Рамирес отказался делиться, он зашифровал все свои труды и сказал, что не сообщит ключ до тех пор, пока не подпишет новое соглашение, достойное его таланта. Позже Сингх сказал, что тогда Рамиресу повезло, Гарневич подумал, что молодой ученый просто набивает себе цену, а реально не представляет из себя ничего достойного. Гарневич не стал применять жестких мер и Рамирес отделался тем, что его направили в третьестепенную лабораторию на бумажную работу, не имеющую никакого отношения к его научным трудам. Там он провел почти год, и к концу этого года деградация личности стала очевидна. Если человека заставлять восемь часов в день перекладывать бумажки с места на место, а культурная программа на вечер ограничивается выбором между телевизором, баром и борделем, личность не может не деградировать в таких условиях.
Все изменилось, когда в одном баре к Джону Рамиресу подсел маленький немолодой индус с необычно длинными черными усами. Сначала Рамирес подумал, что это гомосексуалист, Рамирес был готов грубо отослать случайного знакомого, но что-то удержало Рамиреса от необдуманного шага. Нет, он не думал, что это была рука божья, так думать кощунственно, но эта кощунственная мысль так и лезла в голову Рамиреса, когда он думал о тех временах.
Абубакар Сингх не был гомосексуалистом. Он был хорошим собеседником и очень умным и обаятельным человеком. Он сразу произвел на Рамиреса хорошее впечатление, в первую очередь из-за того, что не воспринимал свое бытие в вонючей помойке Гефеста как черную полосу в жизни, которую нужно побыстрее пересечь. Сингх говорил, что в жизни всегда можно найти что-то хорошее, и истинно мудрый человек, в какой бы дыре он ни оказался, всегда найдет в жизни счастье. Сингх всегда сохранял доброжелательное спокойствие, казалось, его не волновали никакие проблемы. Это все суета, говорил он, оно пройдет, оно уже проходит, главное всегда остается внутри и это главное всегда в твоей власти, самое важное — то, чтобы ты понял, что оно в твоей власти.
Сингх рассказал Рамиресу про Джона Леннона. Нет, Рамирес и раньше знал, что давным-давно на Земле жил гениальный поэт и философ, который в возрасте сорока лет принял мученическую смерть за свои убеждения. Но Рамирес не знал, что философия годится не только для того, чтобы скрасить однообразный досуг умной беседой, но и для того, чтобы изменить восприятие мира, превратить гадкую помойку в место, не то чтобы совсем хорошее, но хотя бы приемлемое для бытия культурного человека. Через пару месяцев Джон Рамирес вступил в братство.
С этого момента его жизнь круто переменилась. Сингх предложил Рамиресу перейти на работу в "Уйгурский палладий". Рамирес сказал, что это невозможно, что университет ни за что не отпустит сотрудника до окончания срока контракта, да и потом вряд ли отпустит. Но Сингх сказал, чтобы Рамирес не волновался, что все будет устроено, что член братства должен жить в условиях, достойных полноценной развитой личности. И все получилось, Рамирес стал сотрудником научно-исследовательской лаборатории "Уйгурского палладия". Поначалу он занимался не теми вещами, которыми хотел заниматься, прибыв на Гефест, но, несмотря ни на что, это была нормальная работа. И, что самое главное, на этой работе Рамиреса окружали нормальные люди, а не тупые рабы и безнравственные рабовладельцы, как в университете.
Прошло совсем немного времени, и Рамирес расшифровал свои файлы и показал их Сингху. Хотя Сингх и не был по образованию ни геологом, ни, тем более, физиком, он сразу оценил все значение этих трудов. Рамирес был немедленно назначен начальником новой лаборатории НИЛ-3 и его мечта сбылась — он занимался любимым делом в окружении замечательных людей, большинство из которых входили в братство. Уже через полгода Рамирес, торжествуя, продемонстрировал Сингху кусок тяжелого камня, который, согласно всей физической науке, не мог существовать в природе.
Рамирес никогда не питал иллюзий в отношении существующего общественного порядка. Он твердо знал, что миром правит зло, и так же твердо он знал, что это неисправимо. Многие пробовали создать на земле божье царство, но всегда и везде это приводило только к тому, что зло многократно умножалось. Сингху стоило больших усилий убедить Рамиреса в том, что на этот раз все может быть по-другому.
И вот теперь вот-вот все закончится, поезд везет Рамиреса на Деметру и, когда он достигнет точки назначения, придет момент истины. Мир станет един, и кого волнует, сколько крови нужно пролить для того, чтобы мир стал един? Великая цель оправдывает любые средства, это абсолютная истина, и любая ирония здесь неуместна. Если вдуматься, глупо обижаться на Сингха за то, что он принял неверное решение и пятеро его ближайших сподвижников едва избежали гибели. Великая цель оправдывает любые средства, и эти в том числе.
2.
— После этого я решил отправиться к вам и все рассказать, — закончил свою речь Сяо Ван.
Хируки Мусусимару задумчиво пошевелил губами и выдвинул ящик стола. Сердце Сяо Вана екнуло — Хируки вытащил из стола отрезанное человеческое ухо.
— Это то самое ухо? — спросил он.
— Наверное. А где вы его нашли?
— Его нашел не я, его нашел дежурный охранник. В урне, в двадцати метрах от вашего кабинета. Это пластмассовое ухо, такие предметы продаются в ларьках для шутников.
— Но на том ухе была запекшаяся кровь!
— На этом тоже. Я распорядился провести лабораторный анализ, кровь человеческая, первой группы. В крови обнаружены частицы слизи.
— Какой слизи?
— Вероятнее всего, из носа. Видите ли, это ухо не отрезали от человеческого тела, это обычная дурацкая игрушка. Скорее всего, у Сингха потекла кровь из носа и он решил добавить к этому предмету последний штрих. Для правдоподобия.
— Значит, он никого не убивал?
— Он убивал. Самое интересное в том, что вы рассказали — то, что Сингх сказал вам чистую правду, он действительно наш крестный отец. Вы не обращались в планетарную полицию?
— Что я, идиот? Я же понимаю, что на этой планете нельзя без мафии.
— Вы правильно понимаете. У вас есть какие-нибудь соображения, почему на Деметру отправилась именно такая компания?
Сяо Ван недоуменно пожал плечами.
— Ну, Рамирес явно из той же мафии, — сказал он. — Я же говорил, он переправлял на Деметру цвергскую статую. А остальные... начальник цеха, бухгалтер, врач, простой рабочий... ничего не могу предположить. Может, они тоже все члены мафии? Какие-нибудь междоусобные разборки, им пришлось срочно уехать...
— Непохоже, — покачал головой Хируки. — Мафиозные разборки сопровождаются большой стрельбой только в фильмах. Я здесь не первый год и на моей памяти никаких кровавых разборок еще не было. Здесь все не так просто, насчет Дзимбээ Дуо кое-какие мысли у меня есть, а вот остальные... Вы не знаете, какая у Рамиреса сексуальная ориентация?
— Не знаю. Честно говоря, и знать не хочу. Не мое это дело, кто кого трахает.
— Ваши сотрудники не делятся с вами сплетнями?
— Как это не делятся? Я не такой плохой руководитель, как вам кажется!
— Вам никогда не рассказывали про сексуальные приключения других людей?
— Ну что вы! Люди только об этом и треплются... кажется, я понял, к чему вы клоните — если бы Рамирес был геем, слухи бы распространились. Нет, я не думаю, что он гей.
— Я тоже так не думаю. Тогда что может связывать его с Иваном Мастерковым, простым рабочим с палладиевого карьера? С одной стороны начальник научной лаборатории, доктор физики, а с другой стороны простой необразованный рабочий. Что у них общего? Непонятно. А как насчет Девы Бхаватти и Ши Хо? Вам что-нибудь известно про их отношения с остальными беглецами?
— Ничего.
— Жаль. Ничего, разберемся. Большое вам спасибо, господин Сяо Ван, вы пришли по адресу и вовремя. Если потребуется что-то уточнить, я с вами свяжусь. И еще. Пожалуйста, никому не говорите о том, что произошло. Никто не должен знать, что целых пять сотрудников компании сбежали с планеты, пусть все думают, что они уехали в командировку.
— Простой рабочий — и в командировку?
— Вам так сказали, вы сами в это не верите, наверняка здесь какая-нибудь интрига, но вас это, по большому счету, не касается. Вы ведь не обязаны оценивать оптимальность распоряжений высокопоставленных менеджеров, не так ли? Вот видите. Что-то хотите спросить?
— Да, еще одну вещь. Он на самом деле хотел меня отравить?
— Затрудняюсь сказать. Боюсь, что точный ответ может дать только Сингх.
— Но такие яды, как он описал, существуют в действительности?
— Я не специалист в токсикологии. Если хотите, наведу справки.
— Спасибо, это того не стоит. И еще раз спасибо, что меня выслушали.
— Не стоит благодарности. Всего доброго.
— Всего доброго.
3.
Ши Хо лежала на спине, ее голову и лицо скрывал виртуальный шлем. Судя по тому, как подергивалось ее обнаженное тело, она играла во что-то, связанное с полетами. Джон Рамирес и Иван Мастерков сидели на диванчике напротив, пили синтетическое пиво и беседовали.
— Не понимаю я тебя, Джон, — говорил Иван. — Тогда, когда ты сказал, что не желаешь смерти этому гаду, я подумал, что ты так сказал потому, что все уже проголосовали, чтобы он жил. А сейчас выясняется, что ты на самом деле решил его пощадить.
— Каждый имеет право на ошибку.
— Ни хрена себе ошибка! Мы спаслись чудом, если бы не тот мужик, от нас бы осталась одна кучка пепла на всех. А ты говоришь, это ничего, он ошибся, раскаялся и все в порядке. А я так думаю — если у тебя нервы настолько расшатаны, лучше сразу сделать себе харакири, чем командовать, типа, этого убить, этого не убивать... тьфу!
— Ты не понимаешь, Иван. Каждый может ошибиться. Мы должны прощать чужие ошибки, ведь если мы не будем прощать, то кто простит нас?
— Ну и пусть не прощает! Если бы я такое натворил, я бы и не стал говорить о прощении. Какое может быть прощение, если ты чуть не перебил кучу людей ни за что ни про что? И ты еще учти, там были не только мы, если бы эта граната взорвалась в помещении, там бы человек сто полегло.
— Нельзя творить великие дела и сохранять чистую совесть. У нас с тобой тоже совесть нечиста.
— С чего это вдруг? С того, что соль отправилась не в университет, к этому твоему Гарневичу, а сюда, на Деметру? Так нечего мучаться совестью, ты же сам рассказывал про порядки в том университете. Этим уродам такие вещи нельзя давать, это как пистолет для обезьяны.
— А кому можно давать такие вещи? Ты уверен, что мы с тобой сможем все сделать, как надо? Тебя не пугает, сколько людей погибнет в час выступления?
— Лес рубят — щепки летят. Если без жертв нельзя обойтись, так нечего и сокрушаться. И не так уж много людей погибнет, вряд ли больше тысячи, мы ведь не абы как все устраиваем, все десять раз продумано и рассчитано. А у Сингха, видите ли, информация достоверная была. Если бы у него и вправду была достоверная информация, я бы и слова не сказал. А что получилось? Только дал команду всех замочить, как сразу выясняется, что это не нужно было, что на самом деле кто-то другой виноват. Перед тем, как такие приказы отдавать, надо десять раз все обдумать. А таким людям, как Сингх, проще сразу все концы обрубить, а кто прав и кто виноват, пусть потом бог разбирается. На других людей им наплевать, кроме своих забот, больше ничего не волнует. Ты пойми, Джон, наше братство для того и существует, чтобы таких людей не было!
— Такие люди будут всегда.
— Не всегда. Когда мы установим новый порядок, они вымрут, пусть не сразу, но вымрут. Потому что при правильном порядке выигрывает не тот, у кого нет совести, а тот, у кого она есть. А тех, у кого совести нет, надо истреблять. Безжалостно.
— А у тебя самого совесть есть? Про ту историю в электричке забыл уже?
— А что такого? — искренне возмутился Иван. — Эти гопники были сами виноваты, нечего было приличных людей грабить. А коли уж вышел на дело, так будь готов ко всему.
— Я не об этом, — пояснил Рамирес, — а о том, что ты с ними сделал.
— А что? Что нужно было с ними делать? В полицию сдавать? Так это еще хуже, разобрали бы их на органы и отправили на Землю по частям.
— Все равно. Ты вначале унизил их, а потом убил.
— Они сами себя унизили, когда пошли грабить. А если бы я их не убил, их убил бы кто-нибудь другой, а до этого они бы такого успели натворить...
— Тогда стрелял бы сразу в голову. Или вообще не стрелял бы, я бы и без тебя справился. И без оружия.
— Твоей жизнью нельзя было рисковать. Если бы не ты, проект никогда бы не состоялся.
— Я взрослый человек, я сам могу решать, когда моей жизнью можно рисковать, а когда нельзя. Мне кажется, дело совсем в другом. Дело в том, что тебе нравится убивать.
— Что за ерунда! — воскликнул Иван. — Я за всю жизнь ни единого человека не убил, и не собираюсь.
— Те двое в электричке были не люди?
— Нет, конечно. Они же были вне закона, их истреблять не только можно, но и нужно.
— А нужно ли?
— Да ну тебя, Джон! Два грязных обдолбанных мерзавца, да я доброе дело сделал, когда их пристрелил.
— Не спорю. Но зачем ты стрелял по ногам усиленным зарядом? Ты же весь вагон обгадил!
— Мои действия были в пределах необходимой обороны, это даже полицейские признали.
— Твои действия были неоптимальны и неоправданно жестоки. Если ты сразу решил их замочить, ты должен был стрелять в голову зарядом минимальной мощности.
— Да, я знаю, мы это обсуждали, я признал, что был неправ. Зачем снова к этому возвращаться?
— Не зачем, а почему. Потому что мне показалось, что ты устроил то безобразие не со страху, а потому что ты садист.
— Я садист? Да я даже в виртуальности никогда...
— Ты сам можешь не понимать, что ты садист. Но уже второй раз тебе доставляет удовольствие унижать других людей. Это тревожный симптом.
— Да ну тебя! И вообще, давай больше не будем об этом говорить. В бой надо идти со спокойной душой.
— Вот и сейчас ты с радостью думаешь о предстоящих боях!
— А как мне еще думать? Печально?
— Да, печально. Потому что на пути к светлому будущему придется загубить множество тех, кто ни в чем не виноват, кто оказался на пути прогресса случайно, не по собственной злой воле. Это их судьба, нам ее не изменить, но мы обязаны сожалеть о том, чего не можем изменить, потому что иначе мы не отличаемся от тех, на смену кому приходим.
Иван вскрыл очередную бутылку пива.
— Хорошо сказал, внушает, — сказал он. — Только давай больше не будем говорить о заумных вещах. Вот когда все кончится, у нас будет много времени, вот тогда и поговорим.
Рамирес был вынужден согласиться, не заставлять же взрослого человека выслушивать нотации подобно школьнику. Но перемены в поведении Ивана ему не понравились и особенно не понравилось то, что никаких перемен на самом деле не было. Иван всегда был таким, просто Рамирес предпочитал не замечать того, что ему не нравилось. Рамирес подумал, что когда-нибудь настанет момент, когда мириться с недостатками Ивана, да и других братьев тоже станет невозможно, и тогда... Нет, Иван прав, сейчас не стоит думать о таких сложных вещах, вначале надо, чтобы нервное напряжение последних дней хоть чуть-чуть отпустило. Рамирес сделал большой глоток и постарался отвлечься от неприятных мыслей. Хотя бы на время.
