Зверь Лютый. Книга 21. Понаехальцы

Купцы не сразу поняли. Потом заулыбались, выдохнули. У Софрона и вправду — слёзы на глазах.

— Господине! Я те... по гроб жизни! Во всяк день за твоё здоровье, ко всякой иконе — молитву сердешную...! Уж я говорил друзьям-сотоварищам, что не может Зверь Лютый от слов своих отступиться, людей своих в беде оставить. А не верили. Да я и сам-то... сомневался сильно... А ныне... Как Господа Бога вживую увидал! Вот те крест! С могилы, почитай, засыпанной поднял! Будто Иисус Лазаря! Спаситель наш!

Ещё чуток и купцы затянули бы "Многие лета". С всеми моими титулами, инициалами и псевдонимами. Но тут Софрон что-то вспомнил и снова погрустнел.

— Тут... эта... мытари сказывали...

— Не тяни. Что?

— Что покуда ты виры не выплатишь — караванов к тебе пускать не будут. Даже если б мы мыто и заплатили. Ты, де — тать речной.

Он помялся, оглянулся на своих партнёров, словно ища поддержки. Те мотали головами отрицательно, но он продолжил:

— А ещё сказывают, что Калауз... ну... князь Глеб Рязанский... много литвинов в разных городках на Оке имает и в Рязань свозит. Что они, де, разбойнички. И будут им казни. За вины их.

Умница.

Калауз — умнейший правитель. Тройной захват.

Не все литвины с Поротвы ушли в караване Кастуся. Кто-то сумел или решился позже. Идут они россыпью. И рязанцы их прибирают. Вешают на них обвинения. Типа тех двух куриц. Дальше — казни. Порка, холопство...

Это соплеменники моих литвинов. Уже — "моих". Кастусь — вождь всего племени Московской Литвы. Узнает про обиды, чинимые его людям — взовьётся.

"Взвейтесь кострами синие ночи...".

Из него такой кострище будет... Прям пожар лесной.

Будет требовать их освобождения, спасения. И все литвины — тоже. В силу обще-племенной солидарности. Отчего возникнут... негоразды. В форме потери лица. Моего. А там, глядишь, и жизни. Тоже — моей.

Калауз поступает незаконно: в "Уставе об основании" сказано, что на Стрелку могут идти любые люди свободно. Формально он их задерживает не за то, что они ко мне идут, а за татьбу. Я, выплатив названную им виру, принимаю правомочность его суда. Над идущими ко мне, над пришедшими ко мне... А если не плачу — не получу хлеба.

Умница.

Сволота обкорзнённая.

Так бы и придавил. До мокрого места. До мокренького...

Отправил Софрона с товарищами на Окский двор. Завтра — Большой Малый совет. В смысле: приказные головы и некоторые умные головы вдобавок.

Илья задержался, решил в городке к старым знакомцам зайти. А по сути — для разговора с глазу на глаз. Точнее: для пары фраз:

— Живчик... э... князь муромский... говорил как-то... ну... если сильно припрёт... пару, может — пяток тыщ пудов... продаст. С ценой... По божески.

— Спасибо Илья. Я всегда знал, что Живчик — человек добрый. И — разумный. Поклон ему от меня передай.

— И да... эта вот... сказывал... чтобы ты не вздумал на Рязань войной идти. Не пропустим. По воле князя Суждальского должен быть в Залесье мир. Живчик против Китая не пойдёт. И тебя покрывать... себе дороже.

— И опять же — спасибо. Как и сказано: князь у тебя — добрый и разумный.

Илья ушёл. А я принял решение. По классике мировой литературы. И всю ночь его обдумывал.

Ночка была... все рёбра оттоптал. С бока на бок переворачиваясь. В затылке мало дырку не проковырял — думу думал.

"Думи мої, думи мої,

Лихо мені з вами!

Нащо стали на папері

Сумними рядами?.."

А и правда — зажёг светильник, достал вощаницу. Распишу-ка я варианты. Может, и найду что пристойное. Когда мои думы "встанут умными рядами".

На другой день — Большой Малый Совет. Из посторонних — Софрон да Илья. Ещё: Кастусь, Елица, Фанг. Скрывать ситуацию от них — разрушить доверие.

Софрон излагает уже чётче. Короче, понятнее.

Кастусь насчёт хлеба пропустил мимо ушей. Это — забота принимающей стороны. Меня, то есть. А вот когда про задержанных литвинов услыхал — взвился. Начал, было, руками махать, по литовски говорить. Елица ухитрилась его так дёрнуть, что он на лавку осел. А она, типа, перетолмачивает:

— Князь Кестут спрашивает: как ты, Воевода, собираешься людей литовских из рязанской неволи вынимать? Может, воинов собрать? Оружие вернуть надобно.

Это — ещё один оттенок. Иметь отдельное племенное вооружённое формирование... Я ещё не уверен, что с нурманами подобру разошёлся, а тут уже литвины с топорами...

— За предложение — спасибо. Для того и собрались, чтобы посоветоваться да решить — чего да как.

Софрон — в панике, Илья — в напряге. Насчёт — а ну как решат воевать?

Однако, к моей радости, идея войны с Рязанью — поддержки не нашла. Даже Ольбег, поглядев на Кастуся, своё любимое: "Пойдём! Вырежем! Всех!" — не озвучил.

Забавно видеть моих ближников. При решении неразрешимой задачи. Кто мозги в трубочку заворачивает, кто ахинею несёт, кто вообще — не моё и думать не хочу.

Несколько ценных мыслей, однако, прозвучало. Не по рязанским делам, а по продовольственным. Как увеличить заготовку рыбы, реорганизовать "осеннюю поколку" и сбор других "даров природы". Купить по паре тысяч пудов зерна в Булгаре, Муроме, у эрзя, выжать из мари, улучшить хранение и переработку...

С пользой посидели. Я, например, до речных плавающих заводов по переработке птицы и рыбы — не додумался. Хотя "плавбаза" — знаю. Но что можно на реке вытащить барку со всеми установками по копчению-солению за десятки вёрст от города, поставить в удобном месте и перерабатывать битую птицу... Когда сказали — очевидно. А до этого — и мысли не было.

— Всё это хорошо. Но дела рязанские не решает. Что скажете, помощнички ближние?

Молчат. Глаза прячут. Ну, тогда я сам.

— Скажу то, до чего вы и сами додумались, да молвить боитесь. Поимел нас Калауз. И вывернуться ныне — мы не можем. Мда. Нету у вас смелости признать наше поражение. Выходит, самый храбрый здесь — опять я. Посему моё решение — расслабляемся и получаем удовольствие. Теперь — по мелочам. Первое. Ты, Николай, отсыпаешь Софрону три ста кунских гривен. Не дирхемов — нормальных русских. Второе. Мне — полтора ста. Я отдам их рязанскому стольнику. Публично. Хай подавится. Третье. Пошлю весточку Лазарю в Боголюбово. Донос князю Андрею на князя Глеба. Про то, что людей, на Стрелку идущих — не пускает.

— Думаешь, Суждальский князь вступится?

— Нет. Не думаю. Но Боголюбский — должен знать. Наше мнение. Чтобы у него дурных мыслей не возникало. Четвёртое. Хочу послать в Рязань Акима Яновича. Послом к князю Рязанскому. Дабы напомнил, что людей, ко мне идущих — холопить нельзя. Чтобы отпустил литвинов беглых.

Кастусь хоть как-то успокоился. Увидел мою заботу о соплеменниках.

— Ещё Аким попытается насчёт хлеба уговориться. Чтобы мыта такого не было. Подарков дам богатых. Николай, подбери разного товара. Весть Акиму я с вечера послал. С утра — отправил за ним "Ласточку". День — здесь будет. Прикинь — чего мы ещё от рязанцев хотим. Или чего — можем.

— Дык... выходит — ты ж всё сам решил! Допрежь нас. Так чего ж мы тогда тута... мозги парим?!

— А того, Ивашко, что распаренные мозги мхом не зарастают. Шевелите извилинками, ближники. Не засыхайте хлебной корочкой. Эта забота велика — мне её и решать. У вас и своих вдоволь. Идите.

На этой оптимистической ноте Большой Малый совет, посвящённый мерзостям, от князя Рязанского Глеба Ростиславовича произошедших, закончился. Все разошлись. А я, понарезав, кругов по балагану, подёргав себя за ухо, поковыряв в носу, почесав в затылке и прочими способами попытавшись интенсифицировать мыслительный процесс, отправился на прогулку по своему городку.

Повстречал дорогой Точильщика, обругал его за упущения. За какие? — Начальник сродни милиционеру — должен уметь прискрыпаться даже к телеграфному столбу. Вывел этого молчальника в укромное место над Окским обрывом. Где нас не видать, а нам — всё вокруг. И задал простенький вопрос:

— А есть ли у нас человечек, кто на двор рязанского князя вхож?

Глава 455

Точильщик... Ещё один уникум в моём окружении.

Крестьянский сын. Младшенький Жердяич. Из большой семьи крепкого хозяина в верховьях Угры. Нормальный такой "боровичок". Ничем внешне не выделяющийся в общей массе крестьян кривического корня.

Однажды в Педуновке он поковырял в ухе, изучил выкопанное и додумался сказать:

— Это будет тайна.

И уточнил:

— Всякое дело, которое к точению применяется — есть секрет. Только для своих. Мы их посвящать будем. И смертную клятву брать.

Так возникло братство точильщиков. А его глава вошёл вскоре в братство "русских масонов" — знатоков "тайных знаний".

Почти все "масоны" стремились к знаниями техническим, естественно-научным. А вот Точильщика "повело" к знаниям "человеческим", к тайнам людским.

Он — "не один в этом поле воин". Для контроля намерений и тайн людей, пребывающих под моей властью, есть Аггей, другие попы. Чуть с иной стороны этим же занимается "Ночной дозор" Огнедара.

Состояние дел анализируется Николаем. С уклоном в дела торговые. Накапливает и систематизирует информацию о людях в окружающих местностях Драгун. С уклоном в географию, описание путей-дорог.

Точильщик нашёл своё поле — активную разведку. Внешнюю и внутреннюю. Ребята-точильщики ходят по земле, останавливаются в поселениях, точат и слушают. Вне земель Всеволжских — немногие. Рисковое это дело — по Руси ходить. И по не-Руси. Вне моих владений — всего несколько точек. Муром, Карачарово, Гороховец, Боголюбово, Городец Радилов... Основное занятие ребятишек — точить в моих поселениях. Отчего немалая польза случается: любят люди, стоя в кружок возле точильного станка, языками трепать. По сути — тайный сыск силами ещё одной сети.

Однако задача сбора информации о "заграничьи" ему ставилась. Если Драгун пытался составить представление о новых местах, исходя из рассказов пришлых, то Точильщик, ведя сходные расспросы, интересовался возможностью размещения там своих точильщиков. Как Николая интересовали потенциальные контрагенты на возможных рынках.

Парень сделал себя сам. Просто проявил довольно детский интерес к тайнам, к "клятвам на крови". Впрягся в эту "телегу". И — потянул её. Конечно, я что-то рассказывал. На что смотреть, как проверять достоверность. Что-то из шпионских детективов, детских игр, здравого смысла, моего "нелюдского" понимания здешней реальности.

Как-то рассказывал ему о "позитивной" и "негативной" вербовке в разовом и пошаговом вариантах, выявлении, закреплении и трансформации этических ценностей, "спящих ячейках", использовании "в тёмную", "агентах влияния", о картинке "лезвия на верёвочке", сложившейся у меня после размышлений о Божедаре и его любовнике. О пользе "человека с той стороны".

Мой вопрос не удивил его, заставил задуматься.

— Нет. Надо бы с Драгуном потолковать. Может, он подскажет. Но — нету. Бабёнка одна там бывала. На княжеском дворе в Рязани. Человека... не, не знаю.

— Что за бабёнка?

— Да дура челядинская. Слюбилась с диаконом тамошней церкви. Говорит: горы золотые обещал. Жениться на ней клялся, попадьёй, де, станешь. Дура. Духовным жениться — заборонено. А как брюхо надул — и видеть не схотел. Она аж князю жаловаться вздумала. Ну, Калауз и велел. Диакону — епитимью, дуре — плетей. Пащенка выбили, её — продали на посад. Бабёнка и сбежала. Пристала к литвинам. Так к нам и попала. Ныне в портомойнях обретается.

Я начал задавать вопросы. Точильщик на многие из них ответа не знал. Или — был не уверен.

— Не пойму я, господине. На что тебе?

Хороший парень. Умный, въедливый. Надёжный. Такого можно учить и дальше.

— Нужно понизить цену пучка бананов, убрать лишний реал.

— Ба-ба? На-на? Реал?

Ой, парень же не знаком с "Королями и капустой"!

— Эту историю я тебе ещё не рассказывал. Как-нибудь потом. Смысл: наш сосед установил вывозное мыто. Нужно отменить. Для этого — переменить соседа. Думаю, это самый быстрый способ.

* * *

"Двадцать пять тысяч pesos? — переспросил дон сеньор Эспирисион.

— Нет. Просто двадцать пять pesos. И не золотом, а серебром.

— Своим предложением вы оскорбляете мое правительство! — воскликнул сеньор Эспирисион, с негодованием вставая с места.

— Тогда, — сказал мистер Франзони угрожающим тоном, — мы переменим его".

* * *

— Переменить... Это как?

— А как получится. Например — зарезать.

— Зарезать?! Кого?! К-калауза?! Князя?!!!

Ещё одна проверка. На разумность, лояльность, адаптивность...

На "вшивость". Ты со мной?

* * *

Скачок в осознании мира. Два.

До сих пор Точильщик работал на сборе информации. Теперь — диверсионная деятельность. Разница... как между зрителем в зале и боксёром на ринге. Требуют разных людей. "Разных" — по их свойствам, навыкам, мотивациям. По границам допустимого.

Другой — прямое нарушение исконно-посконного табу.

Князья — неприкосновенны. Их можно резать только в битве. Даже мысль об ином — наущение Сатаны, прямой пропуск в котлы адские.

За последние десятилетия незыблемость правила несколько расшаталось. Расшатывали его, естественно, сами рюриковичи.

"Рыба гниёт с головы".

Без последующих казней забили в Киеве постригшегося в иноки князя Игоря. Объявили награду за голову его брата Святослава (Свояка)...

"Годы проходят, невообразимое становится повседневным, жуткое — скучным, невыносимое — однообразным".

Вопрос в мелочи: вот этот конкретный парень, Точильщик, уже готов принять "невообразимое" — тайное убийство русского князя как... нет, не как "повседневное", но как "вообразимое"?

Чисто для знатоков: я значительно "кровожаднее" американского империализма. Не по злобЕ, а по обстановке. "Не мы таки — жизнь така".

Герой "Короли и капуста" может организовать свободное волеизъявление народа в форме гос.переворота и отправить свергнутого президента в эмиграцию с достойным содержанием. Дерьмократия, господа — убивать не обязательно.

Здесь — феодализм. Власть — наследственная. Свергнутый правитель сохраняет свои права до самой смерти. Даже публично отказавшись, он может в любой момент потребовать их обратно.

Есть три способа сделать "отставку" необратимой: ослепление, кастрация, смерть. Делайте свой выбор. "Наследственность власти" — здесь все так живут.

* * *

— Ты полагаешь, Калауз — не человек? Ангел божий с крылышками? Или, всё-таки, один из сынов человеческих? Из плоти и крови? Две сотни костей, три пуда мяса, ведро крови, десяток фунтов дерьма... Ты никогда такого не видал? Не резал?

Точильщик, как и все мои люди "силового блока", прошёл через "попробовать вражьей кровушки". Ещё ему, уже по его профессиональным интересам, доводилось принимать участия в некоторых мероприятиях в подземельях Ноготка. Да и вообще, каждый крестьянин здесь — ещё и забойщик.

— Батяня телёнка зарезал. Здоровски! Мясца поедим!

Здесь это — с младенчества. Без убийства живых существ, с их последующим свежеванием, потрошением, разделыванием и поеданием — умрёшь с голоду. Я про это уже...