Фанфик на "Князь Барбашин"

Твою ж... дивизию! Андрею аж похолодел, невольно вспомнив прочитанную ещё в прошлой жизни историю про то, что в том варианте событий великий князь Василий Иванович действительно чуть не погиб во время так называемого "Крымского смерча", буквально чудом спасшись от татар, спрятавшись в стог сена. И с учётом этого факта, предположение Шигоны выглядит уже в ином свете.

А тот, видимо поняв это по выражению лица собеседника, продолжил:

— Юрий Дмитровский и Андрей Старицкий меж собой сцепились бы как собаки за кость. Только клочки по закоулочкам летели. И тут Шемячич с войском и правами на великое княжение. Да многие тут же на его сторону перешли бы, предпочтя видеть его на престоле, а не братьев великокняжеских. Так что думай сам, Андрей Иванович, внимательно слушай, о чём люди говорят, да на ус мотай. А мне пора, заговорился я тут с тобой, а дела не ждут.

— Бывай Иван Юрьевич, глядишь, свидимся вскорости.

Поджогин исчез за дверью, а Андрей задумался. В целом, разговор с Шигоной произвёл тяжкое впечатление. И дело было даже не в доносе на него. Нечто подобное он давно ожидал, и удивительно тут скорее то, что только сейчас нашёлся человек, накатавший на него кляузу. Хотя, может это уже и не в первый раз, но в прошлые случаи эти доносы были столь нелелепы, что такой опытный и неглупый правитель, как Василий IV, отправлял их в корзину сразу после прочтения. А вот странная откровенность с ним государева ближника его встревожила и вызвала недоумение. В то, что Поджогин сообщил ему о доносе и вообще затеял весь этот странный разговор вовсе не от благорасположения к молодому князю Барбашину, Андрей не сомневался ни минуты. Явно идёт какая-то игра, в которой Шигона отводит ему некую роль, пока ещё непонятную. Одно хорошо, в навет оного неизвестного доносчика, государь, похоже, не поверил, приказал проверить для очистки совести, и на этом успокоился. Иначе бы не стал Шигона ему об этом говорить. Между ними отношения, конечно, неплохие, но они не настолько близки. Но вот вся эта мутная история с якобы заговором Шемячича тревожила. Слишком уверенно о нём говорил Поджогин, хотя сам же и признал, что прямых улик против новгород-северского князя у властей пока нет. Ясно одно, сам великий князь в этот заговор верит, и ориентирует "беспеку" в этом направлении. Что неудивительно, учитывая "добрую и сердечную" историю взаимоотношений между этими двумя ветвями потомков Дмитрия Донского. Будь он на месте великого князя, сам бы поневоле оглядывался, держа руку на рукояти сабли. Чисто так, на всякий случай. И чем для Шемячича всё это закончится, Барбашин тоже знал. Неприятным сюрпризом стало только то, что в эту интригу втягивают и его. И в свете этого, извещение о доносе выглядит уже этаким завуалированным намёком, мол, окажи содействие. Ох уж эти "игры престолов", как ни хотел держаться от них подальше, вот только некто наверху посчитал, что князь Андрей Иванович Барбашин-Шуйский слишком важная и весомая фигура для того, чтобы ей не воспользоваться. И пока остаётся только гадать, что же такого от него хочет государь, и какую роль в своём замысле отводит.

Домой, вопреки совету Поджогина, он идти не стал. Решил дождаться окончания заседания Думы, и перехватить дядю на выходе. Кто как ни он, знающий если не все, то большую часть придворных "подводных течений" сможет посоветовать как быть, и что делать. Да и поддержка всего рода Шуйских не помешала бы. Одно дело, когда ты один, и совершенно другое, когда за твоей спиной высится частокол из ближайших родичей, готовых в любой момент поддержать и помочь.

К счастью, слишком долго ждать не пришлось. Голоса в Престольной палате наконец-то замолкли, а скоро и сами распаренные заседающие повалили наружу. А вот и Немой, идёт неспешно, погружённый в свои мысли. Но увидев родственника, весь расплылся в улыбке и они крепко, по-родственному, обнялись. А закончив эту демонстрацию другим единства внутри семьи, Василий Васильевич увлёк Андрея за собой.

— Ну, рассказывай племянничек, как житьё-бытьё, какими судьбами на Москве?

— Твоими молитвами дядя, жив-здоров.

— Да уж, вижу! — старший Шуйский усмехнулся в усы. — О подвигах твоих премного наслышан, посол тевтонский о тебе чуть ли не оды складывает, просит на службу к его господину вновь отпустить.

— И что государь?

— А что государь? Какой резон ему тебя опять на службу к магистру отпускать? Тут у нас своих дел предостаточно.

И одобрительно похлопав племянника по плечу, Шуйский вскочил на коня и, дождавшись, когда остальные последуют за ним, тронулся в сторону своего подворья.

Дома у Василия Шуйского их уже ждали. Холопы расторопно подхватили коней под узды, уводя их на конюшню. А хозяин с дорогим гостем проследовали в дом, где, получив известие от гонца, уже накрывали на стол.

Обедали молча. Хотя тут ещё не придуман принцип: когда я ем, я глух и нем — наоборот, совместные приемы пищи тут часто служат временем для бесед, но оба слишком устали и проголодались, так что, не сговариваясь, решили поговорить уже после еды.

Наконец, после того, как голод был утолён, начался уже и сам разговор. Андрей поведал о делах балтийских, и о своём "скромном" вкладе в тамошние события. Немой слушал внимательно, иногда задавая наводящие вопросы. Особенно в тех моментах, где дело касалось торговли. Что, с учётом того, что значительную часть своих доходов Шуйские получают от вложений в новгородские купеческие товарищества, было как раз понятным. И на известие о доносе отреагировал на удивление спокойно:

— Собака лает, ветер носит, — бросил он беспечно. — А ты, как думал, Андрюша, врагов у тебя немало, вот и брешут от бессилия. Сабуровы на тебя едва ли не каждый день государю наговаривают, да иные святые отцы от одного упоминания твоего имени буквально багровыми становятся от злости.

М-да, последнее было вполне ожидаемым. Его тесная связь с нестяжателями ни для кого не была секретом, хотя он и надеялся, что его роль в последних церковных событиях останется нераскрытой. Как видимо зря, что-то, да и просочилось из монастырских келий.

— Думаешь, дядя, они на меня хулу возводят?

На это Немой лишь пожал плечами.

— Может и они, а может и ещё кто. Мало ли на земле завистников. Если дело пустое, то и волноваться не о чем. Государь мудр, разберётся.

Далее развивать эту тему Андрей не стал, хотя так и подмывало спросить мнение родича о новгород-северском князе, но сдержался. И разговор плавно перетёк на причины срочного его вызова в Москву. И тут князь Шуйский, как оказалось, был в курсе происходящего. После прошлогоднего набега крымцев, все вдруг вспомнили о князе Андрее Барбашине, который всё шумел до своего отъезда на Балтику о необходимости крепить южные рубежи. Тогда на его слова не обратили внимания, и лишь махнули рукой. Молодо-зелено, что он понимает?! И только Василий Шуйский, помня, что ранее советы младшего родственника ему уже не раз приносили удачу, реализовал некоторые его предложения. Ну, ещё и князь Ростовский, к младшему Барбашину благоволящий, помог. Благодаря чему Немой отличился в прошлом году, и в отличие от иных воевод, что за промахи свои в опалу попали, теперь глава рода Шуйских наградами и вниманием великого князя обласкан.

А как стряслась беда, так сразу вспомнили, и сгоряча послали за Барбашиным. Сейчас нужды уже той нет, но приказ о прибытии князя Барбашина отменять не стали. То ли запамятовали, то ли у великого князя ещё какие резоны есть. Сейчас о других делах у государя и думцев голова болит — как южные рубежи укрепить, да так, чтобы другим государевым делам порухи не было.

По словам Шуйского, в этом вопросе Дума раскололась на три группы. Одна часть выступала за строительство полноценной оборонительной линии, описание которой напомнило Андрею появившуюся лишь через тридцать лет Большую засечную черту. Но другая часть думцев, вполне резонно указывая на проблемы государственных финансов, которые просто не потянут такой масштабный объём строительства, предлагала ограничиться усилением дозорной службы и укреплением некоторых пограничных городов, вроде Тулы, Рязани и Киева. Однако такие меры выглядели скорее "косметическими", чем способными обеспечить реальную оборону южной границы. Впрочем, и сам Шуйский понимал это. Но не видел никакого выхода. Андрей даже невольно хмыкнул — до чего же знакомая ситуация: денег нет, но вы держитесь! А вот с третьей частью думцев дело обстояло интересней. Они, вообще, выступала за сближение с Крымом и Турцией, считая, что такой союз необходим для противодействия натиску "латынян". И не смотря на то, что в Думе эта группировка представляла меньшинство, но пользуясь поддержкой значительной части ставших "руководящей и направляющей силой" в церкви "нестяжателей", выступавших за восстановление полноценных связей с Константинопольской патриархией, представляла собой вполне реальную силу. Как результат, уже более полугода правительство не может выработать единую концепцию, действуя в ситуативном режиме. А каждое заседание Думы на эту тему превращалось в очередную свару между боярами.

Интересно девки пляшут, по четыре штуки в ряд. Есть над чем призадуматься. Причины подобной позиции последней группировки Андрею тоже были вполне понятны. Османская империя в этот исторический момент представляет собой самую могущественную державу Западного полушария, причём известной и привлекательной не только своей воинской мощью. В Западной Европе, да и в Русском государстве, немало сейчас тех, кто смотрит на Константинополь как на "сияющий град на холме" — страну с чёткими и действующими законами, строго поддерживаемым порядком, умеренными налогами и веротерпимостью, делающими её весьма привлекательной в глазах даже европейского христианского населения. Да вспомнить хотя бы известного в будущем Ивана Пересветова, который в своём знаменитом послании, ссылался именно на турецкие порядки, как образец для подражания! Скажи сейчас кому, что будущее не за Турцией, а за той самой Европой, против которой и хотят дружить, не поверят. Но, само собой, дяде этого говорить не стал. Вместо этого, попросив Немого расстелить карту, ткнул в точку ниже Киева, где в Днепр впадала Орель.

— Вот тут, дядя, мыслю я, надо оборонительную черту строить. По реке Орель, что в Днепр впадает, и далее до Северского Донца. И по деньгам это выйдет гораздо дешевле, чем от Переяславля-Рязанского до Козельска, и крымцам путь на север перекроет.

— Хек, — князь Шуйский закряхтел, и склонился над картой.

— Далече это. Да и земли сии ещё под Литвой обретаются.

— То, что далеко, это не беда. Зато, представь дядя, какие выгоды государство наше получит. Сейчас все земли южнее Оки и до верховьев Дона, что в былые времена державе нашей принадлежали, где грады да сёла цвели, из-за басурман проклятых в пустыни обратились, Диким полем прозваны. Князья, да дворяне всё плачутся, что земли доброй не хватает. Сколько их беспоместных, на одном жаловании государевом, да добычей военной живёт? А вотчины, что родам великим принадлежат? С каждым новым поколением дробятся на новые уделы, уже грады меж собой рвут на доли. Если дальше так пойдёт, то не то, что города, дворы делить будут. А тут столько земли доброй в пусте лежит. Приходи и владей. Потому, думаю я, пока перемирие с литвинами не подписано, надобно войско на юг послать, да по левому берегу Днепра пройтись. Города литовские тамошние слабы, и защитить себя не способны. Оттого надобно взять их на государево имя, пока литвины не очухались и не укрепились. А там и крепости заложить, чтобы закрыть путь татарам на север.

— Ишь ты бойкий какой! А ежели татары в обход, через Дон перелезут, то тут как быть?

— А для этого города на Дону ставить надо, и, скажем, казаков рязанских туда переселить, пусть перелазы через Дон стерегут. И если татары на Русь пойдут, дадут знать в Москву, да и сами загоны татарские клевать будут.

— Как у тебя всё легко получается, — голос Немого всё ещё звучал сварливо, но и неприятия своих идей в нём Андрей не уловил. — Красиво баешь, да как оно всё в жизни выйдет... Ну да Господь с этим, вечер уже ныне, тебя, небось, жена молодая дома заждалась.

Немой подмигнул Андрею, и тот, поняв намёк, поспешил распрощаться с родственником. Действительно, засиделись они. Несколько часов пролетели, как один миг.

Но по приезду домой, понял, что покой ему только сниться. Детей, пожалуй, пора было, и спать укладывать. Но Настёна, егоза такая, пока папка свежую сказку не поведает, ложиться почивать категорически отказывалась. И за ней и сын пошёл в отказ. Ну да, телевидения и радио, не говоря уже об интернете и компьютерных играх, тут ещё не придумали. А тут такой источник новых историй. Собственно говоря, только попав в это время, Андрей понял, почему ещё в первой половине двадцатого века к писателям было такое трепетное отношение со стороны людей, а на званые вечера с участием какого-нибудь посредственного пиита народ рвался, как на мастер-класс с участием популярного бизнес-тренера. Так что артачиться не стал, и опосля помывки и ужина, он неслабо так озадачился, что же им такое рассказать? Что-то из творчества Пушкина? Не выйдет, Настя его, хоть и в отцовском переложении, разумеется, чуть ли не наизусть знает. Да и Мишутке Варя по вечерам эти сказки уже читала. Сам же их напечатал, и первый пригодный экземпляр книги в собственную домашнюю библиотеку поместил. Ещё что есть? Не истории же им из серии "Тысячи и одной ночи" рассказывать. Малы они ещё для такого. Хотя, стоп! О чём это он? Забыл совсем, ведь существует вполне адаптированный для детей вариант этих сказок, а не их "взрослая версия", которую он умудрился прочитать в возрасте четырнадцати лет, запомнив именно в этом варианте. Разумеется, тут он мыслил категориями человека родившегося и воспитанного во второй половине двадцатого века, в то время как в этом времени те же "сказки для детей", которые крестьяне рассказывают свои чадам по вечерам, по набору хоррора могут Стивена Кинга в депрессию вогнать. Да и старинные русские былины, кои он с таким тщанием собирает и печатает, частенько в своём изначальном, неотредактированном варианте иной раз повествуют такое о деяниях богатырей святорусских, что Джек Потрошитель, забившись в уголок, возрыдал бы от зависти.

Но вот своих детей Андрей всё же хотел воспитывать в ином, более привычным ему ключе. И вот уже, поднявшись наверх и с удобством расположившись в кругу семьи, он полуприкрыв глаза, вспоминая прочитанный когда-то в столь далёком детстве текст, начал: В одном персидском городе жил бедный портной Хасан...

Ох, нелёгкая это работа — из болота тащить бегемота!

Эта строчка из прочитанного в далёком детстве стихотворения неоднократно приходили Андрею в голову за последние несколько часов, пока он, сидя в переделанном под его личный кабинет флигеле, разбирал накопившиеся с прошлой осени дела, коими не мог заняться раньше по причине своего нахождения в Овле, которая с наступлением холодов, оказалась отрезанной от "материка". Сначала разбору подверглись личные дела — отчёты от управляющих, доносы приказчиков друг на друга, письма и прошения. По большей части ничего особенного, но были и интересные моменты. Налаженное производство и вывоз поташа за границу, без учёта организованных будных станов в Каянской земле, дали за прошлый год полторы тысячи рублей чистой прибыли, а в нынешнем году обещалось и того больше. Плюс двести рублей прибыли от продажи поташа внутри страны. Оно, конечно, по сравнению с деньгами, полученными от вывоза, и рядом не стоит, но, во-первых, "копейка рубль бережёт", а во-вторых, эти продажи говорили о росте потребления в стране поташа, в частности для растущего мыловарения, а также для начавшегося развиваться в государстве стеклоделия. Как и ожидалось, великий князь Василий Иванович не мог пройти мимо известий о том, что один из его подданных поставил в своей вотчине стеклодувную мастерскую, успешно изготавливает стеклянные изделия, имея с этого дела немалую прибыль, и два года назад затребовал мастеров для постройки казённого стекольного завода для дворцовых нужд. И уже через год, выстроенная в подмосковном селе Черноголовка великокняжеская гутня стала выдавать свою первую продукцию. А за государем, к новому производству стали приглядываться и другие представители знати. Деньги считать они умели, и от информации о тех доходах, которые извлекает молодой князь Барбашин-Шуйский от варки стекла в своём имении, у них разыгрывался немалый аппетит. Управляющий доносил, что в окрестностях завода уже замечены различные мутные личности, пытавшиеся сманить мастеров. Неудачно, конечно — то жалование, что они получали в Бережичах, перебить засланцы не могли. Но вот угроза возможного похищения специалистов была вполне реальной — нравы в это время были простые, а блеск серебра часто застил глаза. Так что принятые управляющим меры по охране работников завода князь целиком и полностью одобрил. Впрочем, Андрея появление возможных конкурентов не особенно обеспокоило. Потребности в стекле росли не по дням, а по часам, и его завод Бережичах уже не справлялся с поступающими заказами. В пору уже было думать о постройке новых заводов, и Андрей присматривал уже пару мест для их размещения. Куда сложнее было с другой проблемой. В том же отчете из Бережичей управляющий докладывал, что опыты с получением хрусталя прошли успешно и первые образцы высланы в Москву, но дальнейшее производство упирается в нехватку свинцового сурика, который стоит немалых денег и крупный завоз которого из-за границы требует больших средств. И это наводило на мысль о необходимости организации собственного производства свинцовых белил и сурика, при этом не только для своих нужд, но и подключить к этому делу церковников, которым эти краски нужны были для "иконного писания". Ведь именно церковь, была главным потребителем красок в стране, и желание получать их как можно больше, и желательно подешевле не было чуждо святым отцам. В конце концов, в том числе благодаря их содействию удалось в прошлом годе наладить сбыт бакана, и это при том, что сам князь большую часть времени уделял другим делам, ограничиваясь в этом деле лишь "ценными указаниями". Даже необходимых специалистов его люди нашли в немецких землях и тайно вывезли, не спросив у тех даже их желания на смену места жительства, в Россию по своей инициативе, используя в качестве "руководства к действию" лишь как-то высказанные господином общие пожелания на тему необходимости наладить производство этого красителя в Русском государстве. Андрей даже сначала растерялся от такой самодеятельности, но ругать за подобные действия сильно не стал, даже премию им под конец выдал. А вот с производством на первых порах возникли проблемы. Нет, построить завод, и наладить выработку краски было не так уж и сложно. Но произвести продукт это ещё полдела — главное найти рынок сбыта. И как убедить церковников, чтобы они для своих нужд покупали бакан не у заморских купцов, а именно у него? Разумеется, связи у него были, но не идти же с подобным делом к митрополиту или архиепископу! А вот на среднем уровне церковных иерархов у Андрея было немало врагов. Его причастность, пусть и косвенная, к вынесенным на недавнем Соборе решениям о церковной земельной собственности уже давно не была секретом для "широких народных масс", а иосифляне хоть и проиграли, но по прежнему оставались многочисленной и влиятельной силой, способной пусть и не напрямую, но нагадить своему обидчику. Тут и вспомнил Андрей отца-эконома Силуана, с которым его свела судьба лет десять назад, и который до сих пор ведал хозяйством Новоникольского монастыря. Сам он, за неимением свободного времени, вырваться и лично поговорить с ним не смог, но отправленный с письмом в монастырь приказчик быстро нашёл с ушлым экономом общий язык, ибо отец Силуан хоть и постарел, но живости ума и деловой хватки не утратил, и быстро оценил все выгоды сделанного предложения, согласившись стать "толкачём" произведённого на предприятии князя Барбашина бакана, выговорив, однако, условие, что вся идущая на продажу церкви краска должна проходить только через Новоникольский монастырь, который уже и работал с конечными потребителями. Понятное дело, что самые сливки с подобных операций снимут монахи, но Андрея это не сильно заботило. Свой прибыток, хоть и не такой большой, как предполагал изначально, он всё же получил. А "взять своё" он рассчитывал позднее, когда главными покупателями краски станут не святые отцы, а миряне. И многое говорило о том, что этого ждать недолго. Не смотря на длительную и разорительную войну, страна переживала экономический подъём, что было хорошо видно хотя бы по той же Москве, которая напоминала сплошную строительную площадку. За последнюю пару лет в столице заметно прибавилось новых зданий, причём многие из которых были каменными. Да и существующие ранее хоромы знати, как и купеческие дома, активно перестраивались, расширялись и украшались. Менялся даже архитектурный стиль. Если ранее не особенно стремились к внешней привлекательности своих жилищ, считая это излишеством, то теперь все словно соревновались друг с другом в стремлении к красоте и вычурности. И, к удивлению, в этом была частично и его вина. Когда он строил своё подворье в столице, то как-то само собой сделал его архитектурный облик в "новорусском стиле", который ещё с прошлой жизни ассоциировался у него с "исконно русским зодчеством", хотя прекрасно знал, что на самом деле тот был придуман лишь в девятнадцатом столетии. Но что значит великая сила искусства! Даже умом понимая, что этот архитектурный стиль к реальным традициям строительства на Руси имеет лишь косвенное отношение, но на подсознательном уровне чудесными советскими экранизациями русских сказок было намертво вбито восприятие его как старинного национального стиля, которому он в стремлении не только к внутренней, но и к внешней нарядности своего жилища, стал подражать ему при строительстве. Чем, первоначально, шокировал других "бояр и княжат", к счастью без особых последствий. К его "чудачествам" уже давно привыкли и смотрели на них лишь как на повод весело "поточить языки" долгими тёмными вечерами, чем на что-то предосудительное и требующего общественного порицания. А затем, как это уже неоднократно бывало, срабатывал принцип "окна Овертона", и уже через два-три года, ещё вчера посмеивающиеся над причудами молодого князя Барбашина, вдруг начинали "перенимать опыт", и то, что совсем недавно казалось странным и необычным, неожиданно становилось модным и обыденным. Так происходило и сейчас, ибо глядя на устремляющие ввысь многочисленные новостройки несложно было догадаться, чьи хоромы служили им образцом для подражания. Что невольно тешило его тщеславие — слаб человек, ничего не поделаешь!