— Ваши споры совершенно напрасны господа — угрюмо произнес больной, с трудом оторвавшись от горы подушек, заботливо подложенных за его спину адъютантом — но решить, кто из вас прав можно только узнав, готовы оборонительные укрепления русских или нет. Поэтому приказываю отправить конную разведку к Севастополю или добыть эти сведения иным путем. Как хотите.
— Но так мы потеряем массу времени и упустим свой шанс! — попытался возразить Канробер, но маршал был непреклонен.
— В словах лорда Раглана есть много здравого смысла и логики. Привезите мне сведения, что моих солдат не встретят фугасы и шрапнель, и я тут же отдам приказ о штурме Севастополя. Тут же, но не минутой раньше! — выкрикнул маршал и в изнеможении откинулся на подушки.
Выслушав волю своего командующего, присутствующие на совещание офицеры уже собрались расходиться, как полог палатки откинулся и внутрь торопливо проник адъютант Раглана майор Даунинг.
— Прощу прощение господа, но только, что в наш лагерь прибыли татарские беженцы из-под Севастополя. Они говорят интересные вещи — произнес запыхавшийся майор. Он взял небольшую паузу, чтобы вдохнуть воздуха и это вызвало сильный гнев у Канробера.
— Ну и что дальше!? Докладывайте, черт вас подери!!!
— Перебежчики говорят, что русские ждут нас на своих северных позициях, господин генерал!
— Ерунда! Два дня назад те же перебежчики говорили мне, что северных укреплений Севастополя не существует. Не могли же они, возвести батареи, оснастить их орудиями и отрыть траншеи за столь короткий срок!
— Успокойтесь генерал! — осадил своего оппонента лорд — что ещё говорят перебежчики?
— Для усиления своих северных батарей, русские полностью разоружили три корабля. Туда же направлены все флотские экипажи, а сами корабли с целью недопущения прорыва нашего флота в Севастополь, затоплены на входе в гавань.
Гул удивления и недоверия вихрем пронесся по палатке маршала, но он немедленно был пресечен лордом Раглана.
— Это действительно так, господа — подтвердил слова майора британский фельдмаршал — я получил сведения о затоплении русскими кораблей час назад и не решился довести их до вашего сведения, посчитав их малоубедительными и нуждающиеся в проверке.
— Но может быть перебежчик специально подослан русскими!? — не сдавался Канробер — его слова надо хорошо проверить и допросить с пристрастием.
— Это уже сделано господин генерал — с достоинством произнес Даунинг — мы обратились за помощью к нашим турецким друзьям и они удостоверили личность перебежчика. Это Абу-Хасан, один из лидеров непримиримых крымских татар. Он давно сотрудничает с турецкой стороной, и говорить о его сговоре с русскими просто смешно.
Француз ещё пытался найти весомые контраргументы против сведений, принесенных перебежчиком, но измученный поносом маршал вновь приподнялся на кровати и голосом нетерпящим возражений произнес: — Приказываю идти на Балаклаву, господа. И да поможет нам Бог.
Как оказалось в последствии, союзники совершили серьезную ошибку, отказавшись от немедленного штурма Севастополя, как того требовал генерал Канробер. Перебежки ошибочно приняли бурную деятельность Тотлебена по возведению укреплений за их полную готовность к отражению штурма и тем самым серьезно изменили почти весь ход войны.
Ударь союзники по Севастополю сразу, и трудно было бы предполагать, выстоял бы город под ударом врага, а если бы выстоял, то какой ценой и как долго бы длилась его героическая оборона. Так это или иначе, но в лице лорда Раглана судьба преподнесла защитникам Севастополя царский подарок.
Конные разведчики непрерывно докладывали Ардатову о передвижении главных сил врага, наблюдали за ним издалека. Когда стало ясно, что неприятель отказался от штурма крепости с севера и двинулся на юг к Балаклаве, Ардатов предложил Корнилову атаковать противника на узких горных дорогах. Это был прекрасный шанс, если не разгромить врага, то сильно ухудшить его положение, но к удивлению графа, адмирал вежливо выслушал его предложение и ... отказал.
— Вы в праве обижаться на меня ваше превосходительство, но дать вам солдат для проведения боевой операции с сомнительным результатом никак не могу.
— Но ведь таким образом мы сможем не только выиграть время, но и нанести ему серьезный урон, тогда как у него каждый солдат на счету — не сдавался граф.
— Ничем не могу помочь. У меня они тоже все на счету и других в наличие нет — решительно отрезал Корнилов.
— Жаль. Очень жаль, Владимир Алексеевич, что мы так и не нашли общего языка — разочарованно произнес Ардатов.
— Мне тоже очень, Михаил Павлович, но никак не могу — произнес Корнилов, ожидая, что граф будет яростно настаивать на своём предложении, но тот неожиданно прекратил спор.
— Всего доброго — устало произнес Ардатов и, решительно одернув на себе мундир, направился к двери.
— Всего доброго — растеряно ответил Корнилов, озадаченный подобным поведением своего пылкого собеседника.
Возможно, Ардатов и поступил бы так, как и ожидал от него адмирал, продолжая доказывать свою правоту, напирая на свое высокое положение и близость к императорской особе. Это был вполне разумный и правильный подход к решению вопроса. Однако, получив отказ от Корнилова и взглянув в его праведные глаза, Ардатов вдруг осознал, что в глубине души он уже был готов к подобному ответу.
Оказалось, что все высшее командование Севастополя было против его идей. Как светлейший князь был резко против проведения атаки брандерами, так и Корнилов, отрицательно относился к нападению на неприятеля из засады, считая невозможным принесения ничего нового в устоявшиеся каноны ведения войны.
Осознав столь досадный антагонизм судьбы, Ардатов решил действовать на свой страх и риск, опираясь исключительно на казаков из собственной охраны И снова, как при атаке брандеров, граф сделал ставку исключительно на добровольцев.
К огромной радости Михаила Павловича ни один из казаков не отказался от участия в деле, после того как он объявил донцам о своих намерениях атаковать врага на горной дороге. Все они, как один, шагнули вперед, не задержавшись ни на секунду для раздумья.
Не желая вновь обращаться к Корнилову с уже отвергнутой им просьбой, Ардатов решил ограничиться имевшимися в его распоряжении остатками от пороховых запасов, оставшихся после атаки брандеров. Как только взрывчатка была погружена на лошадей, граф тут же покинул Севастополь, выехав в сторону Макензевых гор.
Хотя солнце и щедро припекало своими осенними лучами людей, залегших на горных камнях, казаки конвоя заботливо подстелили Ардатову теплую лошадиную попону, не понаслышке зная коварство этих холодных камней. Вот уже несколько часов как граф вместе с добровольцами находились в засаде среди крымских гор, терпеливо выслеживая долгожданную добычу.
Внизу по каменистой дороге нескончаемой вереницей ползли вражеские солдаты, оставляя в стороне от себя севастопольские укрепления и держа курс на Балаклаву. Зажав в руке подзорную трубу, Ардатов внимательно разглядывал неприятельское войско, которое благодаря чудесам немецкой оптики, было от него на расстоянии вытянутой руки.
Уверенные в своей безопасности французы и англичане шли по извилистой горной дороге без бокового охранения, ограничившись одним авангардом. Убедившись в отсутствии врага на пути своего следования, вся разноцветная масса неприятельского войска поползла мимо затаившегося в скалах Ардатова.
Граф отчетливо видел французских солдат, устало бредущих по каменистой дороге с заброшенными за спину штуцерами. Видел обливавшихся потом англичан, упрямо толкавших перед собой вечно застревавшие в валунах пушки и зарядные ящики, а так же одиноких всадников, медленно двигающихся среди разноцветной пехотной реки.
С помощью заложенной в скалах мины можно было в любой момент обрушить на идущих внизу вражеских солдат, смертоносную лавину камней. По расчетам Ардатова, поток щебня и скальных обломков мог накрыть и уничтожить никак не менее роты вражеских солдат.
Казаки, хорошо знающие эти места выбрали самое удачное место для подрыва и, затаившись в тени скал, терпеливо ждали сигнала от графа поджигать запальный шнур. В какой-то момент Ардатов был готов отдать приказ, завидев батарею полевых пушек, однако удержался, решив, что подобная потеря не сильно ослабит силы врага. Михаил Павлович надеялся на появление какого-нибудь штаба, уничтожение которого внесет серьезную дезорганизацию в рядах противника.
Мимо места засады проходили один за другим вражеские пехотинцы, всадники и пушкари, снова пехотинцы и пушкари, но русская засада безмолвствовала. Солнце сильно припекало спины сидевших в камнях охотников. Ардатов уже дважды пил воду из обтянутой войлоком фляжки, но упрямо ждал своего часа и, наконец, дождался.
В окуляре его подзорной трубы вначале мелькнуло несколько всадников одетых в цвета французского триколора, а затем появились запряженные мулами фургоны. По сидевшим на козлах рядом с кучерами офицерам, Михаил Павлович сразу определил, что это непростые повозки. В них никак не могли перевозить провиант, запас пороха и пуль или походную канцелярию. Повозки были чистые, без заплат, двигались медленно и все почтительно уступали им дорогу. Все этого говорило о присутствии в них большого начальства, жаждущего комфорта даже в походных условиях
— Только девок не хватает — подумал про себя граф и сейчас же уловил на заднем плане обзора маленькую повозку, с явными признаками в ней женщин.
— Вот теперь порядок, а то, как же без баб генералам воевать — чуть слышно проговорил Ардатов, но чуткое ухо лежавшего рядом с ним казака уловило его слова, и по бородатому лицу донца прошла едва заметная улыбка.
Понаблюдав ещё некоторое время за приближающимся обозом, Ардатов не отрываясь от подзорной трубы, обратился к казаку.
— Сигналь, Дорофеич, пусть палят шнур!
Слева от графа что-то быстро зашуршало, и вскоре солнечный зайчик запрыгал по каменным валунам, вблизи которых притаилась казачья засада. Для быстрой передачи сигнала своим помощникам, Ардатов рискнул применить сигнальные зеркала, которыми он пользовался в прошлую войну. Зеркальный телеграф вместе с погодой не подвел Михаил Павловича и вскоре Дорофеич радостно доложил: — Пошло!
Дело действительно пошло. Зажженный казаками огонь проворно побежал по запальному шнуру к мине, неотвратимо отсчитывая оставшиеся мгновения чей-то жизни. С замиранием сердца наблюдал Ардатов за обозом, подходившим к роковому месту.
Возможно, отблеск подзорной трубы или огонь запального шнура выдал присутствие казаков на горных вершинах. Один из ехавших впереди обоза верховых внезапно остановился и резко вскинул вверх руку, призывая фургоны остановиться. Возницы послушно исполнили приказ всадника, торопливо натягивать вожжи. Все замерли, не понимая причины возникшей тревоги, растерянно шаря глазами по скалам в направлении указанном всадником.
Неожиданно со стороны скал гулко ударил одиночный выстрел, это у одного из сидевших в засаде казака не выдержали нервы. Поднявший тревогу кавалерист покачнулся, на его синем мундире появилось темное пятно крови, и он рухнул на землю, сброшенный из седла испуганным выстрелом конем.
— Аллярм, аллярм! — раздались испуганные крики французов, но было уже поздно. Нависшие над обозом скалистые кручи окутались густыми клубами взрывов, и каменная лавина с грохотом ринулась на застывших в изумлении людей.
Двое ездовых из генеральского обоза успел соскочить с козел и броситься наутек, но они не смогли ускользнуть от смертельного урагана, надвигавшегося на них. В одно мгновение повозки были стерты с лица земли и на том месте, где они только что находились, возникли огромные завалы из бесформенных глыб.
Вместе с обозом под камнепад попало с десяток всадников и взвод охраны, которые сразу, по объявлению тревоги, сгрудились возле повозок для их защиты. Почти все они были либо раздавлены камнями, либо сильно покалечены скальными обломками.
Вслед за взрывом, с горных склонов заговорили ружья засевших за камнями русских стрелков. Определив на передний край самых метких из казаков, Ардатов приказал остальным охотникам заряжать их ружья, дабы вести интенсивный огонь по врагу.
Благодаря этому приему, засевшие на горных кручах казаки, наносили серьезный урон, солдатам противника. Испуганно мечась в клубах оседавшей пыли, они падали сраженные свинцом, орошая каменистую дорогу своей кровью, во славу французского императора и английской королевы.
Охваченный боевым азартом Михаил Павлович тоже принял участие в сражении, ведя прицельный огонь из разложенных на камнях пистолетов. Больше всех от пуль графа досталось кавалеристам, которых он по старой памяти выбивал с особой тщательностью.
Стороннему наблюдателю могло показаться, что напуганный взрывом и ружейными выстрелами враг непременно обратиться в бегство, но против русских выступали самые лучшие пехотинцы Европы. Вскоре французы пришли в себя и, укрывшись за камнями и за скалами, вступили в бой по всем правилам военного искусства. В этот момент казаки Ардатова на себе почувствовали техническое превосходство ружей противника.
Если в начале боя высота гор и близость к скалам солдат противника позволяли охотникам графа наносить врагу ощутимый урон, то теперь русские пули перестали долетать до отошедшего вглубь ущелья французов. В свою очередь пехотинцы Бонапарта могли свободно поражать русских стрелков, засекая их по вспышкам выстрелов.
Вражеские пули стали все чаще и чаще проноситься над головами охотников или выбивали каменную крошку из окружавших их скал. Вот один из донцов уткнулся лицом в камень и замер в неуклюжей позе. Вот к горным склонам устремилась цепочка вражеских солдат с явным намерением обойти засевшую в горах засаду.
— Уходим, Дорофеич! — крикнул казаку Ардатов, и в этот момент одна из вражеских пуль отскочив от скалы, причудливым рикошетом попала в голову Дорофеичу. Тот негромко ойкнул и стал медленно сползать вниз, оставляя кровавый след на серой поверхности скалы.
— Ах ты, черт! — выругался Ардатов и, выхватив из ослабевшей руки казака сигнальное зеркало, быстро просигналил приказ отхода остальным участникам засады. Отдав приказ, граф наклонился над казаком и с радостью обнаружил, что у того только пулевая контузия и касательное ранение, давшее обильное кровотечение.
— Бери за ноги! — приказал Ардатов второму охотнику и вдвоем, они снесли бесчувственное тело казака за скалу, где стояли стреноженные кони. С большим трудом погрузили они раненого Дорофеича и спешно покинули место засады, сделав это весьма вовремя. Вскоре на место их недавнего бивака ворвались французские зуавы, горящих желанием поквитаться с коварными русскими сталью своих штыков и сабель. И было за что.
Ардатов не зря терпеливо пролежал в засаде столько времени. Нанесенный им удар попал прямо в сердце вражеского войска. Под каменный завал русской засады попал походный штаб самого командующего союзной коалицией маршала Сент-Арно.
Когда каменные нагромождения были удалены с повозок, то перед глазами солдат предстала ужасающая картина. Все тело командующего представляло одну огромную кровоточащую рану за исключением лица. Сент-Арно был ещё жив, когда извлекли из-под обломков фургона, но не мог произнести ни слова. Только стоны и хрипы слетали с его посеревших от боли губ, которые с каждым вздохом его разбитой груди становились все слабее и слабее.
