— Только посмей подняться еще раз! — сказала она.
Эйниты не знают обращения на 'вы', но ее манера говорить не казалась мне смешной. Властной — да. Она привыкла командовать, это чувствовалось.
— Я приду вечером, — сказала она. — А ты, если хочешь жить, будешь лежать.
Я прикрыл глаза, не в силах сопротивляться. Вечером так вечером.
А потом лежал и думал о том, как она пахнет, и какие у нее удивительные глаза. Совершенно нечеловеческого цвета.
Сначала я раздражал ее. Моя воля была для нее чем-то чужим и незнакомым. Я разрешал ей только разговаривать с телом, не пуская глубже в сознание. Знал, что она не причинит мне вреда, просто сделает так, чтобы выздоровление шло быстрее, но что-то мешало довериться ей полностью.
Айяна сердилась. Однажды, когда она была вымотана работой с другими ранеными, а я не вовремя открыл глаза, нечаянно нарушив ее сосредоточенность, она чуть не влепила мне пощечину. И, испугавшись собственного гнева, заплакала.
Это видел только я. Краешек ее словно бы залитого жидким серебром глаза наполнился влагой. Но сопровождавший Айяну юноша тут же оказался рядом. Он почувствовал, что ей плохо.
Она отослала парнишку раздраженным жестом.
— Почему ты не хочешь, чтобы я вылечила тебя?
Я задумался.
— Ты хочешь войти в меня слишком глубоко, — я старался подобрать понятные ей слова. Хоть мы и говорили на одном языке, культуры за нами стояли разные. — Я не мальчик, как ты полагаешь. Мне больно понимать, что кто-то разделит мои мысли и чувства. Не увидев за ними меня.
— Ты девственник? — спросила она.
Когда до меня дошел смысл вопроса — я фыркнул. Но потом задумался. Вряд ли Айяна имела в виду тело. Я несколько раз любил, но чувства мои не были глубокими. Только первая юношеская страсть оставила на душе рубец, но скорее от стыда, чем от любви.
— Возможно, — сказал я. — Мне трудно судить о том, чего не знаю о себе.
Она осторожно положила ладони на мои виски. Я ощутил вдруг... даже не желание, а нечто зверское, поднимающееся во мне и заглушающее рассудок. Страсть скрутила меня так, что я смог дышать, лишь когда она убрала руки.
Черт их возьми, они много чего умели, эти адепты спящего бога. Зря я подпустил ее близко.
Айяна и сама смотрела на меня с ужасом. Испугалась?
Я улыбнулся ей, как мог.
— Видишь, — сказал я, — Люди наших миров — совсем не подходящее знакомство. Я слишком груб для тебя. Сожалею.
Но она продолжала смотреть, и теперь страсть начала загораться во мне мягко и медленно.
— Что ты делаешь, девочка? — спросил я.
Она вздрогнула и отстранилась.
— Ты не грубый, — сказала она. — Ты — другой. Но и такой же, как мы.
— Это не причина, чтобы...
Я не договорил. Силы были исчерпаны полностью, и я мог только дышать.
Как ни мала была палата, в которой лежал, но лежал я там один. И, когда Айяна ушла, понял, что должен любой ценой встать на ноги. Быстро. Иначе неизвестно, чем все это закончится. Мы слишком разные, чтобы любить друг друга.
Я начал заставлять себя вставать и ходить по палате. Едва схватившаяся на краях кожа лопалась, но я был упорен. Утром и вечером Айяна видела следы моих стараний. Я подозревал, что она именно видит сквозь повязки, ее лицо изменялось раньше, чем она успела бы сосредоточиться. Иногда она приходила одна, иногда с парнишкой. Вечером чаще одна. Видимо, ее помощник уставал раньше, и она его отсылала.
К концу недели я понял, что и вправду выкарабкался, вопреки отсутствию в госпитале достаточного количества препаратов, связывающих 'ожоговые яды', выделяющиеся при лучевых поражениях тканей. Она меня вытащила. Своими методами. Большую часть ожогов мне смогли закрыть искусственно выращенной кожей, я действительно стал вставать и... почувствовал себя неблагодарным животным.
Вполне возможно, не только я к ней, но и она ко мне что-то испытывала. Мы все равно расстанемся. Какой мне смысл сопротивляться, если сопротивляться есть чему?
Я решил дать ей возможность, не больше. Потому что не хотел питать каких-то особых надежд. Но я мог расслабиться и впустить ее в свое сознание. Пусть воспринимает, как хочет: как знак благодарности или доверия, например.
Но она поняла все так же, как я.
Вечером, склонившись над моей грудью и не встретив привычного препятствия, она, прежде всего, подняла голову и заглянула мне в глаза. Я едва успел зажмуриться, потому что исподтишка смотрел на нее. И поэтому я 'пропустил удар'.
В первый раз.
Я ожидал чего угодно, но не губ на своих губах. Так быстро и неожиданно.
Наверное, она понимала меня лучше, чем я сам. А может быть, вообще знала, что произойдет — под туникой и плащом у нее не оказалось больше одежды. И мне ни с кем и никогда не было так, как с ней.
Вот такова последняя, Анджей, самая свежая причина моего внутреннего одиночества.
Да, я мог бы жениться на своей родной планете. Я не знал тогда, что жизнью молодого человека руководят гормоны, и зашло все достаточно далеко. Но ее родители оказались против, и она согласилась с ними. Я мог бы настоять на своем, но что-то остановило меня. Гордость, наверное. Гордость и нежелание объяснять свои чувства.
Первые десять лет я страдал, остальную жизнь был благодарен ей за слабость. Мне только по молодости и глупости могла понравиться слабая женщина, не знаю, что нас могло бы связывать потом. Но эта гормональная любовь уберегла меня поначалу от юношеских проблем и связанных с ними болезней. Позже гормоны ушли совсем, и мне уже просто не нужен был никто, ломающий удобный уклад моей холостяцкой жизни.
Но если бы Айяна не родилась экзотианкой, если бы не шла война...
Хотя, скорее, самые верные препятствия — внутри меня самого.
Но я не удивлюсь, если у Айяны все-таки есть от меня ребенок. Недоразумений в виде сроков зачатия, биологических несовпадений и прочего для эйнитов не существует. Она спрашивала меня, хочу ли я. Я отказался, но могло ли это помешать ей сделать по-своему?'
И тут я понял, что меня удивляло во Влане. Она буквально 'читала' окружающих. Читала, как раскрытую книгу. Ей разве что понадобилось какое-то время, чтобы приноровиться ко мне. В остальном же...
Она вошла и заняла свое место. В моей душе было место для женщины.
Но кто же такие эйниты? Уж больно похожи были адепт эйи из дневника Дьюпа и моя Влана.
'Между причиной и следствием...'
Я вспомнил, как вчера плакала за столом Влана: '...если бы я не настояла, то его бы не убили, но тогда — убили бы тебя...'
Стал копаться в сети в поисках ответов на не до конца сформулированные вопросы, но информация в незарегистрированном круге доступа оказалась на удивление скудной.
Секта вроде бы являлась экзотианской, но зародилась в приграничных землях сектора, где протекторат противника до сих пор символический. Эйниты почитали какую-то вселенскую мать, но поклонялись Спящему богу.
Про бога я вообще ничего не понял. Может, это была просто философская категория? 'Бог, который есть, когда его нет, который спит, когда ты бодрствуешь, и бодрствует, когда ты спишь...' Чушь непоротая.
Попросить Мериса организовать доступ третьей степени?
Или спросить об этом Влану. Ну и что, если она эйнитка? Мало ли кто из нас во что верит?
13. История тринадцатая. 'Храм'
Из дневниковых записей пилота Агжея Верена.
Абэсверт, Аннхелл
— Влана, а кто такие эйниты? — не удержался я за обедом. Этот вопрос катался на языке и так и эдак, пока рот не раскрылся сам.
— Ты же знаешь, — она блуждала по тарелке без аппетита, больше изучая еду.
— ?? — аппетит мой тоже куда-то подевался.
— Ну, ты же сам говорил. В шлюпке, помнишь?
— В шлюпке?
Начал вспоминать. Да ничего я такого не говорил!
Влана отложила вилку.
— Ты спрашивал, могу ли я убивать. И спросил — ты из этих...?
Я вспомнил. Вспомнил смешного, блеющего проповедника на Орисе.
'...Пра-аво на жизнь и пра-аво на смерть дается человеку бо-огом...'
Еще подумал тогда, причем здесь право?
— Я полагала, ты знаешь, — нахмурилась Влана, изучая недоумение на моем лице. Еду она отложила, видимо, до завтра. Интерес к пище у девушки пропадал всегда мгновенно и надолго. Особенно к нашей, корабельной.
— Влана, кроме этой случайно услышанной на улице фразы (слово — 'идиотской' пришлось опустить), я никогда ничего не слышал об эйнитах. (Он так смешно блеял, этот проповедник. Только потому и запомнился.)
'Стоп, — сказал я себе. — Ведь она тогда сказала 'да'. Я спросил: 'Ты из этих?', и она ответила: 'Да'.
Наверное, я немного испугался все-таки. Дьюп хоть понимал, с кем и с чем имел дело, а я, честно говоря, нет. Я не очень хорошо относился к разным сектантам, фанатикам...
— Пошли к тебе, покажу, — девушка поднялась из-за стола. Она частенько вела себя по-мужски: быстро переключалась, реагировала в положенные доли секунды.
Я тоже встал, хоть мне и хотелось чаю. Что же она хочет показать? Чего я не видел в собственной каюте?
Мне почему-то стало не по себе.
Влана закрыла дверь на магнитный замок. Я даже оглянулся по сторонам, проверяя, не завелось ли чего в капитанской? Барамошек, например. Это такие шумные духи, которые якобы появляются иногда на КК. Я, правда, полагал, что посторонние на военных кораблях могут примерещиться только по пьяне, даже если они — духи. Но все-таки...
— Ну да, — отметила Влана. — Убивать мы не боимся, прем, можно сказать, напролом, и ничего не вздрагивает.
Я пожал плечами. И остро почувствовал, что она меня старше. Раньше это как-то в голову не приходило.
— Возьми меня за руку.
Узкая ладонь скользнула в широкую, теплая, сухая. Значит, Влана спокойна.
В моей руке поместились бы две ее ладошки, и я взял эту маленькую руку 'в капкан', сомкнув пальцы на запястье.
— Закрой глаза.
Закрыл.
И тут же страх толкнулся в груди, как новорожденный слепой котенок тычется в человеческие ладони в поисках сосков матери.
Влана как-то почувствовала мое оцепенение.
— Бак, ты же смелый. Не надо бояться. Мы просто посмотрим на переплетение линий эйи. Это не страшно. Ну же!
Когда женщина в два раза мельче тебя говорит, что это не страшно... Я попытался расслабиться. Перед закрытыми глазами что-то замерцало, и я снова впал в ступор.
— Да не бойся же ты!
В голосе Вланы чувствовалось раздражение. Я вспомнил про свою руку, вцепившуюся в крепкое, но тонкое запястье. Да... Теперь я понял, КАК она почувствовала. Наверное, синяки останутся.
Расслабление я начал с пальцев. Медленно, как на занятиях по релаксации. Погладил мысленно каждый палец, рассказал ему про покой и тепло. Потом погладил кисть... Перед глазами опять что-то замерцало, но я продолжал упражнение и расслаблял тело, зная, что и мозг в свое время последует за ним.
И вдруг я ощутил себя в глубоком космосе. Ужас сжал легкие, не позволяя дышать. А пространство вокруг было пронизано сияющими нитями. Немного похоже на паутину, немного — на то, как растет дерево или молния...
Я видел картинку всего лишь миг, потому что опять напрягся, и видение пропало.
Открыл глаза. Вся спина мокрая. Страх был почти не контролируемый, животный. Я заставил себя разжать пальцы и тряхнул головой.
— Вот ведь зараза...
— Это потому, что твой разум не привык. А любое незнакомое чувство мы поначалу воспринимаем как страх. Мы так устроены. Ты сильный — и страх твой сильный. А то, что ты видел — это линии эйи. Так или иначе, их могут видеть все. Нужно лишь не бояться.
Влана вздохнула и стала растирать запястье.
— А ты? — я старательно отводил глаза.
— Я привыкла с детства. Выросла при храме. Это совсем не значит, что я проводник эйи. Просто знаю. И ничего больше, — она посмотрела на меня снизу вверх, заглядывая в лицо. — Все? Конфликт исчерпан?
— Да не было никакого конфликта, — удивился я, думая извиниться или нет. Красные пятна стопроцентно перейдут в синие.
— Но ты испугался, когда понял, что я 'из этих'?
— Испугался, — признался я спокойно. Только трусы пытаются скрывать, что да, страх был.
— Почему?
Я задумался. Действительно, почему? Страх возник непроизвольно, беспричинно.
— Не знаю, — сказал я честно. — Просто накатило.
Влана потянулась на цыпочки и погладила меня по голове.
Я хотел обнять ее, но она вывернулась, шагнула к двери, приложила ладонь к замку...
— Все, мой дорогой заяц. Все — после. А сегодня — больше ничего страшного не случится.
— А чай?
— И чай — после.
Она выскользнула за дверь.
И тут же — вызов от Мериса. Неужели Влана это почувствовала? Что запищит?
Упал в кресло, включил большой экран. В голове крутилось столько мыслей разом, что я решил разом и выкинуть их из головы. На время хотя бы. А то лопну.
Мерис находился в просветленной фазе. Похоже, уже что-то накопал.
— Отдыхаешь? — весело спросил он. — А некоторые, между прочим, пашут.
— А некоторые уже посеяли, — парировал я.
Он удивился.
— Что посеяли?
— Поговорка такая, — я решил дальше не шутить на сельскохозяйственные темы, раз уж генерал не понимает даже того, что за пахотой следует сев.
— А-а, — протянул он все еще с недоумением. — А прогуляться эти 'некоторые' не хотят?
— Куда?
— Город посмотреть, себя показать.
Мерис налил что-то из графина в бокал. Стал прикуривать. Графин — это серьезно. Это означало, что дело он уже закончил и отдыхать уселся основательно. Иначе стояла бы бутылка.
— Подставить хочешь? Ходячая мишень и все такое?
— Ну, вроде того.
— Одному идти?
— А, кого хочешь бери. Никто не ожидает, что тебя понесет. Разве что — зашевелятся.
— Уверен, что стрелять не будут?
— Абсолютно.
Детали мы обсуждать, разумеется, не стали.
Я решил идти один. Рисковать чьей-либо жизнью не хотелось. Не нравилась мне эта приманочная стратегия. Как можно знать наверняка?
И кто вообще способен просчитать риск стопроцентно? Эйниты разве?
Вызвал по внутренней связи Влану. Нашел ее в общем зале. Народу там толклось достаточно, потому очень коротко изложил суть дела. Спросил, как она думает, может что-то случиться или нет?
Она ответила практически без паузы:
— Нет, не может.
— Почему?
— Просто не может.
— Но это реально хоть как-то проверить?
Оглянулась, далеко ли ребята, шепотом:
— Страшно будет, заяц.
— Я уже привык.
— Тогда пошли. Вместе пройдемся.
Рисковать жизнью Вланы? Я отрицательно покачал головой. Типа — и не настаивай.
Влана картинно развела руками: мол, не хочешь — не верь.
И я ушел один.
Если не могу поговорить с Вланой, поговорю с местными эйнитами. Дьюп, в конце концов, относился к ним вполне терпимо.
Я запросил через браслет информацию и действительно обнаружил неподалеку эйнитский храмовый комплекс. Правильно, где ему быть, если не в столице? Любая религия — та же политика.
Сбросил Мерису свой предполагаемый маршрут, дабы не напрягать его шпионов, и пошел прямо в храм. Блуждать по городу мне совершенно не хотелось.
