Горошина для принцессы

Вот так! Пажеский корпус! Лейб-гвардия! Не больше и не меньше!

Вот, оказывается, откуда эта образованность и культура, так выделявшие отца на фоне безграмотности и грубости прочего комсостава! Вот, откуда эта внутренняя сила, уверенность в себе и чувство собственного достоинства! Вот, откуда эта ирония и сарказм, с которым он относился ко всему, что творилось вокруг...

'Вскоре в России началось бурное развитие авиации. Я поступил частную лётную школу в Гатчине, выучился летать и получил пилотское удостоверение. Оно лежит здесь же, вместе с остальными бумагами'.

Снежка отложила письмо и вынула из саквояжа небольшую книжечку с золотыми тиснёными буквами 'И.В.А.К.' на синей сафьяновой обложке.

С фотографии на неё смотрел удивительно похожий на отца, симпатичный молодой мужчина с залихватски закрученными усами. Рядом с фото по-русски и по-французски было написано: 'Международная Воздухоплавательная Федерацiя. Императорский Всероссiйскiй Аэро Клубъ — предъставiтель М.В.Ф. для Россiи сiмъ удостоверяетъ, что князь Добрич Георгий Александрович, родившийся в городъ Санктпетербургъ, сербъ, получил званiе пилота-авиатора. ? 189 от 20 мая 1913 года'.

Снежка тяжело вздохнула... До сих пор в её душе ещё теплилась призрачная надежда, что папа всё это придумал с какой-то непонятной ей целью. Теперь эта надежда растаяла как дым.

Она положила удостоверение в саквояж, взяла пакет и стала перебирать фотографии.

Некоторые она видела раньше. Вот папина, совсем недавняя, когда его наградили орденом Ленина... А это она сама. Сразу после окончания школы. Вся такая взрослая, причёска из парикмахерской, платье из ателье!.. Это они с папой. Он сидит, а она стоит рядом. С косичками и белыми бантами. Тридцать второй год... Это они втроём. Когда мама ещё была жива. Папа стоит сзади, а она сидит у мамы на коленях. Снежка перевернула фотографию и грустно улыбнулась, увидев выведенные нетвёрдой детской рукой большие буквы: 'ПАПА МАМА И Я 1925'.

А вот это фото она ещё не видела ни разу! Папа, в странной высокой фуражке с тремя полосками по верхнему краю и множеством крестов на кителе. Рядом с каким-то молодым человеком. А на обороте надпись: 'captain prince d'Obrich et suos-lieutenant Guynemer l'octobre 1916'.

Снежка поджала губы. Вот так! И не иначе... Принц д'Обри... Это надо же! А она, стало быть, натуральная принцесса!

Только этого ей и не хватало для полного и окончательного счастья!

Ещё одна папина фотография, где он в той же форме, только один. Стоит на фоне биплана с пулемётом на верхнем крыле и аистом, нарисованным на фюзеляже.

Снова папа. В нормальной фуражке, с погонами и аксельбантами. И крестами. И на груди, и на шее. А внизу, в виньетке, цифра '1917'.

Снежка помотала головой.

Попробуй, докажи кому-нибудь, что это не белогвардейская форма, а ещё дореволюционная! И слушать никто не станет! Тут же арестуют!

Уже арестовали, поморщилась она! А если бы увидели эту фотографию, уже расстреляли бы!

Снежка спрятала фото в пакет, достала следующее и ахнула. Это была мама... Улыбающаяся и необыкновенно красивая! В роскошном белом платье до пола и шляпке с огромными полями и страусиными перьями... Не мудрено, что папа в неё влюбился!

На другой фотографии мама была уже вместе с ним. Оба молодые и счастливые... Наверное, сразу из-под венца.

А это, судя по всему, бабушка с дедушкой, подумала Снежка. Потому что мужчина с длинными бакенбардами в богато расшитом золотом мундире со звёздами и лентами через плечо, был очень похож на папу.

Она не ошиблась. Украшенная завитушками надпись гласила: 'Генерал-адъютантъ при особе Его Величества князь Добрич с супругой'.

Снежка спрятала фотографии в пакет и стала читать дальше.

'Когда началась Германская война, я находился в Париже по служебной надобности. Мне удалось добиться разрешения и поступить на французскую службу. Сначала я служил в кавалерии, а потом окончил Школу высшего пилотажа, воздушного боя и стрельбы. Меня зачислили в одну из эскадрилий, в составе которой под Верденом я сбил двадцать германских самолетов. Все ордена, которые ты найдешь в саквояже, честно заслужены мной в боях'.

Снежка открыла шкатулку и перед ней засверкали эмалью и золотом кресты, подвешенные на разноцветных муаровых лентах. Те самые, что она видела на фотографиях... Только гораздо красивее.

Особенно ей понравился крестик из белой эмали на колодке с полосатой оранжево-чёрной ленточкой. Посередине креста в алом кружке с золотой каёмкой был изображен маленький всадник с копьём. И ещё один, на колодке с большим бантом из чёрно-красной ленты. Тоже очень красивый, рубиновый, с золотыми мечами. И ещё бронзовый, тоже с мечами, на зелёной с тоненькими красными полосками ленте. К которой были приколоты четыре серебряные пальмовые веточки.

Кроме них в шкатулке находилось ещё несколько золотых крестов разного размера, с колодками и без. И подвешенный на зелёном веночке к алой ленте с булавкой странный пятиконечный крест из белой эмали с надписью 'REPUBLIQUE FRANCAISE' и женским профилем в кружке.

Вместе с царскими наградами в шкатулке хранились и советские. Три ордена Красного Знамени, два серебряных, немного потёртых, и один золотой, поновее, с циферкой 'три' внизу. Орден Ленина и юбилейная медаль 'ХХ лет РККА'.

На самом дне, лежало несколько документов. Снежка достала и развернула один из них.

На пожелтевшем листе бумаги каллиграфическим почерком было выведено: 'Божiею милостiю Мы, Николай Вторый, Императоръ и Самодержецъ Всероссiйскiй, Царь Польскiй, Великiй Князь Финляндскiй, и прочая, и прочая, и прочая

Нашему ротмистру лейб-гвардии Кирасiрскаго Его Величества полка князю Георгию Добричу

В воздаянiе отъличiй, оказанныхъ вами в делахъ с германъцами на Западном фронте въ составъ Escadrille 'Les Сicognes' Armee de l'Air союзной Намъ Французской армии Всемилостивъйше пожаловали Мы васъ Указомъ въ 18 день Августа 1916 года Капитулу даннымъ Кавалеромъ Императорскаго и Царского Ордена Нашего Святаго Велiкомученнiка и Победоносца Георгия четвертой степени

Грамоту сiю во свидътельство подписать Орденскою печатью укръпить и знаки Орденскiе препроводить къ вамъ Повелъли Мы Капитулу Россiскихъ Императорскихъ и Царскихъ Орденовъ

Дана въ Петроградъ въ 20 день Сентября 1916 года'

Кроме этой грамоты, имелись такие же к орденам Владимира, Анны и Станислава разных степеней.

Более чем достаточно для высшей меры социальной защиты, подумала Снежка. Закрыла шкатулку и поставила её рядом с маузером.

'Пока я воевал, твоя мама ждала меня в Петрограде. В декабре семнадцатого я испросил отпуск и приехал за ней, чтобы увезти с собой во Францию. Чего я до сих пор не могу себе простить, так это легкомыслия, с которым мы оттягивали отъезд, до тех пор, пока он стал невозможен! Мы были молоды, безумно счастливы, встретившись после долгой разлуки, и словно дети верили в безоблачное завтра! Я надеялся, что, навоевавшись по горло, Россия не скоро вновь возьмётся за оружие. А Наталия не хотела ехать, понимая, что во Франции меня снова ждёт фронт. Когда началась Гражданская война, наши иллюзии исчезли, но было уже поздно.

Твоя мама была самой прекрасной женщиной на свете! И я никогда не прощу себе, что не смог её уберечь!

Несмотря на все переезды, мне удалось сохранить несколько писем'.

Снежка взяла перевязанную голубой ленточкой пачку. И положила назад. Нет, сначала она дочитает это. А уж потом... Если ещё сможет.

'Когда всё посмотришь, положи саквояж обратно. Или перепрячь понадёжнее. Надеюсь, тебе не надо объяснять, почему его нельзя хранить дома'.

Да, уж! Этого объяснять, действительно, было не надо! Она ещё не сошла с ума, чтобы держать в доме пороховую бочку с зажжённым фитилём!

'Если станет совсем тяжко, обратись к Владимиру. Он никогда не бросит тебя в беде. Я в этом совершенно уверен! Владимир — смелый и надёжный парень! А самое главное, он тебя любит!'

Боже мой, а, ведь, она о нём совсем забыла! Как же ей теперь быть-то?! Разве может она обо всём этом рассказать Володе?!

А разве может не рассказать?!

Господи, что же ей теперь делать?! А вдруг он отвернётся от неё?! А вдруг он станет её презирать за то, что она из княжеского рода, за то, что она аристократка старорежимная?! И уйдёт.

Нет!! Этого не может быть!

А если всё же уйдёт?! Если бросит её такую?! Принцессу несчастную.

Папа, за что?! За что, ты меня так?! Снежка застонала и в отчаянии закрыла лицо руками...

Услышав этот горестный стон, стоявший до сих пор поодаль Владимир отбросил папиросу и кинулся к ней:

— Что с тобой? Что случилось?

— Ничего! — вскрикнула она в испуге. — Всё хорошо! Ты, подожди, Володя! Я сейчас! — бормотала она, не понимая, что говорит. — Ещё чуть-чуть... Подожди, пожалуйста.

Владимир хмуро покосился на кобуру, на шкатулку, на письмо. Но больше ни о чём не стал спрашивать... Дома разберёмся, решил он.

Ему с самого начала не понравилась вся эта история со спрятанной в дупле посылкой. Всем своим существом он чувствовал опасность, исходящую от оставленного Снежкиным отцом саквояжа. И, судя по всему, интуиция его не подвела...

Господи! Ну, зачем я его открыла, думала Снежка! Ведь, всё было так хорошо!

Нет, сказала она себе, всё было очень и очень плохо! А теперь стало просто ужасно! И совершенно безнадёжно.

'За меня не безпокойся! Если, не дай Бог, мне сейчас не удастся отстоять своё честное имя, не печалься! Время всё расставит по местам! Впрочем, сдаваться я не собираюсь! И ты тоже не вешай носа! Я уверен, что всё будет хорошо!

Целую, папа'.

Всё будет хорошо... Кого ты обманываешь, папа?! Меня или себя?!

Боже мой! Что же теперь делать?

Снежка посмотрела на Владимира и внезапно решилась. Будь, что будет, но она обязана всё ему рассказать! Он всё поймёт! Если любит её... А если не любит, она просто уйдёт из его жизни... И из своей.

— Володя, — негромко позвала она.

— Да? — подошёл он.

— Нам надо поговорить, — сказала Снежка.

— Что ты нашла в саквояже? — спросил он, усаживаясь рядом.

— Вот, — протянула ему пистолет она, а потом взяла в руки шкатулку. — И вот...

— Хорошая машинка! — Владимир достал маузер из кобуры и взвесил на ладони, оттянул затвор, вынул и вставил назад обойму. — Пистолет-карабин, Ка-девяносто шесть, модель двенадцатого года, десять патронов, калибр семь шестьдесят три, — он вытянул руку, прицеливаясь. — Дальность стрельбы с прикладом до тысячи метров... Всю жизнь о таком мечтал! — с завистью сказал Владимир и прочитал надписи на табличках. — Добричу Георгию Александровичу. За безпощадную борьбу с контрреволюцией от РВС! Ух, ты!

Он вложил маузер обратно в кобуру. Снежка подала ему шкатулку и отвернулась, закусив нижнюю губу.

— Что это? — увидев царские кресты, поражённо спросил Владимир. — Откуда?

— А ты прочти... — не поворачиваясь, отдала ему отцовское письмо Снежка.

Ну, вот и всё, подумала она, уставившись в никуда. Птица счастья, обогрев и растравив ей душу несбыточной мечтой, встрепенулась и взмахнула крыльями.

Улетит? Или останется? А, может, вцепиться в неё когтями?!

Нет! Пусть всё идёт, как идёт! Снежка гордо вздёрнула подбородок, из последних сил сдерживая слёзы...

Владимир читал молча. И с каждой прочитанной строчкой хмурился всё сильнее. А, когда дочитал до конца, молча поднялся и достал папиросу. И даже не посмотрел в Снежкину сторону.

Как пусто, холодно и одиноко вдруг сразу стало вокруг!

Она опустила голову. И слёзы покатились по её щекам...

Владимир был в шоке. Обрывки мыслей кружились в голове, неотвратимо складываясь в строки обвинительного заключения. Вот тебе и орденоносец, вот тебе и Герой Гражданской войны!

Князь! Ротмистр лейб-гвардии! Капитан французской армии!

Если до этого, арестованный комдив был в его глазах всего лишь оклеветанной и невинной жертвой, то теперь состав преступления имелся налицо! Скрыть от партии своё происхождение! Да, за одно это уже полагалась расстрельная статья! Зачем? Ну, зачем он это сделал?!

А что ему ещё оставалось, затянулся сизым дымом Владимир. Не самому же к стенке становиться?! С князьями тогда не церемонились! Впрочем, как и сейчас...

Новая Россия отреклась не только от своего прошлого, но и от всех, кто его олицетворял. Поэтому советская власть ликвидировала не только царские ордена, титулы и звания, но и всех, кто их носил.

Диктатура пролетариата — это не просто слова. Это жестокая и кровавая реальность! Абсолютно необходимая и обусловленная самим ходом классовой борьбы. Обострившейся в последнее время до крайности! И, если партия без колебаний и по малейшему подозрению выкорчёвывает из своих рядов собственных членов, то что говорить о представителях враждебного класса, аристократах и золотопогонниках!

А Снежка-то здесь причём?!

Ну, ладно, подумал Владимир, прикуривая новую папиросу от окурка, ну, совершил ты преступление перед партией и народом, скрыл своё прошлое, но зачем вешать всё это на девчонку?! Зачем ей-то об этом рассказывать?! Она, ведь, вообще, ни в чём не виновата! Родилась уже при советской власти, и ведать ни о чём таком не ведала, и знать ничего не знала, что её отец — затаившийся враг!

Стоп! А разве он враг? Владимир вспомнил мужественное лицо комдива, его открытый и честный взгляд. И не смог представить своего командира, исподтишка подсыпающим песок в цилиндры авиамотора или мышьяк в красноармейскую кашу...

Нет! Снежкин отец быть врагом не мог! И никогда им не был!

Князь Добрич во Франции сражался за Россию! В кустах не отсиживался! Бил немцев! Поэтому вся грудь в крестах!.. А красвоенлёт Добрич, не жалея жизни, честно дрался за рабочее дело! Три ордена Красного Знамени и наградной маузер — лучшее тому доказательство!

Что же касается титулов, золотых погон и прочих аксельбантов, так это было ещё при царе Горохе! И к делу не относится!

Хотя, с другой стороны, очень даже интересно получается!

Выходит, взяв Снежку в жёны, он женился на настоящей княжне! Простой паренёк с рабочей окраины, голь перекатная, взял, да и женился на самой, что ни на есть взаправдашней принцессе! Владимир невольно улыбнулся, вспомнив, как совсем недавно в шутку назвал её высочеством... Вот и накаркал!

Поаккуратнее надо бы со словами, товарищ майор, подумал он, бросил папиросу и раздавил её каблуком. А затем повернулся к Снежке и только теперь заметил, что она сидит, повесив голову, и тихонько плачет. И даже слёз не вытирает.

— Ну, что же ты у меня ревёшь-то всё время, а? — присел рядом с ней Владимир.

А потом достал из кармана носовой платок и принялся промакивать заплаканные Снежкины глаза.

— А ты меня не бросишь? — прошептала она чуть слышно. — Такую... Принцессу.

— О чём ты говоришь, — прошептал он с укором. — Я жить без тебя не могу!

— Прости меня, — со всхлипом уткнулась ему в плечо Снежка.

— За что, моя хорошая? — стал гладить её по голове Владимир.

— За всё, — вздохнула она, понемногу отогреваясь в его объятиях.