Как ни успокаивал он себя, что ничего не грозит, интуиция не умолкала, и он к Мурзику с утра не пошел. "Пройдемся-ка мы по другим пажитям, — сразу стало спокойней. — Что за черт?"
К обеду пошел по прежним точкам. "Чего я боюсь? Что на меня Мурзик с пером кинется? Или Барин снайпера наймет, чтобы меня убрать? Бред". Все же, когда он подошел к книжному магазину, нервы звенели как натянутая струна. Мурзик, увидев его, хоть и скривился — но скрыться не пытался. В ладонь привычно ткнулись алтушки. Столько, сколько и просил — без вопросов. И назойливый червячок утих. Все нормально, с ним считаются. Часть денег Гоша торговцу вернул:
— Хлеба дай.
Тот дал несколько стеклышек. Не пожадничал, молодец. "Все в порядке", — еще раз успокоил он себя и собрался идти дальше. Но Мурзик обронил невзначай.
— Барин с тобой повидаться хочет. Тупик на Порт-Саида знаешь? Он там один будет.
Сердце запорхало как бабочка, в желудке сначала похолодело, а в потом и потяжелело. Гоша застыл.
— Когда? — осведомился хрипло, за что на себя разозлился и продолжил, с ленцой растягивая слова. — Недосуг мне по тупикам таскаться в нерабочее время.
— А чё в нерабочее? — заговорил ему в тон Мурзик. — Прямо сейчас можешь и зайти. Все равно в ту сторону идешь.
— Ладно, посмотрим, — Гоша сунул руки карманы и, не прощаясь, пошел дальше. Червячок внутри не унимался. Вырос до размеров змеи и теперь как кобра раздувался и пугал его. А чего пугает? У него пистолет. Опять же киллера что ли Барин туда посадил, чтобы его пристрелить? Дороговато будет. Проще заплатить, сколько он просит. "Да я может, и не пойду еще, — уговаривал он себя. — Зачем мне это надо?"
Хотя по большому счету надо. Положено. Когда-нибудь встретиться все равно придется, чтобы окончательно стало ясно, кто хозяин. Но может не сейчас? А в том месте, которое он укажет и приготовит? Хотя воевать с Барином да его братвой невыгодно. Проще когда так, как в настоящее время: они под ним, сами того не подозревая. Исправно платят дань. Да неужто Барин решил, что он слишком много попросил за исчезнувшего мента? Гоша ведь не так уж много и взял — барыга должен это понимать.
Когда подошел к тупику, издалека заглянул туда, вытянув шею: "Пусто. Где же Барин, что стрелку забил?". Окинул взглядом крыши. "Нет, снайперу засесть негде. Снова глупая мысль о снайпере. Паранойя что ли? Хотя у нас не запад. Не обязательно тыщи киллеру совать. Хватит и пару пакетиков обдолбанному наркуше, такому как Невский, пообещать. А потом как дело сделано будет в те же пакетики гадости какой набодяжить, чтобы уж точно концы в воду, и Барин чистенький со всех сторон оказался".
Гоша вернулся в соседний двор, выцепил там слоняющегося без дела мальчишку, и попросил его за чирик пойти в тупик передать дядьке записку. Тот вернулся через десять минут и сообщил, что никого не нашел.
Тогда Гоша прикрикнул на интуицию как на собаку: сидеть, место! И пошел в тупик сам. Пистолет вытащил из кобуры и сжал в ладони. Но чтобы не пугать прохожих, спрятал руку в карман. Если кто от Барина подойдет — не должны заподозрить. Он постоянно руки в карманах держит.
Подойдя к дощатому забору, осмотрел рисунок двери. Какие-то любители настенной живописи старались... Он почувствовал опасность раньше, чем услышал шорох со стороны мусорки, повернулся, выхватывая пистолет из кармана. Из-за бачка на него прыгнула какая-то туша — наверняка шестерка Барина. "Дурак! — презрительно хмыкнул Гоша. — Голыми руками хочет справиться?"
Но парень кинулся в ноги, уходя с линии выстрела, и толкнул его в грудь. Гоша отшатнулся. Он успокоился, уверенный, что упрется спиной в доски, которые придадут ему опору, и он выстрелит, и хана этому амбалу...
Но доски за спиной так и не появились.
18 июня (2 Синего), около девяти вечера, Аксельская дорога.
— Вот все хорошо, — размышлял Сергей, протягивая руки к костру. — Тепло, никто не напал и все такое. Но почему ты, Ут, не попросил еды побольше? За кого эти эльфы нас принимают? За канареек? Я, втянув живот, могу позвоночник себе почесать. Уже третьи сутки не едим толком.
— Вторые, — поправил его Влад.
— А у меня, когда я голодный. День за три идет, как на фронте.
— Тогда шестые должны быть... Экономист, — последнее слово мент произнес, как плюнул.
— Ну что ты придираешься? — возмутился Сергей. — Когда же это закончится?
Они сидели в небольшой пещере, пережидая ночь. Почти все запасы, что ему дали, Сергей проглотил еще в обед. Скудный ужин раззадорил желудок и выводил рулады одна поэтичней другой, смысл которых состоял в одном — "Дай пожрать, дай пожрать. Дай пожра-а-а-ать".
Влад устроился в глубине пещеры. Тораст, Ут и Сергей окружили костер, а Асуэл сел почти снаружи, спиной к костру: прикрывая пламя и внимательно вслушиваясь в темноту. Урукхай осматривал тесак, что-то там чистя и правя.
— Я ведь думал, он действительно нас отпустит, — оправдывался хоббит. — Кто мог подумать, что он такой вероломный? По дороге на Сивер мы бы уже были в хоббитской деревне и поели досыта.
— Нет, ты что, смотрел на его наглую рожу, и думал, он нас уважает? — продолжал докапываться Серый.
— Я думал, что он уважает сэра Ормана, — объяснил Ут. — И не надо так на Иситио. Он хоть и поступает некрасиво, но все же... Правитель.
— Ну да, ну да. Субординация. Влад у нас это любит, — Серый покосился на мента. — Только он вот как девушку с птицей увидел, так язык и проглотил. Влюбился наверно.
Влад нащупал камень поувесистей и сделал вид, что собирается швырнуть в пацана.
— Молчу, молчу! — запричитал Серый и продолжил когда убедился, что камень лег на место. — Вот всегда было интересно, как это некоторые влюбляются и молчат, как партизаны? Если бы я влюбился, я бы не смог молчать. Я бы сначала всех друзей обзвонил, потом всех родственников, потом всех знакомых, потом к соседям в гости зашел. Неважно, если никогда не разговаривали — есть повод познакомиться. И всем бы говорил: "У меня такая девушка! У меня мечта, а не девушка!"
— Что значит "обзвонил"? — поинтересовался Ут.
— Ну, письма написал, по-вашему. Птиц с рунами на лапах всем разослал.
— А ты любил кого-нибудь? — не поворачиваясь, полюбопытствовал эльф.
— Я? Ну, смотря в каком смысле... — Сергей засмущался.
— Вот в таком. Чтобы всем друзьям птиц разослать.
— Было. Не совсем так. Примерно. В общем... не было, можно сказать, — "Кого ты любишь, кроме себя?" — брезгливо сморщился Влад. — Да какие мои годы-то? — между тем оживился Сергей. — Тебе вот Асуэл сколько лет?
— Сто двадцать три.
— Гм... да? — на секунду Серый запнулся. Влад удивленно воззрился на моложавого эльфа. Но все же, воспитанные на фильмах и книгах а-ля "Властелин колец" вслух удивления не высказали. Если верить Толкиену, эльфы мало того, почти бессмертные, так еще и вечно молодые.
— Ну и как? Влюблялся? — прокашлявшись, продолжил Серый.
— Я еще молод, чтобы создавать семью. — Асуэл, казалось, не заметил заминки.
— Я тогда вообще грудничок, — Серый хмыкнул. Он взял веточку из тех, что приготовили для костра, опустил ее в огонь и стал с интересом наблюдать, как на кончике разгорается огонек. — Но, между прочим, влюбленность и семья — это две большие разницы. Жена, она на бабушку должна быть похожа. На мою бабушку, я имею в виду. Характером, разумеется. А влюбиться можно только в такую как моя мама. Потом от нее свихнуться и выгнать к бабушке, и влюбиться в... такую же. Вот такая примерно система, — теперь он вытащил веточку из огня и поднял вверх на манер факела.
Тораст отвлекся от заточки меча и похрипел что-то протестующее.
— Говорит, ты не понимаешь ничего в любви, а потому лучше молчи, — с готовностью перевел Ут.
— А ты, конечно, понимаешь, — саркастически засмеялся Серый и опустил веточку в огонь. — Кстати, я у вас впервые увидел ор... урукхаек, — он тревожно глянул на Тораста, не заметил ли тот оговорки. Позже продолжил. — Вообще-то я и всех вас, конечно, впервые вживую видел, но вас хоть на картинке... А вот урукхаек — вообще ни разу. Раньше как-то и не задумывался, что у урукхаев тоже семьи должны быть. Думал, может, вы почкованием... А у тебя, Тораст, жена есть?
Влад слушал этот бестолковый диалог вполуха. Не удивило известие, что у Тораста две жены, а скоро, может, и третья появится. Приглянулась ему одна "красавица". Не поддерживал беседу мент, конечно, не из-за прекрасной эльфийки. Придумать, что он в нее влюбился, мог лишь Серый. Понравилась, впечатлила — это точнее. Любовь и даже влюбленность для Влада нечто более сильное, чем учащенное сердцебиение и пятиминутная случайная встреча. Хотя с Жанной начиналось так же. Сначала встретил ее — на дне рожденья у Бельского — и сердце остановилось. А через три встречи жизни без нее не мыслил. Точно как в психологической книжке: сначала глаза к глазам, потом рука к руке, позже... Он психологией увлекся, чтобы разобраться, почему Жанна его бросила. В одной из книг прочел юмористический афоризм: "Есть несколько способов управления женщинами. Но науке они неизвестны". После этого прекратил всякие попытки что-либо понять. Надо не подпускать женщин близко. Точнее подпускать к телу, но не к сердцу. Так что Бог даст, доберутся до Ормана, тот их быстренько домой отправит и можно будет о зеленоглазке не волноваться. Раз еще встреч не предвидится — влюбленность не грозит.
Молчал он из-за другого. Он все еще не убедился, что им надо к Орману. Не внушал маг доверия. Особенно если посмотреть на его слуг. Тораст, конечно, ничего плохого не сделал, но взглянешь на его морду и поймешь, что это скорее животное, чем разумное существо. Отношение к женщинам у них как в стае: самец, а вокруг него самочки. А, следовательно...
Закончить мысль он не успел. По горам пронесся леденящий душу вой. Асуэл вскочил, держа лук перед собой.
— О! — восторженно заулыбался Серый. — Вот и вольфы нас нагнали.
— Это не вольфы, — встревожился Ут. Он выхватил клинок.
Раныд, поединок сильных. Битва третья.
Зар благоволил к Ланселоту. Уже два черных воина заняли стратегически выгодные позиции, прикрывая переход своего отряда и останавливая белых. Но в душе Мар-ди царило такое равнодушие к происходящему, что диригенс почти машинально кидал зар и двигал воинов...
Если бы он знал наперед, что его ожидает, не радовался бы так, получив назначение. Впервые пришла мысль: "А что если ареопагит не предупредил о том, что случится на Раныде, побоявшись, что я откажусь?" Если бы эта мылсь пришла к нему в Храме Света, в безопасности, он сразу бы распознал искушение и задушил его в зародыше. Но он измучился и... что уж скрывать — испугался, поэтому сердце затопила жгучая обида. За недоверие. За то, что прошло столько лет, а он остался маленькой букашкой для ареопагита — тот не считает нужным что-то объяснять ему. Он бы с радостью отдал жизнь для благого дела, но почему нельзя побеседовать с ним как с равным? Обида настолько захлестнула, что мир вокруг размылся, будто он заплакал...
Но когда пелена исчезла, он увидел, что белые рыцари сначала вытеснили черных с пути, а потом и вовсе выстроились плотной стеной, не позволяя им завершить круг.
Мар-ди показалось, что скала, давившая невыносимой тяжестью, исчезла. Он выпрямился, вздохнул свободно. Потом задумался. Ему послали испытание, которое он не прошел! Усомнился в мудрости и всеведении ареопагита. Оскорбился, видишь ли... А он не забыл смиренного слугу. Вовремя послал помощь. О ужас! Ему ведь придется встретиться с ним после поединка. Как он встретится с тем, кто знает каждое движение души диригенса? Мар-ди отогнал печальные размышления. Взглянул на зеленый хрусталь поля. На белых рыцарей, с достоинством ожидающих дальнейших указаний. Взглянул на сияющий зар, помогающий в третьей битве. Взглянул во тьму над заром.
— Нет, — провозгласил он. — Я, Мар-ди, не сдамся так легко. Я могу не победить в поединке, но я одержу большую победу — победу над собой, — голос его постепенно набирал силу. — И неважно, буду жить после этого или нет.
— Зачем тебе это? — немедленно откликнулся Ланселот. Диригенс от неожиданности вздрогнул, а голос настойчиво повторил. — Зачем тебе такая победа? Чего ты хочешь добиться? Что хочешь доказать? И кому доказать? — последнюю фразу Управитель произнес с насмешкой.
— Тебе не понять, — произнес он высокомерно.
— Да уж куда мне... — голос издевался. — Ты ведь хочешь принести свет в мой мир, правда? Буквально насильно просветить и осчастливить всех. А можно ли насильно?
— Кто не желает идти к свету — достоин смерти! — уверенно провозгласил Мар-ди. В этот момент он старался не размышлять о том, насколько смешное впечатление производило его тщедушное тело и вечно всклокоченные волосы. И очень надеялся, что тьма не дает и Ланселоту разглядеть послушника Храма Света.
— Это ты так решил? — невинно осведомился Управитель.
— Неважно кто, главное, что это правильно! — никогда еще диригенс так не воодушевлялся.
— А я уверен, что истину нельзя навязать извне. Она должна исходить из твоего сердца. Только тогда можно быть уверенным, что поступаешь правильно.
— Слишком много тех, кто считает себя мудрым, но не принес в мир ничего кроме боли и страданий! — Мар-ди втолковывал, как мечом рубил.
— Ты сказал эти слова, — веско закончил Ланселот, выделив первое слово. Мар-ди опешил: о чем они спорили? Что в его словах так понравились Управителю? Да ведь тот пытался отвлечь диригенса от Раныда. Почему он так легко попадает в эту ловушку? Нельзя отвечать на выпады. Слишком мало сил, чтобы еще вести дискуссии. Только зар. Только рыцари. Только Раныд. Ни на что не отвлекаться...
Белые рыцари победно завершили круг, потрясая копьями. Диригенсу удалось еще раз одержать победу. Еще один минарс может войти в Флелан, помочь делу Света — это много значило.
18 июня (2 Синего), около девяти вечера, Аксельская дорога
Вой, встревоживший Ута, Асуэла и Тораста оборвался внезапно, словно на рот завывающего наложили печать.
Все стояли с оружием: Асуэл выхватил лук, натянул тетиву; Тораст выставил перед собой тесак.
Влад толкнул орка пальцем в бок.
— Пистолет, — проговорил он, и чтобы урукхай точно его понял, показал на его сумку.
Тораст угрюмо покачал головой. Левой рукой схватил мента и оттолкнул в глубь пещеры. Влада и Серого закрыли ощетинившейся оружием стеной. Костер полыхал оранжевым за их спинами.
— Стыдобища! — процедил Влад сквозь зубы и шагнул ближе к Уту. — Я — и за спиной.
Сергей раскрыл рот, но что он хотел сказать, осталось тайной. Вой грянул у входа в пещеру. Туман заклубился на дороге, будто вихрь пронесся. Маленькие белые вьюнчики кружились и кружились. Вой рвал барабанные перепонки. Началась какофония: кто-то невидимый выл, орал и плакал. Позднее прозвучал пронзительный свист, так что все не вольно сморщились и прикрыли уши... Тут же наступила тишина. Вихрь пыльным столбом вышел из тумана, начал стремительно уменьшаться, сжимаясь к центру. Миг, и из него соткалась двухметровая, полупрозрачная человекоподобная фигура, словно стилизованное изображение человека из густого воздуха. Четких деталей нет — все смазано. Условные руки со слипшимися как варежки пальцами, такие же ноги. Покатые плечи переходили в голову-выпуклость, на которой чернели точки глаз и щель рта.
