Фанфик на "Князь Барбашин"

Убедившись, что разбойники точно уходят, Никита, вместе с остальными, такими же как и он стрелками, спустился с мачт вниз. М-да, корабль было не узнать. Скользкая от крови палуба, тела убитых — как своих, так и немцев, стоны раненых. Бр-р, Никиту аж замутило от этого зрелища. Но главная неприятная новость ожидала его впереди. При виде его находившиеся на палубе моряки посмурнели, а дядька Кондрат, исполнявший обязанности помощника кормщика, подошёл к нему и положил руку на правое плечо.

— Что такое, дядька..., — договорить он не успел, ибо стоявшие толпой моряки расступились, и Никита увидел лежащее тело брата. Несколько ударов сердца он тупо смотрел на него, не в силах поверить в произошедшее, а затем, на негнущихся ногах подошёл к нему. Лицо Василия было на удивление спокойным и даже каким-то радостным. Он погиб буквально под самый конец боя, когда нападавшие уже отступали, но кто-то из них всё же умудрился достать вырвавшегося вперёд русича.

Домой шкута возвращалась под его, Никиты, командованием. Теперь он был её кормщиком, или, как стало модно называться в последние годы, капитаном. Погибших, включая Василия, похоронили прямо в море. Потом было прибытие до дома, слёзы родственников и поминальная служба. А ещё юный, ещё ничего не понимающий племянник Афонька, которому суждено никогда в жизни не увидеть своего отца. Ну и тризна, как же без неё. Никита не пожалел денег, и угощение выставили как для всего села, так и гостей. И даже скуповатая мать ничего против этого не сказала, ибо хорошо понимала, что есть вещи, на которых нельзя экономить.

Но жизнь продолжалась. Лето сменила осень, а за ней последовала и зима. Боль от потери притупилась за каждодневными заботами, а необходимость зарабатывать хлеб насущный никуда не делась. И наступившая весна намекала на то, что вскоре море очистится ото льда и пора готовиться к следующему выходу. И уже со стороны вытащенных прошлой осенью на берег судов и лодок видны дымы костров, кое-где уже доносится стук топоров, а в воздухе ощущается лёгкий запах горячей смолы. Было видно, что, не смотря на пока ещё холодную погоду, люди усердно готовятся к предстоящей навигации. Пройдёт совсем немного времени и по вновь ставшему оживать "Лужскому пути" заскользят дощаники, подвозя товары из Новгорода, которые, перегрузив на шкуты и лодьи, повезут дальше в закатные страны. И среди них будет и его "Ласточка". Остаётся только решить, ждать подхода дощаников из Новгорода или взять фракт уже в Норовском. Каждый из вариантов имел как свои плюсы, так и минусы, и по размышлению, Никита решил всё же идти в Норовское — даже не из-за того, что возможностей взять там выгодный подряд было больше, а исходя из необходимости довооружить свой корабль. Прошлогоднее происшествие ясно показало, что одних самопалов и топоров для обороны от морских разбойников ещё не достаточно. Будь у них тогда хотя бы пара пушек, и всё могло бы повернуться иначе. И хотя орудия съедают немалую часть грузоподъёмности корабля и полезного пространства, но лучше уж так, чем чувствовать себя беспомощным при приближении противника.

Одолеваемый подобными мыслями Никита наконец-то добрался до пристани и направился в сторону портовой приказной избы, гадая, с чего бы управляющий Русско-Балтийской компании прислал вчера вечером к нему нарочного, с просьбой заскочить этим утром к нему. Ранее ни он, ни его брат с компанией никаких дел не имели, поэтому интерес к его персоне со стороны последней вызывал недоумение. Но и отказаться было бы неправильно. На пустом месте конфликтовать с могущественной купеческой компанией, перед которой даже новгородские наместники хороводы водят, не было никакого смысла. В конце концов, та же пристань "балтийцам" и принадлежит. Просто запретят швартоваться у неё, и всё — ищи-свищи, где бы свой корабль пристроить. По-хорошему, надо бы местным собраться и скинувшись, свою собственную пристань соорудить. Ибо зависеть в таком деле от новгородских купчин последнее дело. Это сейчас они со всем вежеством. А что будет завтра? Кто может поручиться за то, что войдя в силу, новгородцы не начнут местных зажимать, устанавливая свои порядки?

А вот и искомая изба — большое двухэтажное деревянное здание причудливого вида. Странно выглядит, конечно, но красиво. Когда только поставили избу, люд толпами бегал любоваться. Баяли, что так и строили в землях Словенских в стародавние века, как бы ни во времена Трояновы. Потом стали строить по новому, а нонче, как говорят, решили возродить мастерство древних зодчих. И ведь вроде как правильные слова говорят. Сейчас Русь вновь возвысилась над соседними народами силой грозной и величественной. Вон, деды сказывали, что во времена их молодости, когда Новгородом заправляли златопоясные бояре, только о своей мошне и думавшие, немцы над русичами как хотели, так измывались, свою волю и порядки навязывая. А былая слава новгородской земли только в сказах о прошлых временах и жила. А в нонешние времена собрали государи московские земли русские в один кулак, и глядишь, у тех же немцев нахальства-то резко поубавилось. И, как во времена былинных Садко и Боривоя, вновь скользят по водам Варяжского моря русские лодьи, а свейские и ливонские немцы, ранее зорившие русские земли, сейчас сидят за стенами своих замков и сами дрожат от мысли, как бы русичи к ним в гости не пожаловали.

Сегодня приказная изба была пустой, только на первом этаже сидел писец, что-то тщательно выводящий пером на белом листе бумаги. Ничего, не пройдёт и недели, как тут будет не протолкнуться. Сняв шапку, Никита, осенив себя крестным знамением, слегка поклонился висящим на стене образам.

— Мне бы Силу Карповича, уважаемый.

— А по какому делу? — писец оторвал взгляд от бумаги и с некоторой ленцой посмотрел на потревожившего его отрока семнадцати лет.

— Вчера нарочного прислал, просил зайти.

Услышав это, писец тут же переменился в лице, с которого тут же исчезло снисходительное выражение.

— Как прикажите доложить? — голос писца тоже стал иным, более уважительным.

— Никита Григорьев сын Сытин, — своё имя Никита произнёс с нотками гордости, а писец, услышав его, тут же дал знак следовать за ним, и стал подниматься по лестнице на второй этаж.

В горнице, куда его привёл писец, сидело двое. Одного из присутствующих Никита хорошо знал — Сила Карпович уже как второй год управлял делами Русско-Балтийской торговой компании в Усть-Луге, а вот второй был ему не знаком. Выглядел он более молодо, одет сходно с хозяином помещения, но при этом Сила Карпович явно посматривает на него с заискивающим выражением. Может гость из самого Новгорода прибыл?

Увидев вошедшего, тот окинул Никиту пристальным взглядом, затем повернувшись к управляющему, поинтересовался:

— Это он?

— Он, Угорь Иванович, он это. Не сомневайся.

А в ответ лишь недоверчивый хмык, отчего Никите даже обидно стало.

— Значит, ты будешь Никитой Сытиным? — незнакомец снова повернулся к нему.

— Деда моего звали Сыто, отца Григорием, а меня Никитой прозвали. Так значит это я и есть. А вот как тебя зовут, мил человек, прости, не ведаю.

— Уел! — хохотнул незнакомец. И тут же построжев лицом, добавил: — Присядь Никита Григорьевич, разговор деловой в меня к тебе есть.

Дважды просить было не надо, и присев на свободную лавку Никита весь обратился в слух.

— Значит так, зовут меня Угорь Иванов сын, а прозвище у меня Волк. Уж такое от предков досталось, — словно извиняясь развёл руками пригласивший его сесть мужчина.

На это Никита лишь пожал плечами. Уж, каких имён и прозвищ не встретишь на белом свете.

А Угорь, тем временем, продолжил:

— Сообщили мне, что владеешь ты доброй шкутой и по морю на ней аж до самого Любека ходил?

— Что есть, то есть, — подтвердил Никита, и осторожно спросил: — А позвольте поинтересоваться, за какой надобностью компании моё судно понадобилось?

— Понимаешь Никита, слышал небось, что царь и великий князь наш Василий свет Иванович, пребывает в дружбе и союзе с королём датской земли Кристианом, коего с престола мятежники свергли, и в империю бежать вынудили?

Никита кивнул, всё ещё не понимая, что связывает этот факт с тем, что Русско-Балтийская торговая компания хочет зафрактовать его шкуту.

— Прошедшей зимой повелел государь новгородскому наместнику исполчить рать и по весне идти на Выборг и далее в Сумскую землю, дабы древний наш город под руку царскую вернуть, а свейских немцев вновь в послушание их королю привести.

Услышав это, Никита аж подался вперёд, даже не думая скрыть свой интерес.

— Правильно мыслишь, — заметив его реакцию, отметил Угорь. — Как только прознают про то свеи и немцы, как развернут охоту на наших купцов. Раньше мы с этим злом конвойной службой боролись, водя караваны под охраной наших кораблей. Но сейчас, в связи с войной, часть их государь заберёт под Выборг, оставив купцов в море практически без защиты.

Никита задумался. К чему клонит собеседник, было совершенно ясно, и выглядело его предложение весьма соблазнительно. Конвойным судам платили весьма неплохо, и заработать на охране можно было даже заметно больше, чем взяв хороший фракт. Плюс, конвойным судам также разрешалось перевозить и грузы в качестве балласта. Что давало дополнительную приличную прибыль к получаемой плате за охрану. Некоторые крупные купцы на этом даже подрабатывали, беря под охрану своих хорошо вооружённых кораблей чужие суда. И в другой ситуации Сытин охотно бы принял это предложение. Но была одна проблема, которая ставила крест на возможности подобной подработки — его шкута не была вооружена пушками, а без них выполнять охранные функции невозможно. Ещё в прошлом году, по возвращении из Штральзунда, он поинтересовался, сколько будет стоить вооружить его корабли хотя бы четырьмя пушками. И озвученная цена тут же "приземлила его на землю", поскольку таких денег у него не было. Нет, на пару пищалей у него серебра бы хватило, но не с двумя же орудиями идти в охранение? Да и, вообще, непонятно ему, с чего бы это с таким предложением господа компанейцы пришли к нему, никогда ранее подобной деятельностью не занимавшимся. Ведь есть же купцы содержащие охранные суда, так почему бы с ними не договорится. И думается ему, что они на подобное предложение охотно согласятся.

Поэтому, когда компанейский приказчик озвучил своё предложение, Никита, в ответ, высказал ему все эти мысли. Но, к его удивлению, тот лишь хмыкнул, а затем пояснил свою позицию:

— Понимаешь Никита, упомянутые тобой промышляющие конвойной службой купцы, проводят караваны только до Любека, да иногда до Копенгагена. И вполне этим удовлетворены. По крайне мере, пока. А нам нужны, скажем так, голодные и злые, готовые к риску корабельщики. Ибо идти караван будет не по уже освоенному пути в Любек, а в лежащий за Немецким морем Антверпен, а может и далее, до Гишпанских земель.

— Куда?! — Никита ошеломлённо посмотрел на сидящего напротив него представителя Руссо-Балта. Плавание в Антверпен было, как для покойного старшего брата, так и для него этакой "голубой мечтой", желанной, но неосуществимой целью. Достичь которой, по крайней мере, в ближайшие годы, не представлялось возможным. Это не говоря уже про Испанию. И тут ему предлагается шанс сплавать туда, узнать путь и тем самым получить возможность опосля самому ходить в эти земли. За такую возможность надо хвататься обеими руками, вот только проблему боеспособности его корабля это никак не решало. Однако Угорь Иванович и тут сумел его удивить.

— Что же касается пищалей, то пусть тебя это не заботит. Поскольку ты будешь на службе у компании, то она предоставит тебе несколько пушек во временное пользование. Порох и ядра тоже с нас. По возвращении вернёшь, а за истраченное зелье вычтут из оплаты. Устраивают такие условия?

Никита охотно согласился. Предложенный вариант был более чем приемлемым. Оставался последний момент:

— Когда сможешь быть в Норовском?

Заданный Угрём Ивановичем вопрос был немаловажным. По-хорошему, лучше всего отбыть в конце апреля, когда окончательно установится тёплая погода, но был один нюанс — караван в Антверпен отправится, скорее всего, в самом начале мая, а значит надо прибыть, как минимум, за две недели до этого, дабы успеть на месте переоборудовать корабль под новые нужды. Так что, немного подумав, Никита ответил:

— К середине апреля буду.

— Вот и ладушки! — обрадовался Угорь. — Как прибудешь, найди меня, и всё что дальше я тебе там обскажу.

И обменявшись крепким мужским рукопожатием, обе договаривающиеся стороны разошлись.

Выйдя из приказной избы, Сытин немедленно направился на пристань, дабы поторопить людей с подготовкой судна к выходу в море. Здесь пока ещё не кипела обычная для периода навигации жизнь: лишь проскрипела одинокая подвода, везущая груз к кораблю или к одному из многочисленных амбаров. Его "Ласточка" уже покачивалась на воде, оглашая окрестности дружным стуком плотницкого инструмента. Никита одобрительно кивнул. Дядька Кондрат даром хлеб есть не любил. Оставшись один на этом свете — оба его сына сгинули в море, жена скончалась от лихоманки, а дочери давно вышли замуж за парней из соседних деревень, лишь изредка навещая своего родителя, он прибился к артели своего старого дружка по детским играм Григория Сытина, став кем-то вроде члена семьи. А когда тот погиб, то стал его детям, по сути, за отца. Именно благодаря его усилиям Сытины не пошли по миру после кончины кормильца, пока Василий не повзрослел и не стал способен самостоятельно взять в свои руки семейное дело. И сейчас он буквально дневал и ночевал на судне, подгоняя нерадивых работников.

Неподалёку на волнах покачивались корабли Фомы Голубева — две крупные шкуты, "Голубь" и "Голубка", глянув на которые Никита завистливо вздохнул. Фома Макарьевич недаром считался самым богатым и влиятельным человеком Усть-Луги, даже староста старался лишний раз ему не перечить. И шкуты у него были размером поболее сытинской, и хорошее пушечное вооружение имели — по четыре шестигривенковых пищалей на каждой. Так что, никакие морские разбойники им не страшны. Но не только это печалило Никиту. Ульяна! Одно это имя заставляло его сердце биться чаще и мучительно краснеть, когда она, проходя мимо, даже не удостаивала его взглядом. Младшая дочь Фомы Голубева была признанной красавицей и любимицей своего отца, а также предметом давней никитиной влюблённости. К сожалению, без всякой надежды на взаимность. Гордая красотка словно не замечала его, а сам Фома не считал семью Сытиных ровней своей, при каждом удобном случае демонстрируя своё превосходство и пренебрежительное отношение. Никита собственными ушами в прошлом году слышал, как на отпевании Василия тот открыто говорил собравшимся вокруг людям, что теперь-то Сытиным конец пришёл, ибо Васька хоть и малость безбашенным был, но дело ведал, а молодой да неопытный щенок всё по ветру пустит. Было обидно, но и возразить нечего — он ещё ничем себя не проявил, и пока неизвестно, как оно всё в жизни сложится. Так что пришлось проглотить обиду, и закатав рукава заняться делами с утроенной силой.