследовало её даже во сне. Одутловатое, нездорового бледного цвета, с мясистым носом и широкими залысинами...

Почему оно так пугало её?

Особенно этот пристальный, ощупывающий взгляд из-под пенсне.

И ещё пальцы. Толстые и постоянно шевелящиеся, как щупальца осьминога, пальцы...

Её передёрнуло.

Надо отвлечься. Подумать о чём-нибудь другом.

Но мысли сами собой возвращались к этому неприятному незнакомцу в кожаном плаще.

Когда же это началось?..

Он садился вслед за ней на трамвай, а потом всю дорогу до института стоял рядом и смотрел. Снежке был противен этот липкий взгляд. Но, почему-то, она, мгновенно срезавшая любого остряка-однокурсника, способная поддеть за живое своим язычком кого угодно, цепенела под этим взглядом, как кролик.

Снежку никогда не безпокоили ни чьи взгляды. Она не считала себя красавицей и, заглядывая в зеркальце, находила своё лицо вполне заурядным, хотя и симпатичным. И только пожимала плечами, замечая иногда восхищение в глазах папиных знакомых. Молодых и не очень пилотов и штурманов.

Вот, если бы Володька Иволгин хоть разочек так на неё посмотрел, вздохнула Снежана...

Но они до сих пор оставались просто хорошими друзьями. Как и много лет назад, когда она была всего лишь голенастой, хулиганистой девчонкой-подростком, а он младшим лётчиком отцовской авиабригады.

Снежка вдруг разозлилась на него! Ей уже девятнадцать, а он почему-то упорно не желает замечать, что она уже давным-давно не ребёнок, а абсолютно взрослая девушка! И даже ни разу не попробовал её поцеловать!

А она, дура такая, всё равно думает о нём ночи напролёт!.. Дура! Дура!

А он ни о чём не догадывается!

Ну и ладно, вздёрнула она подбородок! Пускай тогда на неё смотрят посторонние мужчины! Пусть рассматривают, сколько хотят! Раз он такой дурак!

Её мысли, сделав круг, вернулись к ужасному незнакомцу.

Его взгляд был совсем не таким, как другие. Так смотрит удав на свою жертву!

Господи, что же делать?!

А, может, рассказать папе?.. Он был у неё самым лучшим на свете! Снежке было только семь, когда умерла мама. И с тех пор папа стал для неё всем!

Как она им гордилась! Высокий, сильный, смелый! Герой Гражданской войны! Красный командир! Пилот!

У неё не было от него никаких тайн! Никогда!.. Но сейчас ей почему-то не хотелось рассказывать папе о страшном незнакомце в чёрном кожаном плаще. Что-то подсказывало ей, что этого делать не стоит...

Во всяком случае, пока.

Она могла бы обратиться за помощью к Володьке и он, конечно, не раздумывая, навалял бы по шее любому, на кого она покажет пальцем!

Потому что Володька вообще никого не боялся! Герой Испании! Комбриг! И кулаки у него были здоровенные, и гирями на спортплощадке он жонглировал легко и непринуждённо, как цирковой силач! Снежка сама видела!

Но в последнее время он как-то от неё отдалился. Стал реже бывать у них с папой в гостях...

Раньше, бывало, не вытолкаешь, вздохнула она. А сейчас он почему-то стал её избегать.

Что же делать?! Снежке ужасно не хотелось опять ехать в одном трамвае с этим типом, у которого пальцы, как щупальца.

Значит, сегодня она пойдёт в институт пешком! Она быстро сунула тетрадки с конспектами в командирскую сумку, подарок отца. Положила туда же ломоть хлеба с колбасой, на обед. И, захлопнув дверь, дробно застучала каблучками по лестнице.

Стояло прекрасное майское утро! Ночью была гроза и умытый город дышал весенней свежестью. С огромных афиш новой, замечательной и безумно смешной кинокомедии 'Волга-Волга', задорно улыбаясь, смотрела Любовь Орлова.

Лёгкий ветерок трепал волосы и наполнял грудь. Снежке хотелось бежать босиком по тёплому, всё ещё мокрому после ночного дождя асфальту и смеяться во весь голос!

'Ах, ты радость молодая, невозможная!'.

Как здорово, когда тебе всего девятнадцать и всё-всё ещё впереди!

И Снежка бежала, скинув туфельки, смеясь и размахивая своей командирской сумкой. И солнце сквозь прозрачные зелёные кроны тополей слепило ей глаза...

Он стоял, заложив руки за спину. Его толстые губы кривились в усмешке. Прищурившись, он смотрел сквозь пенсне на испуганно замершую перед ним девушку.

— Так можно и простудиться, — услышала она вкрадчивый голос.

Чуть наклонившись, Снежка молча надела туфли.

— Что вам нужно? — неожиданно хрипло прозвучал её, обычно такой звонкий, голосок.

— Меня зовут Златогорский. Генрих Семенович Златогорский. А что мне от вас нужно, я объясню вам позже и в другом месте. Возьмите, — он протянул ей листок в косую линейку. — Вечером я буду ждать вас по этому адресу.

— Никогда! — отшатнулась она от него.

— Никогда не говори никогда, — покачал головой Златогорский. — Добрич Снежана Георгиевна. Русская. Родилась пятого февраля девятнадцатого года. Член ВЛКСМ. Студентка второго курса Ленинградского медицинского института. Мать — Добрич Наталия Николаевна. Русская. Одна тысяча восемьсот девяносто четвёртого года рождения. Умерла в двадцать шестом году. Отец — комдив Добрич Георгий Александрович. Серб. Одна тысяча восемьсот девяностого года рождения. Член ВКП(б) с двадцатого года. Участник Гражданской войны. Награждён орденом Ленина, тремя орденами Красного Знамени и медалью 'ХХ лет РККА'. В настоящее время — помощник по ВВС командующего войсками Ленинградского военного округа.

Снежана от ужаса не могла вымолвить и слова.

— Будет лучше, если вы всё-таки придёте по указанному адресу, — он стёр, наконец, с лица свою мерзкую усмешку. — Позвольте представиться ещё раз. Майор государственной безопасности Златогорский. Следователь по особо важным делам.

— Ну и что! — запальчиво крикнула Снежка.

— Ничего, — спокойно сказал Златогорский, откровенно разглядывая её грудь. — Если вы будете послушной девочкой, то ничего... А если нет, — его глаза зловеще сверкнули из-под пенсне и потухли. — Тоже ничего... Пока ничего... — он снова криво усмехнулся, взял её ладошку, вложил в неё листок и неторопливо удалился.

Снежка смотрела ему вслед, не в силах пошевелиться.

Очнувшись, она скомкала листок с адресом и отшвырнула подальше. А потом уронила сумку и подбежала к ближайшей луже, чтобы отмыть в чистой дождевой воде гадкое ощущение от прикосновения щупальцев этого чудовища.

Снежку всю трясло, колени подгибались.

Она подошла и прислонилась к стройному зелёному тополю.

Вдруг налетел лёгкий порыв ветра и весенняя листва прошелестела ей какую-то весёлую мелодию. Тёплый солнечный луч, проскользнув сквозь тополиную крону, согрел её своим поцелуем. Прямо перед ней по асфальту запрыгал воробышек. Он подскакал к ней, наклонив свою головку сначала в одну сторону, а потом в другую. Чив-чив! Привет, прочирикал он. И Снежка улыбнулась. И тьма, распростершая было над ней крылья, испуганно ускользнула.

Никуда она не пойдёт! А, если этот тип в плаще ещё хоть раз к ней приблизится, она всё расскажет папе, решила Снежка! А ещё лучше — скажет Володьке и он набьёт ему морду!

Разобравшись с проблемой и приняв решение, она повеселела. Бегать босиком ей пока расхотелось, но и опаздывать на лекцию не стоило. Ленка Терёхина, староста их группы, и так на неё уже косится.

Снежка выкинула из головы все свои неприятности, подхватила сумку и припустила вприпрыжку по утреннему проспекту навстречу солнцу...

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ФИКТИВНЫЙ БРАК

лето 1938 г.

Глава первая

Светло-серые густые лохмотья облаков раскинулись над Ленинградом и тихо, почти незаметно, плыли по небу. Июньское полуденное солнце, то пробивалось сквозь тучи, то снова пряталось. И каждый раз, вырываясь на свободу, горячие солнечные лучи словно вспыхивали, отражаясь в червонном золоте волос невысокой, стройной девушки. Но она этого не замечала. Её глубокие льдисто-серые глаза застыли от невообразимого, невозможного холода...

Снежана Добрич стояла на Аничкином мосту, вглядываясь в свинцово-серые речные волны...

Идти Снежане было некуда.

Нева текла и текла прямо у неё под ногами, она завораживала её и манила...

А, может, перелезть через перила и дело с концом?! Может быть, это будет наилучшим решением всех проблем?

Ей было очень плохо!

И никого не было рядом, кто помог бы ей пережить эту беду...

Сегодня Снежану исключили из комсомола и отчислили из института.

И никто! Никто не заступился за неё! Даже Маринка, её бывшая лучшая подружка... Подружка до первого дождя.

Снежана стояла посредине кабинета секретаря комитета ВЛКСМ. Члены бюро глумились над ней, расспрашивая о связях с врагами народа. А она смотрела на облака за окном и молчала.

Впрочем, её ответы никому и не были нужны. Разбирательство было недолгим. Потому что вопрос был совершенно ясен.

— Кто за исключение комсомолки Добрич из членов Всесоюзного Ленинского Коммунистического Союза Молодёжи? — спросил Илья Шавкин, секретарь комитета.

Снежана посмотрела на него в упор и он отвёл глаза.

Когда-то, в прошлой жизни, когда она была ещё дочкой Героя Гражданской войны, Шавкин даже пытался за ней ухаживать. Безуспешно, естественно... Потому что она ничьи ухаживания никогда не принимала всерьёз. Потому что для неё всегда существовал только один человек.

Бюро единогласно проголосовало 'За!'. Даже Маринка. Снежана положила комсомольский билет на стол. И, так ничего им не сказав, молча вышла.

А потом её вызвали в ректорат и дали расписаться на приказе об исключении из института. Она сдала студенческий и зачётку также молча как и комсомольский билет. Из документов, которые были у неё на руках, остался только паспорт.

Это было ужасно. В одно мгновение её практически вычеркнули из жизни и растёрли в пыль.

И никто не мог ей помочь.

Нет! Никто не хотел ей помочь!.. Или боялся?

А, вот, папа ей обязательно помог бы!

Потому что никогда никого не боялся! Он не стал бы ничего спрашивать, а просто обнял бы, потрепал за чёлку и поцеловал в щёку. Он защитил бы её! Он показал бы им всем!.. Он... Он...

И тут слёзы, наконец-то, покатились по её щекам.

Папа!

А, ведь, ещё вчера всё было так хорошо...

Засидевшись в институтской библиотеке, она прибежала домой поздно вечером, голодная как волк, и заскочила на кухню, что бы что-нибудь перехватить. Большой и вкусный кусок копчёной колбасы и толстый ломоть свежего хлеба, как всегда, ей здорово помогли. Жуя на ходу, она заглянула в большую комнату.

Из-под двери отцовского кабинета пробивалась полоска света.

Снежана давно уже привыкла, что он допоздна работает, и, ступая на цыпочках, чтобы его не побезпокоить, тихонько прокралась в свою комнату.

Её кровать громко скрипнула, когда она со вздохом облегчения упала на неё. Раздеваться было лень. Она вытянула ноги и заложила руки за голову.

Послезавтра — последний экзамен. А после этого — целое лето свободы! Папа обещал достать путёвку и отправить её в Грузию, в горы...

А, может быть, ему дадут отпуск и они поедут вместе? Как это было бы здорово!.. Она размечталась... А, может, и Володьке Иволгину тоже дадут отпуск, и он поедет в Грузию с ними?

Нет, сказала себе Снежана. Пусть Володьке дадут отпуск, пусть он запросится вместе с ними! А она скажет папе, что бы он ему не разрешил! Потому что в последнее время Володька, весь такой занятой, целый майор, командир авиабригады и Герой Советского Союза, слишком редко стал у них бывать!

А, может, у него кто-то появился?

Похолодев от этой ужасной мысли, Снежана резко села на кровати.

Этого не может быть! Потому что не может быть никогда! Пусть только посмеет!.. Пусть только они посмеют!.. Тогда она его!.. Тогда она их!.. Тогда она!

Но как?! Как он может?! Как он может с ней так?!.. У неё на глазах выступили слезы. Снежана уткнулась в подушку и немножко поплакала.

Так, самую чуточку!

Но слёзы быстро высохли, потому что долго плакать она не умела.

Пускай делает всё, что хочет! Пусть гуляет, с кем хочет! Ей абсолютно всё равно! Потому что она его вовсе даже не любит!

Снежана прикусила нижнюю губу... Как же! Не любишь! Себе самой-то хотя бы не ври! Это он тебя не любит совсем! Он!.. А ты! Слёзы тут льешь, дура!

Внезапно Снежана очень разозлилась! Дура! Дура набитая! Неужели непонятно, что не нужна ты ему вовсе! Не нужна!

Она опять заплакала. Плакала, плакала, и незаметно уснула...

Комдив тихо вошел в комнату дочери, подошел к кровати и вздохнул. Сорванец. Опять уснула одетой... Набегалась за день и уснула в одежде, как в далёком детстве.

Волосы комдива давно посеребрила седина, но он всё ещё был очень крепким мужчиной. Высоким и широкоплечим. Холодный стальной взгляд его светло-серых глаз выдерживал не каждый. Горбинка на носу и резкие складки возле рта только подчеркивали силу и несгибаемость характера...

Комдиву было сорок восемь лет. Почти двадцать из них он прослужил в Рабоче-Крестьянской Красной Армии.

Его призвали осенью восемнадцатого. Когда разрозненные мятежи, не без помощи Антанты, переросли в полноценную Гражданскую войну.

Честно говоря, снова браться за оружие Георгий не собирался, так как к этому времени уже навоевался досыта. Тем более, что, судя по всему, стрелять предстояло не в немцев и прочих турок, а в своих же соотечественников.