‒ Я кончила... ‒ громко выдохнула, наконец, Катька, разбросала руки по сторонам и уронила усталые ноги на простынь.
Под нею засерело огромное мокрое пятно...
Виктор привстал и завалился обессиленный под стенку.
Только после этого Катькин друг Витя сделал попытку встать зачем-то с кресла, у него это плохо получилось, с носа слетели на пол его очки, он упал на одно колено, опустил и второе, подполз к Иринке и зарылся головой в ее юбке, будто хотел расплакаться.
‒ Ты разрешишь ему, Ира? ‒ вдруг как-то совсем спокойно, как-то совсем обыденно спросила Катька, не меняя положения, а только повернув в их сторону свой взгляд.
‒ Разрешит, ‒ подал свой голос с дальнего края дивана Виктор.
Катька повернула голову на голос и тихо-тихо шепнула: "Там простынка свежая, за спинкой. Мы эту совсем испортили. И дай я тебя оботру, какой ты тоже мокрый".
Использованную простыню она скомкала и сунула себе между ног.
Они встали и отошли к своим местам за столом, освобождая декорацию. Катька передвигалась с зажатой между ног простыней, с нее все еще текло, и когда села, подложила ее комком под себя. Залпом выпили по стакану воды.
‒ Может нам выйти? ‒ спросила Катька ни с того, ни с сего и неизвестно у кого.
Никто не ответил и никто не вышел.
Ирина разглаживала рукой волосы на Витькиной голове. Ее соски торчали, готовые прорвать собою плотно обтянувшую их ткань. А Витька почти не шевелился.
Она была просто великолепна в преддверии того, что сейчас должно было произойти... Ее дыхание, возбужденное то ли только что пережитым, то ли тем, что должно произойти теперь, ее пронзительный, направленный вглубь себя взгляд, ее лебединая шея, плавно выгибающаяся вперед к склоненному перед ней самцу, ‒ все пылало таким безумно прекрасным вожделением, что Виктор просто окаменел, не в силах оторвать от нее своего взгляда.
Боже, как он ее любит! Нужно было у в и д е т ь ее вот т а к о ю перед чужим самцом, чтобы почувствать так, как он это сейчас почувствовал... Ей-Богу, он никогда раньше не переживал этого чувства так сильно, так щемяще невыносимо, так болезненно сладко и бездонно...
Что же тогда чувствовала она, пока он выпендривался с Катькой?..
И тут их взгляды неожиданно встретились. Ему показалось, что она молится... или молит о чем-то его, но он не сумел прочитать, ‒ то ли она просит разрешения, то ли наоборот, просит запретить. И он ей ничего не ответил.
Витька встряхнул головой и поднял глаза на Ирину. Видимо задавал ей тот же вопрос. Она слегка смутилась, снова метнула взгляд на Виктора, но Витька-то и не собирался у него спрашиваться, он ждал ее ответа... А Ирка ответила ему глазами: я не знаю...
Он стал расстегивать ее юбку. Потом потянулся к левой груди и сжал ее рукой. Может быть для того, чтобы почувствовать ее реакцию. Она не отвела его руку, только следовала за нею слегка расширенными зрачками. А тот все смотрел ей в глаза, он хотел видеть ее полное согласие. И она снова обратилась к Виктору: ну скажи же, можно или нельзя? А он опять ответил: не знаю.
Тогда она потянула из юбки кофточку вверх и стала не спеша, как бы нерешительно, снимать ее через голову, высоко поднимая локти. Ее груди оттянулись вверх, потом выскочили из-под сдерживающей их ткани и упруго закачались. Витька зачарованно смотрел на ее вздувшиеся конусами соски, и она, сбросив, наконец, кофточку, тоже смотрела на него и повторяла: я не знаю, но ты же видишь, я же уже почти готова... И Витька потянулся к ее соскам губами... И она, схватившись за спинки кресла, все спрашивала и спрашивала у Виктора одно и то же... все тем же как бы обреченным, затуманенным томной поволокой взглядом...
Она приподняла попку, когда он стягивал с нее юбку. И снова приподняла, когда он стал снимать с нее трусы. И покорно позволила ему поднять и развести ноги... и свесила их коленями со спинок кресла. И он стал гладить внутренние поверхности бедер, а ее вспушенные губки блестели от влаги. А когда он прислонился к ним своими губами, она уже не посмела смотреть на Виктора, отклонила голову в сторону...
Витька сразу приподнялся, стал лихорадочно стаскивать с себя одежду. А она не двинулась и молча ожидала главного... бесстыже и невозможно похотливо выпятив к нему свою разинутую девочку.
Он воткнулся в нее чуть ли не с разгона.
‒ А-а-а-а... ‒ протяжно закричала она, негромко, но с таким вожделением, что у Виктора что-то опустилось в животе.
‒ А-а-а-а... ‒ повторила она непроизвольный стон и вдруг жалобно взмолилась:
‒ Не смотри, не смотри на нас... отвернись, пожалуйста!
Но Виктор отвернуться не смог. Смотрел и смотрел, заворожено и беспомощно, словно на огонь, пожирающий его квартиру. Смотрел, как она стала дергаться ему навстречу, как стала сползать с кресла все ниже, а Витька, широко расставив ноги, пытался своими толчками возвращать ее назад, и у них это никак не получалось, и тогда он подхватил ее под коленки и отвел их почти за груди, и она выпятилась к нему, а он продолжал наседать поверх нее, и из-под него вылезла ее раскоряченная попка, а потом и входное отверстие ее щели, да отсюда вовсе и не было видно щели, только круглое отверстие, жадно обхватывающее прыгающий в нем Витькин отросток с поджатой плотным клубком мошонкой, и видел, как сжимается и разжимается в такт его движениям ее обнажившийся задний проход. Он буквально физически ощутил, что творится сейчас у нее во влагалище, в сфинктере заднего прохода, в животе, груди...
Что же это происходит? Как же так? Это же его, родное, только его, как же он мог это позволить?!
‒ Тебе не страшно, Витя? ‒ вдруг услышал он шепот рядом с собою.
Возле него, упираясь в пол коленями, стояла Катька, сцепившая руки вокруг его живота, будто испугавшаяся, что он вскочит и убьет сейчас всех, кто здесь есть.
Он мгновенно пришел в себя.
‒ Нет, ‒ ответил, ‒ не бойся. Просто... никогда так еще у нас не было...
И в этот момент Витька вдруг вытянулся шеей, напрягся всем телом и забился в ее влагалище теми характерными толчками, какие бывают только при наступлении оргазма. Он ей спускал. И она, тут же почувствовав это, стала встречными движениями всаживать его в себя по самую мошонку, высасывая из него остатки его жидкости...
Потом он сразу же вынул свой отросток и как пьяный повалился на пол, закрыв глаза и разбросав по полу руки. А Ирина стала медленно опускать ноги только тогда, когда к ней подсел Виктор. Ее розовое влагалище зияло и из него истекал Витькин секрет...
‒ Родной мой... ‒ прошептала она, попав на него мутным взглядом, ‒ почему он так быстро...
Он ничего не успел ей сказать, даже дотронуться почти не успел, потому что его мягко, но настойчиво оттолкнула подсевшая к креслу Катька, обнимая и прикрывая собою неестественно голое тело, будто защищая его от свирепого мужа...
‒ Пойдем, моя славная, пойдем, полежи на постели...
И прикрыла ее срамное место салфеткой. Еще и чуть проткнула внутрь, чтобы она не выпала по пути.
‒ В ванную, ‒ сказала Ирина. ‒ Не смотри на меня так, Витя, пожалуйста...
Вовсе не плохо он на нее смотрел. Совсем наоборот. Что она такого придумывает? И врет же все. Врет. Не было никакого Димки. Первый раз это у нее. Что у него, глаз нету, что ли?
Они ушли и заперлись в ванной. А Витька вскоре поднялся. Одел очки. Сел к столу. Они молча осушили по полной с проливом рюмке водки и съели по куску помидора.
‒ Никогда не думал, что это так... ‒ будто оправдываясь, начал Витька, но так и не договорил, и было вообще непонятно, что именно он имел в виду. А потом вдруг ляпнул ни с того, ни с сего что-то по своей работе...
А из ванной послышались взвизгивания и всплески. Наверняка забрались обе в полную ванну. И обмывают теперь друг друга. От греха.
Минут двадцать они просидели вдвоем, перебрасываясь пустыми фразами. Как бы застеснялись друг друга, по очереди натянули плавки.
‒ Что-то долго они... моются, ‒ удивился, наконец, Витька. Он, хотя и был в очках, все равно оставался явно не в своей тарелке.
Они вышли с мокрыми волосами и смеющимися глазами. И не очень тщательно осушенной кожей. Короткие полотенца, в которые они укутали себя по грудь, еле-еле прикрывали промежность.
И сразу ощутили нависшую в атмосфере комнаты неловкость.
‒ Эй, мужички, вы что? А ну-ка поднимайте носы!
Ирка первой подошла к Витьке и задрав ногу, села ему верхом на колени, бросив руки на его плечи:
‒ Ты чего такой невыдержанный, а? ‒ кокетливо спросила она и сделала поцелуй в губы, согнув на бок голову, чтобы не снести ему очки. Полотенце тут же слетело с груди и упало на пол. Она на это и не дернулась, подвинулась поближе к его животу, наседая влажной промежностью на вмиг подскочивший бугор под плавками. Еще и прошла волной всего тела, как бы насаживая себя на этот бугор. А потом прижалась к нему влажной грудью, обняла, склонила голову и прямо в ухо начала что-то шептать, шептать...
Катька точно так же села на Виктора и тоже совсем тихим шепотом спросила:
‒ Ну? Не поссорились?
‒ Все нормально, ‒ ответил он еще тише.
‒ Здорово.
‒ Ну, пойдем, я тебя обмою, ‒ послышался Иркин шепот, теперь уже совсем громкий.
И она соскочила с него, подхватила полотенце и потащила за руку в коридор.
‒ Можно ‒ она его немножко растребушит, а? Он какой-то потерянный... еще возьмет и такой вечер нам испортит...
‒ Не потерянный. Заколдованный он.
‒ Они сейчас трахнутся в ванной. Мы специально немного воды свежей налили. Там удобно. И спереди, и сзади.
И без остановки добавила, освободив из-под резинки его мужское хозяйство:
‒ Я влезу на него, можно? Вон он уже какой...
И сделала протяжный шепотный выдох, когда полностью всадила в себя его до самой почвы.
‒ Хорошо как... А у Витьки он намного тоньше, ты видел? Ты чувствуешь, как я сжимаю?
‒ Немножко.
‒ Я научусь. Мне Иринка рассказала, как это делается. Правда ведь, у меня уже немножко получается?
‒ Правда.
‒ Слушай, а давай в попу, а? Покамест их нет.
‒ Она порвется.
‒ Не порвется. Я мягкая и податливая.
‒ Страшно.
‒ Ну и что? У меня презерватив есть. Одна штука. Пошли на диван.
И соскочила с него. Побежала к шкафу, долго там рылась, наконец нашла, что искала.
‒ Давай я на него надену.
Презерватива хватило менее, чем на треть его ногана. Сверху она смазала его чем-то вроде вазелина.
‒ Боюсь я... ‒ промямлил он.
‒ Не бойся, они там долго будут.
‒ Разорвать тебя боюсь.
‒ Иринку же не разорвал. И я тем более выдержу. Я мягче.
‒ Ты уже пробовала?
‒ В том то и дело, что нет. Давай. Как мне лечь? Я хочу, чтобы сначала спереди, получится?
Он подложил под ее ягодицы подушку, растянул их как можно более широко и попробовал воткнуться, но стенки отверстия, хотя и на самом деле оказалась мягкими и податливымы, все же не настолько, чтобы расползтись до такой степени.
‒ Попробуй еще раз, ‒ попросила она снова, когда очухалась от первой попытки.
‒ Тебе же больно.
‒ Ну и что?
У Ирки она научилась этому "ну и что", что ли.
Вторая попытка тоже оказалась безуспешной.
‒ Ты сначала пальцем попробуй.
Он попробовал пальцем. Стал растягивать в стороны и она заойкала.
‒ Что?
‒ Приятно жутко. Почему от тебя мне все так приятно, а от него не все?
Он вставил третий раз, и у него получилось. Она вся сомлела, когда он уперся мошонкой в крестец, засунув своего вандала почти на всю его длину.
‒ Давай. Води, води. Ой, ой, ай... Еще, не останавливайся...
Неужели ей не больно? Ему страшно было смотреть на то, что он сделал с ее задницей.
‒ А теперь переверни. Нет, выйди, а потом снова...
Она перевернулась в коленно-локтевое положение, и он снова вошел в ее заднее отверстие. Теперь она легко пропустила его, и несколько минут он измывался над нею во все стороны ее внутренностей.
‒ Все, ‒ наконец выдохнула она. ‒ Можешь выходить.
И упала на живот, радостная и очень уставшая.
Он снял презерватив, выворачивая его наизнанку.
‒ Дай сюда. Я спрячу. Не дай Бог Витька увидит.
И она сунула его куда-то под диван.
Он лег рядом с нею, лицом к лицу.
‒ Теперь я все попробовала, ‒ сказала она, ‒ даже в задницу. А то потом может и некогда будет. Да и некому... Как ты думаешь, они еще там долго будут? Нам надо помыться.
‒ Тебе, наверное, виднее.
‒ Мне не виднее. Витька всегда быстро кончает. Пятнадцать минут и все. Это Иринка там его мочалит. Может она и из него мужчину сделает, как ты думаешь?
‒ Покажи попу.
‒ Зачем?
‒ Посмотрю, что я с ней сделал.
Она охотно расставила ноги и раздвинула руками ягодицы, пытаясь и сама вроде бы как досмотреться до долбеного места.
Все у нее там было в порядке, не отличишь от нетронутой. Он так ей и сказал. И ей жутко понравились его слова.
‒ Ты... ты такой неожиданный. Какая счастливая твоя Ирка! Это надо же так ‒ будучи замужем, иметь такие безнаказанные возможности... Хочешь, дай кому хочешь, хочешь возьми, кого хочешь...
‒ Не сочиняй. На самом деле все не так.
‒ Ты ревнуешь ее?
‒ Конечно.
‒ Я видела. Но ведь разрешаешь...
‒ Она же мне с тобой разрешила.
‒ Тю. Это совсем другое. Одно дело мужик, а другое дело баба. У нас же логово. Для мужика вроде как дом родной. Семейное гнездышко. Собственное. А у вас что, ‒ стручок. Куда попал, туда спустил. Вынул, обтерся и все. Спустить ‒ не принять. Разница большая. Я вот, пока они там долбятся, совсем его не ревную. Если хочешь знать, я ее больше ревную, чем его. Я и к тебе ее ревную. Она для меня как святая. А вы долбите ее безжалостно, как животные какие-то. Ее гладить надо. Нежно-нежно... И попку ее лизать. Чтоб так и делал ей, хорошо? Вместо меня.
‒ А ты что, лизала?
‒ Чего ты на меня так уставился!? Ну и что? Что я тебе этим плохого сделала?
Ничего себе. Ну и что.
А из ванной продолжали доноситься ритмичные звуки обоюдострастного соития и уже совсем не сдерживаемые стоны, вскрики и взвизгивания.
‒ Прекратить им их долбежку? Я могу постучать. Хватит им там... Пусть здесь... с нами.
Она уже и привстала, чтобы пойти и прекратить их безобразия.
‒ Пусть. Не трогай...
