Другая ветвь

Герои — расходный материал для политиков, и как только от них больше не требуются подвиги — становятся не нужны. И если герою не повезло уцелеть... люди сделают все, чтобы низвести героя до своего уровня.

Как приятно сознавать, что великий человек — такой же маленький и противный, как мы, простые граждане. И нечего прикидываться лучше, чем ты есть. Мы точно знаем, ты грешен и подл. Мы сами такие.

Свалить с пьедестала, вывалять в грязи, плюнуть с удовлетворением.

Если бы он был другим человеком, ему бы все это не грозило. Достаточно было сделать то, чего они так хотели последние несколько лет — своего диктатора они любили бы и сейчас. Конечно, не все. Но восторженных поклонников было бы куда больше.

Тяжело быть героем минувшей войны, если ты герой таких масштабов... и не сидишь на самой верхушке пирамиды со скипетром в руке.

В нашем случае это не скипетр, это бумага с печатью... да какая разница. Он не хочет ими править — за это и огребает полной мерой.

Поскорей бы им надоело. Занялись бы кем-нибудь другим.

Уйдет в отставку — надо надеяться, через полгода о нем забудут, и тогда, вероятно, для него начнется наконец мирная жизнь.

Юлиан остановился на площади Народного согласия у фонтана, взглянул на электронное табло над зданием универмага. Сейчас подойдет Карин, и они вместе отправятся к адмиралу в гости... у Фредерики день рождения.

И мы весь вечер ни за что не будем говорить о политике.

По крайней мере я постараюсь.

-08-

Февраль

Брат понемногу поправлялся, и с постели уже встал, и каждое утро заводил разговор об одном и том же — что следовало бы сегодня не прохлаждаться, а поехать наконец в Гостевой дворец, руководить. Но Хильда его не пускала, и с неожиданной для себя самого покладистостью он подчинялся. Так и быть, он еще немного позволит себе долечиться.

Вероятно, он чувствовал себя пока недостаточно хорошо — хуже, чем хотел показать, — и был благодарен, что может с показным недовольством, поворчав, сдаться на уговоры жены. Это не он слаб, это он просто решил не беспокоить свою кайзерин сверх необходимого.

Разумеется, он в жизни бы в этом не признался, даже себе самому.

Теперь их величества охотно соглашались на небольшие родственные визиты, и старшая сестра приняла предложенные ей правила. Заходила ненадолго, пила чай, вела светские беседы... невестка терялась, когда разговор сворачивал на моды этого сезона и даже на уход за цветами — ей бы все о государственных делах, вот в этом она понимает. Достойная супруга императору.

Брат всегда умел находить нужных людей.

Только вот — как она справится с воспитанием ребенка, она же никогда этим не интересовалась? Конечно, она старательна, и всему быстро учится, и все же... Может быть... не стоит загадывать, тем более надеяться, но, может быть, она позволит сестре своего мужа немного помочь...

И... что такое пара лишних лет по сравнению с вечностью?

Может быть, Зиг там, под зеленым холмом на Одине, согласится подождать?..

-48-

Колышется занавеска, и тени качаются по стене. Он уснул, а она пока не спит, но глаза уже слипаются.

Не хочется так думать — но, похоже, когда над нами сгущаются тучи, мы сильнее любим. Всегда так было, вспомнить хоть ту войну... и эту... и свадьбу нашу... и Изерлон... и сейчас. Проклятая политика так и вьется над головой, ты хотел бы, чтобы ее вовсе и не было, а она есть, и все о ней напоминает, и даже я...

Знаешь, я нарочно.

Ты спишь и не слышишь, вот и спи. И не слушай, что я тут шепчу, перебирая твои волосы.

Но я нарочно.

Я завожу эти разговоры, которых ты хотел бы вовек не слышать, а ты не хочешь отвечать, и мой давешний способ отвлекать внимание тебе понравился... ты не представляешь себе, милый, как этот способ нравится мне в твоем исполнении. "Скажи, дорогой, тебя не беспокоит непрерывный гул в прессе?" ну или там последняя выходка г-на Негропонти... или марш патриотов этих диких... — "Лучше поцелуй меня, милая, вот так... да..." — и когда я всплываю к свету из блаженного тумана, на мое "О чем я спрашивала?" — следует с такой естественной интонацией — "Разве ты о чем-то спрашивала? иди сюда, я люблю тебя..." Мелкое жульничество, господин флот-адмирал, ну и пусть.

Никогда не думала, что буду задавать вопросы именно для того, чтобы ты на них не отвечал.

Вообще-то это, наверное, некрасиво с моей стороны. Но об этом я размышляю потом, когда ты дремлешь, уткнувшись лицом мне в шею, обхватив меня руками, а они такие тяжелые во сне, твои руки, но это ничего, это — наоборот, чудесно... я отвожу с лица твои жесткие непослушные волосы, опять отросли, надо б тебя постричь, да ладно... ты бормочешь, не открывая глаз, что-то несвязное — с кем-то дискутируешь во сне, начало фразы осталось там, за веками, продолжение ты пытаешься произнести, а окончание меня не интересует — потому что когда ты говоришь во сне, а я целую твои бормочущие губы, ты так удивленно открываешь глаза и так стискиваешь меня... я люблю тебя больше жизни, но это ты знаешь, милый.

Я поговорила бы на все эти темы, о которых ты говорить не желаешь, всерьез. Я, может быть, даже придумала бы что-нибудь, я же не совсем дурочка, и уж тебе-то это известно лучше всех. И я прекрасно умею — посмотреть сурово, сказать: перестань нести чушь, я серьезно, — и ты вздохнешь и ответишь, потому что ты тоже превосходно понимаешь, что такое серьезно.

Но я не хочу — сейчас. Сейчас, когда ты всего неделю как снял форму, и мы заперли за собой дверь, и даже Юлиан не заходит к нам, у него работы выше головы, да к тому же трепетный роман с рыженькой дочкой Шенкопфа, вот и хорошо... Сейчас я упоминаю о неприятном с единственной целью — чтобы ты скорее заткнул мне рот.

Только я в этом не признаюсь, вот еще. Вдруг у тебя поубавится энтузиазма?

— Дорогой, опять в "Телеграфе" статья, ты видел?..

— Не видел и не хочу, что я, мало в жизни видел глупостей? лучше иди сюда, Фредерика.

Да. Да...

Я люблю тебя... но и это ты знаешь тоже, и о чем говорить...

-09-

Февраль

Дни, похожие один на другой, будто время призадумалось, не остановиться ли ему снова, уже в этом положении — и оставить ее в тесном кругу с центром в съемном доме, где вышивка, вязание, повседневная рутина и Конрад на посылках, а границы простираются до Штайнехпальме Шлосс, где медленно поправляется после очередного рецидива неизвестной болезни ее брат. Что же, она жила так годами, и даже без брата. На лесной вилле... а честно говоря — и во дворце было примерно так же. Границы очерчены, выйти некуда. Что же... если подумать — разве дома было иначе? каждый раз она оседает на каком-то месте, и в считанные дни вокруг смыкается стена. Может быть, дело в ней самой? вот такая она — улитка, которая не может выбраться из панциря, и если даже выбирается — наращивает его снова? не потому, что хочет или таковы обстоятельства, а потому что иначе не может жить, и обстоятельства притягиваются к ее мягкой шкурке и нарастают слоями роговой брони...

Она пытается стряхнуть с себя дурное настроение. По крайней мере сегодня она отправится на прогулку. А потом зайдет к их величествам.

Она как-то упускает из виду, что прогулка до дворца Остролиста не выведет ее за границы все того же круга.

-49-

У их величеств был медовый месяц, и подданные старались не докучать государю делами — но с вопросом о губернаторстве Новых земель откладывать было нельзя, так что Миттельмайеру пришлось потревожить покой молодоженов. Пришел с готовой кандидатурой, так сказать, на блюде, и с доводами "за", готовый отстаивать свое предложение и пояснять, почему оно разумно, — но не понадобилось, кайзер охотно дал свое согласие.

Вернулся в министерство, попросил Фернера разыскать кандидата в губернаторы.

— Адмирал Вален? — поднял бровь глава секретариата.

Миттельмайер кивнул.

— Есть, — козырнул Антон Фернер и отправился исполнять.

Вален справится. Должен. В конце концов, он справлялся всю прошлую весну и половину лета вот здесь, вот на этом самом месте, а еще вопрос, где труднее. Временами флот-адмиралу Миттельмайеру казалось, что управлять половиной империи куда проще, чем руководить министерством из этого кабинета, из-за этого стола. И кроме того, первоочередной задачей Валена там, на месте, станут терраисты. Он с большим тщанием занимался ими здесь; помнится, это расследование было для него наиболее интересно среди всех прочих необходимых дел. Никаких сомнений, что он с не меньшим тщанием займется терраистами и на Новых землях.

Словом, и опыт, и склонности адмирала говорили за него.

Сейчас расследованием террористического акта и охотой на боевой орден на Урваши занимался Бергенгрюн, и шел по следу с упорством гончего пса, и пусть продолжает... но руководить территориями — не его уровень, ему выше головы хватит того, чем он уже занят.

Будем надеяться, что он сработается с Валеном. У Валена ровный характер, и голова хорошая, хотя он не столь блестящ, как был... как прежний губернатор.

Миттельмайер все еще спотыкался на имени лучшего друга, если приходилось употреблять прошедшее время. А его теперь приходилось употреблять всегда.

Август Самуэль Вален выслушал предложение... собственно, уже распоряжение — поскольку предложение министра, одобренное кайзером, приобретает характер приказания, — щелкнул каблуками и выразил готовность служить кайзеру и Галактической империи. Опять его привязали к поверхности... но следует смотреть правде в глаза: как боевой адмирал, он сейчас практически не нужен, разве что возникнут местные конфликты вроде того, что недавно пришлось разрешать флот-адмиралу Ройенталю, светлого ему неба. Пожалуй, на посту губернатора даже будет больше возможности подняться к звездам, чем во флоте, которому последнее время совершенно делать нечего.

Губернаторство — лучшее, что нынешнее время могло предложить адмиралу Валену.

Может быть, через несколько лет, когда жизнь наладится и потечет сама собой, межзвездная экспедиция... нет, не будем пока отпускать мечту в слишком дальний полет.

Губернатор так губернатор.

— Рад стараться, — сказал Вален, откозырял и вышел.

Флот-адмирал Миттельмайер встал из-за стола, прошелся по кабинету. Все ли я сделал... вроде бы ничего не упустил, и все же — еще раз перебрать по пунктам: что мы уже сделали, что должно быть сделано во-первых, что нам предстоит во-вторых и в-третьих... и в-пятых, и в-десятых...

Дверь приоткрылась.

— Ваше превосходительство, — сказал контр-адмирал Фернер, — разрешите обратиться.

Миттельмайер остановился, взглянул вопросительно.

— У меня к вам личная просьба.

— Слушаю вас.

— Ваше превосходительство, — в голосе Антона Фернера прозвучала непривычная нота... просительная, что ли? — Позвольте мне тоже — с адмиралом Валеном, на Урваши.

Миттельмайер так удивился, что не нашелся даже, что сказать.

— Мы хорошо работали тогда, — пояснил Фернер. — Мы неплохо понимаем друг друга. И... я хотел бы сменить обстановку, если вы понимаете, о чем я.

— Не понимаю, — медленно произнес Миттельмайер. — Вас не устраиваю я как начальник? или мои методы работы?.. или...

Вероятно, Фернеру никто не способен заменить его прежнего начальника. Но выходит, что Вален в этом преуспел хоть и отчасти — а больше, чем он, Миттельмайер? Флот-адмирал понял, что его это задевает, и устыдился.

— Меня вполне устраивает и работа, и начальство, — сказал Фернер ровным голосом. — Но я хотел бы поработать за пределами столицы. И, ваше превосходительство... полагаю, я смогу поспособствовать господину Бергенгрюну там, на месте. И мы... — голос его дрогнул, — мы выведем эту заразу. Вы — здесь, мы с господином Валеном там... мы выведем ее! под корень!

Лицо его на мгновение исказилось, но он справился с собой так быстро, что если бы Миттельмайер не смотрел на него в упор — не заметил бы.

Вот это да...

— Вы чрезвычайно полезны на том месте, которое занимаете сейчас, — осторожно заметил Миттельмайер, не сводя с подчиненного внимательного взгляда, — мне было бы жаль лишиться вас.

Антон Фернер опустил взгляд, и мышца у рта напряглась. И дыхание затаил.

— ...Но...

Ресницы взметнулись, светлые глаза уставились на министра, не мигая.

— ...Если вы этого хотите, я отпущу вас. Только...

Складка у губ смягчилась, и обозначилась другая — на щеке.

— ...Прошу вас, контр-адмирал, — закончил Миттельмайер, — не передушите всех терраистов собственноручно. На это у нас найдутся другие люди.

Фернер снова опустил глаза и поклонился.

— Благодарю вас, ваше превосходительство.

— Да, а дела сдайте фон Бюро, пожалуйста.

— Слушаюсь.

Он вышел из кабинета, а Миттельмайер уселся за стол, подпер голову рукой и задумался.

Пожалуй, он тоже не отказался бы поехать душить... отстреливать терраистов собственноручно... здесь их не меньше, чем там, но тут столица, тут так нельзя. Да и там тоже будет нельзя, и Фернер это понимает — а все же...

За Ройенталя я бы правда перестрелял их сам. Как Фернер готов перестрелять их сам — за Оберштайна.

Надо будет сказать Валену, чтобы присматривал там.

-010-

Февраль

И в самом деле пошла прогуляться пешком.

В воздухе уже пахло весной, и птицы щебетали громко и радостно. От январского снега давно не осталось и воспоминаний. Но, конечно, еще никакой травы, а вот почки кое-где, кажется, немного набухли. Февраль кончается, через несколько дней март. Потеплело.

Надо будет и здесь посадить цветы, в маленьком дворике съемного дома. Пора поразмыслить, какие именно.

Интересно, как там без нее розовый куст?..

Шла неспешно, ждали ее еще не скоро. Торопиться некуда.

Решетчатая ограда вокруг императорского коттеджа, ворота распахнуты, а у ворот охрана. Она кивнула, солдаты козырнули, вытянувшись во фрунт. Дорожка к парадному подъезду хрустит цветным песком под подошвами туфель.

И тут навстречу высокий человек, тот, о котором так не хотела думать. Наверное, приходил к брату с докладом, а теперь вот возвращается.

Остановился, кланяется.

— Добрый день, мадам.

Остановилась тоже.

— Добрый день, господин Сильверберг.

И замолчали.

Не знала, что сказать, да и не подобает первой завязывать разговор... и просто пройти мимо невежливо. Стояла, смотрела на свои туфли, на разноцветный песок под ногами, на бурый от зимней травы газон. И он — ни слова, и она... Это уже становится неудобным. Сколько можно стоять вот так, глядя в сторону? Осторожно подняла наконец взгляд.

Он его перехватил — и оборвал молчание неожиданным:

— Сударыня... я хотел бы показать вам строительную площадку.

Она растерялась.

— Что?.. Почему строительную площадку... какую еще?..

И он внезапно улыбнулся, и так заразительно — она поймала себя на том, что улыбается в ответ. Как давно она не улыбалась вот так.

— Мы строим металлургический завод в пятистах километрах от столицы, в Хошаниле. Оборудование еще не все завезли, но кое на что уже можно посмотреть. Вряд ли вам случалось видеть настоящую плавильную печь, мадам. Хотите?