— Тебе не нравится, что я стал сильнее? Смертный обучает вампира, а ты сожалеешь?
— Я этого боюсь, — неожиданно признался Фаргел. — Смертный, а, тем более, охотник, может заниматься с тобой, только преследуя свои цели. Не стоит ему доверять.
— Полгода назад я сам был смертным, — парировал я. — Да и ты когда-то был человеком. Так что теперь, бояться самого себя?
— Себя — нет. А вот твоего охотника... Он непонятен. Значит — опасен.
— В мире слишком много непонятного. Станешь теперь всего опасаться?
— Думаешь, что философски споришь со мной, а на самом деле защищаешь охотника; боишься, что я отправлюсь его искать. Ведь так?
Хм. А ведь прав! Пришлось прикрыть рот и виновато потупиться. На время.
— Часто я оставался в живых лишь потому, что вовремя распознавал опасность, — вещал свое Фаргел.
— Я не собираюсь на тебя нападать. Даже если он — мой друг.
— У охотников не бывает друзей, тем более среди вампиров. Они живут, чтобы мстить. Вся их жизнь посвящена этому.
— Мстить?
— Именно так. Мстят за погубленных вампирами близких. Люди ведь по-разному себя ведут после встречи с нами. Кто-то трясется до конца своих дней, кто-то перебирается в монастырь, некоторые сходят с ума. Эти — мстят. Своеобразная армия смертных, которой иногда удается выиграть сражение.
— Да, но ко мне он относится нормально!
— Это ложь! Если бы Борис успел убить твою сестру, стал бы ты сейчас со мной общаться?
— Ну-у...
— А ты представь: ее выпитое досуха тело, алчущий Борис с кровью на губах, твое горе. Потом — ваша схватка. И вот он я — друг убийцы!
— Почему ты не убил меня?
Фаргел неожиданно опустил голову. Глядя под ноги, проговорил:
— Да, мы — монстры. Монстры уже потому, что понимаем: наша пища — это мы сами: наши дети, друзья, далекие потомки. Мы — рабы своей жажды: она заставляет убивать. Мы мерзкие твари уже потому, что знаем: наша пища, останься она в живых, могла бы творить, вдохновлять, любить. Мы лишаем такого шанса. Мы — монстры потому, что когда голод утолен и возвращаются мысли, мы вспоминаем, как убитое нами существо недавно разговаривало, пело, смеялось; вспоминаем — и остаемся жить.
Кто бы мог подумать, что Фаргел так разоткровенничается? Я ловил каждое слово.
— Среди нас мало настоящих убийц: тех, что не жалеют о прошлой жизни. И, послушай, им часто завидуют. Я им завидую! Потому что, когда отрываюсь от тела, не чувствую гордости за содеянное; и думаю, что я, наверное, проклят.... Теперь ты понимаешь, почему жив?
— Нет. Ты должен был убить меня просто из милосердия.
— Я не властен над твоей жизнью. Не имею права решать, жить тебе или умереть.
— Но если ты решаешь судьбу других людей, что тебе моя?
— Это единственное, что от меня зависит. Ты не похож на убийцу. Тем больше поводов оставить тебя в покое.
"Сначала он говорил, что не властен над моей жизнью".
Я смолчал.
— Я не могу тебя винить в смерти Бориса, — продолжал Старейший. — На твоем месте поступил бы так же. Но, должен сказать, если бы не священник — ты был бы мертв. Отчаянным везет.
Я тоже об этом думал. И много раз. Но сейчас меня интересует иная тема:
— Фаргел, нам нужно договориться насчет Сергея Вик.... Ну, охотника, с которым вы встретились неподалеку.
— Я уже сказал, что не стану преследовать его.
— Он — мой друг. Я не хочу, чтобы с ним, что-то случилось.
— Ты понимаешь, о чем просишь? Я — вампир. Он — охотник. С любым из нас может "что-то" случиться!
— И все же, если это будет в вашей власти, обойдитесь без драки.
— ...Ты защищаешь его от меня, но ведь есть и другие бессмертные.
Я упрямо мотнул головой:
— Вряд ли. Если бы вампиров было много, люди давно вывелись бы. А, кстати, сколько нас?
— Тысячи две... Может, три — никто не знает точно, — Фаргел смерил меня тягучим взглядом. — Хорошо, если это будет зависеть от меня — он будет жить. Если только не будет другого выхода. Ты защитишь меня от него?
Защитить? Вампира от охотника?
Трудно сказать, что удержало меня от поспешного ответа. Может, кровавые сцены, развернувшиеся вдруг перед глазами?
— Нет, это я гарантировать не могу.: человек посвятил свою жизнь мести. Он просто не станет меня слушать.
— А я, значит, должен его беречь? — сарказму в голосе Фаргела мог позавидовать любой циник.
— Если вы схватитесь при мне — я разниму вас.
— Разнимешь? Ты? — Старейший глянул так пристально, что я заволновался. — Да, теперь ты сможешь попытаться. Охотник здорово над тобой потрудился. Знать бы еще — зачем?
Я чуть наклонил голову к плечу. Неисповедимы, мол, пути Дроботецкого. Но, в самом деле, какой ему прок? Неужели так верит в мою непогрешимость? Или рассчитывает превратить в еще одного охотника?
— Кеша, ты мне нужен. Особенно как ученик.
Я вздрогнул.
— Ты против? — Фаргел смотрел в мои глаза, проникая, казалось, в самую душу.
— Пока не знаю, — пробормотал обладатель души. — Быть учеником вампира... Что я должен буду делать?
— Ничего. Кроме того, что сам захочешь.
— А в чем тогда смысл ученичества?
— В передаче опыта. Вампиры не живут вечно. Еще ни один из нас не умер естественной смертью. У нас нет детей. Только обращенные. А те далеко не всегда оказываются такими, какими нам бы хотелось. А хочется уйти, оставив о себе какую-то память.
— Что-то вроде бесплатной школы? — уточнил я.
— Именно.
— Я должен буду убивать?
— Если захочешь.
Фаргел помедлил, мал-мало подумал и молвил:
— Раньше ты не убивал — Бориса можно не считать. Как же ты выжил? Чем питался?
Проще было дождаться ответа у сфинкса.
— ...Чем же, Кеша? Неужто твои друзья длились своей кровью? Конечно, нет! Как же ты сумел? Прошу, скажи: это ведь не принесет вреда.
— Меня снабжают донорской кровью, — неохотно признался я.
— Чем?
Пришлось повторить:
— Донорской кровью.
— Чьей кровью? — переспросил Фаргел.
— Человеческой. Донорская — та кровь, которую люди сдают в больницах. Ну, делятся ею.
— Зачем? — искренне изумился Фаргел.
Наступила моя очередь удивляться:
— Чтобы эту кровь могли влить другим людям, если те потеряли много своей. Ты что, ничего об этом не знаешь?
Старейший был обескуражен:
— Нет. В мое время у больных кровь выпускали, а не вливали. Интересно... Если человек ранен — это выход. Неужели так много желающих поделиться кровью? Погибнуть самому — чтобы жил другой?
— Да никто из них не гибнет! Человек приходит в больницу, отдает немного крови и, получив деньги, уходит по своим делам.
— Он сдает кровь за деньги?
— Да.
— Ты должен свести меня с этим человеком.
— Зачем? Нет, Фаргел, все не так! Кровь нужно покупать в больницах.
— В больницах? Доктора продают кровь? Я думал, это мы — монстры.
— Доктора ничего не продают. Это делает больница как юридическое лицо.
— Кеша, я не понимаю. Мне нужна кровь. Где я могу ее купить?
— Не знаю, — совершенно искренне сказал я. — Думаю, за крупную сумму денег любой главврач пойдет навстречу, а денег у вас, должно быть, скопилось немало. В крайнем случае, монеты можно продать какому-нибудь музею. Если чеканка будет тысячелетней давности — купят обязательно.
— На три столетия позже — сгодится? — деловито осведомился Фаргел.
— Тоже пойдет, но цена уже будет поменьше. Чем древнее вещь, тем больше она стоит.
— Твой охотник прячется во-он за тем домом, — совершенно спокойно заявил Фаргел.
Я непроизвольно оглянулся. Естественно, никого не увидел. Ночью я видел лучше, чем раньше при свете солнца, но — поблизости никого не было. Серые коробки домов, в окнах которых горит свет. Редкие деревья с голыми ветками. И больше ничего.
— Он там, — Старейший держался довольно уверенно.
— Почему ты так решил? — все-таки спросил я.
— Я слышу его. Не мысленно — защита идеальная. Я слышу его тело: дыхание, стук сердца.
Я взглянул на вампира с невольным уважением: мой слух был менее тонким.
— Скажи ему, пусть выйдет: предпочитаю встречаться с врагами лицом к лицу.
Отметив мои колебания, Фаргел добавил:
— Не бойся: я обещал.
Взволнованный, я развернулся и, нервно молясь всем богам подряд, позвал:
— Сергей Викторович, выходите.
Через секунду охотник вышел. Замер, сканируя противника чуть прищуренными глазами. Фаргел, напротив, стоял расслабленно, но глаз с Дроботецкого не сводил.
Сергей Викторович пружинисто пошел вперед. Старейший неуловимо подобрался, став похожим на готового к схватке волка.
Охотник остановился в трех-четырех метрах. Молчаливо передал инициативу нам.
— Ты хорошо его подготовил, смертный, — заговорил Фаргел, — дал ему все, что мог. Но мы оба знаем: это — еще не предел.
В наступившей тишине я услышал, как торопливо бьется сердце наставника.
— Именно так, — безжалостно подтвердил Фаргел. — Теперь его развитием займусь я.
— Кеша, я не хочу.
Дрожь пробежала по телу от этих слов. Даже, скорее, не от слов, а от мольбы, в них заложенной. Теперь Сергей Викторович смотрел на меня. Смотрел неотрывно, тревожно.
— От тебя уже ничего не зависит, — бросил Фаргел. — Он сам выберет.
— Кеша, я не хочу, — повторил Дроботецкий.
— Все будет нормально, Сергей Викторович, — пообещал я, чувствуя странное смятение.
— Охотник, я обещал ему, — Фаргел коротко кивнул в мою сторону, — обещал оставить тебя в покое. Я знаю, вы ведете записи. У вас должна быть информация и обо мне. Полистай, и, если там этого нет, впиши: Фаргел держит слово. Если не нападешь первым — будешь жить. Нам пора, ученик.
— Кеша, я не хочу, — в третий раз проговорил Сергей Викторович.
— Ты с легкостью оказываешься в нужном месте в нужное время, смертный, — предостерегающе сказал Старейший. — Я обещал, что не буду преследовать тебя, но не давал такого обещания про твоих знакомых. Помни об этом.
Выразительно глянув недругу в лицо, Фаргел взял меня за руку:
— Кеша...
И взвился в небо, оставив Дроботецкого страдать от беспокойства.
Глава 44
"Матерый разведчик Джонс смотрел в иллюминатор. Внизу проплывала чужая земля".
Спору нет, внизу проплывала земля очень даже родная. Иллюминатора тоже не наблюдалось. Но зрелище было необычным, что правда — то правда: россыпь многочисленных огней складывалась в изумительной красоты паутину, основные нити которой рисовались сплетением улиц. Светлячки ночного города молча неслись навстречу, проскакивали ниже, наполняя меня хорошим настроением, по-детски искренним восторгом.
— Нравится? — донеслось сверху. Фаргел летел горизонтально, держа меня в опущенной вниз руке.
— Еще как! — прокричал я в ответ. — Как ты это делаешь? Как ты летишь?
Вместо ответа он разжал кисть. Поскольку я держался на вытянутой вверх руке, то глупо было бы пытаться зацепиться снова. Я все равно попробовал. Впустую, ясное дело!
У Фаргела оригинальный способ отвечать на вопросы. Мол, ищи ответ сам. Я завопил. В этот момент мне было все равно, что какой-то обыватель может задрать к небу голову, выискивая птицу, которая так по-человечески орет.
Огни приближались, сначала медленно, потом все быстрее, быстрее. В ушах свистел ветер. Гадая, повезет ли шмякнуться на что-то хрупкое, я изо всех сил всматривался вниз. Предаваясь философским думам, наверху парил Фаргел.
Ма-ама!
Здравствуй, кинотеатр "Кос..." Из глаз брызнули искры.
О-о-ой...
На крышу плавно сошел мой новоиспеченный наставник.
Чего сошел? Чего принес? Небось, извиняться будет. Ни за что не прощу гада!
— Даже синяков больших не будет, — удовлетворенно заметил экзекутор. — Когда меня так швыряли, до переломов доходило. Я, правда, был гораздо слабее тебя.
Подавив стон, я встал на колени. Фаргел протянул руку. А-а, есть капля жалости в этом создании. Создание крепко вцепилось в запястье и взмыло повыше. Я болтался чуть ниже, старательно изображая побитый мешок.
Что, опять?! — пришла паническая мысль
— Фаргел, опять?
— Угу, — радостно донеслось сверху.
Снова полетел вниз. На сей раз обошлось без криков.
Отдирая себя от рельсов, жертва обучения жалобно выла. Мелко подвывала, так сказать. Тело дико болело.
С неба коршуном свалился Старейший, цапнул за ногу и снова набрал высоту.
— Не надо, — попросил я, вися вниз головой.
Фаргел сделал вид, что не слышит. Может, это у вампиров особенность обучения такая: показать, что ты главнее?
Когда город внизу стянулся до размеров ма-аленького бассейна, вампир завис неподвижно.
— Упадешь сейчас — разобьешь голову, — предупредил Старейший.
— Я не умею летать! — истерично взвыл я. — Мы еще даже теоретического курса не прошли! Как летать-то?!
— Учись, — равнодушно донеслось сверху. — Все, что тебе нужно — это поверить, что ты способен на полет. Любой вампир умеет это делать. Представь себя птицей.
— Не хочу! — причитал я. — Ты обещал, что я буду сам принимать решения!
— Не хочешь падать?
— Не хочу!!
— Ну, так не падай.
Цепкая хватка на ноге исчезла. Смирившись с неизбежным, я вдруг успокоился.
Город разворачиваться не спешил. Казалось, я вовсе и не падаю, но ветер, с каждой секундой свистевший все пронзительнее, упрямо твердил обратное.
Я птица! Я птица! Большая толстя пти... Нет, "толстая" лучше убрать. Я — птица худая, но с ба-альшими крыльями! Ну?!
Фиг! Плотный ветер бил в лицо, между делом играя с волосами. Город плавно ширился, с кажущейся мягкостью собираясь принять меня в свои объятья. Не верю! Ускорение свободного падения чуть меньше десяти метров в секунду. Если я падаю, условно, с трехкилометровой высоты, то брякнусь со скоростью... Перетрусившие мозги тут же отказались считать.
— Фа-арге-ел!!!
Дядюшка Фаргел мой вопль пропустил мимо ушей. Ну да, все правильно: нечасто доведется пошвырять от облаков соратника по профессии. Наслаждается, гад!
Хорошо, будем выкручиваться сами. Раскинув руки-ноги в стороны, я перевел тело в какое-то подобие планирования.
Иллюминация неслась навстречу с пугающей быстротой. Не хочу-у!!
Я птица! Я птица! От усердия "птица" даже замахала руками. Помогло слабо. Нелепо кувыркаясь, "птица" уверенно приближалась к земле.
Значит, верить, что я могу летать, да? Если я расшибусь насмерть, Фаргел об этом сильно пожалеет: замучаю кошмарами, матрасом не отмахается! Какая, к черту, птица?! Но ведь Старейший как-то летает? Поверить?
Изогнув тело, я перешел в пикирование. Ветром тут же заложило уши. Мало приятного, конечно, но придется потерпеть. Во сне я летал много раз. Нужно просто представить, что сплю — вдруг повезет? Да, глупо! А какой у меня есть выбор?!
Несущийся навстречу воздух упрямо стягивал с моих ног ботинки. Что за издевательство? Неужели придется разгуливать босиком? Пора! Это просто сон...
Вжившись в ощущение пикирования, я перевел тело в скольжение, затем в планирование. Быстро — пока сомнение не успело вылезти из своего укрытия — перешел в набор высоты.
