Свобода выбора.

— Если ты или кто-то из подчинённых тебе "специалистов" попытается не то что отобрать, просто узнать, какие чаевые получили девушки... Я вас всех в бараний рог! Тройным морским узлом! И на стену повешу рядом с этой штукой. Где она висеть будет? У тебя над кроватью, чтоб ты не забыл! И если узнаю, что ты сегодня этот узелок там не повесил... Ну ты понял, свободен! Да, тележку у нас взял, и вместе с остальными всей бригадой покатили в ресторан, а мы тут ещё чаю выпьем, распорядись, чтоб принесли!

Игрок в шахматы, одетый в чёрную одежду с красными вставками, но на этот раз его кожа была не чёрной, а смуглой, посмотрел на своего противника с некоторым превосходством:

— Классическая ничья, возразить в этот раз тебе нечего!

— Где же классическая? Согласен — пат, но зажал-то я тебя! Снова зажал, ты, конечно, вывернулся, но с трудом! — глядя на доску, ответил второй игрок с белой бородой и таком же хитоне.

— Зажал — ещё не значит выиграл, — улыбнулся смуглый и привычно потеребил козлиную бородку, но при этом смотрел не в сторону шахматной доски. Махнув на проплывающий немного в стороне голубой шарик, пояснил своё заявление: — Вот там наши фигуры в той самой позиции, которая и определяет твёрдую ничью. Они готовы — каждая отдать душу за другую. Мало того, они стали сёстрами! Что в принципе невозможно! В принципе! Ведь они представители антагонистических начал! Сил противоположных векторов! В общем, результат получился прямо противоположный ожидаемому, поединка не получилось. Получив свободу выбора, кто-то из них, как мы оба и планировали (при этом думали, что победителем окажется своя фигура), должен был забрать сущность, то есть душу противника... А они... Устроили чёрт знает что!

Козлобородый всплеснул руками и щёлкнул хвостом, выражая высшую степень возмущения, не обратив внимания на ехидную улыбку своего оппонента. Ведь это фигура представителя сил тьмы устроила то, что его возмутило, хотя слуги "тёмного" (или как он ещё мог называться?) именно этим и должны заниматься! Белобородый, улыбнувшись, прокомментировал действия выставленных на игру фигур:

— Они ничего не нарушили и не устраивали того, в чём ты их обвиняешь. Они забрали душу, как ты помнишь — отданную добровольно. То есть поступили так, как мы им приказали, не отступив от буквы этого приказа: соблазнить, очаровать, но сделали это очень по-своему.

Игрок с хвостом покачал рожками, не понимая, что имеет в виду его противник, но почувствовав какой-то подвох, жёлчно скривился:

— Извратив эту самую букву! Они не забрали душу противника, а смешали их, а потом поделили! И позволь тебя спросить — где теперь чья фигура!

— Ну, где твоя фигура легко определить, когти — отличительный признак демона и только его, я уже не говорю об умении пускать их в ход, — укорил смуглого белобородый, но тот в долгу не остался:

— У ангелов нет когтей, это верно, но умение ментального воздействия — это их отличительный признак! Будешь отрицать? А то, что твоя фигура этим свойством владеет в полной мере, свидетельствуют её воспоминания о крыльях! Она ничего не забыла, а если и забыла, то может вспомнить в любой момент и пустить в ход свои способности!

— Но заметь, после того как они обменялись частицами своих душ, твой игрок начал творить добрые дела! Значит, моя фигура отдала часть своих способностей твоей, но сама ничего не получила взамен — когти-то у неё не появились! — белобородый посмотрел на своего оппонента, снова начавшего поддёргивать хвостом. Раздражённо щёлкнув этой длинной частью своего тела, хвостатый возразил:

— Да, но какими методами? Ты должен признать, что нет абсолютно добрых дел. И как говорят — благими намерениями... Или другими словами — цель оправдывает средства. Если надо достичь результата в благом деле, то не важно, как это сделано, разве не так?

— Результат, если он достигнут грязными методами, перестаёт быть благим. Тебе ли это не знать, старый искуситель.

— Но почему это старый? — хвостатый сделал вид, что обиделся на белобородого. Тот с улыбкой продолжил:

— Ну хорошо, можно сказать — не старый. Даже так — вечно молодой. Но то, что искуситель, ты ведь не отрицаешь?

Оба спорщика одновременно улыбнулись, оставшись каждый при своём мнении. Сохранение отличительных признаков именно их слуг у выставленных на игральную доску фигур говорило о том, что нечто подобное они и ожидали, ведь недаром эти две заключившие пари сущности были высшим олицетворением представляемых ими сил! Улыбнувшись, спорщики также синхронно кивнули, подтверждая, что игра продолжается и что рано или поздно фигуры вспомнят о своей цели и постараются её достичь. Но при этом каждый из участников спора решил предпринять шаги, ускоряющие получение нужного результата, и, естественно, не ставить своего соперника об этом в известность.

А те, кто являлся главными исполнителями, или как их называли высшие сущности — игровыми фигурами, сладко спали в купе скорого поезда, уносившего их на юг от столицы Империи к её южной, хотя и не столице, но, несомненно, жемчужине — городу Черноморску! По праву названной южной Пальмирой Империи!

Тоша, как всегда, проснулась позже сестры, которая была, если и не жаворонком, но ранней пташкой — точно. Тоша не то что любила поспать, но если была возможность — не упускала добрать, как она говорила, по пару сотен минут на глаз. Посмотрев на свою сестру, читающую какую-то книгу, сладко зевнув, смуглая девушка сообщила:

— А мне такой сон приснился! Очень интересный, знаешь, я была не права, когда утверждала, что у меня не было хвоста в прошлой жизни, мне пообещали его вернуть в будущей. С красивой кисточкой или когтём, если я всё сделаю как надо!

— И что же ты должна для этого сделать? — заинтересованно спросила белокожая девушка, откладывая книгу в сторону. Смуглянка ещё раз зевнула и стала рассказывать, как о чём-то совершенно обыденном:

— Он обещал мне вернуть мой статус и даже повысить его, если я заберу у тебя тот остаток твоей души, именно твоей! Та часть, что я отдала тебе — у тебя и останется, мне это будет прощено. Вот так-то. Его спасло только то, что я не видела, кто мне это всё предлагал, мне так хотелось вцепиться ему в горло! Запустить туда когти на всю глубину. Я знаю, ты такого не одобришь, но я не могла себя сдержать!

— Тошенька, — Атиша обняла сестру и стала, в свою очередь, рассказывать, — мне снился точно такой сон! Мне обещали вернуть крылья! Но взамен сделать самую малость — забрать твою душу, ведь это так просто — ты же полностью открыта передо мной! А часть моей души осталась бы у тебя, то есть ты бы не погибла. Жила бы здесь дальше — летала бы на своих аэропланах, чинила бы моторы и не помнила, что у тебя была сестра. Нет, из того, что знаешь и помнишь, ничего бы ты не забыла. Только не помнила бы меня и всё. Знаешь, может, это был голос той части души, которая мне досталась от тебя, но мне тоже очень хотелось вцепиться в горло, хоть у меня и нет когтей! Что же нам делать, Тошенька, ведь нас не оставят и каждый раз желание подчиниться этому предложению будет сильней.

— Тишенька, — Атоша чуть отстранилась и посмотрела, как в зеркало, в большие зелёные глаза сестры. Улыбнувшись, смуглая девушка сказала: — Тишенька, а ведь ты нашла выход! Твоё желание...

— Вцепиться в горло? — испуганно спросила Атиша, Тоша кивнула:

— Именно, оно сильнее этого голоса, что тебя уговаривал. Ведь я не просто хотела вцепиться в горло, я хотела защитить тебя! И мы...

— Совсем перемешаем наши души! — улыбнулась светлая девушка. — Так, чтоб разделить их нельзя было! Нельзя будет забрать половину, твою или мою!

— Да! Пока мы можем это сделать, ведь эти — кто предлагал нам забрать... В общем — делаем и быстро. Пока те не опомнились и не лишили нас этой возможности!

Сёстры обнялись, и их губы сошлись в поцелуе, долгом поцелуе. Когда они перестали целоваться и посмотрели друг на друга, смуглая девушка лукаво спросила у светленькой:

— Тиш, а твой Лёша лучше целуется?

— Лучше! — улыбнулась в ответ светленькая и пояснила: — Он меня любит! И я это чувствую! А с тобой... Как будто я заглянула сама в себя.

— И что же ты там увидела? — удивилась Тоша, Атиша не менее лукаво, чем спросила у неё сестра перед этим, ответила:

— Когти! Большие и острые!

Сёстры засмеялись, им было неизвестно, смогли ли они обмануть тех, кто толкал их сделать то, что они делать совсем не хотели, смогли ли они себя обезопасить от повторения таких попыток в дальнейшем, но сейчас им было легко и хорошо. Отсмеявшись, Атиша посмотрела на Атошу и серьёзно сказала:

— Они будут пытаться подтолкнуть нас сделать то, что им нужно снова и снова. Но это у них уже не получится: нельзя забрать то, что и так тебе принадлежит, если раньше это было как бы не своё, просто подаренное, то теперь...

— Да, я не могу забрать твою душу и кому-то отдать, потому что вырву и свою, а мне это очень не хочется делать! И вообще — смотри к Киневу подъезжаем! — Тоша глянула в окно, Атиша согласно кивнула, мол, подъезжаем, а стоянка всего тридцать минут, хоть станция и большая, но поезд-то скорый! А так хотелось бы пройтись по городу... Атоша согласно кивнула и попыталась утешить взгрустнувшую сестру:

— Ничего, говорят, Черноморск очень красивый город, если в Киневе — каштаны, то там акация! Город весной, как невеста — особенно нарядный! Сейчас, правда, не весна, но посмотреть там и так есть на что!

Пока девушки говорили и любовались проплывающими за окном пейзажами (железная дорога была проложена между зелёными холмами, на которых стоял этот город над широкой и синей рекой): белыми домиками, выглядывающими из зелени садов, рекой, через которую по гремящему железному мосту и проехал поезд, после чего, пыхтя и замедляя свой бег, подошёл к перронам красивого с башенками вокзала. Сёстры решили из вагона не выходить, да и зачем — что можно сделать за полчаса, да ещё и на вокзале. Тоша предложила заказать поздний завтрак (до раннего обеда ещё было далеко) из ресторана в купе, надеясь, что вчерашний урок тамошние официанты усвоили и сами не придут, а пришлют кого-то из девушек-официанток. Но случайно глянув в окно, Тоша, как была — в лёгком халатике, одним слитным движением вывинтившись в узкую щель открытого окна, оказалась на перроне.

Шнырёк, вообще-то, это было не имя, а кличка, причём кличка не "авторитетная", а даже несколько уничижительная. Но Шнырёк не обижался на своих "коллег", придумавших ему такое воровское "погоняло". Ведь дело не в кличке, и даже не в имени, хотя своё имя Шнырёк старался не вспоминать, что поделаешь — профессия такая, чем меньше о тебе знают — тем целее будешь и дольше проживёшь. Да и сама воровская профессия Шнырька была хоть и не "крутая", и не очень "авторитетная": не домушник, не медвежатник, не тем более гоп-стопник, но весьма тонкая, можно даже сказать, очень деликатная, карманник. Хороший карманник может заработать, а следовательно, принести в общак побольше некоторых "авторитетов". А Шнырёк был лучшим в своей профессии. Но и у самых лучших бывают чёрные дни, вот такой день, похоже, и выдался сегодня. Шнырёк вышел на вокзал как раз к прибытию столичного скорого, идущего на юг. Кто-то садился, кто-то выходил, вот тут и можно поработать! Но из столицы приехала какая-то большая шишка, вот и нагнали городовых. Они стали оцеплением так, что не подойдёшь не только к приезжему начальству, но и ко всем, кто выходит из поезда. А те, кто на посадку шёл... Вон сахарозаводчик Каращенко на юг собрался, а у него недавно дочь пытались украсть, так он теперь такую охрану нанял!.. Куда там той столичной шишке, тут не то что подступиться — косо посмотреть не дадут. Шнырёк поёжился: Красавчик на что авторитет из авторитетов был, душегуб ещё тот, крови совершено не боялся! Но дёрнул его нечистый с Каращенко связаться — и что? Где теперь Гоха и его банда, а нетути! Каращенко, скорее всего, за деньгами не постоял и нанял такого специалиста, что Красавчик и вся его душегубская шайка в одну ночь прижмурилась. А что если этот специалист и сейчас в охране сахарозаводчика? Решит, что Шнырёк не сам, а на кого-то работает наводчиком? Прижмурит тот специалист так, что никто и не заметит, что Шнырёк исчез!

Деликатный карманник вздохнул и тут его взгляд остановился на селянке, немаленьких таких размеров, стоящей в стороне. Намётанный глаз специалиста сразу определил — тётка не пустая! Нервничает! А что там она прячет меж своих арбузных (ну, пусть не арбузных — как спелые дыньки) грудей, явно не любовную записку! Почему-то селянки считают то место самым надёжным для того, чтоб узелок с денежкой спрятать, обычно тугой такой узелок! Но для специалиста (умеющего вспороть ременную сумку купца, прикрытую не только сюртуком, но и жилеткой, вынуть оттуда целковые так, чтоб купец не заметил) достать из широкого выреза селянского платья этот узелок — плёвое дело, если, конечно, не начать щупать то, между чем этот узелок лежит. А иногда так хочется, но нельзя — работа!

Вот и сейчас Шнырёк вроде как случайно задел эту тётку и воскликнул, широко раскрыв глаза:

— Фося, ты?!

Но потом, подслеповато прищурившись, отступил назад, сделав вид, что ошибся, не за ту принял: — Ой, барышня, извините! Обознался!

Вроде и не было тесного контакта с объектом, ну чуть толкнул, так извинился же! Руками широко развёл, так это же от удивления, а что ещё раз коснулся, подхватывая выпавшее, так никто же ничего и не заметил. Дело сделано, и платочек, в который что-то завязано, пусть этот узелок не такого размера, как рассчитывал Шнырёк, а меньшего, уже сменил владельца, и теперь его надо как можно быстрее унести, пока тётка не опомнилась и не подняла крик. Карманник вроде и не спеша, но очень быстро стал удаляться от объекта своей работы. Ещё чуть-чуть и... Шнырька кто-то сильно толкнул в спину и тут же затараторил:

— Ой, поезд уходит, а пирожки... Не успею. А так хочется! Очень хочется, вот... Ой! Быстрее надо, ой! Ой, ой, ой! Пирожки, пирожки! Не успею!

На Шнырька смотрели большие зелёные глаза на смуглом, очень миловидном, даже красивом личике. Глаза были перепуганы, а совсем молоденькая девушка, владелица этих глаз, сжимала в руке серебряный гривенник. Девушка сделала ещё одну попытку пройти сквозь Шнырька, чтоб побыстрее добраться до торговки с вожделенными пирожками. Карманник чуть сдвинулся в сторону, пропуская эту растрёпанную малолетку, при этом аккуратно вынув у неё из пальчиков монетку — мелочь, но приятно, опять же — зачем добру пропадать! Даже не провожая девчонку-растяпу глазами, Шнырёк продолжил своё движение, уходя от возможных неприятностей. Тётка, видно, обнаружила пропажу, но не могла ещё поверить в безвозвратность потери и лихорадочно шарила у себя в вырезе платья на груди. Вот Шнырёк и поспешил удалиться, не только на безопасное расстояние, но и вообще исчезнуть с поля зрения той тётки и разини-малолетки. Но остановившись, он обнаружил, что его пальцы сжимают не серебряную монетку, а кусочек черенка ложки, даже не серебряной, а простой оловянной! Похолодев, Шнырёк запустил руку в карман, куда положил узелок, вытащенный у той тётки, но там, как и ожидалось, было пусто! Шнырёк повертел в руках кусок ложки и, отбросив его в сторону, рассмеялся: