— Еще какие-нибудь аппараты покидали "Эдем"? — голос адмирала звучал как-то уж слишком мрачно.
— Минуту, сэр... нет, сэр, больше никто.
— Мне жаль... наши приборы несколько минут назад зафиксировали взрыв. Судя по показаниям, что-то вроде спасательной капсулы. Или двухместного скутера. Мне жаль. Держитесь. Десантные капсулы с "Маннергейма" прибудут к вам через три часа сорок минут.
— Адмирал Дитрих, — снова послышался в динамиках женский голос. — Кейт Феллон, ИнфАГал. Как вы можете прокомментировать происходящее на АК "Эдем"? Мы получаем тот же видеоряд, что пересылается на ваши приемники. Наши зрители хотят знать, адмирал, почему комплекс оказался столь беззащитен перед нападением. Кто сумел нанести удар по фешенебельному курорту в непосредственной близости от Земли. Скажите, адмирал, вы...
— Джадсон, — адмирал повернулся к помощнику, и тот вдруг увидел, как сильно постарело лицо командира. — Джадсон, возьмите звено истребителей, и отгоните эту суку куда-нибудь подальше. Можно в соседнюю галактику. А если будет упрямиться, сожгите ей двигатели. Если понадобится, потом я отвечу за это.
— Адмирал! Вы... вы не имеете права! Я буду жаловаться!
— Да, Джадсон... и еще, заглушите канал, на котором они ведут передачу. Я не хочу больше слышать... эту женщину.
— Сэр... есть, сэр!
Адмирал снова повернулся к экрану. Одна из камер только что показал, как странное существо, наряженное в нелепый балахон, взмахнуло какой-то палкой — и бронированная дверь медицинского отсека вылетела, как будто по ней шарахнули чудовищной силы тараном. Он знал, что и тем, кто сейчас заперся в Контрольном центре, вряд ли удастся продержаться эти три с половиной часа. Он знал, что они прибудут слишком поздно... Что ж, тогда остаются надежды только на одно. На отмщение.
Ур-Шагал переступил через распростертое тело, и подошел к большому окну, через которое были видны звезды. Это называлось "стекло" — когда-то ему приносили несколько осколков. Людям нравилось вставлять такие штуки в окна — им казалось, что если в доме будет больше света, то так будет лучше... Глупцы, разве может яркое, жгучее, режущее глаза солнце сравниться с приятным полумраком. Впрочем, люди вообще странные создания. Как и людораки. Наверное, между ними есть что-то общее.
Ему снова пришлось переступить через очередной труп. Если в самом начале вторжения ургам доставляло удовольствие жестоко истязать своих жертв, то теперь они просто убивали, устало и равнодушно. В этой стальной пещере людораков оказалось слишком уж много — и, что досадно, ни одного настоящего. Кое-кто из этих мягкотелых пытался оказать сопротивление, посылая в воинов ургов стаи крошечных жалящих ос. Осы эти не убивали — те из воинов, что были ранены, уже пришли в себя и не чувствовали даже малейшей боли. Правда, они были злы, поскольку все, что было ценного в этих огромных пещерах, было уже разграблено, и им мало что досталось.
Добычу можно было назвать неплохой — но более всего Ур-Шагала восхитили кипы белых... он не помнил названия этих предметов на языке людей, хотя и знал, что они умеют делать нечто похожее, хоть и не столь прекрасное. Много мягких, легко рвущихся сундуков, наполненных этими драгоценными листами. Летописец приказал нескольким воинам отнести мягкие сундуки в его хижину — они, хоть и без особого желания, подчинились. Он усмехнулся — что ж, у него еще осталось немного влияния, а эти белые листы прекрасно подойдут для того, чтобы наносить на них нетленные строки летописи.
Позади раздались шаги. Ур-Шагал оглянулся.
— Странное место, — заметил Аш-Дагот, подходя ближе. — Наверное, это священное место людораков. Видишь, сколько их было здесь?
— Не знаю, — пожал плечами летописец. — Может быть, здесь просто были самые прочные двери? И они надеялись, что смогут спастись?
— Людораки — плохие воины, — пожал плечами шаман, вглядываясь в черноту звездного неба. — Я удивлен. Мы встретили нескольких... они похожи на людораков, но они есть нежить. Внутри у них холодное железо.
— Нежить и холодное железо? — удивленно переспросил летописец. Шаман коротко кивнул.
— Я приказал доставить одно такое тело в твою хижину. У тебя будет время изучить его прежде, чем тело будет возложено на жертвенный огонь.
— Благодарю тебя, Мудрый.
— Пустое... Здесь можно взять много добычи. Здесь много золота, много драгоценных камней. Правда, маленьких... но очень искусно обработанных. Может, людораки плохие воины, но они владеют дивным мастерством. Вряд ли такое под силу даже проклятым шанкам.
— Ты прав, великий, — кивнул Ур-Шагал. — Я видел работу шанков, она поражает своей искусностью, но даже лучшим из их драгоценностей далеко вот до этого.
Он небрежно повертел в руке длинное ожерелье, усыпанное невероятным количеством крошечных бриллиантов.
— Ты взял неплохую добычу, — хмыкнул шаман.
— Она мне не нужна, — равнодушно пожал плечами летописец. — Вот, возьми, пусть это будет мой дар Вечному.
— Это мудро, — усмехнулся шаман. — Провидец, я знаю тебя много лет. Ты всегда писал и говорил о том, что все мы дети Вечного, и все должны следовать его помыслам. Но никогда я не замечал за тобой стремления приносить ему дары.
— Просто у меня не было ничего, подобного этому.
Некоторое время оба урга молчали. Затем Аш-Дагот тихо сообщил:
— Вождя Ар-Трога больше нет с нами.
— Он вернулся домой? — фраза шамана прозвучала столь обыденно и спокойно, что летописец даже не заметил ее второй, более глубокий и более мрачный смысл.
— Нет. Он ушел к Вечному.
— Ты видел его тело?
Нельзя сказать, что известие о смерти самовлюбленного и недалекого предводителя слишком уж огорчило Ур-Шагала. Он не желал зла вождю, но и, в то же время, понимал, что народу ургов необходим другой, более умный, более прозорливый повелитель, способный принимать продуманные решения, и умеющий прислушиваться к голосам своих советников. В том числе и к его, провидца, голосу.
— Нет, — покачал головой шаман. — Но я знаю. Чувствую. И смерть его была быстрой.
— Это хорошо.
Снова воцарилось молчание. Жаль, что придется оставить эти пещеры, и вернуться домой, Ур-Шагалу нравилось здесь, нравилось просто стоять и смотреть на звезды. Он всегда любил звезды, и те ночи, когда разошедшиеся тучи позволяли любоваться бесчисленными огоньками, он часто проводил на улице. Летописи донесли некоторые из слов Вечного, сказанные им своим детям. Он говорил о том, что каждая из этих звезд столь же велика, сколь и их солнце, но невообразимо далека. Что ж, возможно...
— Все ушли, остались только мы, — донесся, словно издалека, голос шамана.
— Да, надо возвращаться, — вздохнул он. — Ты знаешь, великий, я люблю смотреть на звезды. Они такие разные. Вон та, к примеру, все время увеличивается. Как ты думаешь, истинны ли слова Вечного о том, что звезды — пламенные шары, похожие на солнце? Может, если немного подождать, мы в этом убедимся? Хотя, конечно, великий грех сомневаться в словах Вечного... ну, да он простит. Я часто грешу.
Аш-Дагот вгляделся в темное стекло. Его лицо стало мрачным. Щелкнули пальцы, шевельнулись губы — летописец почувствовал, как вздрогнул воздух вокруг них.
— Что бы это ни было, это не похоже на огненный шар, — пробормотал шаман, снова и снова усиливая заклинание дальновидения.
— Что ты видишь, великий? — заинтересовано спросил летописец. Этот день принес ему много новых знаний, достойных того, чтобы лечь черными строчками на эти восхитительно белые листы, но знаний никогда не бывает слишком много.
Шаман молчал, продолжая творить заклятья. Воздух уже звенел от насытившей его магии, между пальцами колдуна брызгами пролетали крошечные искры. Сила волшебства указывала на то, что здесь уже давно закончились простенькие заклинания с дальновидением, и в дело пошло более тонкое и более опасное искусство — могучие атакующие заклинания. Но вот Аш-Дагот резко взмахнул рукой, и все успокоилось.
— Я никогда не видел такого, — сказал он, и летописцу вдруг показалось, что старый шаман испытывает самый настоящий страх. — Это людораки, истинные — не те, что валяются сейчас в закоулках этой пещеры, изрубленные нашими воинами. Я сказал, что людораки — плохие бойцы. Я ошибся. Здесь просто не было бойцов, но они идут сюда. И их много.
— Ты видел воинов?
— Я видел ладьи, большие, больше, чем корабли людей. Эти ладьи умеют летать, их движут огненные духи... И наполнены они людораками, их много, их толстая скорлупа неподвластна стали, и каждый из них несет на себе огненного червя, а некоторые — и не одного. У них есть и это новое оружие, гнезда крошечных жалящих ос, которые погружают наших воинов в беспамятство столь же верно, как и магия сна. Я чувствую злобу и ярость в душах людораков, они наполнены стремлением отомстить за тех, кто был сегодня убит.
— Ты сумеешь справиться с ними, Великий?
— Не знаю. Моя магия встретилась с их магией, и отступила. Но людораки далеко, будь они ближе, я смог бы попробовать снова. Но надо ли это? Наши воины сегодня снискали достаточно славы, Вечный будет доволен и жертвами, и приношениями. Эти людораки опасны... будь здесь еще хотя бы десять шаманов, мы бы приняли бой. Но здесь сейчас я один... да, старый друг, ты тоже здесь, но ты не владеешь магией, кроме твоих способностей провидца. Знаешь, Ур-Шагал, я многому научился. Иногда мудрость в том, чтобы вовремя отступить. Пойдем, нам надо возвращаться домой.
Два урга неторопливо двинулись к выходу. Обогнув толстую железную дверь — любой ург пришел бы в ужас, глядя, сколько превосходного железа было истрачено на такую не слишком нужную вещь, как дверь, они вышли в центральную пещеру и двинулись к тому отнорку, где помещалась узкая лестница, что должна привести их к Вратам. Поэтому они не видели, как одна из все увеличивающихся точек вдруг расцвела ослепительно ярким цветком пламени.
— Красный-три вызывает лидера, красный-три вызывет лидера.
— Грег, что у тебя?
— Кэп, у нас неполадки в двигателе...
— Лидер, это красный-пять. У нас тоже сбои в системе.
— Проклятье, что тут происходит?
— Реактор сошел с ума...
— Капитан, пытаюсь заглушить котел...
— Всем катапультироваться...
— Проклятье, капитан, красный четыре потерял управление...
— Макс, уходи, уходи... о, черт!
— Реактор пошел вразнос...
— Господи, помоги нам...
Шесть тяжелых десантных модулей — более чем достаточно, чтобы стереть в порошок все, что только может находиться сейчас на этом долбанном астрокомплексе. Шесть модулей — сто двадцать закованных в броню десантников, которых годами обучали всего лишь одной работе. Убивать. Убивать быстро, эффективно, с минимальными затратами ресурсов, с минимальными потерями. Операция, в которой погибал десантник, считалась выполненной недостаточно чисто. Операция, в которой погибало более трех, считалась проваленной.
Сейчас вместе с людьми в десантный выброс шли более двух десятков киборгов. Если люди были сердцем десанта, то киборги — его стальным позвоночником. Иногда, очень редко, случалось так, что десант терпел поражение — и тогда кое-кто из этих в прямом смысле слова железных парней с готовностью оставался прикрывать отход.
Но теперь ситуация была другой. Модули шли веером, чтобы пристыковаться к подвергнувшемуся нападению комплексу одновременно — по крайней мере, такова была цель пяти пилотов. Шестой, командирский, двигался от них на некотором удалении — и, сколь бы это ни злило капитана десантников, сделать он ничего не мог. Таковы были правила, так было записано в Уставе — а ни один десантник в здравом уме не станет спорить с Уставом. По крайней мере, в боевой обстановке.
Первый из модулей превратился в огненный шар — взорвался реактор, сверхнадежный, имеющий десятки защитных систем. Многократно дублированные схемы должны были обеспечить более или менее нормальную работу энергетических установок даже при очень существенных повреждениях боевого модуля. И все они не сработали.
Еще не успела погаснуть на сетчатке глаз вцепившегося в пульт капитана вспышка взрыва, как рядом полыхнула вторая, рванул красный-два. Относительно близко от него, буквально в полукилометре, красный-четыре отчаянно боролся за жизнь. Пилоту удалось взорвать двигатели, и теперь модуль беспорядочно кувыркался в пространстве, постепенно теряя воздух из пробитого в нескольких местах корпуса.
— Капитан, это красный-три, сержант Фокс... Похоже, нам вряд ли удастся выбраться из этого пекла, — голос звучал подчеркнуто спокойно. Капитан с ужасом поглядел на лицо говорившего. Чудовищный жар частично превратил плоть в уголь, частично сорвал ее, обнажив блестящий металл. — Взрыв реактора неизбежен. Живых людей на борту нет. Мои системы тоже отказывают. Капитан... ты хороший парень. Жаль, что я только сейчас это понял. Прощай.
За мгновение до того, как погас экран, рубку модуля затопило огненное облако — пробило защиту реактора. Человек, невидящими глазами смотревший в погасший экран, был неподвижен. В голове было только одно — ужас. Он был боевым офицером, не раз и не два ему приходилось видеть, как смерть приходит к его ребятам... но он и в самом страшном сне не мог представить того, что произошло сейчас, в считанные минуты. Все... почти все его парни погибли — и не в бою, а просто потому, что вышли из строя двигатели их челноков. Всех...
Может быть, капитану следовало бы удивиться, почему это киборг, которому по закону не полагалось иметь никаких эмоций, вдруг заговорил так странно... Но сейчас капитан не мог об этом думать. Он видел, как полыхнуло пламя на месте, где мгновением ранее находился красный-пять. И теперь, когда модуль разнесло на мелкие куски, вряд ли удастся установить, почему не сработали защитные контуры, почему отказала система аварийного отстрела двигателя...
Капитан повернулся, чтобы приказать пилоту вести челнок к "четверке" — единственному относительно уцелевшему шаттлу. Отброшенные системой отстрела двигатели все равно взорвались, взорвались слишком рано — и теперь там, внутри оплавленного комка металла, вряд ли есть живые люди. Что ж, там, возможно, уцелели хотя бы киборги. Возможно, их записывающие системы помогут прояснить, что случилось с десантом.
Но он не отдал приказа. Он просто стоял, и смотрел на расширившиеся от ужаса глаза пилота. Капитан чувствовал, что услышит в следующую секунду — уже знакомый вопль о том, что двигатель выходит из строя. Что ж, он не ошибся...
А еще спустя десять минут ярчайшая звезда, на мгновение затопившая все вокруг пронзительным светом, вспыхнула там, где еще недавно находился фешенебельный астрокомплекс "Эдем".
7. Хрустальная цитадель
Должен ли истинный летописец видеть своими глазами то, о чем он намерен поведать своим потомкам? Не знаю. Я шел по гулким стальным пещерам, мои глаза видели кровь и трупы — свидетельства подвигов наших воинов. Но было ли убийство этих беспомощных созданий истинно достойным деянием в глазах Вечного? И на этот вопрос у меня нет ответа.
