— Не будет, — проворчал Сталин. — Что ты на него взъелась? Сейчас я с ним поговорю, и уедет.
Самохиных она встретила около шести, как и говорил отец, в большой беседке. Красивый, широкоплечий парень лет двадцати в форме майора ГБ сидел рядом с изящной женщиной, тоже одетой в форму, но без погон. Светлана видела Лиду со спины, а когда та повернулась на звук шагов, была поражена её красотой и какой-то необычностью.
"У Лаврентия не было шансов — подумала она, заходя в беседку. — Вот почему так устроено, что кому-то даётся всё, а на других природа экономит?"
— Здравствуйте, — первой поздоровалась она. — Узнала, что у отца гости, и захотелось на вас взглянуть. Если не считать отцовых соратников, гости здесь редкость.
— Здравствуйте, Светлана! — поздоровался парень. — Я Алексей, а это моя жена Лида. Мы не набивались в гости к вашему отцу, просто ему так было удобно.
— Вы недавно поженились? — спросила она. — Я не дала бы вам, Лида, и семнадцати.
— Да, недавно, — ответила Самохина, переглянувшись с мужем. — Но, вообще-то, мне больше лет, чем кажется.
— Вам, наверное, скучно здесь одной, когда муж на службе?
— Пока не почувствовала, — засмеялась Лида. — Алексей уходит только на полдня, а потом работает в наших комнатах. Я ведь художник и сейчас заканчиваю портрет мужа и буду рисовать вашего отца. Кроме этого, время уходит на занятия спортом. И книг я набрала в вашей библиотеке. Нет, пока не скучаю.
— И отец согласился? — удивилась Светлана. — Его рисовали многие, но почти все по фотографиям. Он ужасно не любит позировать даже фотографам.
— Хорошему художнику не нужно долго позировать, — сказала Лида. — Главное для него — это понять характер, суть человека, а для остального делаются несколько эскизов. Муж у меня позировал час. Правда, портрет я рисую уже месяц. Фактически закончила, остались детали.
— Покажете? — неожиданно для себя спросила Светлана.
— Пойдёмте, — поднялась со скамейки Лида. — Для меня общение с новым человеком — это подарок судьбы. Сижу на этой даче уже полтора месяца и не общаюсь ни с кем, кроме мужа и Лаврентия. Охранники не в счёт: мне не о чём с ними говорить.
— А как вы относитесь к Берии? — заинтересовалась Светлана.
— Мужу он неприятен, — засмеялась Лида, — но это и понятно: кому понравится влюблённый в твою жену мужчина! А мне его жалко. Рядом со Сталиным нет ангелов, но Лаврентий сохранил остатки порядочности. Правда, он их запрятал поглубже, потому что так проще жить. А я не из тех дур, которым нравится пленять мужчин и разбивать им сердца. Красота должна дарить радость, а не причинять страдания. Ладно, пойдёмте, пока не разлетались комары. Покажу вам картину, и будем ужинать.
Портрет Алексея Светлане понравился. Самохин был на нём как живой и смотрел с такой любовью и нежностью, с какой на неё саму не взглянул ни один мужчина. Внезапно стало так тоскливо, что на глаза навернулись слёзы.
— Это он так смотрит на вас? — дрогнувшим голосом спросила она. — Вы счастливая! А у меня ничего такого не было. Один раз влюбилась, когда училась в десятом классе, в еврея лет на двадцать старше. Отец вообще не любит евреев, а здесь прямо взбесился. Схватил меня за руку, подтащил к зеркалу и кричит, мол, смотри, дура, нужна ты ему такая, когда вокруг него вьются артистки? Ему не ты, ему я нужен! Конечно же, он был прав. Позже вышла замуж за другого, родила сына и разошлась. Вот и вся личная жизнь.
— Всё ещё у вас будет! — обняла её Лида. — Вам ведь немногим больше двадцати. Разве это возраст? Ладно, уже семь, пора ужинать.
— Отец в это время только обедает. Совершенно ненормальный образ жизни. И бесполезно что-то говорить. Я обещала поесть с ним, но поужинаю с вами. Вас кормят в малой столовой?
— Да, в малой, — ответил подошедший к женщинам Алексей. — Мы сами себя обслуживаем. Когда Берия в первый раз пришёл вместе с нами с подносом к поварихам, у них чуть не случился удар.
— Представляю, — засмеялась Светлана. — С его замашками и стать с подносом на раздачу! Крепко же вы его зацепили, не думала, что он на такое способен.
— И что ты думаешь делать? — спросил Маленков Молотова.
Они не были друзьями, но общались и помимо работы, так как жили в одном подъезде дома на улице Грановского, только на разных этажах. Вот и сейчас Маленков, вернувшись из Кремля и поужинав, спустился на этаж поговорить с Вячеславом. Обычно домой возвращались поздно, сегодня их отвезли на два часа раньше.
— А есть выбор? — вопросом ответил Молотов. — Коба уже за нас решил. Собрать пленум не получится, а на съезд, который будет уже после чистки, приедут новые люди. Догадываешься, какие решения будут приняты? Сам-то что думаешь?
— Я не против чистки, — начал Маленков, — особенно если пустить кровь тем, кто сам в ней замаран с головы до ног. Я узнал у Берии, кого взяли. На каждом тысячи смертей. Коба припомнит им, как его припёрли к стене и заставляли подписывать списки. Но ведь это только начало! Таких наберётся немало, просто у них покороче хвосты. И только этим он не ограничится! А если начнём чистить тех, у кого есть упущения в работе или подпорчен моральный облик... Под это дело можно подвести любого! Он потому нас и успокоил, мол, к вам нет претензий, работайте спокойно. Сейчас нет, потом могут появиться. Нас с тобой он поставил перед фактом, но удивлены были не все. Некоторых предупредили, и я знаю, чья это работа.
— Понятно, что всё подготовил Лаврентий, — согласился Молотов. — Кажется, Коба определился с преемником, а нас с тобой уже списали.
— Для тех, кого будут вычищать, мы с тобой люди Сталина, — сказал Маленков, — поэтому при победе его противников разговор с нами будет короткий. И открыто противиться мы не можем. Он всё точно рассчитал. Зачем нас убирать, если можно заставить работать? Молодые у него есть, но когда ещё у них прорежутся зубы! Я вижу только один выход — помогать Лаврентию, доказав тем самым свою преданность. Иначе разделим судьбу Никиты.
— Думаешь, его убрали? — спросил Молотов.
— Почти уверен. Да ты сам его вспомни! У него из всех проблем со здоровьем была одна лысина! Какая там сердечная недостаточность! В МГБ хватает спецов, которые и нам с тобой организуют такую же недостаточность. Коба хорошо подстраховался. Почти все арестованные — это дружки Никиты. ЦК сейчас ополовинят, съезд отложат, а армия в руках Василевского, который получил власть от Сталина и не выйдет из его воли. И ещё это обращение. Думаю, реакция на него будет повсеместно восторженная! Понятное дело, что восторгаться будут не все, но такие постараются не выделяться. Надо завтра походить по улицам и послушать, что будут говорить люди. В газетах и так ясно, что напишут.
— В России всё должно получиться, — согласился Молотов. — Разве что с Кобой что-то случится, да и то не факт, что Лаврентий не доведёт начатого до конца. В национальных компартиях будут проблемы.
— Пока в союзных республиках нет национальных армий, на эти проблемы можно плевать! — махнул рукой Маленков. — И чистить их не все сразу, а по одной. Если где-нибудь поднимут бучу, им же будет хуже.
На следующий день Кузнецов сформировал два десятка групп из работников Секретариата, членов Комиссии партийного контроля и привлечённых коммунистов, присланных Поповым. К концу дня часть набранных для этих комиссий работников по разным причинам отсеяли и к каждой прикрепили по одному следователю МГБ, а в Москву доставили ещё трёх задержанных членов ЦК. На следующее утро все группы начали работу с партийными архивами и документами, переданными им Поскрёбышевым.
— Они уже вышли за рамки ЦК, — сказал Маленков Молотову в перерыве, — а следствие передаёт первые дела в суд. Там всё прозрачно, поэтому не будут долго канителиться. Первые приговоры должны вынести уже через неделю. Умно сделали, пустив первыми этих: после них ни у кого не будет сомнений в справедливости суда.
— К тебе не подходил Берия? — спросил Молотов. — Значит, подойдёт. Коба хочет, чтобы в "Правде" время от времени появлялись публикации видных деятелей партии в поддержку принимаемых мер. Мы с тобой пока ещё видные, нам и писать. Меня он попросил сделать это завтра.
— Я сегодня его не видел. Если обратится, напишу.
— А Коба хитёр, — сказал Молотов, оглянувшись перед этим посмотреть, нет ли кого поблизости. — Всем накрутил хвосты и уехал в Кунцево.
— Если дело не выгорит, он может и выкрутится, сдав Лаврентия, — тихо отозвался Маленков. — Хотя, если всё так пойдёт и дальше, ему не простят.
— Никому из нас не простят, — вздохнул Молотов. — А этими статьями мы привязываем себя к Кобе. Теперь уже, хочешь не хочешь, придётся идти до конца. Да и не верю я в то, что всё ограничится статьями. Смотри, Лаврентий.
— Здравствуй, Егор! — поздоровался подошедший Берия. — Тебя я сегодня не видел. Вот что, товарищи, есть мнение, что все члены Политбюро с сегодняшнего дня должны быть обеспечены надёжной охраной. Это же касается и работников комиссий. Не исключена возможность терактов. На работу и домой вас будет отвозить не только служебный автомобиль, но и машина с охраной. И вам пока нечего разгуливать просто так. Позвоните — и приедет охрана. И это не шутки и не перестраховка. За одну статью можете получить пулю. Будут задеты интересы слишком многих, а у партийных работников на руках много оружия.
Глава 13
— Смотри, как поливает! — сказала Лида, подойдя к окну. — И похоже, что это надолго.
— Так уже пора, — отложив газету, отозвался Алексей. — Середина сентября — самое время для дождей.
— Я тебе говорила, что не люблю осень? Она всегда напоминала мне о смерти.
— Тебе ли думать о смерти? — засмеялся муж. — Мне впору записывать себя в совратители малолетних. Светлана правильно сказала, что тебе не дашь больше семнадцати. Если бы ты была такой, когда мы встретились, не пришлось бы самой проявлять инициативу.
— И никто этого почему-то не замечает!
— И не заметит. — Алексей подошёл к висевшему на стуле кителю и достал удостоверение. — Посмотри на фото, а заодно на дату рождения.
— Переделал? — спросила она.
— Если бы. Ты давно раскрывала свой паспорт?
— Вообще не раскрывала. Как положила в шкаф, так он там и лежит.
— Вот возьми и посмотри. И учти, что я тоже его не касался.
— Как такое может быть? — растерянно спросила Лида, открыв паспорт. — Фотография изменилась и дата рождения на десять лет позже...
— Наверное, тот, кто подарил нам юность, не хочет, чтобы его подарок нам навредил. Отсюда и изменения в документах, и то, что никто не замечает нашей молодости. Я думаю, что всё изменилось не только в наших документах, но и в паспортном учёте, и в моём деле в министерстве. Только молодость нам дали авансом, её ещё нужно отработать.
— Хрущёва нет, чистка ведётся, чего же ещё? Что нового в газете?
— Ничего нового, — ответил Алексей. — Уже больше недели нет ни одного смертного приговора. Сажают, снимают с должности, а то и просто в ней понижают, но расстрелы прекратились. Основных мерзавцев убрали, осталась мелочь. Берия почистил и своих орлов на периферии. Теперь поубавится любителей искать заговоры там, где их нет. А после смерти Жданова арестовали всего трёх врачей.
— А они виноваты?
— Мне, малыш, забыли об этом доложить. — Алексей улёгся на диван и позвал жену. — Ложись рядом, полежим. Всё равно тебе нечего делать.
— Если хочешь, я найду дело! — игриво ответила Лида, ложась рядом. — С этой нежданной молодостью не могу долго лежать рядом с тобой просто так. И ты на меня вон как реагируешь!
— Это позже, — сказал он, отодвигаясь. — Так вот, о врачах. В моё время об этом писали разное, не исключали и заговора. Уж очень неприятной фигурой был Андрей Александрович. Возмущало не столько наказание тех, кто его лечил, сколько масштабы репрессий. Начали с врачей, а потом перекинулись на евреев.
— Я смотрю, у вас их вообще не любят, особенно руководство.
— Руководство их как раз любит, — рассмеялся Алексей, — причём в прямом смысле. Почти все руководители женаты на еврейках. Исключением были Ленин, Сталин и Калинин, может быть, кто-то ещё, но они погоды не делают. В неприязни к евреям виноваты они сами, их неуемное стремление пролезть во власть и всё взять под свой контроль. Такие, конечно, не все, но многие, а остальным приходится за них отдуваться. Их в нашей стране всего четыре процента, а во властных органах временами набивалось до половины. Их мало там, где нужно тяжело и долго вкалывать, но много, где чистая и выгодная работа. И объясняли это в моё время некой еврейской гениальностью. Мол, никто не мешает и русским становиться известными врачами, композиторами и режиссёрами. Никто не спорит, что среди них немало способных людей, но настоящая еврейская гениальность в другом. Они очень хорошо могут использовать поддержку членов своей диаспоры для устройства личных дел. В результате, если этому не противодействовать, получим непропорционально большое представительство людей этой национальности во всех значимых органах государства. И кому такое понравится, кроме них самих?
— Я вспомнила, что отец как-то говорил, что до взрыва евреи контролировали больше трети мировых финансов. О чём был разговор, уже забыла, а это почему-то запомнилось.
— Ну их! — сказал Алексей. — Ругать евреев — всё равно что жаловаться друг другу на плохую погоду. Скажи лучше, когда отдашь Сталину его портрет? Мне интересно, как он отреагирует на твою работу.
— Светлана просила без неё не отдавать. Она хотела сначала посмотреть сама.
— Мне её жаль. Она к тебе привязалась, а нам скоро отсюда уезжать.
— Дурак ты, Лёша. — Лида перевернулась так, чтобы лежать к мужу лицом, и рукой взъерошила ему волосы. — Это она не ко мне привязалась, а к тебе. Какие же вы, мужчины, невнимательные! А ты в этом многих переплюнул. Мне пришлось самой раздеваться и забираться к тебе в кровать, чтобы обратить на себя внимание! Что ты только что сказал насчёт поездки?
— Я уже несколько дней ничего не пишу, а Лаврентий говорил, что нас после этой работы должны отправить в один из закрытых научных центров. Лично я уеду с радостью — так надоела писанина.
— А как же твои родители? Ты ведь думал съездить и взглянуть одним глазом.
— Как думал, так и передумал, — ответил Алексей. — Понимаешь, когда я начинаю думать о таком визите, сразу накатывает страх, и я не могу понять его причины. Раньше этого не было. Наверное, мне так показывают, что этого не стоит делать. Кстати, мама сейчас беременна мной.
— Когда ты это сказал, мне тоже стало страшно! — Лида прижалась к мужу. — Что если из-за изменений в будущем с тем тобой что-то случиться? Ты не исчезнешь?
— Вряд ли, — подумав, ответил он. — Его судьба не повторит мою, а, значит, это будет другой человек с моей внешностью. И если я до сих пор не исчез, не исчезну и дальше.
В дверь постучали.
— Кого ещё принесло! — Лида вскочила с дивана, поправила причёску и пошла открывать дверь, которую они днём запирали. — Света! Вот не ожидала, что ты приедешь в такую погоду. Снимай быстрее плащ, а зонт положи в угол. Да не закрывай, быстрее высохнет.
