— А вы сначала посмотрите, — сказал Алексей, проходя в гостиную. — Сейчас мы его развернём.
Елена долго смотрела на портрет, потом подошла к окнам и раздвинула шторы, после чего осмотр продолжился.
— Это ведь Берия? — спросила она. — Интересно вы его изобразили.
— Я хотела нарисовать его не вождём, а человеком, — объяснила Лида. — Таким, какой он дома со своими близкими.
— Странная тема для начинающего художника, — сказала Елена, — но нарисовано здорово. Что стоите? Садитесь на диван, а я приготовлю чай.
Она ещё раз взглянула на портрет и ушла на кухню.
— У нас гости! — сказал в прихожей Виктор. — И кто?
— Мы это, Виктор Фёдорович, — отозвался Алексей. — Володины.
— А, герой пришёл! — обрадовался Виктор. — И жену с собой взял. Молодец! Меня на днях благодарило ваше начальство. Ценного, говорят, кадра нашёл. Слышал, тебя собираются представить к награде. Расскажешь за что или это секрет?
— А почему я об этом не знаю? — спросила Лида. — Что ты натворил? Колись!
— Как-нибудь потом, — поспешно сказал Алексей. — Виктор Фёдорович, посмотрите на этот портрет.
— Великолепная работа! — оценил тот. — Руководитель партии и правительства, погибший на посту! Только он у вас какой-то не такой.
— Потому к вам и пришли, — сказал Алексей. — Сначала хотели продать портрет нашим чекистам, но потом передумали. Лида изобразила Лаврентия Павловича таким, какой он, по её представлениям, в кругу семьи, вот мы и решили с вашей помощью подарить эту работу в городскую картинную галерею. Можно попросить моё начальство, но вам это проще сделать.
— Попробую, ребята, но ничего не обещаю.
— Садитесь за стол, — выглянула с кухни Елена. — Только сначала помойте руки. И учти, Виктор, что это не я покупала пирожные, ребята принесли.
— Пётр, ты ещё не смотрел сегодняшнюю "Правду"? — спросила мужа Анна Алексеевна.
— Нет, — ответил Капица. — А что в ней?
— Большая статья о нашей Лидочке и портрет Сталина её работы. Пишут, что ещё никто из художников не изображал его так талантливо и для этой работы она долго жила на его даче. Теперь этот портрет выставят в Третьяковской галерее. Хотят найти остальные работы и сделать экспозицию. Вот слушай, что написали: "Несмотря на свой возраст Лидия Самохина уже успела нарисовать немало замечательных картин. Мы просим тех, к кому они попали, прислать их в адрес Государственной Третьяковской галереи. Если владельцы согласятся, картины у них выкупят, если нет, то после согласованного срока им их вернут вместе с вознаграждением. Узнать её работы можно по автографу в правом нижнем углу". И здесь же в статье приводят автограф. Совсем такой, как на наших картинах. Хорошо, что мы уже в Москве. Давай позвоним в Третьяковку. Я думаю, будет лучше, если на её картины посмотрят многие, а не только мы и твои коллеги. Только твой портрет продавать нельзя, отдадим им на время.
— Ну вот, портрет пристроили, можешь рисовать дальше, — довольно сказал Алексей, когда они простились с Громаковыми и вышли на улицу. — Советую нарисовать Ангелину Васильевну и назвать картину "Портрет русской толстушки".
— Зря смеёшься! — улыбнулась жена. — Вот возьму и нарисую. Она очень хорошая женщина с трудной судьбой. Это она с тобой не делится, а мне многое рассказывает. Ей будет тяжело, когда мы уйдём.
— У неё есть дети? — спросил Алексей. — Я ни разу не видел, чтобы хоть кто-то приходил навестить или помочь. Даже дровишки рублю я, только мне почему-то не достаётся её готовки.
— Были два сына. Один погиб на войне, а другой... другого тоже нет. Бросил её и уехал, забрав перед этим из дома всё ценное и последние деньги. А мужа никогда не было. И не вздумай осуждать, нет в этом её вины. Расскажи лучше, из-за чего тебя решили наградить, и почему этот факт твоей героической биографии не доведён до моего сведения. Что жмёшься? Выкладывай как на духу!
— Да не было ничего особенного, — недовольно сказал Алексей. — Ну участвовал в операции нашего уголовного розыска в Собинке. Пришлось немного помахать руками и пострелять. Года три-четыре назад это было обычным делом, а сейчас стали отвыкать от перестрелок. Одного из парней у нас тогда ранили, ну а мы взяли их всех. Троих уже холодными и двое отделались побитыми мордами.
— Морды, небось, сам бил?
— Пришлось, — пожал он плечами. — Если бы не я, их там тоже положили бы. А так наши следаки вытянули немало полезного. Начальство оценило. А тебе не говорил, чтобы не волновалась.
— А ты подумал обо мне, когда полез геройствовать?
— Ну вот, началось! Малыш, я работаю в милиции или устроился дворником? А если в милиции, то в ней иногда стреляют. Успокойся, это случается редко. И я не лезу сдуру под пули. А погибнуть можно от чего угодно. Сосулька упадёт на голову, машину занесёт или съедят не тот гриб. А ты у меня сильная и умная и в случае чего сама всё сделаешь. Эй, а драться-то зачем?
— Я вышла за тебя замуж, чтобы потерять и остаться одной в этом диком мире? Отвечай, не то ещё не так тресну! Хочешь помереть и даже не оставить мне ребёнка? Так знай, что я в тот же день застрелюсь из своего пистолета! И плевать я хотела на весь остальной мир! Понял? Вот и живи так, чтобы этого не случилось!
— Здравствуйте, Алексей Александрович! — поздоровался Капустин. — Знаю, что вы скоро уезжаете, поэтому забежал буквально на пару минут.
— Слушаю вас, Яков Фёдорович, — сказал Кузнецов.
— Прежде всего хочу сказать о картинах. Кроме двух портретов, которые мы забрали у Аллилуевой, ещё четыре картины передал академик Капица. Всё выставлено в Третьяковке. Пока других предложений не поступало. Как вы знаете, в бумагах Берии ничего не нашли, вот я и подумал... Почему мы решили, что Сталин всё ему передал? Книги он читал на даче, может, они на даче и остались?
— Возможный вариант, — согласился Кузнецов. — И что вы предлагаете?
— Вы не ставили в известность Вознесенского?
— Пока нет. Думаете надо?
— Мы можем привлекать к работе госаппарат, минуя правительство, но это ограничивает наши возможности, да и узнают рано или поздно. В Кунцево сейчас музей, и я не могу приехать в него с обыском. Да и много я там найду? Нужно привлекать Федотова, а делать это в обход главы правительства... Я думаю, что Пётр Васильевич и так уже доложил о моей активности.
— Не хотелось бы выглядеть в глазах Вознесенского фантазёром, — задумался Кузнецов. — Доказательств много, но они все косвенные, либо просто слова. В другом случае их было бы достаточно, но уж больно о диких вещах идёт речь. И не хочется расширять круг людей, посвящённых в историю с книгами. Но вы правы: без толковых следователей работать тяжело. Я поговорю с Николаем Алексеевичем, а вы подумайте о том, что можно сказать Федотову.
Разговор Генерального секретаря с председателем Совмина состоялся на следующий день. Кузнецов коротко рассказал историю Самохиных и обо всём, что было сделано после их исчезновения.
— Интересно, — сказал Вознесенский. — Я слышал об их жизни в Кунцево и, как и все, терялся в догадках, чем это было вызвано. А об участии Самохина в атомном проекте и создании новых электростанций слышу в первый раз. Да и эти работы в институтах... Говоришь, совсем молодой?
— По документам должно быть двадцать пять, но внешне не тянет даже на двадцать, хотя высок и физически хорошо развит. А по разговору можно дать тридцать. Жена смахивает на несовершеннолетнюю пигалицу, правда, необыкновенно красивую. Но на месте секретаря освободила Капицу от всей рутинной работы. Персонал отзывался о ней, как о прекрасном организаторе.
— И ещё талантливый художник. Интересная семейка. Всё бросили и уехали? Да, похоже на бегство. Но это уже ваша вина. Вместо того чтобы спросить самого Берию или попросить это сделать меня, вы начали на них давить в обход него. И что я подумал бы на их месте после его смерти? Конечно, что опять заявиться твой Капустин и снова начнёт давить. Но на этот раз его уже не больно пошлёшь. Ладно, я поговорю с Федотовым. Ты прав, Берия оставил им какие-то инструкции насчёт Самохиных. Не верю я в то, что это может быть чья-то инициатива. Какая нужна помощь?
— Дай ему распоряжение выделить в помощь Капустину оперативную группу из трёх-четырёх опытных работников. Люди должны быть такие, которых можно допустить к любым секретам и после этого оставить в живых. Нужно тщательно обыскать внутренние помещения дачи. Там может быть тайник с книгами.
— Не верю я, если честно, ни в каких пришельцев, — сказал Вознесенский, — но история интересная и таинственная. Что-то важное за всем этим, безусловно, стоит. Держи меня в курсе и скажи своим, чтобы предприняли меры против утечки. Федотов недавно сообщил, что нашей электростанцией заинтересовались на Западе. Когда начнём строить запланированные пять реакторов, их интерес взлетит до облаков, а у нас где-то бегает человек, которому известны все секреты. Пусть он не побежит их продавать, но ведь есть и другие возможности. Если на них выйдут и нажмут на него через жену, всякое может быть. Так что найти их нужно в любом случае, а потом будем разбираться.
— Вот и объясни всё Федотову. Помогли сбежать, пусть теперь сами ищут. Только чтобы работали деликатно. Самохины не враги, нам просто нужно убедить их вернуться. Или заставить, но без применения крайних мер.
На следующий день следственная группа МГБ вместе с Капустиным выехала в Кунцево. Перед отъездом старший группы майор Вехлин передал Капустину запечатанный конверт.
— Приказали отдать вам. Здесь паспортные данные семьи Самохиных. Новая их фамилия Володины. Возраст немного уменьшили, особенно у жены Алексея. Сейчас запущен их поиск по прописке. Должны уложиться в неделю, но, скорее всего, найдём раньше. Теперь по нашей работе. Что именно нужно искать?
— Несколько книг, — ответил Капустин. — Содержание их неизвестно, и вам нежелательно с ним знакомиться. Помимо книг, могут быть и записи. Всё это где-то спрятано.
— Пойди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что, — резюмировал Вехлин. — Ну что же, поищем. Прятал сам хозяин или кто-то другой?
— Скорее всего, Сталин, так что начинать нужно с его комнат.
— Маловато нас для такой работы, — предупредил Вехлин. — Площадь поисков очень большая, поэтому не рассчитывайте на быстрые результаты.
Первый день прошёл безрезультатно, а на второй за деревянной облицовочной панелью кабинета обнаружили связанную кипу исписанных листов. Часть записей была сделана рукой Сталина, остальное, судя по образцу почерка, писал Алексей Самохин.
— Сталин писал вопросы, Самохин на них отвечал, — докладывал Кузнецову Капустин. — Кроме того, есть записи, где Алексей комментировал отдельные события, делая ссылки на книги и номера страниц. Есть ещё два листа с объяснением слов. Слова пронумерованы и начинаются с трёхсотого. Остальные листы отсутствуют. Книг пока не нашли, но там работы самое малое на неделю. Скорее, раньше найдём Самохиных, чем книги.
На следующий день позвонили из Третьяковки. В музей прислали картину с автографом, идентичным тому, который приводился в "Правде". Имя и отчество художницы совпадали, не совпадала фамилия, но директор Владимирской картинной галереи решил, что её перепутал кто-то из его работников.
— Нашли, — сообщил по телефону Капустин. — Они во Владимире. Оттуда прислали портрет Берии с автографом Самохиной. Я сейчас в музее. Интересная, надо сказать, картина. Сегодня уже поздно, а завтра с утра возьму людей и отправлюсь туда.
Рабочий день подходил к концу, когда Алексея нашёл дежурный и приказал срочно явиться к полковнику. В кабинете вместо начальства сидел улыбающийся Капустин.
— Что же это вы, Алексей Николаевич, доставляете столько хлопот? — спросил он невозмутимо смотревшего на него Самохина. — Знали бы, сколько мне пришлось побегать! Теперь с вас коньяк!
— Надеюсь, не ящик, — сказал Алексей. — С вашего позволения, я сяду. Как нас нашли?
— По портрету Берии, — объяснил Капустин. — Ваша жена теперь известна на весь Союз. У неё даже своя экспозиция в Третьяковской галерее.
— Умно, — признал Алексей.
— Вам и без этого недолго оставалось бегать, — сказал Яков Фёдорович. — За поиски взялось министерство, а ваши документы они делали сами.
— Что же случилось, если они на это пошли? — поинтересовался Алексей.
— Прямой приказ Вознесенского. Они могли прикрыть вас от меня, если бы я действовал по своей инициативе, но не от первых лиц.
— Сами виноваты, — сказал Алексей. — Помниться, я спрашивал, кто за вами стоит, но ответа так и не получил. И чего вы хотите сейчас?
— Я должен привезти вас в Москву, разумеется, вместе с женой. У вас есть какие-нибудь сведения о книгах или микроплёнки?
— Всё-таки раскопали. Раз спрашиваете, значит, сами книг не нашли. Кололи Старостина? Надеюсь, без применения крайних мер?
— За кого вы нас принимаете? — изобразил обиду Капустин. — Он упирался до тех пор, пока не узнал, что мы говорили с Василием Сталиным, а потом рассказал всё, что знал. Вы не ответили на мой вопрос.
— А вы — на мой. На кого работаете? Раз, по вашим словам, к работе подключили председателя Совмина, это должен быть Кузнецов. Я прав?
— Правы, — кивнул Капустин.
— Вот с ним я и буду разговаривать. И не стоит напоминать мне моё место, подумайте лучше о своём. Не все государственные тайны полезны для здоровья.
— А вы сами?
— Послушайте меня, Яков Фёдорович! Я к этим тайнам не рвался и не упрашивал делать меня их носителем! С каким удовольствием мы с Лидой всё сбросили бы со своих плеч!
— И кто же вам не даёт сбросить их с плеч? Хотите, подставлю свои?
— Сейчас это бесполезный разговор. У меня есть выход на книги, но об этом я буду разговаривать с Кузнецовым или с Вознесенским, а лучше сразу с обоими. У вас есть с собой машина?
— У меня три машины. Мы ехали из Москвы своим транспортом.
— Вот и дайте мне одну. Надо съездить за женой и забрать вещи. Если хотите, можете ехать со мной. Всем эскортом туда являться не стоит: это будет смахивать на арест.
— Тяжёлый вы человек, Самохин, — вздохнул Капустин. — Ладно, сейчас дам машину. Сколько вам нужно времени?
— С час. Плохо, что в Москве будем ночью. Не могли приехать раньше?
— Ну вы и тип! Выезжая во Владимир, я знал только о портрете, вас ещё нужно было найти, а это тоже время.
— Какой есть, — поднялся со стула Алексей. — Вас бы на моё место. Здесь сами уладите дела? Хорошо, тогда давайте машину.
К дому подъехали на сто десятом ЗИСе. Кроме шофёра, в нём сидели два офицера ГБ.
— Значит, так! — сказал он дёрнувшимся следом за ним офицерам. — Стоять возле калитки и в дом не входить. Были бы вы в гражданском, куда ни шло, а так напугаете хозяйку до смерти. Тебя как зовут? Михаил? Вот ты и пойдёшь со мной, поможешь с вещами.
Забрав шофёра и оставив возле машины недовольных офицеров, он вошёл в дом и сказал встретившей в прихожей хозяйке:
— Съезжаем мы от вас, Ангелина Васильевна! Ничего не поделаешь — вызывают в Москву!
