Черные гремлины

Я дотронулся до Ниро, и меня обожгла ее боль. Мою лапу словно выпотрошили двузубцем, а потом оплавили раскаленным железом. Боль яростным ураганом превратила мои мысли в мешанину бессвязных воплей. Я взял это чувство и поместил внутрь себя, туда, где все исчезало.

И боль ушла. Ниро часто дышала, но больше не плакала.

— Держи, — отдал покрывало Бурошкур.

— Такие пойдут? — спросил Мышонок и положил рядом две маленьких крепких доски.

Я распотрошил покрывало на нитки и веревки, пытаясь воссоздать те предметы, которые лежали в отнорке врачевателя Вонга несколько циклов назад. В памяти возникали его движения, их последовательность, их плавность. Вправить кость, остановить кровотечение, наложить шину. Ниро застонала — на смену старой боли пришла новая. Я заставил себя действовать правильно и быстро, не обращая внимания на то, что мои лапы были заляпаны чужой кровью, на то, что Ниро побледнела и потеряла сознание и на то, что с каждым вздохом где-то позади таяло Белое море.

В ушах надоедливо звенело. Наложив шину на сломанную лапу и убедившись, что кровотечение остановилось, я обернулся к Бурошкуру:

— Возьмешь Ниро на лапы? Ты самый сильный.

— Угу, — ошарашенно буркнул он и бережно поднял розовую гремлиншу.

Я оглянулся на высокую стену пара позади. "Горелоя" напоминала груду обломков — целой осталась только платформа, но без колес и рычагов от нее не было толку. На починку времени не оставалось. Мы застряли посередине замерзшего моря практически без припасов, зажатые между холодом пепельной равнины и жаром кипящей кислоты.

— Пора идти, — сказал я. — Мы должны вернуться на скайдл Борд.

— А как же морской дьявол? — робко поинтересовался Мышонок.

— Ниро все сказала. Он услышит и обязательно приплывет.

— Капитан, — вдруг серьезно рыкнул Бурошкур. — Есть вопрос.

Я молча ждал, что он скажет.

— Ты ведь даже не подумал о том, чтобы бросить розовую, так? — угрожающе наклонился серый пират. — Даже мысли такой в башке не появилось? Несмотря на то, что она нас затормозит и хрен знает, выживет ли вообще. Розовая груз.

— Ты чего?.. — опустил уши Мышонок.

— Тихо, малой, пускай капитан отвечает.

Я вновь ощутил исходящую от серого пирата угрозу. Он был головорезом, и всю жизнь занимался тем, что грабил и убивал. Бурошкур умел нагнать страха. Ниро в его лапах беспокойно зашевелилась.

— Никто среди нас не груз. Я понесу ее один, если ты не хочешь, — ответил я.

— А если бы я сломал лапу, меня бы тащил?

— Да, — просто сказал я.

— Вопросов больше нет, — неожиданно успокоился Бурошкур и зашагал в сторону Мегастены. Розовая гремлинша в его лапах тревожно сопела.

— Брат всегда серьезен, когда дело касается команды, — пожал плечами Мышонок.

Отыскав запасы зефира среди останков корабля, мы нагнали Бурошкура и последовали за ним. Шли молча, прислушиваясь к прерывистому дыханию Ниро и изредка оглядываясь на стену пара — она не отставала, не оставляя времени на отдых. Надеюсь, мы успеем вернуться на остров, прежде чем упадем от изнеможения.

Я размышлял о том, почему Белое море начало кипеть. Может, это огненные осколки солнца раскалили его глубины? Но те осколки, что обрушились на скайдл Борд, быстро остыли. Как долго будет двигаться эта стена пара? Если она дойдет до острова, то там все задохнутся. Надо предупредить черных гремлинов, чтобы они успели подготовиться к ядовитому воздуху. Они наверняка что-нибудь придумают.

Когда Бурошкур устал, Ниро понес я. Розовая самка показалась мне легкой, как комок шерсти. Хорошо, что она начала дышать спокойнее, а ее рана больше не кровоточила. Однако теперь ее способность передавать чувства при соприкосновении стала настоящим проклятием — я ощущал ее боль, словно это я сломал лапу, а не она, и даже начал прихрамывать.

— Старайся не лапать ее, — понимающе сказал Бурошкур, заметив мою хромоту: — Под перевязь бери и свои лапы обмотай. И поменьше думай о ней.

Это действительно помогло, и я благодарно кивнул серому пирату. Пока мы шли, я часто ловил на себе его задумчивый взгляд, но не решался спросить, что стало причиной перемены в отношении ко мне. Долгое время спустя мы все-таки остановились, чтобы перекусить.

— Не хочу есть, — свою зефирку я скормил Ниро, раскрошив ее розовой самке в пасть.

— Ты взаправду призрак, — буркнул Бурошкур.

— Почему?

— Ниче не жрешь.

— Ты тоже так думаешь? — спросил я Мышонка.

Вместо ответа он опустил взгляд.

— Может, так и есть, — сказал я, разглядывая собственные лапы. Они стали тонкими, словно состояли из одних жил и костей, обтянутых бледной потрескавшейся кожей и грязной темно-коричневой шерстью, поредевшей, ломкой и сухой. В животе ныло так, что я готов был съесть целую гору сладостей: — Тогда вам достанется больше зефира.

— Не склеишь подушечки? Я две туши не утащу.

— Все в порядке, — обнадежил я здоровяка. — Пора идти.

— Уже? — пожаловался Мышонок.

— Надо успеть, прежде чем нас догонит тепло.

Встать оказалось тяжело: лапы дрожали и подкашивались от напряжения, а спать хотелось так, что я клевал носом и едва различал, куда иду. Все мое внимание было сосредоточено на том, чтобы переставлять лапы: левую, правую, левую, правую. Но все же мы шагали и подбадривали друг друга, чтобы не уснуть.

Если мы уснем, то сначала замерзнем, а потом сваримся.

Мы шли долго. Три ночи? Пять? Иногда я рассеянно посматривал на часы на запястье. Мы продолжали измерять время в сутках, хотя солнце уже давно не поднималось на небосвод и царила вечная ночь. Ниро несли по очереди. От голода внутри пасти все высохло, и никто больше не разговаривал. Мы шли и шли, а остров еще даже не появился на горизонте, а по Мегастене, всегда занимающей половину неба, невозможно было сказать, насколько мы приблизились к цели.

Меня начали одолевать приступы страха. Они приходили неожиданно, дышать становилось тяжело, а от ужаса сжимались внутренности. Хотелось спрятаться или стать невидимым, но страх мешал сконцентрироваться, и у меня ничего не выходило. Я шагал и еле слышно повторял, что все в порядке, что все хорошо, пока паника не отступала.

Мы не успевали. До скайдла Борд было безнадежно далеко. Нам нельзя было останавливаться, приходилось нести раненую Ниро, а запасы уже давно подошли к концу. Иногда я ловил вопросительный взгляд Бурошкура — он понимал, что мы обречены, но все равно следовал за мной, бурча и поскрипывая клыками. Я старался не думать о смерти и продолжал смотреть вниз, на замерзшую поверхность Белого моря. У меня все еще была надежда. Я надеялся на друга, который когда-то несколько циклов подряд проплавал в коридорах Железного острова просто потому, что беспокоился за меня. Ниро сказала свое слово, а он его обязательно услышит и приплывет.

Поэтому я очень обрадовался, когда увидел мелькнувший под водой силуэт.

— Йокта, — упав на колени, я замолотил лапами по застывшей тверди: — Йокта, мы тут.

Силуэт показался еще раз, а затем еще и еще, пока я не понял, что это не одно существо. Под нами проплывала целая стая, и для гремлина у этих созданий были слишком крупные и округлые очертания.

Неожиданно одно из существ стремительно приблизилось и врезалось в замерзшую поверхность под моими лапами. Она тут же пошла трещинами, и я испуганно отскочил в сторону.

— Какого?.. — рявкнул Бурошкур и покатился кубарем, потому что море под ним взорвалось осколками. Продолговатая морда клацнула челюстью в месте, где только что стоял серый пират, и вновь скрылась под водой. Я успел заметить белые усики в месте, где должны были находиться глаза. Падая, серый пират уронил Ниро, и от удара она проснулась.

— Ну что за дела, — простонала она, копошась в холодном пепле.

Это были те самые звери, что когда-то чуть не съели меня на корабле черных гремлинов. У опасных тварей не было имени, их скопища называли просто живым морем, потому что мертвое море опасно только для оступившихся, а живое — даже для уверенно шагающих.

— Не шевелитесь ведь, — сказала Ниро. — Они чуют ваши шевеляки.

Мы замерли и начали ждать. Хищники кружились под нами, изредка мягко стукаясь головой о замерзшую кору.

— Ниро, ты можешь позвать на помощь со скайдла Борд? — поинтересовался я, почувствовав, как хвост начинает мерзнуть.

— Не-а, я устала и лапа болит, — покачала головой розовая гремлинша, аккуратно ощупывая перевязанную коленку. Вдруг она помахала мне хвостом и слабо улыбнулась: — Спасибо.

— И че, так и будем шерсть протирать? — рыкнул Бурошкур.

Раздался удар, затем еще один, а миг спустя удары посыпались градом, словно снизу замолотили десятки кузнечных молотов. Хищники штурмовали кусочек Белого моря, на котором мы находились, выбивая в нем трещины и дыры. Во все стороны полетели осколки. В груди все сжалось, когда замерзшая гладь подо мной задрожала и накренилась.

— Голодные потому что, — объяснила Ниро, ее голос был едва различим среди грохота и шума: — Скинут и скушают потом. Я бы тоже покушала чего-нибудь.

Один из осколков ударил меня по затылку, и я упал на хвост, ошарашенно мотая головой. Не успел я прийти в себя, как море слева от меня лопнуло, и из него выпрыгнуло чудовище. Я неуклюже заслонился лапами от приближающейся зубастой пасти, которая вдруг стала очень большой. Такими клыками оно меня на части растерзает.

Хищник замер в хвосте от меня, а вздох спустя его тушу что-то скрутило, сломало и швырнуло обратно в воду, разорвав пополам. Другие монстры тут же набросились на издыхающего собрата и начали рвать его на куски.

— Я владыка воли вообще-то, — сообщила Ниро. Из ее носа и ушей шла кровь: — Очень сильная.

Ее внимание привлек вопль Мышонка, придавленного другим монстром. Чудище пыталось его укусить и стащить в воду. Ниро поймала тварь невидимыми лапами, с хрустом выжала ее, как тряпку, что у нее вылезли внутренности, и скинула тушу в провал. Остальные хищники вцепились в труп и начали жадно потрошить.

— Займет их на немножко, — сказала Ниро и кашлянула. Ее слепые глаза потрескались и кровоточили. Ниро склонилась над поверхностью моря, роняя капли крови на белый пепел.

Твари действительно забыли про нас, но они с такой скоростью рвали туши собратьев, что их вряд ли хватило бы надолго. Я огляделся. Ровная гладь моря превратилась в изрытые нагромождения дрейфующих и сталкивающихся островков. Покрытый ожогами от кислоты Мышонок корчился на краю одного из таких островков, а едва удерживающий равновесие Бурошкур медленно к нему подбирался. Ниро тяжело дышала и роняла капли крови в пепел. Как только живое море закончит с едой, оно скинет нас в кислоту и поглотит.

Я мог стать невидимым, но теперь этого было недостаточно. Надо было стать неощутимым, чтобы моя поступь не сотрясала воздух. Нужно было стать бесплотным. Как мантру, я начал повторять про себя важные слова, выкидывая все остальное из головы. Меня не должны смущать переживания, меня слишком отвлекает страх.

Незаметно, невидимо. Я сделал шаг, и две твари хищно оскалились в мою сторону. Беззвучно, неслышно. Я шагнул во второй раз, и злобные монстры поплыли ко мне. Мягко, невесомо.

Третий шаг я не ощутил. Твари вцепились в кусочек островка, где я недавно стоял, и размолотили его в пыль. Меня они не замечали, для них я перестал существовать.

Аккуратно, стараясь не потерять концентрацию, я направился к Мышонку. Обожженный, он стонал, копошился и привлекал слишком много внимания. Я едва прошел половину расстояния, как одна тварь ринулась в сторону маленького гремлина и выпрыгнула из воды.

В хищника с ревом врезался Бурошкур. Пират бортанул его с такой силой, что монстр отлетел на несколько хвостов в сторону, визжа и размахивая усиками. Вырвав клок опаленной брызгами шерсти, Бурошкур схватил брата в охапку и понесся к Ниро. Но не успел он сделать и двух прыжков, как новый хищник бросился ему на спину.

Не успев долететь до серого гремлина, хищник врезался во что-то невидимое, а потом разлетелся брызгами внутренностей и костей.

Ниро зашлась в приступе хриплого кашля и упала на бок. Ее розовая шерсть потемнела от выступившей крови. Казалось, что каждая пора розовой самки начала кровоточить. Бурошкур положил Мышонка рядом с ней и неуклюже потормошил задыхающуюся владычицу воли.

Яростная атака Бурошкура привлекла хищников. Еще мгновение, и они ринутся к нему и скинут, разорвут, съедят, чтобы наполнить свои ненасытные утробы, а я никак не мог их остановить.

Но мне и не надо было их останавливать. Я упал на колени и заколотил, заскреб по поверхности изо всех сил, стараясь издавать столько шума, сколько мог. Десятки безглазых морд повернулись ко мне, чтобы вздох спустя сорваться с места. Я поднялся и побежал.

Твердое море трещало, ходило ходуном и норовило выскользнуть из-под лап. Я бежал, едва удерживая равновесие, но силы быстро покинули меня. Слишком долго длилось истощение, слишком долго не отдыхал. Лапы подкосились, и я упал, больно ударившись носом. Я постарался вновь стать невидимым, но не смог. В голове гудело, мир плыл и двоился, мышцы жгла ноющая боль, и я постоянно проваливался в короткие сны, от которых едва удавалось очнуться. Спать хотелось так сильно, что достаточно было чуть-чуть ослабить бдительность, чтобы забыться дремой. Гудение усиливалось, и я, помотав головой, оглянулся на преследователей.

Хищники замерли, неуверенно кружась в трех прыжках от меня. Что-то их остановило. Не осмеливаясь приближаться, они тревожно выли и скулили. Гул продолжал усиливаться, пока под скопищем тварей не появился грозный черный силуэт — кто-то большой всплывал со дна. Испуганно завизжав, хищники бросились наутек, мгновенно исчезнув в кислотной глубине.

Над поверхностью моря показалась металлическая поверхность железного корабля. Огромные лопасти Космоса замедлились, и гул утих. Из двух люков высунулись два встревоженных Раг-Бага. Я еще раз помотал головой, и два Раг-Бага слились в одного. Оглядевшись, старший механик Железного острова одним прыжком преодолел расстояние до островка, на котором я лежал, схватил меня в охапку и потащил к кораблю.

— Я знал, что ты жив, — произнес он, забираясь наверх.

— Помоги, — просипел я, указав на приближающегося Бурошкура с Ниро в одной лапе и с Мышонком в другой.

— Все на борт! — приказал Раг-Баг.

Коричневый великан помог раненым забраться внутрь и задраил люк. Меня он усадил на полку и сунул в лапы две зефирки. Истекающую кровью Ниро положили на пол, постелив коврик из коричневой шерсти. Со всех сторон на меня глазели соплеменники: среди них был и дерганый Хек-Хак, и всегда пристающий ко мне Бок-Мок, и когда-то толстая Уми-Уби, которая стала совсем худой, но сейчас в их взглядах читались лишь удивление и сопереживание. Их осталось совсем немного, меньше десяти, хотя с Железного острова отплывали больше двух десятков гремлинов.

Изменился и сам корабль. Он стал обжитым: на стенах появились красивые и не очень рисунки, диковинные побрякушки и одежки, а спальные полки укрывали теплые одеяла и даже подушки. К модернизации корабля явно приложили лапу черные гремлины: появились новые самодельные устройства и обсидиановые иллюминаторы.