А вот в конференц-зале толпы не было. Зал был заполнен едва ли наполовину, и большинство сидящих скорее пришли сюда переждать похмелье, чем послушать политические речи. На трибуне бесновалась тучная женщина лет шестидесяти, она возбужденно говорила визгливым голосом, почти кричала, что братство извратило идеи Леннона, что раньше она тоже симпатизировала великому пророку, но теперь она больше никогда не будет слушать его песни, потому что это жуткое кощунство и надругательство устраивать такую жуткую резню, прикрываясь такими хорошими словами...
Рамирес передернулся. Тоже мне, жуткая резня. По последним данным, в результате взрывов пострадало около восьмисот человек, причем подавляющее большинство из них — военные свиньи, продажные слуги свиноголовых политиков. Нашли кого жалеть. Лучше бы вспомнили, сколько людей каждый день погибает от землетрясений в подземных муравейниках Гефеста.
Профессор Токанава обнаружился не в президиуме, как ожидал Рамирес, а в первом ряду. Похоже, он вчера перебрал амброзии и сегодня сильно страдал. А если судить по суженным зрачкам профессора, одной амброзией он не ограничился.
— Здравствуйте, — сказал Рамирес, присаживаясь на соседнее кресло, почему-то незанятое. — Меня зовут Джон Рамирес, я только что прибыл с Гефеста.
— Очень приятно, — отозвался проректор, с трудом сфокусировав взгляд на лице Рамиреса. — С Гефеста, значит... погодите, погодите... так что, они взорвали не все терминалы?
— Нет, они взорвали все терминалы, — пояснил Рамирес. — Я уже три дня на Деметре, просто я только-только добрался до университета... ну, вы понимаете.
— Понимаю, — кивнул профессор Токанава. — Выступить не желаете? Свежий взгляд с другой планеты, так сказать...
Он поднес к губам радиомикрофон, который до того бесцельно крутил в руках, и произнес в него, стараясь говорить разборчиво:
— Госпожа Равалпинди, у нас еще один докладчик. Если вас не затруднит...
— Мне осталось совсем чуть-чуть, — отозвалась госпожа Равалпинди, и продолжила свою бессвязную речь. Она закончила говорить только через десять минут.
Профессор Токанава, запинаясь, предоставил слово "нашему другу с Гефеста". Рамирес взгромоздился на трибуну и начал свою речь.
— Я не буду говорить о том, что произошло у вас в последние дни, — сказал Рамирес. — Думаю, вы уже услышали все, что могли услышать. Я не слепой, я вижу, сколько людей сидит в этом зале, и я вижу, что вам уже надоело слушать одно и то же по много раз. Лучше я расскажу вам о том, что происходит там, откуда я прибыл. Я расскажу вам про Гефест. Слушайте.
Рамирес говорил долго. Он рассказал всю свою историю, начиная с момента, как, прельстившись быстрой карьерой, завербовался на Гефест, и вплоть до того, как Абубакар Сингх помог ему выбраться из университетского рабства и устроиться в "Уйгурский Палладий". Рамирес не упомянул, что Сингх является членом братства, но в остальном история была правдива от начала до конца.
Рамирес рассказал о том, как люди, получившие предохранительную прививку, неделями балансируют между жизнью и смертью, и о том, как люди, на которых прививка почему-то не подействовала, месяцами выблевывают по кусочку собственные легкие. О том, как рабочие начинают обеденный перерыв с марихуаны и заканчивают рабочий день ударной дозой кокаина. О том, как стандартный контракт стриптизерши уже через полгода после прибытия на Гефест приводит к инвалидности от кожных болезней. О том, как десятки тысяч людей день и ночь мечтают уехать с этой планеты, но не могут, потому что контракт, на бумаге пятилетний, на деле оборачивается пожизненным рабством. О том, как хорошие добрые люди от безысходности садятся на иглу или превращаются в маньяков-убийц. Рамирес говорил долго, и когда он сделал паузу и поднял глаза, он увидел, что зал почти полон, и что все новые и новые люди входят через распахнутые двери.
— Все это очень интересно, — проворчал в микрофон профессор Токанава, — но какое отношение это имеет к тому поводу, из-за которого мы здесь собрались?
— Самое прямое отношение, — резко ответил Рамирес, — потому что иначе люди уходили бы отсюда, а не приходили сюда. Оглянитесь и посмотрите, сколько людей здесь уже набралось. Разве им неинтересно то, что я говорю?
Разноголосый ропот, поднявшийся в зале при этих словах, дал понять, что речь Рамиреса народу интересна. Рамирес приободрился.
— Я говорил о Гефесте, — сказал он, — но разве у вас происходит не то же самое? Да, климат Деметры гораздо мягче, к здешнему зловонию человек привыкает сам, без помощи генной инженерии. Здесь не бывает землетрясений, зато бывают ураганы и дождевые заряды. Здесь пахнет не серой, а навозом, но разве это важно? Или вы мне скажете, что в этих стенах нет своих профессоров Гарневичей? Если это действительно так, я немедленно извинюсь и уберусь с трибуны. Так кто-нибудь осмелится заявить, что у вас все в порядке?
Гул в зале усилился, но явно враждебных выкриков Рамирес не услышал. И он продолжил наступление.
— Вы говорите, что братья и сестры творят зло, — сказал он. — Да, это так, они творят зло. Но почему вы забываете о том зле, что творят корпорации? А они творят гораздо большее зло, не всегда собственными руками, чаще через подкупленных чиновников и профессоров, но какая разница, как именно творится зло? Не надо делать вид, что корпорации здесь ни при чем, они очень даже причем. Вы хотите провести всю жизнь в грязном удушливом болоте? Вы хотите, чтобы ваши дети воняли навозом и тухлыми яйцами? Если так, продолжайте, давайте, беритесь за оружие и выходите на улицы. Но не удивляйтесь, когда вас сметут. А вас обязательно сметут, потому что многие думают по-другому. Их много, и в них, в тех, кто думает по-другому, и есть сила революции. Вы говорите, революция обречена, и я соглашусь с вами, но добавлю, что обречена она на успех. Вы хоть раз пробовали вдуматься в то, что говорит Багров? Он предлагает вам превратить Деметру в нормальную человеческую страну, такую, как Китай или Индия или моя родная Америка. Не аграрно-сырьевой придаток монополий, не вахтовый городок размером с целую планету, а нормальную человеческую страну. Братство не навязывает вам свою волю, если вы не согласны с позицией братства — ради бога, не соглашайтесь. Сидите здесь, митингуйте, кричите друг другу, что революция — это плохо, давайте! Если вам повезет, вы сумеете остановить революцию, но потом Деметра превратится в такой же ад, каким стал Гефест. Решайте сами, где вы хотите жить — в нормальной стране или в вонючей помойке. Я надеюсь, у вас хватит ума сделать правильный выбор. Я все сказал, задавайте вопросы, если хотите.
Госпожа Равалпинди, просидевшая всю речь Рамиреса в первом ряду рядом с господином Токанава, отобрала у похмельного профессора микрофон и ее визгливый голос разнесся по залу:
— Достаточно! Мы вас послушали, так теперь послушайте нас! Мы знаем, кто вас послал! Эти сумасшедшие террористы подсылают к нам своих наймитов, чтобы смутить нас, чтобы смешать наши ряды, чтобы посеять среди нас смуту и неурядицы! Вы все сказали, господин Рамирес, но только задумка ваша здесь не пройдет! Мы, ученые Деметры, всегда славились своим единством! Мы не позволим вам запудрить наши мозги! Вы отработали свои деньги, господин Рамирес, теперь уходите к тем, кто вам платит! Здесь у вас ничего не получится!
Рамирес взбеленился.
— Мне никто не платит! — заорал он. — Если здесь есть физики, спросите у них, они знают, что такое теорема Рамиреса. А если не знают, так пусть посмотрят в библиотеке и узнают! Я не просто говорун вроде вас, я провел на Гефесте четыре года и моя лаборатория за это время открыла семь новых месторождений. Я умею не только говорить, я умею делать открытия, которые помогают людям. А вы, что вы сделали в науке? Или вы умеете только визжать, когда вас не просят?
Госпожа Равалпинди разинула рот и некоторое время беззвучно хлопала им, как рыба.
— Так что? — продолжал Рамирес, закрепляя успех. — Вам нечего возразить? Тогда захлопните свою пасть и сядьте на место, потому что я просил задавать вопросы, а не сотрясать воздух пустыми словами. Садитесь, вы все сказали!
— Это неслыханно! — взвизгнула госпожа Равалпинди, она глубоко вдохнула, готовясь произнести убийственную тираду, и она начала говорить, но профессор Токанава уже отобрал у нее микрофон.
— Господин Рамирес, — вежливо сказал он, старательно отворачиваясь от беснующейся госпожи Равалпинди, — вы прибыли сюда как частное лицо или по поручению... гм... революционеров?
— Я являюсь полномочным представителем Центрального Революционного Комитета при Университете имени Вернадского, — заявил Рамирес. — Когда я отвечу на все вопросы, я обращусь к вам, господин профессор, потому что мне надо подыскать кабинет, и еще мои координаты надо внести в университетскую базу данных. Но я обращаюсь не только к уважаемому профессору Токанава, но и ко всем присутствующим, я говорю, что если кто-то думает, что я пришел сюда потому, что братство мне платит, пусть этот кто-то выйдет сюда и я плюну ему в лицо. Я уже рассказал, каким был мой путь в братство, и я клянусь, что сказал только правду, и разорву в клочки любого, кто скажет, что я лгу! — Рамирес понял, что говорит настолько пафосно, что это уже смешно. Он смутился и добавил: — Извините.
Реакция зала удивила Рамиреса. Кто-то смотрел на Рамиреса, как на идиота, кто-то воодушевлено вопил что-то возмущенное, кто-то просто смеялся, но многие смотрели на Рамиреса с сочувствием, а кое-кто даже с обожанием. В нескольких местах даже зазвучали аплодисменты.
Молодая смуглокожая девушка поднялась с места и сказала в микрофон:
— Господин Рамирес, скажите, пожалуйста, где записывают в братство?
Этот простой вопрос вызвал в зале настоящую бурю. Кто-то орал "позор!", кто-то орал "браво!", кто-то аплодировал, кто-то свистел, короче, кругом творился настоящий бедлам. Рамирес решил, что достиг своей цели.
— Когда профессор Токанава внесет мои координаты в базу данных, вы сможете ко мне обратиться и мы все обсудим. Спасибо за внимание.
С этими словами Рамирес спустился с трибуны и направился к проректору.
— Замечательная речь, — прокричал Токанава, наклонившись к уху Рамиреса. — Пойдемте в мой кабинет, нам надо многое обсудить. Мне кажется, мы сработаемся.
Когда Рамирес и Токанава выходили из зала, их провожали аплодисментами. Рамирес так и не понял, что это означает — то ли запоздалую признательность по поводу произнесенной речи, то ли выражение благодарности за то, что большой черный клоун наконец-то покинул помещение. Впрочем, какая разница?
3.
Тяжелый деревянный меч просвистел в полусантиметре от левого уха Анатолия. Анатолий нанес колющий удар кинжалом, зажатым в левой руке, удар пришелся точно в желобок, разделяющий лезвие меча пополам. Фесезл покачнулся, его удар был непоправимо испорчен.
Анатолий не стал наносить ответный удар, процессор уже предупредил его, что это бесполезно. И точно, Фесезл высоко подпрыгнул, растопырив в прыжке ноги и просунув между ними закованный в сталь кончик хвоста. Хвост выстрелил вперед, готовый заблокировать атакующее движение Анатолия, но поскольку этого движения не было, получилось, что Фесезл просто щелкнул хвостом.
— Атакуй, — сказал Анатолий, опуская вниз руку с мечом.
Фесезл покачал головой, издал неопределенный звук и не двинулся с места.
— Почему ты не бьешь? — спросил он. — Я много бью, ты много был в хорошей удаче, но ты ни разу не бил.
— Пока в этом нет необходимости, — сказал Анатолий. — Я еще не постиг твою технику боя. Пока я не научусь предугадывать твои движения, мне нет смысла атаковать. В поединке с Вожузлом я не хочу рисковать больше, чем необходимо.
— Ты не рискуешь, — заявил Фесезл. — Анатолий, ты лучший воин, что я знал. Ты — великий воин.
— У меня хороший процессор, — возразил Анатолий, — и не более того. Я дерусь гораздо хуже, чем любой другой боец моего класса. Я еще не оправился от раны.
— Я вижу, — кивнул Фесезл. — И это удивительно. Я не худший воин хесев Шесинхылков, но ты дерешься со мной, как я дерусь с шестилетним фохесл. Твоя спина отдыхает, ты не двигаешь туловище. Ты можешь бить Млузозев и ты его победишь.
— Давай все же потренируемся еще немного, — предложил Анатолий. — Нападай.
Фесезл встал в боевую стойку — ноги широко расставлены, левая чуть впереди, хвост приподнят и оттопырен назад, длинная шея тоже отклонена назад, чтобы вывести голову из зоны потенциального поражения. Плавным танцующим шагом Фесезл двинулся к Анатолию, его длиннопалые ступни совершали сложные движения, если смотреть только на ноги Фесезла, можно было подумать, что идет цапля. Анатолий неподвижно стоял в расслабленной позе, уткнув затупленное острие деревянного меча в землю. Пока опасности нет.
Фесезл приблизился на дистанцию дальнего контакта и замер в неподвижности. Прошла минута, противники смотрели друг на друга застывшим взглядом, никто не решался начать атаку. Анатолий решил, что можно попробовать.
Анатолий взмахнул правой рукой, его меч описал в воздухе широкую дугу, глаза Фесезла расширились, его взгляд непроизвольно потянулся за кончиком меча и в этот момент Анатолий прыгнул.
Короткий прыжок переместил его тело на полметра вперед-влево и в тот момент, когда ноги коснулись земли, левая рука молниеносно распрямилась и деревянный кинжал с силой полетел в незащищенный живот спарринг-партнера.
Фесезл изогнулся непостижимым образом, его правая рука совершила молниеносное движение и тяжелый деревянный меч отбил летящий кинжал, как бейсбольная бита отбивает брошенный мяч. Кинжал высоко взлетел в воздух и, кувыркаясь, отправился куда-то за правое плечо Фесезла.
Анатолий перехватил меч двумя руками и прыгнул вправо. Едва коснувшись земли, он перешел на обычный скользящий шаг, руки отклонились вправо, меч совершил плавное движение по дуге окружности. В тот момент, когда Фесезл приготовился отбить очевидный удар, правая рука Анатолия разжалась, левая — взлетела вверх, на мгновение острие меча оказалось направленным в грудь Анатолия, но в следующее мгновение два пальца правой руки ухватились за конец тупого деревянного лезвия, а затем левая ладонь опустилась на середину лезвия меча.
Подобно дубинке, меч ударил бы рукояткой плашмя по правой кисти Фесезла, если бы тот не уловил угрозу и не увернулся от удара, который менее опытному бойцу показался бы невозможным. Но Фесезл увернулся и меч Анатолия совершил полный оборот и воткнулся острием в землю. И атака Анатолия вошла в заключительную стадию.
Нога Анатолия, пройдя, казалось бы, прямо сквозь кувыркающийся меч, с силой ударила по правой кисти Фесезла. Его пальцы разжались, меч выпал, а сам Фесезл, уворачиваясь от падающего меча, развернулся правым боком к противнику. Пальцы обеих рук Анатолия охватили правое предплечье Фесезла, левая нога стукнула противника под колено, Фесезл пошатнулся и в следующую долю секунды вокруг его руки сомкнулся захват.
Анатолий с силой рванулся назад, сделал широкий шаг и одновременно отклонил туловище назад, увлекая за собой Фесезла. Фесезл потерял равновесие, сделал два судорожных шага вперед, а затем вспомнил про кинжал в левой руке и попытался наобум ткнуть Анатолия.
