Другая ветвь

На следующий день его величество поднялся рано и, поддавшись уговорам Эмиля, все утро вел себя хорошо. Позавтракал, и даже почти все съел. И прежде чем помчаться по делам, поднимая за собой вихрь, согласился просто немного прогуляться возле "Мьянмы" — при отеле был прекрасный сад.

Разумеется, вся охрана и весь персонал отеля приложили максимум усилий, чтобы не попадаться кайзеру на глаза. Он прошелся под ветвями лиственниц, покрытых тонкими мягкими иголками, добрел до деревянной лавочки и с удовольствием на нее присел — не от кого было скрывать, что уже устал, и колени заныли. Знал он это нытье... она возвращается опять, его болезнь, проклятая хворь, которая однажды убьет его — и, вероятно, скоро. Эмиль всю недолгую прогулку не отставал ни на шаг, и теперь остановился рядом.

— Садись, — сказал кайзер.

Ординарец и ослушаться не посмел, и послушаться — как это, сесть рядом с императором всея галактики на лавочку... ну невозможно же. Уселся на траву у ног его величества.

— Привет, — сказал рядом детский голос.

Кайзер и его слуга одновременно обернулись.

Мальчик, светло-русый, вихрастый, в шортах и рубашке с коротким рукавом, и в руках мячик.

Уставился на золотые кудри и белый плащ, сказал: "ой" — и церемонно поклонился.

— Здравствуй, — ответил кайзер. — Ты кто таков?

— Отто Вален, — сказал мальчик с гордостью в голосе. — Мой папа тут самый главный. — Подумал немножко и добавил еще одно "ой". — Вы ведь главнее. Извините.

Его величество засмеялся.

— Конечно, я главнее, Отто Вален. Но я немножко тут побуду и улечу в столицу, и твой папа снова будет самым главным.

— Да, — согласился мальчик.

Помолчал, явно на что-то решаясь. Решился:

— Ваше величество кайзер, не слушайте их. Папа не палач. Честно. Они все врут. Они его не любят просто.

Эмиль осторожно посмотрел на императора. Кажется, тот немного растерялся.

Замялся, однако, всего на какой-то миг.

— Отто Вален, — сказал. — Слушай меня внимательно.

Мальчик с готовностью кивнул.

— Я знаю твоего папу много лет. Он хороший человек, и храбрый, и умный, и прекрасный командир.

Мальчик заулыбался.

— Я знаю, что они врут, Отто Вален. Не волнуйся.

Мальчик кивнул еще раз.

— И спасибо, что предупредил, — добавил кайзер совершенно серьезно.

Отто Вален шмыгнул носом. Потом кивнул снова, и крикнул звонко:

— Зиг кайзер! — и убежал, топоча, куда-то через кусты.

Его величество засмеялся.

Встал со скамейки, не поморщившись, хотя колени напомнили о себе.

— Идем, Эмиль. Впереди долгий день.

-017-

Июнь

А с господином Сильвербергом... с Бруно — совсем и не виделась. Некогда. Только однажды — он приходил к кайзерин, нужно было высочайшее решение по какому-то вопросу. Что за вопрос, сестру императора не интересовало — это дело ее величества и господина министра. Но постаралась пройти по коридору в тот самый момент, когда он уже откланялся и собрался уходить.

Увидел ее, остановился.

— Добрый день, госпожа Аннерозе.

— Здравствуйте, Бруно.

— Я хотел бы... поговорить. Не мимоходом. Не могли бы мы с вами?..

— Не сейчас, — ответила она с искренним сожалением. — Может быть, вечером... не знаю, будет ли у меня свободная минута, но...

— Хорошо, — и поклонился. — Я буду ждать вашей свободной минуты, госпожа Аннерозе.

Поклонилась в ответ.

Вечером не вышло, и завтра, и послезавтра.

-57-

В демократической автономии творилось что-то нехорошее. Его величество кайзер, встревоженный беспорядками в системе Баалат, собрался вылететь туда с Урваши. Уже распорядился.

Губернатор Вален, еще более встревоженный возможной опасностью для особы императора, попытался убедить кайзера, что этого делать не следует. Конечно, они ваши подданные, как и все прочие жители в этой галактике. И все же, ваше величество, Баалатская автономия — особая территория с особым статусом. К ним не стоит лететь просто так. Если вы явитесь с недостаточным эскортом, вы подвергнете себя риску. Если вы явитесь с флотом, вы подвергнете риску договоренности, достигнутые год назад на Эль-Фасиле. Ваше величество, прошу вас...

— Не понял, — сказал кайзер холодно. — Это земли моей империи или нет?

— Безусловно, это земли вашей империи, и все же...

— Разве я не могу посетить любые земли моей империи в любой момент, когда пожелаю?

— Разумеется, можете, но, ваше величество...

— Тогда не о чем говорить, — бросил император.

И Вален замолчал.

Тем не менее тревога его не оставляла.

— Мне не нравятся настроения его величества, — позднее сказал он Фернеру. — Мне кажется, он ищет повода для...

— Для сражения? — спросил контр-адмирал Фернер.

— Боюсь, что да, — вздохнул Вален. — Вы же знаете характер императора, и теперь, когда войны больше нет...

— Не думаю, что он способен развязать войну лишь для того, чтобы пощекотать себе нервы, — рассудительно сказал Фернер. — Но если беспорядки покажутся ему чересчур сильными, и если он сочтет, что их разумно подавить военным путем...

Вален кивнул.

— Словом, если войну развяжет кто-нибудь еще, даже если это будут взбунтовавшиеся граждане... или даже если ему покажется, что войну кто-то развязал... тут-то война и станет неизбежна, потому что он вмешается. Он не выдержит, вот чего я опасаюсь.

— Знаете, — Фернер заложил руки за спину и на краткий миг вдруг чем-то неуловимо напомнил своего прежнего шефа, — меня беспокоит еще кое-что. Если он воспримет беспорядки внутри автономии как повод для вмешательства... не надеется ли он втайне, что автономия выставит против него Яна Вэньли? Они не доспорили там, на полях той войны.

Вален глубоко вздохнул.

— Надеюсь все же, что он удержится, — сказал он без особой уверенности в голосе.

Хорошо еще — его величество не собирался лететь на Хайнессен сию минуту. Только через несколько дней.

-018-

Июнь

Наверное, правильно, что эти взаимоотношения, едва намеченные, постепенно сошли на нет. Зачем они... хотя грустно. Не сбылось.

Впрочем, ей ли привыкать... тогда тоже не сбылось, и куда тяжелее, чем теперь. Тогда — она многого хотела, только боялась себе в этом признаться, потому что одно дело хотеть, а другое — иметь возможность. И потом — того хуже: возможность появилась, поманила, дала рассмотреть себя издали во всех заманчивых деталях и красках, и она уже совсем было поверила... тут-то все и обрушилось в глухое безнадежное "никогда". Потому и ударило так сильно, наверное.

А сейчас... ну что сейчас. Совсем иначе. Она могла бы, только хотела ли?

Или — хотела, но боялась, что снова... так же... как в тот раз?..

Дернула нитку резче, чем следовало. Оборвала.

Просто она трусиха. Последняя трусиха.

-58-

В конце июня в Хайнессенском медицинском центре скончался бывший правитель Феззана Адриан Рубинский.

Полиция автономии — а через нее и полиция Империи — некоторое время уже знала, где находится Черный Лис Феззана и почему. Его не трогали. Не было смысла. Он умирал от опухоли мозга, и медицина, бессильная исцелить, всего лишь поддерживала в нем жизнь да облегчала боли. Чуть меньше года назад он скрылся от властей Новой галактической империи, намереваясь вредить, интриговать и подрывать основы — но ничего не смог сделать. Он и на Хайнессене-то оказался лишь потому, что здешний медицинский центр был безусловно лучшим в галактике. Но и хайнессенские врачи не были всесильны.

Крепкий жизнелюбивый мужчина за прошедший год превратился в иссушенного немощью старика, едва способного поднять руку. Он больше никому не был опасен.

В человеколюбие полицейской машины верится с трудом — и не надо, как всякая машина, она чужда состраданию. Но каждый полицейский в отдельности, даже будучи составной частью механизма правопорядка, — человек. Ни у одного полицейского чина не поднялась рука — вытащить из больничной койки умирающего Рубинского, или допрашивать его прямо в палате, на последнем издыхании, одурманенного наркотиками. Поставили пару рядовых в форме у дверей — и будет с него. Очевидно, что этот человек никуда отсюда не уйдет, он не в силах встать. Часовым и делать-то нечего.

Так и вышло, что часовые дремали на посту, когда Рубинский перестал дышать, и ритмы его больного мозга затухли.

Никому в голову не пришло, что конец этого обессиленного болезнью человека может быть столь громким. Кто мог подумать, что отключение этого мозга — сигнал к срабатыванию системы мин, заблаговременно заложенной под столицей?

Это потом будут разбираться, как вообще оказалось возможным заминировать половину города и почему никто этого не заметил. По-видимому, все это было проделано еще прошлой осенью, вскоре после прибытия Рубинского на Хайнессен. Приехал лечиться, ага. А заодно подстраховался на случай своей смерти. Убьете меня — мало не покажется. И, вероятнее всего, занимались этим все те же терраисты из боевого ордена — ни для кого не было секретом, что Черный Лис Феззана поддерживал с ними связь и опирался на них, покуда вершил свою политику.

По иронии судьбы — их почти всех или уничтожили, или переловили, но ни один из них не обмолвился об этих минах, да их и не спрашивали.

Может быть, злорадные усмешки на лицах некоторых боевиков объяснялись уверенностью — что их гибель будет отомщена рано или поздно господином Рубинским? Теперь уже не узнать.

Его никто не убивал, он умер сам, но система, настороженная без малого год назад, ждала — и дождалась.

Под ногами столичных жителей разверзся огненный ад.

-019-

Июнь

Теперь, когда она приняла решение, каким бы пораженческим оно ни было, ей внезапно стало легче. Там, на воле, ветер, но она забыла ветер и волю за долгие годы — и не смогла привыкнуть к ним вновь. Теперь она все чаще задумывалась о возвращении.

Лес, вилла, сад. Розовый куст. Орхидеи. Зеленый холм.

Зиг.

Как только она поймет, что при кайзерин Хильде от нее больше нет никакого прока, она уедет.

Бруно мешал. Появлялся, заговаривал, пытался сбить с толку.

Да еще — та вышивка, с чертополохом, все еще лежала на дне рабочей корзинки. Попадалась под руку, хватала за пальцы, дергала за сердце. Одумайся, там ветер и воля...

Но она решила.

-59-

Едва сведения о произошедшем на Хайнессене достигли ушей его величества кайзера, он встрепенулся. Боевой конь заслышал сигнал к атаке.

Двадцать восьмого июня рвануло, а двадцать девятого император счел нужным обратиться к своему народу.

По всем каналам, по всей галактике — адресовано в первую очередь Новым землям, но и на Старых есть кому послушать.

Появился на экране — при полном параде, в черном, серебряном и золотом сиянии, а лицо суровое и вдохновенное.

— Подданные империи. Жители всех обитаемых земель.

Сограждане.

Скоро годовщина окончательного прекращения галактической войны, продолжавшейся сто пятьдесят лет. Эти сто пятьдесят лет — как и предыдущие тысячелетия — мы были по существу одной нацией, но сто пятьдесят лет мы стреляли друг в друга. Наконец воцарился мир. Время разрушения прошло. Настало время пожать друг другу руки и начать строить. Мы все это понимаем — бывшие граждане разных стран, ныне ставшие гражданами единой империи.

Но есть еще люди, которым ста пятидесяти лет войны показалось мало. Это они взрывают бомбы на наших улицах и в наших домах. Это они убивают мирных жителей. Это они покушаются на наш покой. Это они подло убили моих соратников, храбро воевавших ради объединения галактики и приближения мира.

И это они только что совершили злодеяние на столичной планете Баалатской автономии.

Я обвиняю культ Земли...

...Он говорил примерно полчаса. Перечислил преступления, за которые были ответственны терраисты, и преступления, за которые они могли быть ответственны — предположительно. Высоко оценил заслуги прежнего губернатора Новых земель и призвал всемерно содействовать новому. Особенно подчеркнул, что все претензии касаются только "воинственных безумцев", прочие же верующие вольны верить во что пожелают, до тех пор, пока не совершают преступлений против человеческой жизни и против государства.

Закончил напористым пассажем:

— Время мира настало — но тем, кто встает на его пути, не будет пощады! — и, отвернувшись от уже выключенной камеры, приказал поднять флот. Он полетит в автономию и наведет порядок железной рукой. Готова ли к полету "Брунгильда"? Эмиль, подай плащ.

Глаза его лихорадочно блестели, и на щеках проступил нездоровый румянец, и когда двинулся — ступал нетвердо, но решимость пересиливала немощь, как это было всегда, и никто не посмел возразить. Эмиль подал плащ, капитан "Брунгильды" уселся в свое капитанское кресло, и двигатели запустили, и флот приготовился к выступлению.

Кайзер поднялся на мостик.

Встал, расправив плечи, упрямо глядя перед собой затуманенными болью глазами.

— Вперед, — сказал он, поднимая руку.

Голова закружилась, сознание ускользнуло.

Упал ничком.

Суеты, которая поднялась вокруг после этого, он уже не видел.

Очнулся в полете, лежа в постели.

— На Хайнессен? — спросил слабым голосом.

— Нет, ваше величество, — потупившись, отвечал Эмиль фон Зерре. — Там разберутся без нашего вмешательства. Мы летим на Феззан.

Попытался протестовать и понял, что не в силах.

— Ладно, — сказал кайзер. — На Феззан. Но я еще доберусь до них...

— Обязательно, ваше величество, — согласился Эмиль.

Чего ему стоило не всхлипнуть, никто никогда не узнал.

-020-

Июль

Брат вернулся.

Вверг в трепет всю галактику, как он это умел, и вернулся.

— На щите, — непонятно сказала кайзерин, когда его привезли.

Открыл глаза, увидел своего ребенка — улыбнулся. От этой улыбки похолодело в груди.

Сказал:

— Я дома. Я рад. — И улыбнулся снова.

Старшая сестра улыбнулась в ответ, чувствуя, как застывают щеки.

...Когда-то она сказала ему — пока не устанешь, не приходи ко мне.

Он уже не может ходить, но он все еще не признает, что устал.

-60-

Накануне Юлиан пришел вместе с Карин. Они наконец договорились между собой насчет женитьбы, и кому, как не адмиралу Яну и Фредерике, следовало узнать об этом первыми? Сидели за ужином, чокались. Адмирал достал по такому поводу бутылку белого вина, припасенную еще когда. Вообще-то он предпочитал бренди, но праздник... Фредерике налили соку — она была беременна, уже шестой месяц, какое там вино. Потом на стол был выставлен принесенный гостями торт с кремом, и Юлиан ради торжественного случая заварил чай сам — так, как это умел он, Фредерике еще учиться и учиться.

Смеялись, поздравляли ребят, радовались. Праздновали. Разошлись по спальням заполночь.

Утром Юлиан ушел на службу, постаравшись никого не разбудить. Ему это удалось, даже Карин только приоткрыла один глаз, пробормотала: "удачи там" — и заснула снова.

Адмирал Ян проснулся поздно, вышел на кухню. Женщины уже пили чай с остатками вчерашнего торта, и на сковороде тихо скворчало, разогреваясь, вчерашнее рагу. Уселся за стол, сонно моргая — даже умывание не смогло пробудить его окончательно. Вот чашка с чаем, пододвинутая под самый нос, произвела правильный эффект. Принюхался, вздохнул блаженно.