Дроботецкий задал пару уточняющих вопросов, повернулся и, подойдя ко мне, спросил:
— Как ты себя чувствуешь?
— Нормально.
— Повторим эксперимент?
И ты, Брут...
Я пожал плечами. Страшно было от одной мысли, что придется пережить переживать все снова, но и отказаться — причин не было. В конце концов, я здесь работаю.
Дроботецкий истолковал мои колебания в свою пользу:
— Ложись на кушетку.
Я подчинился. Радостно подбежавшие физики облепили тело датчиками. Особое внимание уделили голове. Небось, опять будут альфа-волны смотреть. Сергей Викторович вышел. Нашел время! Меня тут сейчас пытать будут...
Неуютно-то как! Интересно, мне полагается что-нибудь за вредность работы?
От меня отошли. Изготовившиеся ученые уткнулись в мониторы — почти в буквальном смысле. Проверили настройки. Скучающе развернулись к двери. Один из физиков не выдержал паузы, подошел к кушетке — проверил контакты.
Да в порядке они, чего там смотреть! Начинайте уже!
Вошел Дроботецкий с зеркалом в руках. Оценивающе смерил меня взглядом. Встал рядом. Протянул отражающую поверхность ко мне. Я машинально взял. Перевел на нее взгляд.
Меня там не было. Если на то пошло, там вообще никого не было из окружающих меня людей. В зеркальной комнате было двое: давешний монстр и Надя, на плечо которой он положил руку.
Я встретился с вампиром глазами. Он довольно оскалился; кисть с длинными когтями медленно сжалась, оставляя на коже сестренки длинные кровавые царапины. Хищно выдвигая клыки, монстр развернулся к Наде.
Я завопил. И со всего маху швырнул зеркало на пол. Многочисленные осколки разлетелись по всему помещению подобно океанской волне, обрушившейся на берег.
Глава 37
Было тихо.
Я сидел на кушетке, окутанный паутиной рваных проводов. Окружающие старательно маскировались под скульптуры неизвестного мастера. Исключение составляли только Сергей Викторович и Димка, решившие, что дышать можно. Дышал и я — шумно; очумело поворачивая голову из стороны в сторону.
Димка тер нос рукой и, прикрываясь за ней, исподтишка разглядывал жертву эксперимента. Глаза лаборанта стали небывало серьезными, но — без малейших проблесков раскаяния.
Дроботецкий справился с мимолетным испугом куда быстрее. Сейчас он терпеливо, как и полагается истинному ученому, ждал момента, когда можно будет ко мне приблизиться. Я перестал мотать головой и начал справляться с дрожью в руках. Момент наступил.
Сергей Викторович подошел и сразу занялся делом: стал молча отрывать от меня присоски. Я взялся помогать: какой смысл сидеть, тупо глядя в пространство? Народ вокруг оживился, задвигался. Послышались первые реплики.
— Все нормально?
Я встретил взгляд Дроботецкого. Шеф был собран, сдержан.
— Да.
— Поговорим?
Говорить мне не хотелось. Мне вообще ничего не хотелось — кроме как повалиться на пол в маленькой темной комнате... Нет, лучше на матрац! Повалиться, и, лежа на нем, долго и страстно жалеть себя, любимого. Вслух я сказал иное:
— Поговорим.
Патрон был великолепным психологом. Отметил мое состояние и предложил:
— Пойдем в мой кабинет.
Я ответил благодарным взглядом: надоело чувствовать себя подопытным кроликом; если уж и разговаривать — так там, где ушей поменьше.
К этому моменту мое бренное тело было избавлено от проводов. Оставалось лишь встать на ноги. Что я и сделал — с помощью Дроботецкого: приобняв за плечи, Сергей Викторович повел меня к выходу. Не то чтобы я нуждался в опоре, но было приятно. Да и отталкивать как-то некрасиво. Освобожусь в коридоре.
— Дима, подмети здесь.
Кажется, Димка не поверил своим ушам. Во всяком случае, лицо мигом приняло страдальческое выражение. Но с начальством не спорят — расстроившийся лаборант побрел за веником. Ладно, Дим, зато я не в обиде буду. Ты уж прости, что не вступаюсь.
В свой кабинет Сергей Викторович держал запертым. Входил в него один, неизменно прощаясь с посетителями у порога. Так что я, оказавшись внутри, оглядывался с большим интересом. Интересно, по интерьеру можно определить тайны личности человека?
Конечно, я мало преуспел. Обстановка была не слишком роскошной: возле двери — вешалка; рядом — большой двустворчатый шкаф; напротив — старый диван с протертой кое-где обивкой; над ним — могло бы висеть зеркало: крепления подходящие имелись; ближе к окну — стол с компьютером. В стороне от монитора — несколько книг, возложенных на ворох исписанных листков.
Приглашающе указав мне на диван, Сергей Викторович опустился на стул. Подумал, со скрежетом его подвинул, наклонился вперед:
— Можешь рассказать, что увидел в зеркале?
Я медлил с ответом.
Дроботецкий наклонился, сунул руку под стол, включил компьютер. Глянул в экран, по которому бежали белые символы. Задумчиво побарабанил пальцами по столешнице. Испытывающее посмотрел на меня: будешь отвечать, мол?
— Там был вампир, похожий на меня. Будто я смотрел на двойника из другого мира. Выглядел как я, только злой! И двигался сам по себе. Он был не один... — мой голос звучал отстраненно, даже глухо, дыхание время от времени пресекалось.
— ...Ты испугался, что он причинит вред твоей сестре? — спросил Сергей Викторович, когда я закончил.
— Он уже причинял ей вред!
— Да-да, прости. Ты понимал, что смотришь в зеркало?
-Д-да. То есть я знал, что держу в руках зеркало, но этот монстр — был реален!
— Почему ты так решил?
— Мы видели друг друга.
— Ты в этом уверен?
— Мы встретились глазами. Он видел меня.
— А Надя тебя тоже видела?
— Нет, она смотрела куда-то вбок, — было чувство, что Дроботецкий принимает меня за дурака.
— И все это время она оставалась неподвижной?
— Да, — ответил я, вспоминая. Действительно, Надя была не просто неподвижной — на ее лице вообще ни один мускул не дрогнул. Странно. Может, я зря Сергея Викторовича обвиняю? Вполне нормально выясняет детали. Ну-с, будем помогать.
— А ты не пробовал ее позвать?
Позвать?
— Нет, не пробовал.
— Скорее всего, мы имеем дело с галлюцинацией, — резюмировал Дроботецкий, — но окончательное слово скажут наши физики: все зависит от того, какие участки мозга были активны.
То есть я все-таки придурок?
— Не понял?
— А чего тут понимать? Каждый из отделов твоего мозга отвечает за определенную функцию. Если был активен участок, отвечающий за воображение, значит, все происходящее тебе просто привиделось.
— Но это работа биологов! — мне так хотелось надеяться, что физики ошибутся!
— Там и биологов хватает, — отмахнулся Дроботецкий. — Это я по старой памяти всех физиками называю. Раньше, когда институт создавался, наличие биологов казалось необязательным. Потом, конечно, спохватились... Но это не важно. Бери лучше стул, подсаживайся.
На экране монитора величаво разворачивалась молекула ДНК.
— Нравится?
Я кивнул. Смотрелось действительно красиво.
— Это — твоя. Теперь сравни с ДНК обычного человека, — рядом с первой моделью появилась вторая, в экране поменьше. — Ты ведь, вроде, на биолога учишься?
— На медика. Учился, — ответил я, добросовестно палясь на экран. — На третьем курсе.
Молекулы выглядели совершенно одинаковыми. Сознаваться, что ничего не понимаю, не хотелось, и я внимательно разглядывал картинку, надеясь, что Дроботецкий сам все объяснит.
— Почему — учился?
— Потому что сессию перед Новым годом не сдал. Не сдавал, если говорить точно.
— Ясно. Соискателем пойдешь?
— Что? — я бросил разглядывать спирали, озадаченно взглянул на собеседника. Тот благодушно повторил:
— Соискателем пойдешь? Ко мне?
— У меня нет высшего образования.
— Это я возьму на себя. Ну, так как?
— Сергей Викторович, спасибо... Мне надо подумать.
— Думай. С одной стороны, действительно, зачем вампиру звание кандидата? А, с другой — что, если мы найдем способ сделать тебя обычным человеком? Согласишься расстаться со своими сверхвозможностями?
Расстаться? Перестать пить кровь. Ходить по залитым солнцем улицам. Вернуться в семью...
Конечно, я сказал "да".
Дроботецкий кивнул и, отчего-то очень тихо, почти шепотом сказал:
— Ну, дай-то Бог.
Я опустил взгляд, пережидая соответствующую случаю паузу.
— Ты углядел какую-нибудь разницу в ДНК?
Прежде чем отрицательно покачать головой, я всмотрелся повнимательней. Увы. И ах.
— Нет, Сергей Викторович. По-моему, они одинаковы.
— Именно. Генетически ты ничем не отличаешься от обычного человека.
Что? Я вопросительно вскинул голову.
— То есть, если взять за основу твою ДНК и клонировать человека — он будет таким же, как все. Отличие находится в крови; точнее, в ее составе.
— Вирус, — сказал я, припоминая.
— Скорее всего, нет. Мы выявили это соединение. По своей структуре оно напоминает гормон. Довольно необычный гормон. Впрочем, версию о вирусе мы тоже отрабатываем. Видишь ли, Кеша, — тон Сергея Викторовича стал более доверительным, — это соединение, во-первых, повышает уровень работоспособности твоего организма, активирует дремлющие участки мозга и, таким образом, обладает признаками гормона; во-вторых, переориентирует весь сложный цикл по приему и переработки пищи на употребление одной лишь крови, что возможно в случае нахождения в теле инородной структуры, например, вируса; в-третьих, необходимым условием для функционирования этого соединения является гормон, который вырабатывается мозгом исключительно в процессе приема пищи. То есть когда ты пьешь кровь, — пояснил Дроботецкий, чтобы внести полную ясность.
— Тогда это все-таки вирус — раз создает условия для своей жизнедеятельности.
— В таком случае, к вирусам можно отнести практически все.
— Но, Сергей Викторович, блокируется работа желудочно-кишечного тракта; организм перестраивается на выработку определенного типа гормона...
— Который, во-первых, не является привычным для человеческого организма; во-вторых, служит основой для нашего соединения. То есть твое тело само вырабатывает вирус, а если так — то это не вирус. По определению. Вирус — мельчайшая частица, размножающаяся в живых клетках. Слышишь — размножающаяся. Вирус сам себя копирует. А здесь — это делает твой организм. Следовательно, твой организм уже нельзя считать человеческим.
— А как же ДНК?
— Не знаю. Честно говоря, именно неизменная ДНК наводит меня на мысль, что процесс девампиризации все-таки возможен.
— Может, сделать полное переливание крови?
— Я думал над этим. Остается еще мозг с выделяемым им гормоном.
— Тогда устроим голодание. Не имея подпитки, эта дрянь обязательно погибнет.
— Возможно, вместе с тобой. Кроме того, я лично опасаюсь находиться рядом с голодным, а, следовательно, потерявшим над собой контроль вампиром.
Пришлось пожать плечами:
— Варианты кончились.
— У меня — тоже, — признался ученый. — Тебе пора идти. Скоро утро.
Быстрый взгляд на часы. Да, действительно: пора на боковую. Поднявшись, я двинул стул к стене и, проговорив "До свидания", шагнул к порогу.
— До свидания. С Новым годом, — донеслось от стола.
Да, Новый год был необычным. Я задержался на секунду, обернулся — и ответил:
— С Новым годом.
Глава 38
Замелькали, сменяя друг друга, дни и ночи. Некоторые из них остались в памяти; другие — затерялись на фоне более ярких событий; но все они прошли под единым лозунгом "Даешь возвращение человека!"
Меня без конца исследовали, сканировали, кололи какие-то препараты, брали кровь на анализ, — словом, в покое не оставляли. Все, что удалось определить экзекуторам, так это феноменальную способность моего тела восстанавливаться. Тоже мне откровение! Но все равно — наблюдать было интересно.
Взятую на пробу кровь травили химикатами — с минимальным эффектом; растворяли в кислоте — что давало страшный, дикий по своим возможностям, яд; пропускали через меня электрический ток — с напряжением, превышающем знаменитые двести двадцать вольт.
Единственное, что давало свои результаты мгновенно и сразу — использование огня. Здесь реакция была как у обычного человека. Для полноты картины надо упомянуть про использование ультрафиолета, лука, чеснока и серебра, — но это, конечно, уже не ново.
Ах да, серебро! Его ионы не очищали мою кровь, как им положено, а неуклонно ее... изменяли, жгли; уничтожали именно те образования, которые и делали из меня вампира. Но, раз уж я целиком состоял из этих образований, идея полежать под капельницей с частицами серебра мне не понравилась. Лес рубят — щепки летят.
Почему-то Димка и Сергей Викторович не сильно испугались возможности спалить мня заживо и бесконечно ставили опыты с серебром. Разговаривая, они использовали узкоспециальные термины, но все и так знали: эта парочка ищет способ приготовить сыворотку, способную уничтожить вампиризм как телесную болезнь.
Слышали бы об этом военные!
В конце концов, мне надоело. Я взбунтовался.
Ляпнул какую-то крикливую фразу насчет тюрьмы и пыток в ней. Психанул и отправился домой. На побывку.
Меня никто не останавливал. Пусть бы только попробовали! Хотя... если бы на пути возник Дроботецкий, я бы, конечно, вернулся. Но Сергей Викторович отошел в сторону, безошибочно чувствуя мое настроение и элементарную потребность в отдыхе.
В итоге — я беспрепятственно вышел из здания института, быстро "поймал" маршрутку и даже доехал до нужной остановки. Но, когда почти уже подошел к дому, мое везение кончилось.
Скрип снега позади прозвучал как взрыв. Встревоженный, я обернулся.
— С крыши спрыгнул, — заявил Фаргел в мои испуганные глаза.
— Здравствуй, Старейший, — приветствовал я, уже успокаиваясь: встреча с Фаргелом несла в себе какой-то элемент стабильности: как-никак мы уж встречались раньше — знакомый вампир. Интересно, а оборотни на свете есть?
— Я искал тебя.
Да ну? Любопытно, зачем? Я вопросительно поднял брови.
— Ты солгал мне о Борисе. Почему?
— Я не понимаю, — пробормотал я, оттягивая время.
— Понимаешь. Я хочу знать, почему ты его убил.
Притворяться дальше было бессмысленно:
— Он не оставил выбора.
— Не оставил выбора? Рассказывай по порядку. С чего все началось?
Пришлось рассказать. По порядку, как и просил. Несущественные, на мой взгляд, детали я пропускал, коротко и четко подводя повествование к тому, что было причиной схватки. Фаргел показался мне существом эмоциональным и я надеялся, что упоминание о Наде снизит его воинственный пыл.
В крайнем случае, если дело дойдет до драки, у меня должны быть небольшие шансы.
Фаргел действительно смягчился. Даже поза стала менее обвиняющей: плечи расслабились. Носком ботинка Старейший начал задумчиво ворошить снег. Но я обрадовался рано:
— Хочешь сказать, что в одиночку одолел Бориса?
Пришлось рассказать про священника. Я старался сделать это как можно более коротко, выставив его случайным прохожим, с которым мы нечаянно подружились.
Фаргел допытываться не стал.
— У тебя опасные друзья, — сказал он, помедлив. — Но еще более опасно, что ты говоришь им правду.
