Зверь Лютый. Книга 21. Понаехальцы

Здесь это постоянная проблема: новички такого не понимают. А вот Чимахай... Подзабыл?

Постоял, покрутил дубину свою. Уронил. Интересно так — себе под ноги. А то я не знаю, как такая палочка носком ноги прямо в ладонь подкидывается.

Я улыбаюсь, он морщится. Понял. Что я понял.

— Слуга, которому ты голову разбил, жизни ваши спас. Оглянись.

Чимахай очень не хотел отводить от меня глаз. Но изумлённый вскрик "блина" за спиной, заставил осторожно повернуть голову. Из-за изгиба берега подошла и встала шагах в тридцати "водомерка". Новенькая. Поэтому и запоздала — выучки ещё маловато. Придётся ребятишкам по мозгам проехаться. Чуть позже.

У этой по "кирпичу" не скорпионы — королевские кобры на хвостах стоят. Их тут живьём не видали, но ощущение создаёт. Цветовая гамма чуть другая. Но смысл тот же: порождение лукавого. Такое — ни существовать, ни тем более, по воде ходить в мире божьем — не может.

Все монахи дружно перекрестились. Выразительный жест. Когда знаешь на что смотреть, с чем сравнивать. Хорошо выражает текущее душевное состояние, позволяет составить представление о характере, о выучке, об уровне боевой и политической... Раньше не знал, не умел. "Святая Русь" научила.

Когда Чимахай, вдоволь наглядевшись, замедлено обернулся ко мне, объяснил:

— Кабы слуга вас не остановил, вы бы и пошли дальше по реке. Вот она, шестиногая, вас бы и повстречала. Вы бы уже раков кормили. Потому как мой приказ простой — никого пришлых ниже этого места без досмотра не пускать. Бить насмерть. Человеку спасибо скажи. Он вам жизни спас.

Чимахай поморгал, побулькал горлом. Представил себе как это... чудище речное их убивает да под воду спускает. А может и само... изгрызает да понадкусывает.

Ответить он не нашёлся. Зато нашёлся, из-за его спины, "блин маслянистый":

— Река — творение божье. И всяко божье создание по ней ходить может вольно. А которые вот такое... такую дьявольщину уродскую на реку пускают да людям мешают — сатане служители, от веры христовой отступники.

Испугались невидали. Видя наше спокойствие, успокоились и обозлились. Самый нервный — высказался.

"Комиссар". Идеологический сектор. Наверняка, с функциями стукачества и контроля "морально-политического". В моих "нурманских" отрядах я попам сходные задачи ставил. Здесь чуть интереснее. Здесь-то они все — воители веры христовой, монахи, внешне все равны.

"Но некоторые — равнее".

Тогда... "рано пташечка запела". Засветился преждевременно. Видимо, от потрясения видом "водомерки". А вот прямого обвинения в сатанизме, в "повелитель бесов речных, шестиногих" — пока не звучит. Реалист. Приберегает такие обвинения до подходящей ситуации — с благоприятным соотношением сил.

— Садись в лодку да греби в Боголюбово. Там и узнаешь, с чего это светлый православный князь Суждальский велел мне Стрелку держать, да воров с татями, божьих созданий, по рекам ходить — не пускать.

Проще надо быть, прощее. На кой чёрт мне богословие, когда у меня — режим тотального блокпоста?

— Мы — монаси. А не тати. И ты меня знаешь.

Точно. И хорошо вижу разницу с тобой прежним. Отчего мне интересно: почему именно тебя послал Кастрат ко мне? Ты не сам пришёл, не один, но в группе посланных. Хоть и монахов, но бойцов. Прошлый раз я группу смоленских видел в Твери на торгу. После чего пришлось быстренько сваливать в Бряхимовский поход. Там мужички тоже... не по-военному были одеты.

— Не-а. Я знавал человека доброго. Именем Чимахай. Теофила — не знаю. Что вы за люди — не ведаю. Поэтому... Эй, служба, полный досмотр.

Глава 451

* * *

У меня нет профессиональной таможенной службы. Не выросло ещё. Как с моими стекловарами или металлургами: есть, где-то, когда-то, какие-то ошмётки знаний и умений. Системы — нету, приходиться создавать, учить.

На "Святой Руси" нет такой профессии. Конечно, всегда есть любители сунуть свой нос в чужой багаж. Но чтобы профессионально... На Руси — нет таможни. Нет товаров, "запрещённых к ввозу". Или, там, "к вывозу". Есть мытари. Которые работают по другим правилам. Типа: "десятина от всего". Или: "полугривна с лодки, ногата с головы".

В средневековье слишком большой разброс цен. Ткнуть в кувшин и сказать:

— Цена горшку — три куны, таможенный сбор 10%

мытарь не может.

Поэтому берёт натурой. Не — "таможня даёт добро", а — "таможня берёт добро". Как делал Аламуш. Либо по транспортным единицам: с лодки, воза, вьюка.

Мне сбор мыта на Стрелке запрещён князь-эмирским соглашением. А вот досмотр — предписан. По моему разумению. В рамках поручения: "выбить шишей речных".

"Везти...? — Вези что хочешь. Лишь бы человек был хороший". Как у того кирпича на крыше.

* * *

Та пара ребят, которые поставлены сюда для досмотра, получили лишь общее представление по теме да несколько чисто учебных примеров: "отличи среди караванщиков раба", "найди оружие", "составь описание грузов"...

Главное: оцени человека.

Эта задача — учебниками не решается. Свод правил, рецептов и примеров — помогает, но не обеспечивает. Нужна интуиция. Которая порождается опытом. Который выкристаллизовывается из практики. Которая требует времени.

Практики — не было. Плотникам помогают, территорию до ума доводят... Смогут ли?

Монахи бубнили и бурчали. Чимахай неотрывно смотрел мне в глаза. Что, "железный дровосек", подзабыл "Зверя Лютого"? Про "лыко в строку" запамятовал? Как я "цаплянистов" казнил-резал — из ума вышибло? Как с Толстым Очепом и его бандой обошёлся? Как во тьме ночной во дворе воровской заимки меня князь-волк обнюхивал-облизывал? И прочие тогдашние... пр-р-риключения.

Ты изменился, заматерел в иночестве. Я тоже — не прежняя сопля плешивая, заматерел в "зверстве".

"В чём сила, брат? — Сила в правде".

Фигня. Сила — в духе.

У тебя — твоя правда. В форме инфекции из твоего Свято-Георгиевского монастыря.

У меня — своя. Зараза из 21 века.

Вот стоим мы друг перед другом. И кому-то надо уступить. Ну, или резаться будем.

Мы знаем друг друга. Мы знаем, что каждый пойдёт до конца.

Не в искусности дело — дело в душе, в готовности убивать и умирать.

При любой правде.

Которую "здесь и сейчас" — считаем своею.

Четыре года назад наши "правды" были схожи. Теперь — разошлись.

Спокойно, Ваня. Первым к примирению делает шаг более сильный. То есть — я.

А не хочется. Хочется ломать, крошить и курочить. За "свою правду". Но моя — сильнее. Потому что на 8 веков старше.

"И носки у меня дырявее".

— Вы — вон туда. В той избушке — личный досмотр. Худа никакого делано не будет. Но если кто дёрнется, буянить начнёт... Запомните иноки — здесь моя земля, здесь — не-Русь. И взыскиваю я... больно. Он подтвердит.

Чимахай угрюмо кивнул.

Помявкали, но пошли. И посохи оставили.

Монахи не берут в руки железного оружия. А вот дубинками этими — не худо бьются. Они-то и так-то... кулачки по булыжнику. Но им теперь — не так уверенно. Было что-то, ощущалось — "оружие". Хоть — что, хоть пёрышко голубиное. Теперь — нет. А мои... осторожненько.

С предварительным объяснением.

С паузами на каждом шагу.

На возмущения, отказы — не реагировать.

Не убеждать, не упрашивать, не уговаривать. Не бабы, не дети — на успокаивающие интонации реагируют... иначе.

Подождать, повторить. Время есть — не толпа стоит.

— Войти в сени. Одному. Снять одежду. Всю. Положить на лавку. Войти в избу. Открыть рот. Шире. Закрыть. Залупить. Заложить руки за голову. Присесть. Встать. Поднять бороду. Отогнуть уши. Дотронуться указательным пальцем до своего носа. Другой рукой. Посмотреть на божницу. В другую сторону. Повернуться. Встать на лавку на четвереньки. Раздвинуть ягодицы. Это — клизма. Терпеть. Вот горшок. Выйти из избы. Испражняться за углом. Горшок — мне на показ. Следующий.

Никаких эмоций.

Минимум движений.

Минимум звука.

Ничего личного.

Улыбка — оскорбление, вежливость — слабость.

Это всё — провокации. Не надо.

Я это проходил неоднократно. В первой и второй жизнях. На этом, по сути, я и с прошлогодним Окском караваном разошёлся. Начал бы пальцы гнуть да понты толкать — так бы и остался. С ножиком в горле. Теперь эту науку мои малолетние мари из глухих ешей показывают.

Сам учил. По своим прежним, до "вляпа" ещё, воспоминаниям о тонкостях этого занятия. Опыта у ребят — ноль. С другой стороны — пакет с героином, в желудке, на нитке, привязанной к зубу, здесь никто тащить не будет.

Во-первых, нет героина...

Самое большое возмущение у "посетителей" вызывает клизма. И внимательное разглядывание результата. А как ещё быстро провести хоть какой-то "анализ на глисты"?

Пока "лекарь" — ищет язвы вблизи лимфатических узлов и на слизистых, ставит клизму в горнице, "таможник" — пропускает через пальцы личные вещи в сенях, ещё один — в лодке копается. И — находит. А что ж не найти, когда и не прятано толком? В смысле: от таможни. Поскольку такой невидали — "таможенный досмотр" — и в уме нет.

Находит не героин, не алмазы — куда как ценнее. "Смерть Кащеева". В смысле: моя.

В вещичках обнаружилась замотанная в грязные подштанники рекомендательная грамотка: брат Сосипатр действует от имени и по поручению епископа Смоленского, оказать всяческую помощь. "И да пребудут с нами Силы Господни и милость Царицы Небесной". Несколько многовато серебра. Для бедных странствующих монахов. И, в общем багаже... факеншит уелбантуренный! — елейник с мышьяком!

Маленькая керамическая лампадка с узором. Заполняется маслом, вешается перед иконой и горит. Здесь — заполнена белым порошком и заткнута деревяшкой.

Ни один нормальный русский человек священные сосуды без спроса трогать не будет. Что идёт при причастии — только руки священнослужителей касаются. Елейник — не потир или дискос, но тоже — церковная утварь.

Это ж надо быть ненормальным, у меня недо-выученным вчерашним язычником-мари, чтобы вытащить из ящичка все четыре, бывших там, одинаковых, замотанных в тряпки лампадки, размотать полностью и из каждой выдернуть затычку!

"Любопытство — не порок, а...".

Вот тут народные мудрости расходятся. Например: "... а основа для карьерного роста в таможенной службе".

Неуч! Бестолочь! Святотатец!

Безусловно. Больше скажу — идиот. Сунул палец и облизнул.

Факеншит! Он что — там сахар хотел найти? Так сахара на Руси вообще нет!

Хотя... все химики до конца 18 в. именно так и поступали. Увидел новое вещество — лизни. В описании обязательно нужно указать вкус. При получении синильной кислоты... у шведов были потери в личном составе.

Здесь я толокся на берегу и уловил этот момент. Понял что случилось. А как не понять? От парня вдруг несёт чесноком за версту.

Сразу прибежал с криком "блин маслянистый". Приглядывал со стороны за барахлишком? Особо заинтересованный?

— А-а-а! Кто посмел наши священные сосуды трогать?!

Первым делом — свои. Умника-таможенника — к лекарю:

— Промывание желудка. 2 чайные ложки соли на литр воды. (Факеншит! Чайных ложек здесь нет!) С пальцев — смыть с мылом. (Слава богу, хоть мыло у меня есть) Клизму — вне очереди! Бегом! Теперь с тобой. Это — что?

Опять... зудёж, звиздёж и юлёж.

"Я — не я, корова — не моя" — старинная русская стратегия. Когда попался "на горячем".

Лампадки — ихние, но вот внутри... "Не знаю, не ведаю". Врёт. Хорошо видно облегчение, когда я взялся за другие сосуды. Знает, что с начинкой — только один.

Чимахай голый прибежал, в одной руке — срам, в другой — горшок. Пока пустой. Ему первому клизму вкатили.

— Ты пошто сосуды церковные опаганил?!

— Я опоганил?! Это что?

— Елейник. Внутрь наливают елей...

— Что внутри сейчас?

— Да ничего! Пустые они! Как с епископского двора принесли, так и не трогали. О-ой... я... погоди тут, надобно мне...

Чимахай бычился-бычился, да и убежал. Понос-то... не переспоришь. А "блина" я взял жёстко.

— Так ты, значит, брат Сосипатр? Сщас ты у меня своего "патра"... попробуешь.

Повязал, разложил и предложил ему продегустировать. Наполнителя с того елейника.

О как... А субъект-то из другого монастыря — Борисо-Глебского.

Я про это уже... На месте убийства святого князя Глеба возле Смоленска стоит монастырь. Одна из самых почитаемых обителей "Святой Руси". Соответственно — богатая. И насквозь "блатная". Попасть туда нормальному человеку со стороны — нереально. А уж удержаться... Или — "лапа волосатая", или — "ума много".

Дурдом. У меня здесь. С одной стороны моего таможенника крутым рассолом из всех отверстий выворачивает, с другой — три здоровых мужика за углом избы на горшках сидят.

Тужатся, орут, будто рожают кого-то. Кого-кого... А звать его... Катарсис.

Аристотель так и описывал: трагедия, вызывая сострадание и страх, заставляет зрителя сопереживать, тем самым очищая его душу, возвышая и воспитывая его.

Вот сели они в рядок и... со-переживают. Одновременно воспитываясь и очищаясь.

Тут, под руками, этот визжит. Жрать, понимаешь, своё порошковое добро — не хочет. Обделался... фундаментально. Я, честно, думаю, что клизма такого бы результата не дала. Запах...

Я ему по-хорошему:

— Колись, падла. Зачем отраву притащили?

А он мне, нагло так, "дурочку включил". Вздумал "Священным Писанием" от меня отбиться. Эх, дядя, ты бы лучше чем-нибудь фугасно-осколочным попробовал...

Как я уже неоднократно докладывал, наличие бороды делает человека чрезвычайно ухватистым. В смысле: есть за что ухватить. И я ему так это, от души, столовую ложку прямо в грызлице. И отпустил. Сижу-разглядываю. Как он в наручниках застёгнутых, к бревну пристёгнутый, по двору елозит.

Объяснил спокойно. Что жить ему — полчаса времени. Со всеми предшествующими симптомами. От головной боли и тошноты, до судорог и комы. Есть время помолиться и оправится. Впрочем... актуально только помолиться.

* * *

Стратегия поведение объекта на допросе зависит от его представления о месте в простейшей классификации: допрос — конвенциональный или нет?

Если допрашивающая сторона ограничена конвенциями, то можно послать. Целенаправленного причинения вреда здоровью или убийства не будет. Понятно, что будет запугивание, психологическое давление, создание... неудобств. Однако ваша смерть может случиться лишь в силу некомпетентности или бюрократических нестыковок. Типа: на вас гавкнули, вы испугались и умерли. Сердце слабое. А следак — полено — предварительно не поинтересовался состоянием вашего здоровья.

При неконвенциональном допросе, впереди — ваша смерть. Болезненная или не очень. Тут правильнее "включить дурочку".

"Чистосердечное признание приближает убивание". Оно вам надо?

Однако понять в какую половину классификации попал... очень не хочется.

* * *

Монахи на "Святой Руси" традиционно пользуются уважением. "Блин", выдернутый из "сладкой жизни" в одной из самых уважаемых обителей, был, возможно, "мастером обмана". Но готовностью к насилию над собой, к своей собственной смерти — не обладал. "Бесогон" так бы не раскололся. Просто из свойственного этой категории людей упрямства. Этот же вздумал пойти на сотрудничество — откупиться от меня словами.