Зверь Лютый. Книга 21. Понаехальцы

Дальше он в десять минут, живенько так, изложил всю трёхслойную конструкцию их миссии.

Внешний уровень: коли смоленский боярин Аким Рябина, со своими смердами в большом количестве, отправился на новые земли, в местности, светом веры Христовой доныне не осиянные, то архипастырь послал вослед добрых пастырей для окормления и от происков диавольских отвращения. Чисто забота о душевном здравии прихожан Смоленской епархии. Свои ж люди — как не порадеть?

Средний уровень: то, о чём я толковал Ионе в Муроме. Стрелка ни к чьей епархии не относится. "Новая земля", "пустое место". Смоленский епископ шлёт своих людей вести проповедь, создавать общины христианские. А там и приходы церковные явятся.

На мой вкус — далековато от Смоленска. Но решаемо. Появляется тема для торга с тем же Антонием Черниговским или Федей Ростовским. "Ты — мне, я — тебе". И — обменялись.

Внутренний уровень: Ваньку извести.

Оп-па.

А поподробнее? — Тут — мутноватенько.

"Блин" бился в истерике, брызгал слюнями, требовал противоядия — очень не хотел умирать. Перспектива близкой встречи с высшим судией — его пугала. Почему-то. Нагрешил, видать, много. А я продолжал интересоваться. Подробностями и деталями.

Причина — ему неизвестна. Приказали и благословили.

Предполагаю: мои давние игры с "самой великой княжной" и "частицей Креста Животворящего" — не забыты. Смоленский князь Ромочка Благочестник — благостен и злопамятен.

Прямых инструкций ни от князя, ни от епископа — "блин" не получал. Вообще, княжеская служба в подготовке миссии не засвечивалась. Чисто епархиальные дела. Причём и сам Мануил Кастрат, человек уже весьма преклонных лет, ничего такого... Допустил к ручке, благословил на подвиг и отпустил с богом.

Нехорошо, непонятно. "Извести" — прозвучало из уст чудака из старшей братии Борисо-Глебского. Исключительно ему, особо доверенному Сосипатру. Остальная команда — из Свято-Георгиевского.

Свести их вместе мог только владыко...

Я епископу, вроде, на мозоли сильно не наступал. Или Ромочка перед владыкой исповедался, и тот решил наказать "забавника"? Или — решение уровнем ниже? "Потьмушники" напрямую с духовными снюхались?

Если своеволие подчинённых — можно "стукнуть" Кастрату. Во избежание повторов. Если с самого верха — устроить скандал. С участием других епископов. Типа:

— А Кастрат-то того. Нехороший человек, отравитель. Собрат ваш по сану и цеху.

А доказать чем? Грамоткой да елейником?

Разборки между иерархами... ввязываться туда...

К этому моменту у "блина" начались острые боли в животе. От которых его сворачивало. В позу пружины часов, когда ключик — до упора. И приступы рвоты. От которого разворачивало. Как рессору под пустым кузовом.

Тут прибежал опроставшийся Чимахай. В одной руке — полено на изготовку, в другой — срам в кулаке. Интересный обоерукий бой может получиться.

Мда... А вот этой заросшей дырки в рёбрах под левой рукой — у него раньше не было.

Я ожидал криков, визгов, риторических вопросов... Подзабыл я своего "железного дровосека". Да и монастырская "огранка" даром не прошла.

Чимахай посмотрел на корчившегося у забора сотоварища, на меня — сплошная любезность и доброжелательность. А чего ж нет? Ножки подобраны — готов к движению в любом направлении. Чуть в стороне, как раз у Чимахая за спиной, Алу стоит, коней оглаживает, сабелька уже на живот сдвинута...

— Что с ним?

Чимахай кивнул в сторону корчащегося, стонущего, воняющего "блина".

— Переваривает. Угощение. Твоё?

Я показал ему елейник.

— Ну... наше. А с ним-то что?

Я наклонил сосуд, чтобы Чимахай увидел белый порошок внутри.

— С ним — вот это. А теперь ответь: зачем вы притащили ко мне яд?

Не его. Видно по реакции. Для него — неожиданность. Обиделся. Разозлился.

— Что ты околесицу несёшь?! Какой яд?! Нет у нас никакого яда...!

— На.

Я протянул ему елейник.

— Откушай. Сам узнаешь.

Дошло. Поверил. С одного раза. С одного перевода взгляда с моего лица на елейник, на собрата и обратно. На моё, доброжелательное, сочувствующее, интересующееся личико. Скушай-скушай, мил человек. А я полюбопытствую. Как тебя тут выворачивать будет. Или — нет.

Я ни в чём не убеждаю, не предполагаю, не обвиняю. Я — предлагаю.

Проверь. Убедись. Сам.

"Опыт — критерий истины". Твой собственный опыт.

Это тебе не "правдами мериться" — это "познание истины". Процесс... увлекательнейший. Увлекает вплоть до летального...

Веришь своим, в "свою правду" — откушай. И Господь Всемогущий спасёт слугу верного от любых напастей и болестей. Он же так и зовётся — Спаситель! МЧС — "мировой чего спасти". Тебе в моей ложке дать или за своей сбегаешь?

Стоит, переминается с ноги на ногу. Злой, голый, растерянный.

— Ты мне не поверишь, но я этого не знал.

— Тебе — поверю. Я всегда верю людям. Пока они не врут. Богородица наградила меня... чутьём на ложь. Ты давно уже знаешь об этом. Поэтому я сам никогда не лгу. И чувствую ложь других. Иногда — делаю вид. Что поверил. Один раз.

"Обманешь меня единожды — стыд тебе и позор. Обманешь меня дважды — стыд и позор моим дофаминовым нейронам".

Нейроны адаптируют выделение дофамина при исполнении предсказания. У меня с нейронами — порядок.

И с другими мозгами — аналогично. Первое "главное" сделано: жив остался. "Порошок наследника" — не стрельнул.

Теперь "главное" — он.

Это не раскалывание, "момент истины". Это — "смена правды", перевербовка.

— Тебя, мил дружок, поимели, использовали и подставили. Не тряси тыковкой. Вот, чти.

Кинул ему "рекомендательную грамотку".

— Ты думал, что ты в команде старший. Обман.

Перевари это Чимахай. Помнится, ты был очень чувствителен к обману. Опыт жизни под "цаплей". Обман с чертовщиной. У меня в Пердуновке сперва тоже сильно дёргался — не верил, что Ванька-боярич не может лгать.

— Ему, Сосипатру этому, дана грамотка, ему подмога да заступничество епископское обещано. Он — главное дело делать шёл. Он-то знал — что в елейнике. Как ребятки барахло тронули — сразу прибежал. Ты про грамотку знал? Во-от... Главным был он. А ты так, "отмычка по старой памяти", прикраса для отвода глаз. Так тати бабёнку, сдобную да вертлявую, к купчику толкают. Пока сами кошель режут. Тут шлюшкой воровской — тебя приспособили.

Стоит — головой мотает. Красный от стыда. Закрепляем.

— Лови. Это что?

Кинул ему кошель найденный.

— Это? Не знаю. Серебро тута...

— Это твоего Сосипатра киса.

— Как?! У нас же серебра не было! Нам же только сухарей на дорогу...! Милостыню собирали! Игумен же... Та-ак... С-суки...

Теология — это здорово. "Мы — воины христовы" — звучит.

Социализация — хорошо. "Я — главный, веду своих — в бой праведный" — героически.

А вот заначка, от своих спрятанная, это... наглядно? Покойный перед смертью тушёнкой под одеялом не обжирался?

Монастырское общежитие повсеместно предусматривает общность имущества. Чем жёстче устав, тем личного имущества меньше. Портки у монаха — могут быть персональными, куны — только общие. Спрятанная от братии киса — предательство. Измена не тебе лично — всему. Братство предал, самого Иисуса... Иуда Искариот.

Что, Чимахай, противно, когда один из твоих "братьев во Христе" — корыстный обманщик? Ты с ним трапезу разделял, хлеб преломлял, а он... иуда. А другие в вашем братстве? — Тоже денежку под себя гребут, с тобой не делятся? Слова-то они говорят правильные, все сплошь бессребреники. Только у тебя "в кармане — вошь на аркане", а у них... За лоха тебя держат, за дурня бессмысленного. Полёгай кису, Чимахай. К чему слова, когда вот: серебришко обманное — руку тянет.

Не тебе серебро дадено, не проповеднику, не бесогону. Ему — отравителю, лжецу.

— Садись, рассказывай.

Рассказ Чимахая был неровен, петлист... Он не знал с чего начать, прыгал по деталям своего пребывания в монастыре. Перешёл к подготовке этой миссии... и снова вернулся к своему послушничеству.

Забавно: его научили говорить. Но не научили рассказывать. Он может яростно проповедовать, обличать. Есть накатанные трафареты. Как словарные, так и интонационные, мимические. Его сносит в стиль "вероучителя", с обильным цитирование "Святого Писания", "отцов церкви", но моё:

— Не надо "Апостолов", не надо Иеремию. Сам. Скажи своими словами.

мгновенно останавливает поток красноречия. Сбивается, блеет. Замолчал.

— Ты понял что случилось? Тебя подставили. Тобой прикрылись. Ты — отмычка воровская, муть в заводи, чтобы рыбку поймать. Не за ради веры христовой, не для света воссияния, а для злодейства исполнения. Обман, Чимахай. Как у той ведьмы, у "цапли", было. Лжа, воровство. И ты той лжи — наконечник острый.

* * *

"Блин" затих. Только слюна через губу течёт. У уже мёртвого монаха.

Забавно. Я только что убил человека. Ни за что — он ничего против меня не совершил. А кое-какой обман братии... Разве я сторож монаху православному? Да и, наверняка, у него было благословение на этот подвиг.

Я убил человека в тот момент, когда всыпал ему в рот ложку мышьяка. Не только до преступления, но даже до обнаружения улик, указывающих на преступный замысел.

Просто — не понравилась морда, показалось подозрительным поведение. Исходя из своих, нечётких, весьма возможно — ложных, представлений предположил, что он — "комиссар". И что он знает истинную цель миссии.

Любые его вздохи, суета и переживания — могли иметь вполне мирное, вовсе не диверсантское обоснование.

Если бы он не признался в задании: "извести Ваньку-лысого" — я бы считал, что убил невинного человека? Обман христовой братии — не преступление передо мной. Горсть мышьяка, горсть серебра, епископская грамотка — не улики.

Следовало подождать, пока он сыпанёт яду мне в щи?

Если бы он не признался, я бы мучился от "невинной души погубления"? Ночей бы не спал, молебны покаянные отстаивал? "И мальчики кровавые в глазах"? В смысле: "сосипатры".

"Признание — царица доказательств"? И всё? И расстрельная команда — уже не убийцы, а суровые рыцари справедливого возмездия?

Мы, попандопулы, много проще сталинских судилищ. Даже "особые тройки", сотнями тысяч отправлявших "врагов народа" на расстрел, действовали с бОльшим уважением к закону.

Мы проще Ивана Четвёртого, называемого Ужасным. Он казнил своих противников, но потом каялся. Осознавал, что совершил преступление, грех смертный. У него была совесть.

Не у нас.

"Пришёл, увидел, победил" — для цезарей. Для нас: "увидел, предположил, казнил". — Чего переживать? Они ж туземцы. Показалось — враг. В расход его! По нашему чутью. Исконно-посконному. Классовому, национальному... Тут особо извращённая форма — по попандопулопинскому.

Геймеры. Ценность своей жизни — ещё как-то... "Другой не будет никогда". До перезагрузки. Остальные... А сколько маны мне будет с его смерти?

Мы не в игре. Где всех чужих надо "мочить". Мы в жизни. Где "чужие" — мы. Где мы не можем, по сущности попадизма, понимать туземцев. Влезть в их мозги и души. Не дано. Не от рождения — от "вляпа". Аутизм попандопулы, отягчённый незнанием стереотипов.

Наше "хорошо" здесь — часто тяжкое преступление. Когда Вышинский — вершина гуманизма: он хоть признания требовал. А мы просто бежим по этой альтернативной жизни.

Как один мой приятель:

— Бегу, вижу: хам.

— Ну и?

— Подбегаю и бью в морду.

Следует, наверное, добавит, что приятель — КМС по карате в тяжёлом весе.

Всякое попандопуло — преступно. Своей деятельностью оно нарушает законы "принимающей стороны" — социума "вляпа". До такой степени, что, по действующему здесь закону, заслуживает немедленной "высшей меры".

"На поток и разграбление" — многократно.

При этом попаданец — преступник и по законом "своей родины", мира "старта". С тем же вердиктом, если без моратория.

Коллеги, у вас есть опыт "преступления законов"? Любых — государственных, воровских, моральных...? — Готовьтесь, тренируйтесь — вам в этом жить. Ежедневно. Любые законы — не для вас.

Кроме, конечно, закона сами знаете какого Исаака.

И будьте уверены, что, в случае вашего успеха, от вас будут проистекать "обвинительный уклон", "неправосудные решения", "казни неповинных"... В таких объёмах, что практика "р-революционных трибуналов" покажется детской игрой в песочнице.

Мемуары начальников расстрельных команд почитывали? Что у них с психикой происходило — запомнили? Ищите симптомы у себя. И учтите: палачам было легче — они чужие решения исполняли. Вы — свои.

* * *

Суть миссии монахов — понятна. Непонятно кто что в этот супчик добавлял. А надо знать. Не во всяк день у Гнедка чуйка сработает, и он привезёт меня в нужное место. Таможня может оказаться не столь дотошной, форма может быть более изощрённой. А откушать мышьяка или чего сходного... не хочется. Надо "обратиться к первоисточнику" и "придавить в колыбели".

Лучшая защита — нападение. Надо знать — на кого.

Внешний уровень миссии публично провозглашался Кастратом при благословении "на дело". Средний, тоже публично — игуменом Свято-Георгиевского монастыря. Правда, без перспектив будущего торга за новые земли между епископами.

Упор для Чимахая и его товарищей делался на проповедничестве в языческих племенах, на изгнание местных божков, которые для христиан — разновидности бесов диавольских. Этот оттенок чертовщины и обосновывал участие в походе монахов-бесогонов. Для окормления уже крещённой паствы такие мастера не нужны.

Вот если цель — силовая поддержка "комиссара" при ликвидации "объекта", то ребята типа Чимахая, при использовании "в тёмную" — уместны.

Странно, что никто не обратил внимание на несоответствие между заявлениями епископа и игумена. У первого цель — "свои люди, окормление", у второго — "чужие бесы, изгоняние". А вот третья цель: "Ванька-лысый, отравление"...

Когда я задал прямой вопрос:

— Сколько получил монастырь за ваши головы?

Чимахай взвился. Понёс с пеной у рта о братстве во Христе, о чистоте душ и кристальности помыслов... Потом... что-то он видел, что-то слышал. Теперь сложил.

— Да ладно. Продали тебя. Как холопку сисястую. Употребили дуру бессмысленную. Дурака. Ты думал: идёшь крест в пустынях языческих воздвигать. А цель-то была — Ваньку-лысого в гроб положить. Только посылальщики ваши... дурковаты. И с верой христовой не в ладах.

— Неправда! Игумен наш — святой человек! За веру — воитель!

— Значит — святой дурак. Или — купленный. Про то, что мне Богородица щастит — широко сказывают. Про плат мой... ты сам видал. Ну и куда хоть какому игумену против Царицы Небесной? Или вас просто на убой погнали? Досадили властям чем-то?

Чимахай глубоко задумался, угрюмо смотрел в землю, вспоминал, наверное, прошедшие четыре года, кому он на мозоль наступил, какие правила, монастырские, церковные, княжеские... нарушил.

Пару раз порывался от всех этих... открытий — отказаться. Вообще!

"Фигня! Неправда! Выдумки!...".