— Здесь словно и нет никого. Куда они пропали? — прошептал позади него Ут.
Урукхай что-то скомандовал, а хоббит перевел:
— Оставайтесь здесь, люди. Мы проверим башню.
Трое двуногих и вольфы проскользнули в ворота и исчезли в глубине двора. Патрульный тут же повернулся к вору:
— Идем. Наш единственный шанс.
Сергей не торопился:
— Думаешь, Тораст пошутил, когда сказал, что ночью не выжить?
— А нам с тобой, что в лоб, что по лбу, — успокоил его Влад. — Или в горах умрем, или маг-дятел нас в каких-нибудь остроухих и клыкастых превратит.
— С чего ты взял? — засомневался Серый.
— А ты разве не видишь, кто ему служит? Одни мутанты.
— Тораст, вроде бы ничего...
— Это потому что он тебя еще съесть не собирался. А с правой рукой мага, вампиром, не хочешь еще раз встретиться?
— Нет! — воскликнул Сергей испуганно.
— Вот-вот. Я тоже. Так что идем, пока они не вернулись.
Влад без колебаний отодвинул Сергея с дороги и шагнул на каменные ступени. В самый раз, чтобы поймать головой летящий сверху камень.
Раныд. Поединок сильных. Битва вторая
Диригенс осознал, что зар остановился. Как много он передумал, пока бриллианты крутились! Отдохнул душой, сбросил лет десять. Не иначе, как ареопагит помог. Спасибо, что не оставляет смиренного слугу.
Зар и теперь благоволил к нему: Дерд-чар. Сразу два рыцаря устремились вперед, плечом к плечу. Лучше этого зара может быть только... Джют-се! Зар, который чуть не уничтожил его в первой битве, теперь помог противнику. У него тоже с места сорвались два рыцаря, но заняли более выгодные позиции: один прикрывал переход остальных, а другой устремился вперед.
Диригенс полностью сосредоточился на битве. Зар — воины, снова зар — снова воины. Он напряженно следил за действиями Ланселота. Иногда всматривался во тьму по другую сторону поля. Удача вновь улыбнулась ему. Получится! У него непременно получится победить. И тут же ехидный смешок:
— ...Ученик не выше учителя. Сумасшедший учитель — сумасшедший ученик!
"Опять он насмехается над наставником! — оскорбился диригенс. — Как смеет он говорить такие слова об этом святом человеке?" Мысли невольно отвлеклись от Раныда.
У Мар-ди всплыл в сознании волнующий момент — его посвящали в диригенса. Старик Бадиол-Джамал тогда был жив. Мар-ди стало жаль его: наставник не смог добиться высокого звания. Но когда Бадиол-Джамал подошел к нему и с радостными слезами поздравил бывшего ученика — жалость ушла. Разве в звании дело? Разве не радует тот факт, что еще кто-то присоединился к служителям Света, поэтому еще немного — и орден сможет изгнать тьму из каждого уголка вселенной, не будет силы, способной им противостоять...
Будучи минарсом, Мар-ди путешествовал по мирам, вербовал минервалсов, как когда-то обратили его. После повышения обосновался при храме, воспитывал других минарсов. Мар-ди присутствовал на погребении праха Бадиол-Джамала — его сожгли в одном из миров, который пытался просветить орден — Гоште. Славная жизнь, славная смерть... Теперь он понимал чувства старика так хорошо, как никогда. Если бы его ученики смогли сделать больше, чем он — это сделало бы его счастливым. Ведь главное не в том, чего добился именно ты, а чего добились они вместе. Сколько света принесли во вселенную...
Еще один бросок зара и Мар-ди замер от ужаса: Ланселот знал, что делал — в размышлениях диригенс стал рассеянным, перестал контролировать зар — и пожалуйста — белый воин присоединился к первым двум, а черные заняли ключевые позиции, не позволяя его отряду сделать ни одного шага по полю. Конечно, не все еще потеряно...
Диригенс поторопился бросить зар, чтобы что-то исправить, но... Не может быть! Ек-эк. А черный рыцарь надменно усмехается — наверняка так же, как его повелитель. Никому из отряда нельзя сделать ни шага, а тройка первых рыцарей уходит все дальше и дальше. Черные встали стеной. Один шанс из шести, что ему удастся выбраться из этой ловушки. Нет. Ни одного шанса.
Диригенс потеряно смотрел на поле. Потом на зар. Вслед за этим мимо бриллиантов, не обращая внимания на точки-глаза зара, потемневшие в предвестии беды. "Где ты, Ланселот? Как бы я хотел увидеть тебя... Впрочем, зачем? Этот управитель не знает пощады. Он не может щадить, ведь проигрыш означает для него потерю мира"
— А как бы поступил ты? — услышал он голос.
О да, он поступил бы так же — сражался бы до конца. Но... Но он никогда не стал бы Управителем. Не потому что не способен на это, а потому что уверен: те, кто берет на себя смелость творить миры, подлежат осуждению. Есть один Творец, а все прочие — жалкие подобия, оскверняющие вселенную.
— Ты ошибся, Ланселот, — выдавил он, наконец. — Ты ошибся в тот момент, когда взял на себя смелость сотворить мир. Ты не должен был этого делать. И мы это исправим.
— Вам придется постараться, — Ланселот не насмехался. Не проявлял самоуверенную глупость, недооценивая врага. Он произнес фразу веско, как воин, готовый к сражению.
Мар-ди оценил это — им действительно придется постараться.
16 июня (35 Дождливого), около восьми вечера
Второе перемещение Ариса прошло не так удачно, как первое — сказывалась усталость. Он пытался выполнить две задачи: во-первых, попасть ближе к замку, во-вторых, так, чтобы его не заметили. Для этого минарс выбрал небольшую расселину рядом с дорогой, ведущей в замок, где стражи не смогли бы рассмотреть, что творится внутри. Позже, когда он отдохнет, для дальнейшего пути наложит на себя заклинание невидимости и сможет прямиком попасть к Иситио — правителю горных эльфов находящегося с магом Орманом в состоянии военного перемирия. Ничего, Арис сделает все, чтобы это противостояние переросло в полноценную войну...
При телепортации он все рассчитал правильно, но... Пещера оказалась не с плоским дном, а полого уходила вниз. Так что, переместившись чуть дальше от входа, ноги, попав на наклонную поверхность, поползли в пропасть. Он еле успел отбросить посох и, срывая ногти, вцепился в камни. Падение прекратилось, но Арис боялся шелохнуться. Это надо же так влипнуть? Все тело пылало от использования магии, из-под пальцев сочилась кровь. Посох валялся где-то на дороге. Кто-нибудь пройдет — и прости-прощай верный друг. Но этого мало — сегодня тридцать пятое Дождливого, надо быть в замке до заката, а осталось всего-то около получаса. Или как тут у местных? Десять песен. Минарс заставил себя успокоиться.
"Первым делом надо остыть, — скомандовал он себе. — Когда кожа не будет так пылать, силы появятся, чтобы выбраться". Он прижался к скале щекой. Камень прохладный, значит, его союзник. Так в детстве он прижимался щекой к ледышке, после разгоряченных боев за снежную крепость. Только ледышку выбирал гладкую, а камень неприятно царапал кожу.
Он перебрал в памяти события, которые помогут остыть... Блины! Они горячие, но это неважно. Главное — приятное воспоминание. Мама пекла рано утром. Арис просыпался от сладко-жареного аромата и пулей летел в кухню, а на столе, покрытом скатертью (красные полоски на белом фоне), стояло большое плоское блюдо — самое большое в доме. На нем лежали огромные желто-коричневые, блестящие от масла блины. Если сидеть в тени, заметно, как от них подымается светлый парок. Рядом на столе глубокая тарелка. В ней яйца. Мама варила их чуть жиже, чем в мешочек. Ломала сверху скорлупу, вычищала чайной ложечкой содержимое в тарелку, солила и тщательно перемешивала. Поскольку яйца недоваренные — желток жидкий. В нем плавают кусочки вареного белка. Берешь гигантский блин, сворачиваешь треугольником и макаешь в жидкое яйцо. Пока мама отвернется, чайной ложкой кладешь начинку в рот. Если мама заметит — не страшно. Погрозит пальцем, но великодушно скажет:
— На таких едоков и пять яиц мало. Не блины с яйцом едят, а яйца с блинами.
По малолетству он не ощущал в чем разница. Он осознавал одно: блины с такой начинкой — это потрясающе. А вот Яна этого не понимала. Чуть не в первый день совместной жизни заявила:
— Если любишь такое — вари и ешь без меня. Мне смотреть противно.
Зачем он вспомнил про Яну? Он же про блины вспоминал.
Блины — это солнечная погода круглый год. Они никогда не ели блины в грозу или снегопад. Может, тут действовала какая-то магия? Начинает мама замешивать тесто на блины и погода меняется: тучи развеиваются, выходит солнце...
Воспоминания сработали безотказно. Всего несколько минут — а стало намного прохладнее. Тело уже не так болело. "Можно попробовать вылезти. Хоть бы посох никто не взял", — с тоской взмолился он. Чуть двинул ногой, чтобы найти опору. Удалось сразу. Для верности надавил сильнее. Кажется, можно не волноваться. Арис приподнял голову, отыскивая уступ покрепче. Вот он — всего в двадцати сантиметрах от правой ладони. Потянулся. Попробовал дернуть вниз. Камень сидел крепко. Итак, потихонечку. Он подтянул тело выше, и, кряхтя от напряжения, поискал ногой новый камень для опоры. Нашел. Расслабился, тяжело дыша. Теперь надо поискать уступ выше. Этот подойдет. Перехватился, подтянулся... Камень под ногой хрустнул и обвалился. Он повис на руке, лихорадочно ища опору ногами. Не находя ничего, за что можно зацепиться. Пальцы ныли от напряжения и вот-вот могли сорваться. "Как глупо..." — мелькнуло в глубине души. Тут же ноги уперлись в камень. Он не дал себе отдыха. Собрав последние силы, рывком подтянулся вверх. Еще рывок. Он перекатился ко входу в пещеру. Посох валялся далеко на дороге вне пределов досягаемости. "Вот это я его швырнул от страха!"
Арис лежал на спине, не обращая внимания на то, что спину колет. Тело мелко дрожит, в глазах темно. Он глубоко дышал, чтобы прийти в себя. "Ничего. Выбрались. Еще повоюем", — ободрил он себя. Наконец, сознание прояснилось, он сел. "Все в порядке. Прежде всего, надо подлечиться", — Арис взглянул на ладони — ободранные, словно он не за камни хватался, а пытался остановить ими наждачный круг. Такими и посох не возьмешь. Он сотворил простенькое обезболивающее заклинание. Посидел в раздумье. Чтобы сделать что-то большее, нужен посох. Но для этого надо выйти на дорогу и показаться стражам — сделать то, чего он так старательно избегал. Но, похоже, другого выхода нет. "Будем надеяться, что поскольку я внезапно появлюсь и так же внезапно исчезну, меня либо не заметят, либо подумают, что померещилось", — он знал, что серый дорожный плащ в этом смысле очень удобен: издалека он почти сливался со скалой.
Арис непослушными пальцами накинул капюшон, шагнул на дорогу, одним движением подхватил посох — и тут же шагнул обратно в спасительную темноту пещеры. "Надо бы просканировать окрестности, — решил он. — Узнать, заметили его или нет, что собираются предпринять, если заметили... Но сначала исцеление".
Арис сотворил вязь заклинания. Раны перестали кровоточить, затянулись некрасивыми шрамами с бугристыми синеватыми краями. Затем края выровнялись и опустились, вскоре шрамы превратились в беленькие ниточки и стали незаметны. Еще минута — и он мог любоваться новыми, ни разу не стрижеными ногтями. "Вот и все. Синяки — это мелочь, пройдут. Теперь еще немного переждать жар от магии".
Все что он сделал, мог совершить любой человек. Но обычно процесс заживления сильно замедлен, Арис же его ускорил. Можно сделать еще быстрее. Так что зрение постороннего не сможет уловить этот процесс. Секунду назад сочилась кровь — и тут же появились целые пальцы. Те, кто видел, говорят со значением: "Гипноз" или "Морок". На самом деле — магия. Он не исцелился с максимальной скоростью, потому что тогда жар бы усилился и дольше продлился. Ему нужно экономить силу, чтобы "посмотреть" вокруг.
Сканирование успокоило. Никто не заметил, как он выходил на дорогу. Через каких-то двадцать минут солнце сядет, поэтому стражи спешили в замок.
"Что ж, тем лучше. Они думают, что сегодня замок не нуждается в охране, поэтому я могу попасть туда, не тратя лишних сил. Может, заработает лишние очки...", — в этом мире считалось невиданной смелостью — окончить путь, когда горизонт уже наливается зловещей синевой.
16 июня (35 Дождливого), около восьми вечера
От удара камнем перед глазами Влада поплыло. Высоко над ним, в лучах закатного солнца, мелькнули пологие холмы, на которых словно мелкие волоски торчали деревья. Потом на него стремительно бросилась скала. Притормозить не успел — стукнулся лбом так, что искры посыпались. Раньше он считал это преувеличением. Мир погрузился во тьму. Очнулся он от боли в виске. Во рту солоно, но челюсть свело судорогой, и сплюнуть невозможно.
Влад застонал и с усилием поднес ладонь ко лицу (она почему-то казалась слишком тяжелой, прямо-таки неподъемной), потер гудящий лоб. Пальцы испачкались в теплом и липком. Вторая рука так и болталась вверху. Ей там было очень комфортно.
Снизу донеслось кряхтение с подвыванием. Влад расслабил испачканную руку. Она устремилась вверх, присоединившись к сестре. Да и всего его тянуло вверх, так и упорхнул бы аки бабочка. Вот только ноги что-то держит. Держит так, что больно.
— У-у-у, — донеслось снизу. И далее хриплое, с надрывом. — Тораст, Тооррраст!
Владислав сделал усилие и поглядел туда. Пришлось шею вывернуть, потому что скала мешала.
Побелевшие пальцы судорожно сжимали штанины. Ладони обхватили голени Влада. Сергей? Тут до Влада дошло, где он находится. Упорхнуть аки бабочка? Вот и будет тебе бабочка. Точно как в той песне: "Он взлетел, как взлетала она, но не вверх, а вниз".
— Х-х-х-х, — прохрипел Серый и крикнул из последних сил. — То-о-раст! — лицо перекошено, зажмурился так, что чуть не плакал. Он сидел в окружении обломков деревянного забора. Ноги упирались в камень, но уже шли юзом.
В ушах Влада пошел звон. Бездонная пропасть, в которой он болтался вниз головой, стала гигантским колоколом и завибрировала, будто ударили в набат.
— А-а-а! — взвыл он. — Кто-нибудь! — и уже тише, себе под нос. — Где вас черти носят?
— То-о-раст, — еле слышно просипел Серый.
Вечерние облака сдвинулись, словно кто-то оттуда наблюдал за ними.
Тут же его выдернули вверх, как репку из грядки. Острые камни проехались по лицу, расчерчивая щеки кровавыми полосками. В довершение его хлопнули о каменные ступени. Сквозь мутную пелену разглядел, что рядом лежит Сергей. Лицо пацана покраснело от натуги, грудь ходила ходуном. Вылетающие изо рта хрипы нарушали гармонию горной тишины. И еще неприятно резал ухо свист летящих камней, и резкие щелчки, когда они ударялись о стены и ступени.
Мелькнуло встревоженное лицо Ута. Затем его подхватили, ткнули лицом во что-то мягкое. Пахнуло вольфьей шубой. Миг — и перед глазами появился потолок из обструганного дерева, потемневший от времени и местами закопченный.
И снова тьма.
Когда все вошли в башню, двери прикрыли. Серый кое-как поднялся на дрожащих ногах и, перебравшись к деревянной стене, сел возле нее. Все тело ныло и вопило. Казалось, каждая связочка, молчавшая с его рождения, заявила о себе во весь голос. Сильнее всего ныло колено и плечо. Обе эти части тела получили удар камнем и остро вибрировали, словно кто-то вгонял туда сверла. Он вспомнил, как камни свистели над ним, а он держал мента. Держал. Раньше никогда бы не подумал, что способен на такое... Что это на него нашло? Сначала-то жутко испугался, что один останется в незнакомом мире. А дальше ладони, будто конвульсивно сжались, так что пальцы захочешь разжать — не сможешь. Парень огляделся. Они находились в круглой каменной башне. Напротив деревянных врат узкий темный провал — дверь на верхние этажи. Слева и справа от входной двери подмигивали синим небом полукруглые окна около полутора метров высотой и сантиметров семьдесят шириной. Никакой мебели, никаких вещей Сергей не увидел, лишь пустую круглую комнату. "А нам-то тут чуть ли не рай обещали: и кров, и еду нормальную, и постель, и ванну..." — парень почувствовал, как где-то в глубине его души потихоньку закипает. "Может, обещанные блага находятся выше? — размышлял он. — Но почему тогда никто не спешит наверх? И башня-то называется Башня СТРАЖЕЙ. Где, собственно говоря, стражи? Кругом только свои".
