Зверь Лютый. Книга 21. Понаехальцы

Полтора десятка эпизодов такого же уровня. В конце:

"... а людей моих, княжеских, коих я для разговору к тому поганскому князю Кестуту посылал, имали и в узах держали. И с того у моего боярина пол-бороды выдрано и с носу кровь пущена".

В конце вердикт:

"... а всех вин за теми людьми литовскими — сто да ещё полста гривен виры. Велю тебе, Ивашке, на Стрелке сидящему, ту виру выплатить моему стольнику. А с воров своих ты и сам взыщешь сколь тебе надобно".

Я завёлся с первой фразы. Прямо с виры за куриц. Даже раньше — с "велю тебе". Уже и рот раскрыл. И остановился.

Что писарёк пыжится да трясётся, такой текст читая — нормально. А вот стольник смотрит... испытующе. Напряжён, но не испуган. Он этот текст знает.

Значит, они там, у себя в Рязани, вот так формулировали, советовались, слова подбирали. Вот эту ахинею старательно записывали, предполагая какие-то мои реакции. Они что — думают, что я такую хрень тихонько проглочу, чего сказано — заплачу? Буду низко кланяться, да Калаузу — сапоги облизывать?

По "Указу об основании" — всяк человек ко мне может идти вольно. Русские-нерусские — неважно. Литвины — и пришли. С Всеволжска выдачи нет.

Так Калауз и не требует выдачи!

Умный, сукин кот.

Он требует выплаты виры, установленной судом. Его судом на его земле.

Его суд, исходя из рассказов каких-то "хозяев куриц", определил штраф. Который возлагает не на людей, якобы куриц покравших, а на меня. На главного — "за всё ответчика", на общину в целом.

Круговая порука. Очень не ново. "Вы там — все такие". Что по "Русской правде", что в выкупных платежах после отмены крепостного права.

А не пошёл бы, дядя рязанский, к едрене фене? У тебя суд — по закону "Святой Руси". У меня здесь — Не-Русь. Твой вердикт мне — филькина грамота. Помять и подтереться.

Только я разогнался высказать в эти морды ярыжные всё глубину неприятия их трактовки юрисдикции, юриспруденции и предлагаемых казусов...

Стоп. Калауз — жаден, но не глуп. Без козырей на руках он такие понты кидать не станет. Что у него в козырях? Козырь может быть только один — Боголюбский дал "добро". На нагибание Ваньки-лысого.

Ё! Мать... Где я прокололся? С Московской Литвой? С Софочкой Кучковной? С Вечкензой? Дожали Андрея с Клязьменским караваном? С Булгарским? Узнал о миссии Чимахая, что-то себе придумал насчёт смоленских?

Факеншит! Я много чего наворотил. За что князь Андрей может... даже не — "фас", просто — "а и хрен с ним". И тогда мне здесь... весело. Как карасю на сковородке.

Так. Стоп. А с чего здесь Илья Муромец? Живчик тоже мне претензии выкатывает? — Да запросто! Если Андрей дал "добро".

По Илье ничего не понять. Кроме одного — он не на стороне рязанских.

А с чего здесь Софрон? В таком стыдливо-испуганном состоянии? Стыдно, что бандюков ко мне в дом привёл? Чего боится?

Забавненько. Туманненько. Надобно уяснить да обмозговать. Хайло, Ванюша, после открывать будешь. Сперва — по вежеству.

— За слово доброе от князя — поклон низкий. Грамотку княжескую мы перечтём, обмыслим. День-другой — дам ответ.

— Чего обмысливать-то?! Князь Глеб Ростиславович волю свою объявил — плати.

— Экий ты, стольник, шустрый. Как кошка мартовская. Это кошки — быстро родятся. А княжеская воля — разумности требует. Алу, где ты? Проводи людей князя рязанского на Окский двор. Пущай отдохнут пока.

— У тя, воевода, на том дворе не протолкнуться. Дети малые орут, бабы на своём собачьем языке лаятся. Угла свободного нет. Дай жилое место доброе.

— Э-эх, господин стольник светлого князя рязанского. Ты по сторонам-то глянь. Бедность наша новосёльная из всех углов торчит. Сам, вишь ты, в балагане дырявом обретаюся. Да и то сказать: что за беда для слуги княжеского под небом божьим ночь провесть? Во славу господина своего. Лодка-то ваша есть? В ней и переночуете.

Двенадцать вёрст до Окского двора по тёмному — обеспечивает крепкий сон в любых условиях.

Мне очень не понравилась глазастость этого стольника. О доменной печке он упомянул. Но, наверняка, углядел и многое другое на "Гребешке". Надо, чтобы он там, в Окском дворе, безвылазно сидел. Человека к ним придётся приставить. Чтобы не пускал гулять по окрестностям.

Остальные тоже стали подыматься, но когда я мотнул головой, уселись обратно, переждали, пока девчушки стол переменили. Разлили по граммулечке, крякнули, зажевали.

— Ну, мужи добрые, сказывайте. Какие у нас ещё беды-невзгоды образовалися.

Илья только фыркнул:

— А что, Воевода, тебе полтораста гривен виры — не забота? А, ну конечно же, ты ж клад нашёл. Одиннадцать тыщ дирхемов. Да обрезков пол-столько. Тебе гривнами рязанцам сыпануть — что мух помойных отогнать.

"Счастливым быть — всем досадить" — русская народная мудрость.

Богородица мне пощастила — кучу древнего арабского серебра в Муроме дала. С Богородицей не поспоришь. Однако ж завидки гложат. И этого Илью Муромца — тоже. Нормальный человек. Редко кто без зависти может на чужой успех глядеть.

"Охота вредить была, да спорыньи не было" — чисто наше, исконно-посконное.

Рожь пока в других странах мало сеют. Вот и спорынья там, у них, в фольк не вошла.

У нас "спорынья" сыскалась. У Калауза. Вот он и наезжает. Но что, всё-таки, у него "в козырях"?

— Беда у нас, Воевода.

Во, и Софрон прорезался. После толчка по рёбрам от одного из спутников. Как-то он сильно встревожен. Что ему, прасолу, до разных вир княжеских? Его дело хлебом торг вести, а не юрисдикциями мериться.

— Которая?

Неужто вся Рязань дотла выгорела?! Это интересно было бы. С учётом разных моих... строительных инноваций.

— Собрали мы ныне ржицы доброй. В снопах, как уговаривались. Аж шесть учанов. Да верстах в десяти от рубежа муромского караван наш остановили. Люди рязанского князя. И довели нам указ княжеский. Указал князь брать мыто с тех купцов, кто вниз по Оке хлебом торг ведут. По полста гривен с лодии.

Оп-па...

Едрень-пофигень. На "Святой Руси" нет таможни! Нет привязки мыта к виду товара!

Так и здесь же — учётная единица "лодия"! Даже если купцы учан наполовину жемчугами набьют — те же полсотни гривен. Потому что вторая половина — жито.

Офигеть! Обычная норма (на волоках) — "полугривна с лодии". Калауз ломит в сто(!) раз.

Заградительные вывозные пошлины?

Нет, фигня.

Ага, вот и другой козырь в рукаве сыскался. Не на одном князь Андрее свет клином сошёлся.

Ух ты как...

Как хорошо Калауз меня за яйца ухватил! И будет теперь крутить да посмеиваться.

Продовольственная безопасность. "Костлявая рука голода нависла над...".

Висит и костями гремит. Суставами постукивает.

Здесь — над Всеволжском.

Купцов прорвало. Они плакались о своём несчастии, о судьбе-злодейке, о том, что ныне в долгу как в шелку, что попали как кур в ощип, как между молотом и наковальней...

* * *

В русском языке есть масса образных выражений этого ряда.

"Сошелся, как с запрягом из-за угла". "Не видал, как упал; погляжу — ан лежу". "Не думано, не гадано. Не чаяно, не ведано".

Там ещё про сову есть: "Ждала сова галку, а выждала палку".

Наш случай: купцы ждали прибыли, а влетели в убытки.

"Обманутые ожидания" в коммерции выражаются в "плохих кредитах", в невозвратных долгах. Которые здесь возвращают. Передавая заимодавцу всю собственность должника. Включая его самого и его семейство.

Власть вдруг изменила правила игры. Так она ж власть! А люди влетели по самые гланды. — И что? Это ж так, людишки податные. Здешний синоним: "подлые люди". Потому что подлежащие. Под властью.

Судьбинушка у них така. И в моё время — так же и неоднократно. Невзирая на высокое звание "гражданин". "Выждал палку". Тебя ль, что ли, спрашивать? Компенсировать?! — Много вас таких.

* * *

Это не заградительные пошлины для насыщения своего рынка конкретным товаром. Это — ограбление. Меня именно. Введены только на одном направлении — вниз по Оке.

В эту сторону — только один серьёзный покупатель хлеба.

Я. Всеволжск.

Хлеб да скот — единственные для меня принципиальные товары. Всё остальное... Могу обойтись или сам сделаю.

Даже со скотиной — есть варианты. А вот хлебушек...

И ведь взять-то негде! Муромские... может и продадут. Сколько-то. Слёзы.

Вести торг с мордвой? — Дать азорам и кудатям денег — угробить Вечкензу.

Из Ополья, после Клязьменского каравана... ничего кроме мордобоя.

На Верхней Волге — нет хлеба на продажу.

Кланяться эмиру? — Цена? Не в деньгах — в привязках. Хлеб с мечетью пополам? Каравай с "изюминкой"? Типа минбара с икамой? Дальше — стремительно по нарастающей: эмирские муллы, эмирские купцы, эмирские дружинники, шариат с адатом... Мои люди на это... Резня. В нескольких вариантах. С одинаковым исходом — бздынь полномасштабный.

Ух как он меня хорошо...

И понятно, что будет дальше. Дойка. Многократная и прогрессирующая.

* * *

Это на молочной ферме старшая смены может урезонить доярок:

— Сбросьте вакуум — кровь сосёте.

Здесь — и не глянут. Высосут до белизны.

* * *

Отдай виру. И признай право его суда. Отдай пошлину. В октябре пойдёт обмолоченный хлеб — пошлину поднимет вдвое. Или — в пятеро. Выдоив серебро, потребует вернуть литвинов. Я готов выдать Кастуся на казни? Елицу — в робы? Фанга — в холопы? А придётся. Иначе — смотри как голодают и умирают люди. Мои люди.

За год-два-три Калауз выжмет, обескровит Всеволжск. Потом-то оставшиеся смогут уже обеспечить себя хлебом. Потому, что город расти перестанет. Одни — разбегутся, другие — вымрут. Оставшиеся — сожмутся, опростятся, окрестьянятся. Станет Всеволжск ещё одним нормальным святорусским пограничным городишкой. Невеликого размера и полёта.

Потом-то когда-нибудь... Место удобное — поднимется. Потом. Через столетия.

Ух как он меня...

Ванька! Факеншит уелбантуренный! Перестань ухать! Хватит какать! Давай думать!

А чего тут думать? Всё просто: купить, кроме Рязани — негде. Или — идти под эмира. Что приведёт к скорой катастрофе. Остаётся ложиться под Рязань. Отдавать дирхемы, товары, технологии, людей. Людей. И — свою свободу. Или всё бросать и уходить дальше. Куда?!

"Нечем платить долгу — иди за Волгу" — мудрость народная.

Да я и так почти уже...!

Мать...!

Спокойно.

Думать.

Соображать.

Анализировать.

Считать варианты.

Альтернативы?

Боголюбский? — Мимо. Не впишется. Не сейчас. Не по этому поводу. Калауз в своём праве: мыто — в воле княжеской.

Война? — Разгромить рязанских! К едрене фене!

Нет войск. И — последствия... В междоусобной войне в Залесье Боголюбский впишется. Не на моей стороне.

Так, всё-таки — эмир? И жить по Корану и шариату?

Итить меня ять...

Это-то — да. Это-то — сколько угодно. Это будет ежедневно и каждочасно. И итить тебя, и ять...

Думай! Ты, мать! — "эксперт по сложным системам"!

Очередной поиск выхода из безвыходного положения. Всего-то. Я ж такое — много раз и с пол-пинка...

"К чему управлять людьми тому, кто может управлять их желаниями?" — гениально!

Мда... Фигня. Гениально, но не работает.

Связка: желание — решение. "Крокодил" — "обезьяна". Поверни "крокодила", и "обезьяна" взгляд... переменит.

Только... к Калаузову "крокодилу" я доступа не... не просматривается. А "обезьяна" у него... правильная, логичная, рациональная. Да я сам бы на его месте! Ну... не так уж... Но я-то понимаю, что тут делается. И во что выльется. А он судит в рамках своей князе-удельной компетенции.

Чего-то надо придумать... Позабавнее...

А какие у меня были решения в сходных положениях? Вот недавно меня сильно припёрло со скотом. В смысле — с его отсутствием. И я развернул Пичая. Его сыном Вечкензой.

Сходство есть. Пичай и Калауз, инязор и князь. Владетели. Имеют товар, нужный мне. Остро необходимый. Товар — не их, а людей, им подвластных. Не хотят торговать нормально. Один просто — "пшёлты", другой — "заград.пошлины". Создают проблемы своими решениями. Личными. Вот он так решил. А мог решить иначе. И всем было бы хорошо. И мне тоже. А они решили плохо. И мне — хоть вешайся.

В начале лета я нашёл способ убедить Пичая изменить решение. Поставив его "крокодила" перед выбором: или власть — или не-власть. А затем устроил ему кирдык. Чтобы он не перерешил обратно. На его месте сейчас сидит человек, который к Всеволжску... благосклонен и дружелюбен.

Трёхходовка: разворот-кирдык-благосклонность.

По функционалу — заметна избыточность. Игры с "крокодилом" и "обезьяной" не важны. Коли им всё равно... кирдык. Достаточно двух последних шагов.

Тю! Так это ж классика! Смена правителя на... на более благосклонного — ну просто рефрен древнего и средневекового мира! Да и в 21 в. лозунг: "Наша цель — смена вашего режима" — атрибут повседневности.

Есть подробности. Насчёт методов. "Майданом" там, народным восстанием, интервенцией, импичментом...

Здесь — феодализм. Власть передаётся половым путём. Ну и как же её можно передать? Вот через это...

— Не смогли мы наш с тобой уговор исполнить. Хоть и нет в том вины нашей, а не попустил господь. И выходит нам теперь прямая смерть через разорение. Ежели ты, Воевода, не поможешь.

Об чём это Софрон толкует? А, о невозможности выполнить принятые на себя обязательства. "Утрата чести купеческой".

Понятия форс-мажор в здешнем законодательстве есть. Пожар, наводнение, шторм на море.

Пьянство, маразм властей, изменение налоговых ставок — форс-мажором не считается. Мужики взяли кредит — теперь влетели по полной. По самые гланды. Это не фигурально: холопский ошейник как раз туда и надевают.

Единственная их надежда — что я как-то помогу.

Слабенькая надежда.

Я обещал купить привезённый хлеб по оговоренной цене. Не привезли? — Могу послать. Хоть — вежливо, хоть — пинками. И пусть тот Калауз возле учанов сидит и сосёт... снопы ржаные. А не три сотни кунских гривен таможенного мыта.

Спокойно, Ваня. Меньше гонора. Ты ведь тоже... зимой лапу сосать будешь.

Цель?

Чётче: моя цель — в чём?!

Моя — в хлебе. Две тысячи литвинов, тысяча пердуновских и "примкнувших", триста "возвращенцев" из Булгара, полторы сотни из Твери, новосёлы из других мест, переселенцы из мари... Пять тысяч ртов — минимум. Это если ещё откуда-нибудь толпа не привалит. По семь пудов хлеба в зерне на человека. Своего хлеба — чуть. Фактически — посевной материал на следующий год. Тридцать тысяч пудов — надо купить. Минимум! Двадцать учанов. Тысяча гривен новоявленного мыта. Если Калауз вдруг не удвоит-упятерит.

Или — голодное существование, болезни и ссоры, остановка роста, утрата веры в меня и в светлое будущее.

М-мать...! Как серпом...

Ванька! Что ты всё о своём, о девичьем? О деле давай! Вот люди сидят, смотрят умоляющими гляделками. Ещё чуть — плакать начнут. Потекут слёзы горькие по бородам длинным.

— Удивляюся я с тебя, Софрон. Вроде ты меня уж не первый год знаешь. А глядишь — будто первый раз увидал. Понятно же, что это новое мыто я заплачу. И за остальное всё, что привезёшь — тоже. Ну, набьёшь посудинки поплотнее, чтобы числом поменее. Но мыто — выплачу.