Фанфик на "Князь Барбашин"

Но сюрпризы на сегодня на этом не закончились. Ближе к полудню сидящий в корзине на мачте матрос закричал, что видит судно к западу от "Ласточки", и решив проверить, не является это кто-нибудь из размётанного каравана, Сытин повернул в сторону замеченного корабля. Очень скоро выяснилось, что матрос не ошибся, вот только приблизившись, Никита сразу понял, что к русскому каравану оно не имеет никакого отношения. Крупная каракка, с обломанной грот-мачтой, неуклюже двигалась в восточном направлении. Корабль походу получил серьёзные повреждения во время шторма, и теперь шёл в ближайший порт, где мог бы отремонтироваться.

Разочарованный Сытин уже собирался отвернуть шкуту в сторону, когда его кто-то окликнул с явным немецким акцентом:

— Капитан!

Привлечённый окриком Никита обернулся и увидел захваченного любекского шкипера, который сейчас стоял неподалёку от него и с каким-то плотоядным интересом смотрел на ковыляющую каракку. Собственно говоря, в том, что он свободно разгуливал по палубе не было ничего удивительного. После пленения пиратам предложили на выбор: либо работать наравне с остальными членами команды — ну не переводить же на них еду просто так, либо отправиться вслед за своим капитаном на морское дно. Последний вариант их почему-то не вдохновил, и как-то само собой они постепенно влились в коллектив. Разве что старались лишний раз не попадаться кормщику на глаза, видимо опасаясь, что тот может и передумать. Никаких попыток побега с их стороны замечено не было, даже во время стоянки в Антверпене, а уж в открытом море им и подавно некуда было деваться. Никита даже положил им жалование наравне с остальными членами экипажа. К этому надо добавить, что сам шкипер оказался не немцем, а вендом — как называли в Империи потомков покорённых полабских славян, коих ещё немало проживало в северо-восточной части Германии, с "исконно немецким именем" Лобош из Вендорфа. Благодаря чему смог быстро освоить русский язык, и вот сейчас бывший пиратский шкипер старался привлечь его внимание к себе. И увидев, что Никита смотрит на него, радостно ощерился.

— Герр капитан, это португальское корыто! Я узнаю характерные обводы.

— И что с того? — Никита искренне недоумевал, не понимая, куда клонит этот немец.

— О! — шкипер картинно закатил глаза. — Если это португалец, то у него в трюмах однозначно богатый груз. С тех пор, как четверть века назад их корабли обогнули Африку и достигли Индии, в их нищую до этого страну, где из достойных упоминания вещей было разве что вино, хлынул просто водопад сокровищ: золото, чернокожие рабы, специи, благовония, сандаловое дерево, индийские ткани, слоновья кость, драгоценные камни и многое другое. С тех пор португальский король стал богат аки царь Соломон, а его подданные буквально купаются в золоте, коего, как говорят знающие люди, ежегодно привозят из Африки на сумму более трёхсот тысяч гульденов.

— Ни чего себе! — от изумления некоторые оказавшихся поблизости невольных слушателей аж присвистнули, а шкипер продолжал:

— Эта каракка, скорее всего, идёт в Гамбург, где осело немало иудеев, после их изгнания из Португалии, благодаря чему этот город установил прямые торговые взаимоотношения с Лиссабоном, а значит, захватив судно, мы получим столь крупную добычу, что выручка от её продажи будет такова, что намного перекроет цену как вашего корабля, так и того груза, что вы везёте.

Никита задумался. До сего момента он как-то не думал заниматься морским разбоем, но слова этого бывшего пирата невольно разожгли воображение, да и не только у него. У тех членов экипажа, которые слышали о чём гутарит этот немец, глаза прямо засверкали от предвкушения. В конце концов, это же не свои собратья-православные, а еретики-латиняне, пощипать которых и не грех вовсе.

Тем не менее, сомнения всё же оставались.

— А тебе какая выгода от этого?

Вопрос был непраздный. В конце концов, шкипер пока ещё оставался пленником, и радеть за интересы своих пленителей у него вроде как не было резона.

Но шкипер словно ожидал этого вопроса.

— Прошу понять меня правильно капитан. Мы слышали, что по возвращении нас передадут в руки государственных чиновников, которые ушлют меня и моих товарищей в столь далёкие и дикие края, что вместо людей там водятся псеглавцы и прочая нечисть, спастись от которой возможно только за крепкими стенами укреплений. Но я моряк, и вся моя жизнь связана с морем. Признаюсь, мне, как и остальным, не хочется оказаться в тех землях, вдали от побережья. И мы готовы верой и правдой служить вам, в чём клянёмся всеми святыми, если вы согласитесь принять нас на службу.

Сытин задумался. В словах бывшего шкипера был резон. Да и заполучить к себе опытных специалистов тоже было бы желательно. Но его сомнения развеяли сами португальцы. Увидев приближающееся к ним судно, они, по всей видимости, приняли его за разбойничье. Но посчитав из-за меньшей величины оное неопасным для себя противником, также пошли на встречу. Оставив у руля Василича, исполнявшего роль его второго помошника, Никита поспешно двинулся вдоль корабля, выкрикивая команды. Матросы резко зашевелились, убирая с палубы всё лишнее, а канониры заняли свои места, вытащив затычки из запальных отверстий и лихорадочно заряжая пушки.

Португальцы тоже не сидели без дела. Артиллерия "Эсмеральды", так называлась каракка, сильно уступала русской: Сытин насчитал всего шесть ветлюжных пушек — четыре на корме и две на баке, но экипаж количественно превосходил хорошо вооружённую, но малочисленную команду "Ласточки". Так что для них разумнее всего было сразу идти на абордаж, дабы массой задавить противника.

В свою очередь, русские должны были полагаться лишь на свои пушки и скорость. Ведь располагая всего тридцатью способными драться людьми, включая бывших любекских разбойников, Никита сомневался в благоприятном исходе схватки с врагом, который предположительно двукратно превосходил их по численности. Поэтому он приказал Василичу вести корабль так, чтобы поставить его против борта "Эсмеральды". Этот манёвр, впрочем, не стал секретом для португальского капитана, который, посчитав количество пушек у противника, уже досадовал на свою самоуверенность, а также на жадность владельца вверенного ему судна, который с целью увеличения места для груза отказался вооружать "Эсмеральду" тяжёлыми орудиями. Но отворачивать и пытаться уйти было поздно. Так что Фернандо Элиаш Родригеш Оливера, прекрасно понимая, что грозит его кораблю, если противник сможет правильно использовать своё превосходство в артиллерии, решил на максимально возможной скорости, какую только могла развить "Эсмеральда" находясь в подобном состоянии, сблизиться с неприятелем прежде, чем тот сможет расстрелять его из пушек. Разумеется, враг по любому успеет дать один залп, но учитывая небольшой калибр имеющихся у него орудий, большого вреда каракке он не нанесёт, а там уже преимущество будет на стороне португальцев.

Тем временем расстояние между кораблями быстро сокращалось, и когда они оказались друг напротив друга, борт шкуты заволокло пушечным дымом. Сказать, что Фернандо Элиаш был удивлён, это сильно смягчить те эмоции, которые он испытал в тот момент. Расстояние между кораблями было по его прикидкам ещё слишком большим для артиллерийской стрельбы. Так что первоначально он даже обрадовался тому факту, что противник открыл огонь раньше, чем расстояние между их судами стало оптимальным для орудийного огня. И тем большей неожиданостью стал треск падающего вниз такелажа, сказавший ему об обратном. А шкута, тем временем, отвернула в сторону, разрывая расстояние между ней и караккой, с последующим обходом последней со стороны кормы.

Оливера выругался во всю широту португальской души. Сейчас он вдруг почувствовал себя захромавшим конём, вокруг которого кружит молодой голодный волк. Да, конь крупнее и сильнее волка, но у последнего есть отсутствующие у коня клыки и когти, а тот из-за хромоты даже не может ускакать от врага. Одна надежда — так извернуться, чтобы получилось изо всех сил лягнуть волка копытом, выбив дух из хищника.

Стремясь уменьшить поражаемую площадь, Фернандо Элиаш постарался развернуть свой корабль так, чтобы не подставить противнику борт, и оставаться к тому кормовой частью. При этом Оливера не учёл того факта, что большая часть его людей сосредоточилась на кормовой и носовой надстройках, с которых было так удобно вести огонь сверху вниз по неприятельскому кораблю. И когда обращённый к "Эсмеральде" правый борт описывающей круг "Ласточки" вновь оказался с наветренной стороны, её пушки обрушили на ют каракки заряды из картечи.

Вопли раненых матросов оторвали Оливеру от наблюдения за неприятельской шкутой, вынудив оглянуться. И от открывшегося ему зрелища по затылку пробежал холодок. Весь ют был залит кровью и заляпан кусками человеческого мяса. А большая часть тех, кто остался жив после этого, была изранена. Одни валялись на палубных досках и орали от боли. Другие, кому больше повезло, пытались убраться с юта. Кто, потеряв ногу, ползком, а наиболее везучие, хоть и все в крови — своей и чужой, на своих двоих. Но всё равно, уже не бойцы. И дело было даже не в полученных ими ранениях, а в охватившей их деморализации. Трудно требовать от вчерашних крестьян, покинувших свои забытые богом деревни, и в надежде спастись от беспросветной нищеты завербовавшихся на флот, стойкости перед лицом столь опасного неприятеля. Нет, будь у него больше времени, он бы превратил бы этих недавних земляных червяков в настоящих моряков, которые больше боятся своего капитана, чем окружающих опасностей. Но вот времени ему как раз и не хватало. Высокая смертность среди экипажа во время похода в Индию, вынудившая замещать убыль в людях сначала завербованными местными темнокожими туземцами, а по возвращении в Лиссабон и новобранцами из пришедших в город в поисках удачи бывших земледельцев. Набрать опытных моряков не было никакой возможности — нехватка матросов в стремительно растущем португальском флоте уже давно стала хронической. Ему ещё повезло, что удалось хоть кого-то найти. В обычное время, впрочем, этого хватало. Пираты, как правило, не рисковали нападать на столь крупный корабль как каракка, и лишь немногие из морских разбойников располагали силами достаточными для их захвата. Да и сейчас, не получи "Эсмеральда" большие повреждения по время ночного шторма, лишившие её манёвренности, этот негодяй вряд ли бы решился её атаковать.

Между тем "Ласточка" развернулась к "Эсмеральде" левым бортом, пушки которого ещё не принимали участия в бою, и снова поравнявшись с караккой, дала очередной залп. В ответ португальцы открыли огонь из аркебуз, и даже расположенная на баке ветлюжная пушка выплюнула заряд по русской шкуте. Без видимого, однако, результата. А "Ласточка", тем временем, вырвавшись вперёд, осуществила циркуляцию, и приблизившись к "Эсмеральде" почти вплотную, дала очередной залп пушками правого борта картечью по палубе, после чего полетели абордажные кошки с глухим стуком впивающиеся в борт португальского судна.

Надо было отдать португальцам должное. Даже в такой ситуации они не теряли присутствия духа. Капитан Оливера выстроил четыре десятка ещё способных сражаться своих людей в линию, и когда русские абордажники стали перескакивать на каракку, то их встретил дружный залп из аркебуз, отбросивший нападавших. Никите пришлось лично возглавить людей, дабы снова поднять их в атаку. Дав залп из мушкетонов, русские вновь устремились вперёд, и две человеческие волны сошлись в яростной схватке. Несмотря на сохранявшееся численное превосходство, португальским морякам не хватало боевого опыта и умения обращаться с оружием, поэтому их постепенно теснили, а их ряды неуклонно таяли — разозлённые упорным сопротивлением русские безжалостно уничтожали всех, кто находился на португальском судне, не беря пленных. Так что уже через десять минут "Эсмеральда" находилась в русских руках. Последними сопротивляющимися, как ни странно, оказались трое странных темнокожих мужчин, которые став плечом к плечу спинами к фок-мачте, продолжали успешно отбиваться от наседавших на них русичей. Никиту особенно заинтересовал их предводитель — мужчина лет двадцати — двадцати пяти, крупного, в отличие от своих низкорослых и щуплых соратников, телосложения, и с заметно более светлой кожей. Да и в руках он держал не багор, как остальные двое, а превосходную саблю со слабоизогнутым клинком.

Остановив своих людей, Сытин вышел вперёд, став прямо перед "арапом". И сначала приподнял изогнутую в локте правую руку, приказывая всем стоять на месте, а затем протянул её в сторону бойца ладонью вверх, требуя отдать ему саблю. Тот поколебался несколько мгновений, но решив, что убивать его никто не собирается, протянул с лёгким поклоном Никите саблю рукоятью вперёд. Приняв её, Сытин невольно залюбовался оружием, и его несколько непривычной формой. Вроде бы и сабля, но не похожа на видимые им ранее татарские и турецкие. Позвав дядьку Кондрата, он перепоручил тому пленников, наказав отнестись к ним со всем вежеством. Зачем Никита это сделал, он сам не до конца понимал. Возможно, дело было в их необычном виде, распалившим его любопытство. Или же свою роль сыграли рассказы о заполненных всевозможными богатствами далёких жарких странах. А может и всё вместе взятое, гадать Никите было некогда. Из всего экипажа "Эсмеральды", помимо этих "арапов", уцелел только капитан Оливера. Весь израненный, потерявший много крови, он, однако, был ещё жив, и в состоянии ответить на интересующие Сытина вопросы. Однако сейчас Никиту больше волновала захваченная добыча, и сначала спустившись в трюм, он с удовольствием потянул носом густо напоенный запахом пряностей воздух. Похоже, шкипер не обманул. Каких тут только специй не было. От различных видов перца, до корицы, имбиря, кардамона, гвоздики и мускатного ореха. Рядом лежали свёртки индийских хлопчатобумажных тканей: от миткаля и бязи, до разноцветного ситца. Дальше располагались бочки с мадерой, а также порохом. Причём в количестве, по прикидкам Никиты, намного превышающем потребности самого корабля. Плюс, под свёртками тканей были найдены десять ящиков с упакованными в них аркебузами. Походу владелец корабля баловался контрабандой, ибо вряд ли остро нуждавшийся в оружии для поддержания своей власти в далёких заокеанских владениях португальский монарх разрешил бы его вывоз в иные страны.

Закончив осмотр трюма, Никита поднялся наверх и направился в сторону португальского капитана. Тот, весь бледный и в окровавленном тряпье, в которое превратилась его ещё совсем недавно роскошное одеяние, и с наскоро перевязанными ранами сидел прямо на палубе, опираясь спиной о борт, и смотрел на приближающегося к нему юного русича равнодушным взглядом. Сначала он пытался молчать, делая вид, что не понимает адресованные ему вопросы, но когда Никита пригрозил вышвырнуть его за борт, вслед за телами его погибших матросов, то выяснилось, что помимо собственно португальского, пленный капитан весьма неплохо знает и нижненемецкий язык.

Как и предполагалось, каракка шла в Гамбург. Порох и аркебузы, да, предназначались для продажи. Ибо идущая война на Балтийском море взвинтила цены на военные припасы, вот хозяин судна и не удержался от соблазна. Бывал ли капитан в Индии? Разумеется, ходил туда. Буквально перед плаванием в Гамбург "Эсмеральда" вернулась из Сурата. И т. д. и т. п.