Чаганов: Война

'Вот тебе и тридцатое июля... всю нашу с Олей память пора выбрасывать на свалку'. В эфире возникла полная тишина, затем через десяток секунд, как бы издалека, послышался чей-то властный голос: 'Перерыв пятнадцать минут'.

— Товарищ маршал,— обращаюсь к Блюхеру, поднявшемуся с места.— можно мне на минуту телефонограмму? Хочу отправить её в Москву по фототелеграфу.

'Ничего не понял? Ну понятно, не 'царское' это дело в детали вникать, а мне пора уже опробовать в деле шифрофотототелеграф завода 'Темп' (обычный фототелеграф плюс блок шифрования от 'Бебо')'...

— А чего уж там...— Комфронта сокрушённо машет рукой, оставляя бланк на месте, и тяжёлой походкой идёт к двери, где его перехватывает Мехлис.

* * *

— Будённый на проводе. Слушайте приказ Народного Комиссара Обороны Союза ССР ?29 от 24 июля 1938 года. Город Москва. Приказываю: в целях усиления мероприятий по оборонной подготовке Дальневосточного театра и улучшения управляемости войсками КДФ утвердить комкора Апанасенко заместителем командующего Краснознамённым Дальневосточным Фронтом, командующим Группой Войск в Приморье и подчинить ему в оперативном отношении 1-ю армию, Тихоокеанский флот и части Пограничные войск. Управление ГВП дислоцировать— г. Ворошилов, в состав включить Уссурийскую область, части Хабаровской и Приморской областей, разграничительная линия со 2-й армией по реке Бикин. Народный комиссар обороны СССР маршал С.Будённый. Начальник Генеральеого штаба РККА командарм 1-го ранга Б. Шапошников.

Блюхер под жёстким взглядом Мехлиса опускает голову.

— Данный приказ уже передаётся по фототелеграфу.

'Слово 'фототелеграф' уже вошло в состав 'героических'— выделено Семёном Михайловичем громкостью. Надеюсь и качество документа 'героическое' устройство обеспечит'.

— Товарищ Будённый, Чаганов на проводе,— пользуюсь моментом, что все собравшиеся, кроме Блюхера, отходят к аппарату и наблюдают как на их глазах рождается документ.— вы помните, я послал вам записку о приборе оптической разведки 'Алмаз'?

— Помню,— быстро отвечает он.— это которая на бомбовозе...

'Хорошая память, о таких системах ему наверное много довелось бумаг прочесть... Выделяет он меня, хотя с другой стороны и прибор прорывной— тепловизор на самолёте в хорошем разрешении пишет тепловой профиль местности, над которой он пролетает на обычную киноплёнку'.

— ...Так точно. Через месяц у нас намечены полигонные испытания 'Алмаза' на Софринском полигоне. Самолёт ДБ-3 и прибор уже готовы и находятся у меня в Подлипках. Прошу дать распоряжение совместить эти испытания с войсковыми и провести их здесь в Приморье в боевой обстановке.

— Как же ты, Алексей, собираешься перегнать бомбовоз на Дальний Восток? Ты хоть знаешь сколько времени готовил Коккинаки свою 'Москву' для перелёта?

— Товарищ маршал, я не предлагаю беспосадочный перелёт, пусть будет обычный с посадками по маршруту 'Аэрофлота' дня за три-четыре.

— Не могу тебе ответить сейчас, мне надо с Головановым посоветоваться, но предложение хорошее. Молодец.

— И ещё, я знаю, что здесь в Приморье где-то находится один из 'Подсолнухов'. Неплохо было бы его тоже проверить в боевой обстановке. Хотел бы с вашего позволения поучаствовать в этом.

— Я тебе, Алексей, не командир, у своего начальства отпрашивайся, а со своей стороны дам распоряжение чтоб не препятствовали.

Уссурийская область, г. Ворошилов.

Штаб 1-й Армии, улица Чичерина 54.

28 июля 1938 года, 12:00.

'Новая метла', комкор Иосиф Апанасенко, отрывается от карты, проводит рукой по гладко выбритой голове и суровым взглядом обводит собравшихся, высших военных руководителей Приморья: дюжина комкоров, комдивов и флагманов (я со своим ромбом картины не портил) напряглась.

— Нет узкоколейки на юг в сторону границы?— Карие глаза замкомфронта буравят фигуру немолодого комдива, мгновенно взмокшего от этих слов.— Как же вы собирались границу прикрывать?

— От нас и от Владивостока к границе ведут две грунтовки...— Выдавливает из себя Кузьма Подлас, недавно назначенный командующим 1-й армии, и замолкает.

— Разрешите мне?— Подаёт голос Яков Смушкевич, комкор, поправляя орден Ленина на груди и дождавшись кивка Апанасенко продолжает.— Я получил приказ передислоцировать авиацию фронта поближе к театру боевых действий, было намечено несколько несколько передовых заранее выбранных площадок для штурмовиков и истребителей: в Новокиевке и заимке Филипповского. Самолёты на месте, но снабжение организовать не удаётся. Из-за дождей дороги раскисли, также с площадками отсутствует телефонная связь.

У Апанасенко над воротником гимнастёрки появилась красная полоса, которая, расширяясь, быстро поползла вверх окрашивая щёки, нос и лоб.

— Дальний Восток-крепость?! Граница на замке?!— Глаза командующего ГВП налились кровью а губы беззвучно зашевелились.— От кого? От нас с вами?

Собравшиеся втянули шею в плечи.

— Товарищ Молев,— краска начала сходить с лица Апанасенко, с места поднялся высокий худощавый комбриг лет пятидесяти, военный инженер из Ленинграда, с которым мы ехали в одном вагоне на Дальний Восток.— делай что хочешь, но чтобы вот эта дорога до Краскино через три дня была в порядке, понял нет? А чтоб твои подчинённые не заскучали, проложишь рядом с грунтовкой узкоколейку, понял да? Короче, неделю на подготовку, месяц— на строительство...

Молев, закусив губу, встревоженно смотрит на карту-километровку, что-то прикидывая в голове.

— ... а ты,— командующий поворачивается к что-то записывающему Григоренко, сидящему не за столом для совещаний, а за приставным столиком.— первого сентября садишься на паровоз и дуешь в Краскино, оттуда мне звонишь. Еслм он не доедет, Молев, я не завидую твоей судьбе... Комдив хотел что-то возразить, но быстро передумал.

— ... а список тех, кто виновен, что дорога не построена, имей в кармане.— Апанасенко делает эффектную паузу, вновь обводит нас взглядом.— Это твою судьбу не облегчит, но не так скучно будет там, куда я тебя загоню.

— Но я смотрю человек ты сурьёзный,— продолжает заботливым тоном комкор.— поэтому вот тебе мой совет: всем кто участвует в строительстве нарежь участки и установи сроки. Что нужно для стройки, составь заявку и веди строгий контроль. У меня на столе каждый день должна быть сводка выполнения плана и отдельно— список не выполнивших план.

— ... Теперь с лётчиками,— Апанасенко встаёт напротив Смушкевича, покачиваясь с каблука на носок и обратно.— у вас, товарищ комкор, Новокиевка кажется на берегу в бухте Экспедиции находится, да-нет? Я б на твоём месте не ждал пока Молев дорогу починит, а договорился бы с моряками. Подсобишь, товарищ Кузнецов, своему товарищу, да-нет?

— Обязательно поможем, товарищ командующий,— с места встаёт Николай Кузнецов, флагман второго ранга, высокий статный красавец, недавно назначенный на Тихоокеанский флот.— тем более что одно наше судно уже готово туда к отплытию с грузом Чаганова.

'Опоздал, Иосиф Родионович, я первый догадался попросить своего знакомого по Испании Кузнецова перебросить 'Подсолнух' в Краскино по морю'.

— Вот видишь, товарищ Смушкевич, какая молодёжь у нас шустрая,— подмигнул мне Апанасенко правым, подвижным глазом, левый же продолжал смотреть в сторону.— и ты тоже не зевай, попороси у Чаганова радиостанций, вот и выйдешь из положения со связью, понял нет?

— Сам хотел предложить, товарищ командующий,— подскакиваю со стула.— только вы меня опередили.

'Не слишком по лизоблюдски прозвучало? Я правда хотел'.

— ...Предлагаю разместить по одному взводу радиоразведки на площадках, про которые товарищ Смушкевич говорил. В отдельной роте их четыре штуки: один взвод оставить здесь в Ворошилове, а три где более всего нужны. Вот и товарищ комкор получит надёжную шифрованную радиосвязь с ародромами.

— Одобряю, действуйте... сам лично проверь связь.— Апанасенко оборачивается снова к Подласу.— А мы вернёмся к нашим баранам...

'Не похоже, что командующий цитирует средневековый французский фарс, скорее понимает фразу буквально'...

Глава 2.

Приморье, район аэродрома 'Новокиевский'.

30 июля 1938 года, 11:00.

— Снижаюсь, не видно ни хрена...— в переговорной трубке раздаётся грубый голос майора Рычагова, командира истребительного авиаполка, сидящего за штурвалом У-2.

— В Краскино? Доставлю в лучшем виде,— Говорил он мне час назад на аэродроме близ Ворошилова, насмешливо улыбаясь и поглаживая орден Красного Знамени на своей груди.— мне самому туда с проверкой лететь. За час домчу.

'Домчит,... типа сто километров по прямой, да за час... Это ж какая средняя скорость выходит? А-а, понятно, летим на У-2'.

Легко, как акробат, едва коснувшись фюзеляжа лётчик взлетает в кабину, одним движением застёгивает молнию кожаной куртки, явно привезённой из Испании, живо поворячивается назад с лукавым выражением на лице. Техник поправляет на мне лямки парашюта, помогает разместить в ногах радиостанцию 'Северок', спрятанную в двух холщовых сумках (на стержневых лампах с фиксированными частотами, не тяжёлая, с батареей не больше шести кило), проводит краткий инструктаж по технике безопасности, мол вы, товарищ майор госбезопасности, крепче держитесь за сиденье и, довольный собой, спрыгнул с крыла.

— Выключено?— Хором спрашивают у Рычагова техник и моторист, подходя к винту.

— Выключено.— Отвечает он мгновенно посерьёзнев, те, упираясь, вместе начинают проворачивать лопасти по ходу. Послышались чавкающие звуки заливного насоса.

— Винт на компрессию, поздний угол опережения, от винта!— Полетели команды. Мотор заработал сразу, лётчик убрал газ, техники прыснули в стороны. Самолёт плавно стронулся и, покачиваясь на кочках, резво побежал по полю. Через пару минут он остановился, мотор заработал на полных оборотах и пошёл на взлёт.

Первая половина пути прошла довольно гладко: облачность высокая, под крылом неторопливо плывущего на высоте тысячи метров самолёта вьётся грунтовка, слева вдали— свинцовые воды Тихого океана.

'Хорошо, душа поёт'.

Но потом что-то пошло не так. За пять минут с моря на сушу вылез мохнатый туман, видимость упала до ста метров. Лётчик невозмутимо, твёрдой рукой продолжает вести воздушный корабль к цели.

'Что это я забеспокоился, впереди за штурвалом сидит сам Рычагов— лётчик от бога. Мотор гудит ровно, запас высоты есть... но дай-ка включу рацию, прогрею на всякий случай'... Подключаю батарею, выпускаю потихоньку длинную проволочную антенну с тяжёлым наболдашником на конце и щёлкаю тумблером радиостанции, с которой не расстаюсь ни на минуту. Только с этим условием я был отпущен в Приморье— всегла быть на связи и... заранее предупреждать о всех своих перемещениях.

'Вот с этим хуже, о своём полёте в Краскино я Кима не предупредил. Время для его ежедневного отчёта Москве ещё есть, было... Подумал что свяжусь с аэродрома по прилёте'. Застёгиваю шинель на все пуговицы, затягиваю ремешки лётных очков— стёкла быстро покрываются мелкой водяной пылью. На часах полдень— должны быть уже в районе аэродрома.

— Антошка вызывает Подсолнух, Антошка вызывает Подсолнух. Приём.— В наушниках слышится громкий шум и треск.

Каждую минуту вызываю РЛС, которая по идее уже должна была начать свою работу на Новокиевском аэродроме, что под Краскино. Краем глаза, привалившись к стенке кабины, смотрю вниз— не появится ли разрыв в сплошной облачности, окутавшей землю и самолёт.

'Тишина... Точнее, сплошной шум'.

Скручиваю потихоньку антенну, вставляю другой кварц и перехожу на запасную частоту на коротких волнах: шум в наушниках немного поутих, но РЛС попрежнему молчит.

''Северок'— не самолётная рация,... те, что скоро мы начнём выпускать по американской лицензии на радиозаводе Орджоникидзе, будут с частотной модуляцией в КВ и УКВ диапазонах. Там, конечно, уровень помех, создаваемых двигателем, будет намного ниже... Но всё равно, надо поговорить с мотористами, что могут сделать они со своей стороны'...

Рычагов начинает делать плавные развороты 'блинчиком', плавно снижаясь, тоже видно понял, что мы где-то рядом с целью. Туман по мере снижения реже на становится, сдвигаю с уха один наушник и наклоняюсь к переговорной трубе..

— Опущусь метров до ста,— разговаривает как бы сам с собой ас.— если видимости не будет то летим обратно.

— Подсолнух ответьте Антошке, Подсолнух ответьте Антошке. Приём.

— Я— Подсолнух, я— Подсолнух,— вдруг минут через пятнадцать сквозь завывания и карканье в эфире прорывается чей-то голос.— слышу вас, Антошка. Приём.

— Нахожусь в воздухе где-то над вашим районом, как поняли меня? Приём.

— Вас понял, вы в нашем районе, приём.

— Сплошная облачность... если вы видите нас, то сориентируйте по месту. Как поняли? Приём.

— Вас понял,...— в наушниках громко и отчетливо зазвучал голос майора Сергеева начальника РЛС.— переключаюсь на круговой обзор. Приём.

И тут я понимаю, что последняя фраза майора прозвучала чисто, без помех. Мы проваливаемся вниз, сердце йокает. Лихорадочно срываю наушники и сквозь свист ветра слышу окончание фразы Рычагова, сказанной невозмутимым голосом: '... отрезало. Падаем'. Но ещё до того момента, как я понял смысл этих слов, самолёт вырывается из молочного марева на свет и в десятке метров под нами блеснула зеленоватая водная гладь и поросшие лесом сопки.

'Рация'!

Щёлкаю выключателем, не отделяя анодную батарею сую 'Северок' в сумку, второй— пустой накрываю радиостанцию сверху.

— Держись!— Кричит Рычагов.

Ещё успеваю ногами прижать сумку к спинке сидения лётчика, согнуться вперёд, насколько позволила шинель и ремни парашюта, и упереться руками во что-то впереди. Сильный сдвоенный удар самолёта о воду подбрасывает меня вверх, дальше— непередаваемое ощущение свободного полёта, земля и небо во время него несколько раз меняются местами, и неожиданно мягкое приземление на спину, которое всё же выбивает из груди весь воздух.

На мгновение тёплая мутная, пахнущая болотом вода заливает глаза и рот, но тут же сильные руки поднимают меня наверх, а сила инерции всё тащит вперёд, но и она пасует перед сплошной стеной озёрного камыша. Ошупываю себя: руки-ноги целы, позвоночник гнётся, голова? Что с ней сделается— наверное уже привыкла к своему беспокойному хозяину...

Освобождаюсь от парашюта, удобно устроившегося в подколенных ямках, и по дорожке, проложенной моим телом, заправив полы щинели за ремень, быстро, как мне кажется, двигаюсь к самолёту. Шаг, другой, третий... ноги вязнут в белесых вывороченных корнях камыша, руки обжигают колючие верхушки осоки. Двигатель самолёта наполовину зарылся в бурую тину, на винт намоталась зелёная борода, хвост— слегка приподнят.

В кабине лётчика какое-то шевеление, хватаюсь за край кабины и на руках с усилием, едва не потеряв сапоги, с трудом вырываюсь из объятий трясины: она нехотя, с громким чавканьем, отпускает меня.

— Паша, ты как?— Вглядываюсь в его мутные глаза. Лётные очки на шее, его глаза заливает кровь, струящаяся из под кожаного шлема, и он непослушными руками никак не может расстегнуть ремни парашюта.