Фанфик на "Князь Барбашин"

Слегка пошатываясь на скользкой от крови палубе, Никита подошёл к борту и осмотрелся. Сражение продолжалось. Где только можно два русских корабля одновременно брали на абордаж с обеих сторон один ливонский, стараясь задавить того численностью. К сожалению не везде это проходило удачно — Сытин насчитал как минимум два полыхавших огнём русских судна, а сама битва превратилась в беспорядочную свалку, где каждый был сам по себе. Так что почивать на лаврах было некогда. Уступив право хозяйничать на захваченном "ливонце" экипажу со второго судна, команда "Ласточки" спешно обрубив канаты, устремилась к "Апостолу Петру", который сцепившись с неприятельским хольком, бился с тем один на один. Так что подмога в виде сытинской шкуты пришла к нему в самую пору. Не устояв перед двойным ударом, немцы, в отличие от экипажа своего флагмана, даже не стали биться до конца, а поняв всю безнадёжность ситуации, предпочли поднять руки.

После этого победа однозначно стала клониться в сторону русских, и вот уже два ливонских холька "показали корму", бросив своих товарищей на произвол судьбы и уйдя в южном направлении, а ещё один загорелся жарким пламенем, окончательно перестав существовать как боевая единица. После чего оставшиеся два корабля сдались на милость неприятеля.

Победа далась, однако, высокой ценой. Русские потеряли три корабля, а уцелевшие в битве недосчитались до трети экипажей. На этом фоне даже захват четырёх вражеских хольков служил слабым утешением.

Ну а потом, после подсчёта потерь и добычи, последовал допрос пленных, несколько прояснивший русичам картину происходящего. И полученная информация заставила русских даже малость ошалеть от того, что же произошло за время их отсутствия, и понять с чего это ливонцы решили вдруг атаковать мирный торговый русский караван. Походу дела, даже в Новгороде не догадывались, какие бури бушуют в соседней Ливонии, и какие интриги закручиваются в Балтийском регионе. А причина всему ведь донельзя банальна — деньги и ещё раз деньги.

Собствено говоря ни для кого не было тайной то, что ливонские немцы крайне недовольны тем, что за последние годы русские купцы в обход ливонских городов как сами повезли свои товары за море, так и ввозить оттуда стали напрямую. Отчего торговля в недавно ещё процветавших ливонских городах и местечках стала заметно хиреть, что самым отрицательным образом сказывалось как на благосостоянии бюргеров и нобилей, так и орденских финансов. Попытка апеллировать к "братству" немецких городов и остальных христианских народов, с требованиями не принимать в них русских купцов ни к чему не привели. Ибо, как гласит народная мудрость: дружба дружбой, а своя рубаха ближе к телу. Даже прямые обращения к императору ничего не давали — занятому войной с французами Карлу было не до сложностей далёкого северо-восточного угла его аморфной империи. Одно время была надежда на данцигских и ревельских каперов, но и тут вышел облом. Русские, неожиданно для всех, показали себя хорошими мореходами, сумевшими успешно отбиться от чужих наездов. А время идёт, доходы падают и улучшения не видно. Стоит ли удивляться, что в такой ситуации стала поднимать голову "партия войны", требующая решить возникшую проблему самым радикальным образом, а именно "поставить на место" излишне обнаглевших, по их мнению, московитов силовым путём.

Разумеется, даже самые горячие головы понимали, что собственных сил Ливонской конфедерации не хватит, чтобы хоть как-то навредить могущественному восточному соседу. Но тут неожиданно засветился Любек, который сильно встревожил тот факт, что русские с недавних пор освоили морской путь во Фландрию. В результате чего те товары, которые ещё совсем недавно везли в столицу Ганзы, и на перепродаже которых дальше на запад любекцы зарабатывали деньги, теперь напрямую потекли в Нидерланды. Пока ещё тонким ручейком, но если есть дыра, то будет и прореха. Первоначально они обратились к датскому королю с требованием запретить русским проход через Зунд, но потерпели неудачу — прекрасно понимая, что подобный шаг не в его интересах, Фредерик не смотря на давление ганзейцев упёрся, отказавшись это сделать. Тогда любекцы обратили внимание на Ливонию, которая так же сидела на русском транзите, и сильно пострадала от его сокращения. Что делало её "естественным союзником" Любека в намечавшемся противостоянии с Москвой. Поэтому в этом году в Вендене появились ганзейские послы с предложением заключить военный союз, и обещанием привлечь к нему ещё и Швецию. Что дало ливонцам возможность всласть поехидничать над ганзейцами, которые ранее из жадности игнорировали их просьбы о недопуске русских судов, а сейчас столкнулись со схожей проблемой.

Впрочем, не смотря на взаимные упрёки, обе стороны понимали, что этот союз нужен ливонцам даже более чем любекцам. Результаты последней русско-литовской войны стали для остезейцев крайне неприятным сюрпризом. Хотя в этом времени Эжен Скиб пока не написал свой "Стакан воды", и сам французский драматург ещё даже не родился, но мудрые слова лорда Болинброка о том, что счастье маленьких государств заключается в том, что большие государства сделают всё возможное, чтобы помешать друг другу завоевать маленькое, понимали очень даже хорошо. Зажатая между Литвой и Россией небольшая Ливония выживала во многом за счёт противоречий между этими гигантами. Поэтому катастрофическое поражение литвинов в войне, захват русскими Подвинья и, как следствие, навязывание Риге своих условий, привели бюргеров в тихий ужас. Ибо все прекрасно понимали, что сегодня нагнули рижан, а уже завтра примутся и за них. В общем, внешние проблемы перемешивались с внутреними, отчего каша заваривалась ещё та. А уж после того, как русские захватили Выборг и изгнали шведов из Финляндии, скорое русское вторжение в Ливонию стало считаться в этих краях делом уже решённым. Отчего всю страну охватила военная тревога, а магистр начал делать военные приготовления. И в отличие от недавней попытки орденского руководства начать боевые операции против Литвы, в этот раз оно встретило полное понимание со стороны городов, которые не стали скупиться с выделением денег на военные нужды. Но всё же потребовали от Ордена, помимо набора войска и подготовки военных припасов, предпринять конкретные меры для пресечения русской торговли в обход Земли девы Марии, как высокопарно называли ливонцы свой край. На что братья-рыцари не стали возражать. Хотя, даже если они и выступили бы против, то, в этом случае, города могли заартачиться с выделением необходимых средств, так что большого выбора у Ордена не было.

Первым шагом стало запрещение волей магистра свободного перемещения русских купцов по территории Лифляндии. Подобное практиковалось и раньше, но сейчас пошли на особенно жёсткие меры. Особенно выступала за них Рига, требовавшая запрета для русских плавать по Западной Двине, намереваясь таким образом фактически аннулировать недавно заключённый русско-рижский договор, допускавший русских купцов к торговле с Западной Европой через этот город, но при этом формально его не нарушив. Ну и добились своего — магистр Плеттенберг приказал комтурам не пускать русских купцов далее Динабурга, Дерпта и Ревеля, где они должны были продавать свои товары только ливонским торговцам. Те же русские купцы, которые отказались подчиняться этим запретам, были арестованы, а их товары конфискованы в орденский скарб.

А для защиты стапельного права Ревеля, и недопущения морских перевозок в обход его, Вальтер фон Плеттенберг разрешил местному населению захватывать корабли "контрабандистов", обещая половину захваченного товара. А заодно, видимо вспомнив, что всего сотню лет назад Тевтонский орден, ответвлением которого было Братство рыцарей Христа Ливонии, был одной из сильнейших морских держав на Балтике, решил возродить орденский флот, и послал несколько военных кораблей для сыска и захвата тех купеческих судов, которые шли в Россию или из неё без захода в Ревель. Так что русскому каравану просто не повезло нарваться на флотилию орденских "спекуляторов", которые рыскали в этих местах в поисках "нарушителей". Правда, результат для ливонцев оказался не тот, который они ожидали — слишком сильным оказался русский караван, и охотник сам стал добычей, но тенденция настораживала. Никита по себе знал, что многие русские купцы, дабы сэкономить время и деньги, предпочитали плыть вне караванов, и если отбиться от одиночных пиратов возможность у них ещё была, то против объединения военных кораблей шансов уже не было.

Дальше, до самого Норовского добрались без приключений. По всей видимости, известия о разгроме орденского флота напугали ливонских "морских сыщиков" и те решили не связываться со столь большим русским караваном, хотя, как предполагал Сытин, ещё один бой со схожими неприятельскими силами русичи просто не потянули бы. Его "Ласточка" сильно пострадала в последнем столкновении, и хотя корабельный плотник как смог залатал полученные повреждения, но для окончательного устранения последних требовался полноценный ремонт. Схожая ситуация была и на других судах, хорошо ещё, что "Эсмеральда" мало пострадала, хотя, вкупе с предыдущими поломками, её состояние также нельзя назвать удовлетворительным.

Но вот, на горизонте появился родной берег, и у русичей дружно вырвался облегчённо-радостный выдох. Наконец-то дома!

В Норовском, к сожалению, пришлось надолго задержаться. Слишком много дел надо было сделать и вопросов решить. От продажи привезённого груза (как своего, так и трофейного), ремонта кораблей и решения вопроса с пушками. В последнем деле Гурьев отказываться от своих слов не стал и со складов Никите выдали аж шесть двенадцатигривенковых пушек для установки их на "Эсмеральде". Разумеется, стоили они весьма недёшево, особливо вместе с закупленными боеприпасами, но после прошедшего плавания Никита вполне мог позволить себе такие траты.

В результате всего этого в Усть-Лугу смогли вернуться только к середине сентября, буквально в последние погожие денёчки. Была даже мысль оставить корабли зимовать в Норовском, но, к счастью, успели вовремя. И возвращение иначе, как триумфальным назвать было нельзя. Всё село сбежалось поглазеть на захваченную каракку, и глядя на эту толпу народа Никита неожиданно осознал, как разрослось их село за несколько последних лет. Ещё совсем недавно несколько стоящих рядом мелких деревень превратились в одно многолюдное богатое поселение. Правда, с Норовским, конечно, не сравнить. Там почитай почти город будет. Но за пять сотен человек народа уже точно было. Посреди, на площади, возвели церковь. Пока ещё деревяную, но уже идут разговоры о каменном строении. Дабы было чем похвастать перед соседями.

Ну а потом был расчёт с людьми, встреча с родными, подарки и бесконечные распросы от набившихся гурьбой в их дом соседей, жадно внимавшим никитиным рассказам о его хождении за два моря, о жизни в немецких странах и тамошних диковинах. Те люди, что посолидней, интересовались ценами на товары в иных странах, как ведутся торги, что пользуется спросом, а что, наоборот, можно купить подешевле. И слушая ответы Сытина, долго и задумчиво теребили свои бороды, что-то прикидывая. И как заподозрил Никита, в следующем году не только он один двинется на запад от Зунда. Правда, у большинства местных судовладельцев в распоряжении были только лодьи, для хождения в далёкую Фландрию не очень пригодные. Но ежели скинуться, то в том же Норовском можно будет купить пару-тройку шкут, а то и новоманерную бусу, которую Никита видел на одном из плотбищ. Что он тут же и высказал гостям, погрузив их в очередные размышления.

Увы, помимо радостных событий, Никиту ожидали и не самые приятные новости. Первые дни по прибытии он, замотавшись за делами, не сразу обратил внимание, что ни разу не встретил на улице села Ульяну. А когда осторожно поинтересовался у друзей её судьбой, то его словно обухом по голове огрели — оказалось, что ещё этим летом Голубев отвёз дочку в Новгород, где выдал её замуж за сына своего новгородского партнёра. Мол, давно это у них было оговорено, а тут девка в самый сок вошла, уж самая пора замуж и детей рожать.

От таких известий у Никиты в глазах аж потемнело. Когда он возвращался в Усть-Лугу, то уже строил планы засылки сватов к Фоме Макарьевичу, просить руки его младшенькой. Ведь теперь-то он показал, что более не мальчик, на которого Голубев раньше смотрел сверху вниз, а твёрдо стоящий на земле мужчина, пусть и юный годами. И тут такой удар! Домой в тот вечер вернулся в самом преотвратном настроении, а тут ещё мать не нашла другого времени, как именно сегодня завести разговор о необходимости ему жениться, а то парню уже семнадцать лет стукнуло, а он всё ещё бегает холостым. Отчего захотелось стукнуть кулаком, наорать дурным голосом и послать всех куда подальше. Но сдержался, лишь отвернулся и ушёл в свой угол. Хорошо мать догадалась, что выслушивать её нотации сегодня он не в состоянии духа и более не донимала.

А спустя две недели после этого удивил дядька Кондрат. Он что-то долго мялся, а потом заговорив с Никитой неожиданно спросил у того разрешения на то, чтобы жениться на его невестке Анфисе. Сказать, что Сытин был удивлён этой просьбой, ничего не сказать. Как говорится: седина в бороду, бес в ребро? Но, с другой стороны, а почему бы нет? Кондратий в свои сорок лет был мужчиной хоть куда. Высокий, крепкий и жилистый, по слухам не одну молодую вдовицу долгими тёмными ночами помял. И Анфиса баба ладная, всего на пару лет старше самого Никиты. Не сидеть же ей вдовой всю оставшуюся жизнь? А то, что Кондратий ей в отцы годится, так этим мало кого удивишь. Да и кто из молодых парней возьмёт в жёны вдову, да ещё с довеском? А Кондрат мужчина солидный, хозяйственный. Так ещё и при деньгах. И местные свахи уже давно его обхаживали, усиленно сватая тех или иных местных представительниц слабого пола. А тот, в ответ, упорно делал вид, что не понимает их намёков. Ему и так хорошо было. Но нынешний заморский поход что-то переменил в его душе. Он и раньше ходил около смерти, и не очень-то этим заморачивался. Море оно такое, не любит робких и боязливых. Но в этот раз Кондрат впервые в жизни серьёзно испугался того, что сгинет на чужбине. И ведь не сколько самой возможной кончины забоялся, а то, что не останется после него никого. Дочери уже давно отрезанный ломоть. Внуки деда и не знают практически. Пропадёт, так никто и не вспомнит о нём. А как вернулся, как вновь увидел Анфису, так что-то взыграло в нём. В общем, одну свадьбу в семье Сытиных этой осенью сыграли, а дом Кондрата снова обрёл хозяйку. Да и Никите после этого как-то полегчало — тоска по Ульянке сначала притупилась под натиском каждодневных забот, а затем и вовсе отступила, хотя и не ушла полностью.

Но осенние сюрпризы на этом не закончились. Когда в ноябре ударили первые холода, подморозившие размытые осенними дождями дороги, к Сытину приехали неожиданные гости. Вот уж кого он менее всего думал увидеть, так это ивангородского купца Осипа Хомута. Прибыл тот не один, с ним были ещё двое человек, ранее Никите не встречавшиеся. И судя по внешнему виду и манере держать себя, тоже из купцов и не из мелких. Хотя, вряд ли и из верхушки, скорее средней руки купчины. По словам Хомута, прибыли они по делам — в наступившем году цены на фракт судов в Норовском резко возросли, вот и прибыли гости в Усть-Лугу в надежде договориться с местными судовладельцами о найме их судов за меньшую цену. А заодно Хомут решил заскочить потолковать к старому знакомцу. Всё же они тут не местные, здешних раскладов не знают, а Никита, глядишь, чего и присоветует дельное. Зайдя в дом, и поприветствовав его хозяйку, которая тут же кинулась накрывать на стол, они расположились на лавках, но блюдя вежество сразу начинать беседу не спешили. Да и негоже за едой языки чесать, чай не немчины какие-то. Лишь когда все присутствующие насытились, пошёл неспешный разговор.