На улице бодро катилось к заходу солнце. Предзакатная жара спала, дышалось легко, и запахи ощущались необычайно резко. Словно я только что вырвался из полугодичного заточения в корабле, мне снова двадцать два года... Мир переворачивался с ног на голову, и мне тоже захотелось пройтись колесом!
Я огляделся по сторонам. Зевак не наблюдалось. Наверное, разогнали уже. Несмотря на праздник, комендантский час еще никто не отменял. Какая-то бабулька ковыляла через площадь (наверное, работала здесь же, в Доме правительства), да скучали у памятника Первому колонисту два 'спеца'. А когда-то там стояли разряженные в пух и прах 'бойцы национальной гвардии'. Война протестировала их: оказалось — декор. Спецы томились, руки чесались... Да кому какое, к Хэду, дело?
Я сделал следующий шаг пошире, примеряясь, и... встал на руки.
И, в общем-то, отлично видел, как то место, где только что находилось мое туловище, прошил лазерный луч...
Импульс был такой мощности, что падение на землю меня бы не спасло, разве что... на руки встать! Только из однозарядника можно так развлечься, второго подобного 'выстрела' никакой 'ствол' не выдержит.
Здание впереди задрожало в раскаленном мареве, раздался гулкий хлопок, потом треск лопающегося хитобетона. С бодрым матом вылетели из вестибюля охранники. Повезло, что конец рабочего дня, может, обойдется без жертв... Я перекатился по дорожному покрытию и увидел, как с высоты пикирует шлюпка, крутится у самой земли волчком, чтобы погасить скорость, зависает на высоте меньше человеческого роста...
Рос. Только Рос мог такое проделать. Его вместе со мной завербовал в северном крыле Мерис. Но не просто с КК снял — сманил из разведки. И Рос летал лучше меня. Причем именно на модулях, 'двойках' и маленьких шлюпках, так называемых 'капитанских', в четверть стандартной десантной.
Мои. Значит, ребята весь день таскались за мной. Кого же они там поймали? На упругом дорожном покрытии, рядом с висящей шлюпкой, шевелились две фигуры. Сверху вроде — Джоб Обезьяна, для которого выпрыгнуть и из эмки особого труда не составляло. Под ним — какой-то толстяк.
Вылез Айим — вторая двухметровая махина на нашем корабле. В малой шлюпке — четыре кресла. Пилот, два бойца и для меня, видимо, тоже место нашлось бы. Значит, хоть Келли на эмке остался.
Сели еще две посудины — полисы и спецы Мериса. Пока я подходил, оттуда повысыпали тоже. Но вмешаться боялись, потому что у Сайсена Айима лицо человека, не понимающего юмора. А он стоял с гэтом на изготовку и ждал меня. На остальных ему чихать, так уж он устроен. Рос — сержант, а сержант приказал стоять и ждать.
Я видел, как сбегает с крыльца Мерис. Будь у него окно в кабинете, он мог бы всю эту комедию видеть лично. А так — доложили, наверно.
Мы подошли одновременно с генералом. Мерис шел быстро, я — медленно. Очень медленно. Но вовремя кивнул Айиму, чтобы тот опустил гэт.
Джоб, увидев меня, перестал душить толстяка и встал.
— Кто это? — спросил я Мериса. Я был уверен, он знает.
— Это? А это мой... бывший начальник спецслужбы...
Я понял, что начальник пролетел с карьерой прямо у меня на глазах.
— Живой, собака, — сказал какой-то незнакомый мне полис.
— То-то и странно, — пробормотал генерал. — У него было, по меньшей мере, три возможности себя убить, а он живой.
'Значит, на кого-то надеется, — понял я, — думает, что прикроют'.
Взглянул на Мериса. Тот скосил глаза на личный браслет, развернул запястье ко мне, чтобы я тоже видел. Там, не понял — с трех или с четырех точек — уже свели, как Рос спикировал на толстого.
— Умеют твои летать, — сказал Мерис.
— А то, — я улыбнулся невольно. — Они и прыгать умеют.
— Так ты же не отдашь, чего хвалишься?
Мерис думал. Он шутил со мной и думал, растягивая момент принятия решения. Я ему не завидовал. Покушение на главной площади столицы, почти напротив Дома правительства в тайне удержать не удастся. Придется докладывать этому новому лендслеру, который сам еще для всех — 'рыбка в банке'. И может статься рыбка — тухлая.
Я вдруг очень остро ощутил, что Дьюп умер. Что я его никогда больше не увижу. Захотелось задушить этого толстого мерзавца голыми руками. Потому что такое вот дерьмо даже сдохнуть не может, а того, кто стоит десятерых таких — нет. И погиб он из-за такого вот дерьма!
— Ты чего, капитан? — спросил не вовремя посмотревший на меня Мерис.
— Задушил бы, — сказал я сквозь зубы.
Наверное, морда лица была у меня соответствующая. Генерал оценил.
— А души его, гада, — сказал он поощряюще. — Ты в состоянии аффекта... Как мы тебя удержим? Да, ребята? — он обернулся к охране. — Давай, капитан!
И хлопнул меня по спине, подталкивая к едва поднявшемуся толстяку. Джоб его здорово припечатал.
Первый раз я так явно видел иллюстрацию древнего принципа — нет человека, нет проблемы. Если бы я не был так зол...
Губы у толстяка затряслись. Но боялся он не меня, а того, что происходило со мной!
Я воспринимал себя теперь с двух разных точек. Словно бы 'меня' стало двое. Один в бешенстве намеревался раздавить сейчас эту жирную человекообразную козявку. Другой... Другой стоял рядом и наблюдал. С мертвенным спокойствием ядовитой змеи с Мъясы, один запах яда которой убивает в течение двух минут.
Выражения глаз этих двоих смешивались в моих зрачках, и, судя по лицу толстяка, смесь выходила жуткой. Я и сам чувствовал, как вокруг распространяется волна физически ощутимого холода. Даже темнее стало. Или так быстро садилось солнце?
Я достаточно имел сегодня дело со страхом. И это, наконец, вылилось из меня.
Внешне я не делал ничего. Только смотрел. Но толстяк завизжал и бросился в ноги Мерису. Он ползал, хватая генерала за колени, скулил. Я видел и не видел его. Толстяк метался в другом, параллельном моему пространстве. С ним рядом остался только Мерис — остальные бойцы и полисы отодвинулись куда-то. И звуки до меня тоже почти уже не долетали.
А краски все меркли. Мир стал серым, воздух — густым и плотным. В легкие его приходилось запихивать с усилием, как при больших перегрузках. Самая середина груди у меня горела, словно обожженная.
Мерису, в конце концов, пришлось вызывать медиков, иначе один мой вид убил бы толстяка. Но боюсь, что и медики уже не могли помочь: больно медленно они двигались, а каждая минута этого резинового времени ложилась петлей вокруг жирной шеи.
Я не понимал, что со мной происходит. Однако когда визжащий червяк исчез вдруг из поля зрения, Мерис шагнул вперед и загородил его, я стал потихонечку остывать. И восприятие мое снова стало единым. Подступили усталость и безразличие, словно бы я действительно делал что-то тяжелое все это время, а не просто стоял столбом.
— Да... — протянул Мерис. — Слышал про это. Читал. Но участвовать не приходилось.
— Про что, про это? — я сглотнул. За грудиной болело и очень хотелось пить. А к облегченной парадной форме фляжка не прилагалась. Джоб и Айим экипированы как положено. Только где они?
Оба бойца нашлись у меня за спиной: стеклянные глаза, бледные морды... Да и Мерис тоже выглядел каким-то не очень цветущим.
— Парни, вода у кого-нибудь есть? — спросил я нарочито бодро.
— Да, капитан, — прошептал Сай, продолжая смотреть мимо меня.
Я махнул рукой перед его лицом — без толку. И только тут заметил, что так же смотрят в пустоту полисы и спецы Мериса. Причем выглядели бойцы тем бледнее, чем ближе стояли ко мне. А медики так и не смогли дойти до толстяка: бросив носилки, они стояли метрах в трех, уставившись в пространство. Толстяк лежал, раскинувшись — то ли потерявший сознание, то ли мертвый.
Я выругался, отстегнул у Айима фляжку и напился. Потом развернул его в сторону нашей посудины, дал тычка. Обезьяна кое-как пришел в себя сам. Я загнал ребят в шлюпку и полез следом.
— Ну, завели мы себе неведомую зверушку, — сказал мне в спину Мерис.
Он, единственный из всех, сохранил способность улыбаться. Видимо, в своей длинной жизни и не такое видел.
15. История пятнадцатая. 'Докатились'
Из дневниковых записей пилота Агжея Верена.
Абэсверт, открытый космос
Заговор, вскрытый нами, был просто гигантских масштабов.
Мерис ушел в него с головой, оставив меня на пару дней без своего начальственного глаза. Я не знал, чем он занят, да и не интересовался особо. Полагал, что примерно понимаю, кто меня хотел отправить в небытие и зачем.
Я был кровником примерно половины политической элиты Аннхелла и даже премьер-министра лично. Но совесть мучила весьма умеренно. Она выписала чек, за то что стрелял в безоружных, но не за чины и родственные связи. Мне было даже легче стрелять в сытых, чем в голодных.
Я прошел через военный трибунал, едва не схлопотал 'отчуждение'. Если бы психотехники не подтвердили состояние аффекта, меня могли направить на генетическую экспертизу с последующим запретом несения военной службы. И направить могли именно потому, что ЗНАЛ, в кого стреляю. В зажравшихся великосветских отморозков. В деструктивном состоянии психики, да, но в здравом уме и твердой памяти. Так что я прекрасно понимал, как отреагировали в правительстве Аннхелла на новость о моем воскрешении. И Мерису еще нужно не допустить официального разбирательства по поводу подлинности моей скромной персоны. Ведь я теперь капитан Гордон Пайел.
В общем, пришлось сидеть тихо. Разрулить эту историю мне все равно было не по силам. А про эйнитский храм, неведомое 'сияние' и то, что случилось с толстяком — даже и думать не хотелось.
Медик прописал покой и релаксацию. Порошками травил. Когда я уже в темноте вернулся на корабль, поднялась температура и кровь какое-то время шла носом. Но отпоили меня не порошками, а йиланом, запас которого заканчивался угрожающе быстро. Доставляли йилан, похоже, только контрабандой. Вот ведь еще проблема.
Келли решил, что два покушения (про лестницу он не знал) несколько расшатали мою нервную систему, и мучил заботой и вниманием. Правда, что такое релаксация, он понимал только в общих чертах. В результате Джоб, Рос и Айим, здорово сдружившиеся после этой истории, ограбили местный кинотеатр, достали свежее экзотианское голо с причудливыми пейзажами, женщинами... Влану на просмотр не допустили. Она на нас дулась. Я не понял, зря или нет, потому что фильма, вообще-то, не видел. Дремал.
Парни сначала не решались говорить мне о том, что показывают про эту историю депы, но к обеду второго дня я отоспался капитально и самостоятельно добрался до прессы.
Вот уж действительно: хотите узнать про себя что-то новое — смотрите газеты. Чего там только не было. И что озверевший капитан спецона голыми руками задушил четырех полисов и одного штатского, и что он же взорвал здание напротив Дома правительства и только по случайности не взорвал город...
И лишь про то, что произошло на самом деле, пресса мужественно молчала. Понятно, что Мерис свою часть скандала 'закрыл', но и к эйнитам я тоже, оказывается, не ходил. Они вообще прозябали без пиара: ни тебе религиозных собраний, ни расписания проповедей, ни сбора пожертвований. Чем жили, на какие деньги кушали — не понять.
Я просматривал газеты и злился. Судя по прессе — эйнитов на Аннхелле вообще не было!
Все это время я не мог переговорить с Вланой наедине, столько народу крутилось вокруг моей заспанной персоны. А при всех обсуждать с ней эту историю я не хотел. Тем более, мои парни вообще были не в курсе событий. Кроме троих. Но Айим, Рос и Джоб молчали. Они были немного напуганы, косились на меня, но молчали. Потому Влана, Келли, и весь личный состав могли только из депов узнать, что натворил я в городе нечто незабываемое.
В общем, мне надо было поговорить с Вланой. И, по возможности, не только поговорить. Были еще желания. Менее интеллектуальные, возможно, но...
На вторые сутки я почувствовал себя вполне удовлетворительно, чтобы это затеять.
Я засадил Келли за отчет о техническом состоянии корабля. Допустимое число незанятых бойцов отпустил в город с условием, чтобы в 22 часа корабль напоминал сонное царство. Объяснил, что, возможно, ночью или утром придется в темпе сниматься с места, и кто не выспался — я не виноват. Эта мысль мне так понравилась, что я проинструктировал личный состав на случай внезапного старта: кто где стоит и за что отвечает.
Оставалось заманить к себе Влану, чтобы у дежурного не возникло никаких посторонних мыслей. На фоне развернутой мною деятельности это было уже не сложно. Я срочно потребовал привести в порядок личные дела и доложить мне сегодня же. (Вряд ли Влана уложится до отбоя, к Келли я вообще пообещал заявиться в два часа ночи...)
В общем, чего не сделаешь ради секса.
К вечеру, уяснив, что все плодотворно трудятся, я почувствовал себя великим комбинатором. На лаврах почивал секунд тридцать, пока не вспомнил, что нужно проверить состояние наземного ограждения, на случай экстренного старта.
Так что, когда ввалилась Влана со стопкой пластиковых кластеров, я еще отдавал последние распоряжения. Все выглядело так, будто ночью мы действительно стартуем.
Влана свалила носители на стол, стала демонстрировать сделанные ею пометки, в которые я честно пытался вникнуть первые полчаса... А потом понял, что мы не успеваем.
Чувство было неожиданно острым и возбуждающим. (Чувство, что не успеваем, разумеется.)
— Влана, — строго сказал я, держа в руках сразу три личных дела и глядя на развернутую схему четвертого. — Ничего у нас в таком темпе не выйдет. Срочно клади всю эту пачку со стола сюда, — я показал на стул...
Она послушно переложила документы, еще не понимая, что я задумал.
— А теперь... — я подхватил Влану под локти и посадил на освободившийся стол.
В прошлый раз вся инициатива принадлежала ей, но сегодня — моя очередь. Если кто-то против, не стоит позволять мне так долго спать!
Мне двое суток хотелось перецеловать все ее пальцы, начиная с ног.
Целовать, как выяснилось, можно. Но стоило взять этот маленький пальчик в рот, поднимался такой визг, что я вспоминал про дежурного. Пришлось исследование на время отложить. Ну, ничего, были у меня и другие, не менее интересные мысли...
Потом я просто лежал на полу, на одеяле и дышал ею. Спрятал лицо возле шеи, вдыхал ее запах и ждал. Знал, что не надышусь, что время неумолимо истекает...
И дождался. В плечо уколол знакомый вызов. Я активировал экран, но не дождался ни изображения, ни звука. Потом вдруг поползла странная надпись.
СРочНо снима йтесь подчинение ком южного крыла грана приказ ДЖА адам
И еще раз.
СРОЧНО сниМА...
И все.
Я и не знал, что на экранчике спецсвязи можно писать... Нет, стоп, слышал — есть специальные поверхности, рисуя на которых карандашом или пальцем, можно проецировать буквы на экран. Значит, Мерис сейчас говорить со мной не может. Он на совещании, например.
И тут заработала голосовая связь. Но очень глухо и с жуткими помехами. Голос едва пробивался сквозь скрип и царапанье, словно Мерис сидел в банке, а кто-то скребся, добираясь до него.
